Локарно-98. "Леопарды" Today

Локарно-98

В хорошо структурированном кинофестивальном мире есть еще заповедные места, куда не дотянулась хищная рука Голливуда. Такой экологический заповедник -- Международный кинофестиваль в Локарно, один из старейших в Европе. Здесь вы можете убедиться, что авторское кино вовсе не вымерло, как доисторическое чудовище, просто оно затаилось и пребывает в рассеянии, оттесненное на задний план кинематографом высоких технологий и суперэффектов. Нужно иметь кураж синефила, азарт коллекционера и характер стоика, чтобы из года в год выискивать и собирать штучное кино по странам и континентам. Вот почему, как правило, подобные кинофестивали сами являются произведениями искусства.

Новичка, впервые попавшего в Локарно, прежде всего поражает архитектура фестиваля. И я не стала исключением. Самый большой просмотровый зал размещается под открытым небом на главной площади города -- Пьяцца Гранде, где по вечерам семь тысяч зрителей смотрят внеконкурсную программу, отобранную из лучших картин киногода согласно придирчивым локарнским критериям. Это означает, что каждый фильм должен, помимо иных достоинств, иметь экспериментальный компонент.

Но вообще-то под звездным куполом любой фильм обретает флер, какие-то неожиданные подсветки. Огромный экран на фоне ночного августовского неба смотрится монументальной инсталляцией. Над площадью, пересекая воздушное пространство по диагонали, бесшумно пульсируют алые габаритные огни авиалайнеров, летящих своими маршрутами. Рене Клер с его экзотической мечтой -- проецировать киноизображение на облака -- не слишком отрывался от действительности. Можно считать, что его мечта сбылась. Во всяком случае, скрининги на Пьяцца Гранде -- это артефакт, а не просто фестивальный просмотр при большом стечении публики.

Пятьдесят первый по счету фестиваль проводился по формуле "50 + 1". Намек на вторую молодость и неувядаемость оправдан регламентом, согласно которому фестиваль особо благоволит к дебютантам и к авторам вторых фильмов. И ежегодно представляет короткометражки студентов швейцарской (это обязательно) и других европейских киношкол в рубрике "Леопарды завтрашнего дня". Словом, целенаправленно работает на кино будущего. Лишь с 1996 года в конкурс приглашаются фильмы известных мастеров. Но это эксклюзив под названием "Новое кино". На сей раз в числе немногих избранных оказался Вадим Абдрашитов с "Временем танцора", получившим Специальный приз жюри.

В отборе фильмов решающую роль играет вкус директора МКФ Марко Мюллера и его персональная фестивальная стратегия. Концептуалист и любитель красивых формулировок, он вывел формулу Локарно-98: "Показать жизнеспособность определенных форм кинематографического языка, идеологических подходов, визуальной экспрессии и других структурных особенностей, которые весьма отличны от тех, что были характерны для Нового кино последних нескольких лет". Чем не сюжет для статьи? Но вот незадача: лишь кинокритик по имени Время может объективно ответить на вопрос, какие формы жизнеспособны, а какие, подобно бабочке-однодневке, живут от рассвета до заката.

Лично меня поразил иранский малобюджетник "Простой случай" (A Simple Occurrence), снятый в 1973 году режиссером Сохрабом Шахидом Салесcом. Предтеча иранской "новой волны", умерший в безвестности в американской эмиграции летом прошлого года, Салесc почитал Чехова, Брессона и Камю -- великих мастеров, которых не очень-то жаловали при жизни.

То был мой первый фестивальный просмотр, я осталась без наушников, то есть без перевода. Но это было везение. При такой пластической выразительности перевод только отвлекает от всматривания и размышления.

Язык не поворачивается назвать это кино экспериментальным или авангардистским, хотя оно является таковым. Формотворческие амбиции режиссера в том, чтобы как можно бережнее обойтись с материалом жизни, кинематографически идентично воссоздать реальность бедной семьи из иранской глубинки. Да и сам феномен иранского кино представляет собой прежде всего открытие неизвестной доныне реальности в имманентных ей пластических формах. Эта реальность так себя предъявляет, только в таких образах она может быть выражена адекватно. Вот и весь авангардизм.

Безмолвная, похожая на старуху мать измучена болезнью, безработный отец браконьерствует, промышляя рыбу, их одиннадцатилетний сын-школьник обязан в условленный час встретить отца, взять мешок с добычей и бежать к скупщику левого товара. Получив деньги, мальчик покупает хлеб, остальные отдает отцу. После чего тот до ночи сидит в чайхане и, вернувшись в их убогое жилище, валится на топчан. Таков цикл жизни. Он позволяет обходиться почти без слов, он задает ритмы. Смертельно усталый -- матери, отцу -- меланхолично-мрачный, мальчику -- навязчивую пластику избыточного движения. Он все время бежит как одержимый. Из дома в школу, из школы на берег, с берега в торговые ряды. Он бежит, бежит, бежит. Маленький, босой, озабоченный.

Ритм, пластика и фактура здесь важнее нарратива -- повествование носит скорее служебный характер. Визуальная картинка складывается из кирпичиков нищенского быта, из жалкого скарба, осмысленного режиссером как "огромные мелочи": ведро, котел, чайник, гвоздь, на который отец вешает шапку. Интерьер комнаты напоминает экспозицию поп-арта. Цвет пыли и песка преобладает. И лишь когда мальчик бежит по выбеленным зноем улицам, пустым, как больничный коридор, в далекой перспективе мечутся тревожные краски заката.

Другой иранский фильм, уже конкурсный, -- "Танец пыли" (Dance of Dust) Абульфазла Джалили ("Бронзовый леопард") наследует поэтике Сохраба Салесса. Та же ставка на фактуру, пластику, естественные шумы. Только сюжету задан иной масштаб -- лиро-эпический. Детские воспоминания автора о вое ветра, который стал для ребенка живым существом, чем-то вроде языческого бога, навеяли эту картину, жутковатую в своем радикальном реализме. Край света, ветер, пыль, громадные грузовики-цементовозы, первобытный кирпичный завод, где все делается вручную. Никакой беллетристики -- снятые под документ сцены из жизни бедняков, вынужденных соглашаться на любую работу, чтобы выжить.

Мальчик -- укладчик раствора однажды встречает девочку из семьи сезонных рабочих. Дети не решаются вступить в разговор, но пробудившийся взаимный интерес притягивает, дарит новые эмоции и постепенно становится чувством. Оно еще пронзительней оттого, что оба не умеют его выразить. Но сезон кончается, и девочка уезжает, оставив отпечаток своей ладошки на еще не затвердевшем кирпиче...

Обе иранские картины, старая и новая, подталкивают к обобщению: жизнеспособны и не устаревают те экранные формы, которые -- как бы ни были они сложны или, напротив, просты -- шифруют коды актуальной реальности. По нынешним временам такие фильмы в дефиците, особенно на Западе, где имеющие спрос смыслы давно оприходованы и отлиты в отлаженные мифологические и жанровые структуры. Вот почему там так ценят непопулярного у нас Кена Лоуча, ихнего соцреалиста, посвятившего свою пролетарскую музу низам общества. На Пьяцца Гранде была показана его последняя картина "Меня зовут Джо" (My Name is Joe) -- про немолодого члена общества анонимных алкоголиков, которого нежданно-негаданно посетила любовь, но во имя мужской дружбы он идет на преступление и снова оказывается на краю.

Непрофессиональный исполнитель заглавной роли Пит Муллан получил прошлой весной каннскую "ветку" за лучшую мужскую роль. Однако главным достоинством картины мне представляется ее поэтика "под документ". Лоуч на этом деле, что называется, собаку съел, но в новом фильме он достиг той свободы, когда на экране перед тобой -- монолит реальной жизни, как бы нетронутый рукой художника. (Публика высоко оценила фильм, отдав ему приз зрительских симпатий.)

Похоже, я выстраиваю свой собственный фестиваль в рамках Локарно -- по лекалам моих сегодняшних увлечений. Но оправдывает то обстоятельство, что именно эти картины оказались "Леопардами" сегодняшнего дня.

В огромном массиве фильмов, свезенных в этот благословенный уголок итальянской Швейцарии, можно было найти что угодно для души -- от грандиозной эпической анимации "Мулан" (Mulan) по мотивам древнекитайского эпоса, поставленной на новой диснеевской студии во Флориде, до такого раритета, как концептуальный проект "Энциклопедия Фароки", задуманный ее автором Харуном Фароки, режиссером-эссеистом и теоретиком кино, как энциклопедия современной кинообразности.

Но были ленты, вызывающие общий интерес. Например, игровой дебют французского документалиста Филиппа Грандрие "Мрак" (Sombre). Очередной сюжет об очередном серийном убийце решен без назойливых физиологическихподробностей, в психологическом ключе и в индивидуальной авторской манере: ручная камера, низкие точки съемки, мало света, действие происходит главным образом на пленэре. Визуальная экспрессия временами такая, будто фильм снят камерой Урусевского.

Изрядный успех имел "Бешкемпир" киргизского режиссера Актана Абдыкалыкова, снятый при участии французского продюсера. Несколько лет назад Абдыкалыков был победителем в секции "Леопарды завтрашнего дня", а прошлым летом получил "Серебряного леопарда" за игровой полнометражный дебют. Съемки шли в родном ауле режиссера, где он проводит большую часть времени и где растет его сын, сыгравший в фильме заглавную роль. Роль сложная: надо было психологически убедительно передать состояние мальчика, случайно узнавшего, что он -- приемыш.

Тонкое лирическое письмо Абдыкалыкова отсылает к поэтике шестидесятников, а отсутствие на экране других примет времени, кроме узнаваемых "деревянных" рублей в бабушкиной руке, наводит на мысль, что этнографическая точность здесь важнее конкретного времени. Основные эпизоды фильма -- рождение и смерть. Точнее, подробно снятые национальные ритуалы -- в честь рождения ребенка и в память его приемной бабушки.

Увы, "золотые" лауреаты Локарно прошли уже после того, как истек мой фестивальный срок. "Золотого леопарда" получил игровой дебют известногокитайского оператора Лю И, в недавнем прошлом оскаровского номинанта, который вместе с Чжаном Имоу снял фильмы "Жить" и "Шанхайскую триаду". Cудя по синопсису, "Мистер Чжао" (Мr. Zhao) -- это мелодрама с социальным подтекстом, снятая в европейской импровизационной манере.

Итак, "Леопарды" сегодняшнего дня из центра Европы отправились на восток -- в Китай, в Иран, в Киргизию. Но не забыто и новаторское кино современных кинотехнологий: "Леопарда" of Honour -- по-нашему, за честь и достоинство -- увез в Америку знаменитый создатель знаменитых "Гремлинов" Джо Данте за "Маленьких солдат" (Small Soldiers), которых многие называют "Гремлины-3".