Я не противопоставляю критиков и зрителей

Произошел какой-то бешеный слом. За счет того, что открылись границы, за счет того, что массовый поток западной продукции, прежде всего американского коммерческого кино, которого мы не видели и не знали, вдруг обнаружился у нас. Плюс телевидение, которое показывает все подряд. Плюс видео. Плюс кризис. То есть то, что в том же американском кино происходило постепенно -- сначала была Великая депрессия, потом телевизионный бум, потом видеобум, -- на нас обрушилось сразу. После августовского кризиса вообще можно говорить о вселенской катастрофе.

До кризиса, по крайней мере в опросах и интервью, которые я читал, речь шла о жанровом кино и о его проблемах. У нас ведь вообще традиции жанрового кино не было, как мне кажется, за исключением комедии 30-х годов, а потом -- уже в 60-е -- гайдаевского периода. Мне повезло -- мне было тринадцать лет, когда на экраны вышли один за другим такие хиты, как "Москва слезам не верит", "Экипаж", и "Пираты ХХ века". На меня эти фильмы произвели шоковое впечатление. Я впервые тогда увидел кино, которое захватывает по-настоящему. Я был как раз в том возрасте, когда начинаешь воспринимать кино эмоционально.

И все. Это был единственный всплеск. Мне кажется, что вообще индустрия жанрового кино в сегодняшней ситуации должна начинаться с нуля. Я не знаю, что такое современное кино, я исхожу из того, что мне самому интересно делать...

Когда в 91-м году я снял дебютную картину, я впервые понял, как страшно сидеть в зале, когда зрители начинают ерзать, покашливать -- значит неинтересно. И когда снимался "Змеиный источник", мне было очень важно -- может быть, это немножко детское стремление -- заинтересовать зрителя, чтобы он не заставлял себя сидеть в зале, чтобы ему было хотя бы любопытно. Чтобы даже тому, кому не понравится фильм, не было мучительно больно за бесцельно проведенные в зале полтора часа. Как к нему идти, к этому зрителю, я не знаю...

У нас было итеэровское кино для итеэровской интеллигенции. По крайней мере, считается, что оно было основой нашего мейнстрима. Более или менее понятен зритель матвеевского кино, он же читатель Проскурина. Видимо, определенной социальной группой обеспечен нынешний интерес к детективам Александры Марининой. Но здесь уже непонятно, как определить эту группу. И вообще не ясно, на кого сегодня имеет смысл ориентироваться. Большие массивы зрителей, они как-то определяются, стратифицируются? Их можно выделить в общей массе? Или сейчас все адресуется в пустоту, абсолютно глухую или, наоборот, звонкую?

И вообще, пытаясь понять, в чем же секрет успеха у зрителей, я не противопоставляю критиков и зрителей, если честно. Естественно, существует своя аудитория, допустим, у Сокурова. Его фильмы очень специфичны. Но я думаю, что единицы в мировом кино имеют право говорить на языке, понятном избранным. Сокуров относится к числу таких режиссеров, Тарковский...

Но я бы не разделял так жестко, как у нас принято, жанровое и авторское. На самом деле все наши по-настоящему хорошие жанровые картины, они безусловно авторские, уникальные. Авторское кино тоже должно быть рассчитано на определенную аудиторию -- пусть она будет не очень большая, но своя.

В подготовке материалов подборки принимали участие С.Анашкин и Е.Стишова