Безумный, еще безумнее. «Все без ума от Мэри», режиссеры Бобби и Питер Фаррели

"Все без ума от Мэри" (There's Something About Mary)

Авторы сценария Бобби и Питер Фаррели, Эд Дектер, Джон Дж. Стросс
Режиссеры Бобби и Питер Фаррели
Оператор Марк Ирвин
Композитор Джонатан Ричмен
В ролях: Кэмерон Диас, Мэтт Диллон, Бен Стиллер, Ли Эванс, Крис Эллиот
20th Century Fox
США
1998

Барбара Шулгассер, штатный кинокритик Sun Francisco Examiner, назвала фильм братьев Фаррели "Все без ума от Мэри" "странной амальгамой Блейка Эдвардса и Джона Уотерса". По-моему, лучше не скажешь. Понимать это надо следующим образом. С одной стороны, дух и история этого фильма вполне академичны (в голливудском понимании), то есть сюжет не привязан к определенному времени и достаточно традиционен в сюжетном и стилистическом планах. (Эдвардс -- типичный голливудский академист, он в 90-е годы ухитряется снимать точно как в 50-е, без всякого там постмодерна и даже модерна). Формально, с жанровой точки зрения, это ситуационная комедия положений (ситком): через десять лет после окончания школы по-прежнему влюбленный в одноклассницу Мэри Дженсон (Кэмерон Диас) нелепый переросток Тед (Бен Стиллер) нанимает частного детектива Пэта Хили (Мэтт Диллон), чтобы он ее нашел. Тот находит, Мэри кажется ему симпатичной, и он пытается приударить за ней, используя преимущества своего ремесла. Дальше -- больше. Красивая, остроумная, сексуальная Мэри лишает рассудка всех мужчин, которые попадаются на ее пути. И каждого превращает в охотника. Нейтральная повествовательная структура, вполне возможная в антураже любого послевоенного десятилетия.

С другой стороны, избыточность, чрезмерность и эпатажность фильма братьев Фаррели больше напоминают "кэмповые" комедии Джона Уотерса, причем ранние, совсем "бешеные", типа "Розового фламинго". Вот, например, одна из первых шок-сцен в ванной главной героини, когда пенис главного героя оказывается защемлен брючной молнией. По мере наполнения ванной многочисленными советчиками действие превращается в цитату из "Ночи в опере" братьев Маркс. Я имею в виду архетипную stateroom scene -- сцену постепенного заполнения маленькой каюты "под завязку". Однако же для Марксов вариант Фаррели слишком непристоен; он скорее тяготеет к уотерсовскому стебу -- "кэмпу". При съемках покалеченным оказался муляж из латекса. Но сам эпизод был подсказан жизнью -- на вечеринке в доме братьев Фаррели такая неприятность случилась с одним из гостей. Так что нельзя сказать, что их фантазия слишком дерзкая по части правдоподобия. Разве что по части эффекта. Не менее шоковый характер носят и такие, например, эпизоды, когда накачанную транквилизаторами собачку реанимируют способом "рот в пасть", когда блесна спиннинга впивается в губу главного героя, а также когда его сперма по ошибке используется в качестве геля, после чего на голове Мэри застывает торчащий хохолок, который ехидные критики уже определили как один из киносимволов 1998 года.

На фоне предыдущих картин Бобби и Питера Фаррели (самая популярная -- мегахит 1994 года "Тупой, еще тупее") их новый фильм отличается более высоким профессиональным уровнем. Появились чуть ли не хичкоковские обертоны и тщательность в проработке даже самых шоковых деталей. Во всяком случае, стало ясно, что грубость и вульгарность -- это все-таки элементы стиля, а не человеческие свойства авторов, что не было очевидно прежде.

Тем не менее возникает вопрос, с чем связан невероятный успех этого фильма? (По предварительным результатам года сборы составили около 200 миллионов долларов. Кроме того, осенью 1998-го после восьми недель пребывания в середине первой десятки чарта фильм неожиданно занял первое место, что беспрецедентно -- ничего подобного не бывало.)

Ответ довольно прост, но надо учитывать несколько разных обстоятельств. Основным пафосом фильма является реакция на торжество пресловутой политической корректности. Помню, как в университете штата Индиана (Блумингтон) русский преподаватель как бы между прочим сказал: "Не вздумай оказывать какое-либо внимание аспиранткам или студенткам. Тут один, тоже из России, приезжал в прошлом году лекции читать. Случайно положил руку на плечо девушки. Собрали экстренное собрание и чуть было в двадцать четыре часа не выслали". Режим политкорректности, принимающий подчас абсурдные формы, настолько последовательно и рьяно проводится в жизнь, что естественным образом вызывает противофазное стремление к грубому, сермяжному поведению -- поиздеваться над инвалидом (для этого в "Мэри" специально введен брат-дебил), гомосексуалиста обозвать "пидором", афроамериканца -- ниггером (поиронизировать над межрасовыми браками), подставить подножку старушке и поржать над результатом, что с большим удовольствием и делают братья Фаррели. Возможно, поэтому их фильм был воспринят широкой массой с облегчением -- как некая индульгенция на "антиполиткорректность", разрешение свободно смеяться над чем угодно, но не впадая в дикую озлобленность, а вполне добродушно и даже с симпатией.

Но это идеологическая сторона дела. Конечно, сыграло свою роль и известное мастерство братьев Фаррели. "Все без ума от Мэри" отличает так называемый tale spinning -- "сказка сказывается", -- то есть легкость и гладкость изложения без постмодерных выкрутасов, характерные для жанрового кино 50-х годов и вызывающие неподдельный (и подтвержденный кассой) энтузиазм современных зрителей, которые тоскуют по "увлекательным и забавным современным историям". Это довольно существенно. В компьютерном деле есть понятие stream (и устройство сохранения информации "стример"), которое обозначает равномерное и беспрерывное загружение информации. Если этот процесс прерывается, возникают сложности с загрузкой. Оказывается, поддержание "стрима" -- настолько важный фактор, что для него даже изобрели особый термин. По-видимому, в популярном художественном тексте это обстоятельство также имеет большое значение.

И еще одно соображение. Можно сказать, что фильм Фаррели стал eще одним фактором, расширяющим спектр мейнстрима, увеличивающим степень дозволенного на экране. Повторяется ситуация двадцатилетней давности, связанная с "Грязными танцами" Эмиля Ардолино. Постконтркультурные вольности, встроенные в прес-ную десексуализированную благостность "последнего лета невинности" перед убийством Джона Кеннеди, заинтриговали главного потребителя мейнстрима -- так называемого простого американца, от вкусов которого и зависит само существование мейнстрима. (Сериал, поставленный по мотивам "Грязных танцев", и бурное празднование их двадцатилетнего юбилея -- красноречивое свидетельство той роли, которую сыграл фильм Ардолино в раскрепощении американской публики.)

Следует, наконец, отметить и производственно-продюсерский фактор. Малобюджетная картина братьев Фаррели принесла большие деньги, что сильно повлияло на ментальность голливудской продюсерской братии. Очень дорогой в производстве "Армагеддон", с трудом окупив затраченные средства, одолел рубеж в 200 миллионов, а в десять раз более дешевая, простая в производстве комедия с легкостью набирает практически такую же сумму. Иначе говоря, оказалось, что, расходуя значительно меньше "пороговых" 50 миллионов долларов, можно заработать, как на блокбастере. Похоже, брезжит заря дешевого -- во всех смыслах -- кино. Как сказала Кэмерон Диас, "Питер и Бобби учат: не бойтесь зайти слишком далеко".