Несостоявшаяся история, или Что было бы, если бы не было того, что было

Письма из старого света

Я сидел на пляже, это было тысячу лет назад, на Рижском взморье, ко мне подошла цыганка и попросила вытянуть из колоды наугад десять карт. Посмотрим, сказала она, каких мастей будет больше � красных или черных. "А что это значит?" "Красные, � сказала гадалка, � приносят счастье". Она открыла карты � все десять были бубны и черви. Через несколько недель в Москве за мнойпришли ночью, я был отвезен в подвал внутренней тюрьмы на площади Дзержинского, несколько времени спустя переведен в Бутырки, через полгода отправлен с этапом в лагерь. Дорогая, верите ли Вы в предопределение

В судьбу, в карму, в нить, которую прядут греческие мойры или германские норны, в Судную книгу, куда в канун Нового года записывается, по еврейскому поверью, кому жить, кому умереть, кто будет зачат и какой умрет смертью?

Под могильным камнем каждого человека, сказал Гейне, погребена история человечества. Вопрошание о судьбе может быть обращено ко всей истории. Существует ли План истории? Ответить на этот вопрос значило бы не более и не менее как дать ответ на извечный вопрос о смысле истории.

Известный в наших краях историк и эссеист Себастьян Гафнер, которого я когда--то переводил на русский язык, украсил одну из своих статей изречением: "Лишь историография творит историю. История � это не действительность, а отрасль литературы". Вдумаемся в эту фразу: она означает, что смысл истории во всяком случае заключен не в ней самой, его изобретает историк. Как ни странно, опыт последних полутора столетий подтверждает этот вывод.

Начать пришлось бы немного раньше, с Гегеля, которому принадлежит фундаментальная мысль о том, что историей правит некий общий закон. На этом великий учитель благоразумно остановился. Но коль скоро мы постигли закон истории, ее можно предсказывать. Этот шаг совершил самый знаменитый и самый влиятельный из учеников Гегеля Карл Генрих Маркс.

Как хочется думать, что в конце концов "все не напрасно"! Хочется говорить о борьбе прогрессивного с ретроградным, о постепенном росте благосостояния, о совершенствовании человека, о построении справедливого общества. Идет ли человечество к какому--либо финалу, к Царству Божьему на земле или кружится по замкнутой линии? Какая из двух моделей исторического процесса правильна � иудейская стрела или греческий круг? Или, может быть, соединение двух чертежей, спираль Гегеля � кругами, но все выше и выше?

Историософские построения обладают свойством, которое сближает их с романами. Они заражают нас чем--то лежащим по ту сторону логики. Вдобавок они обладают насильственной тотальностью. Они всеобъемлющи и просты, потому что дают единый ответ на множество вопросов, предлагают окончательную разгадку. Разгадку прошлого и будущего.

Законы истории объективны, подобно законам природы. Подброшенный кверху камень при всех обстоятельствах упадет на землю. То, что должно произойти с человечеством, произойдет, хоть ты тут разбейся в лепешку. История есть нечто принудительное.

Вся предшествующая история человечества была историей борьбы классов. Есть классы восходящие и классы гибнущие. Целые общества и формации обречены на гибель. "Другим странам по сто. История � пастью гроба". В конце концов мы договорились до прогрессивных наций и наций реакционных, при этом сами мы, разумеется, шагаем впереди всех и указываем путь всем. Одним словом, ход истории предопределен, остается только помогать ему, вооружившись единоспасающим учением.

Можно вспомнить другое имя, другое учение, столь же универсальное и по--своему не менее чарующее, пронизанное таким же духом фатализма, только в отличие от марксизма мрачное, облаченное в траурные одежды. Это, конечно, культурфилософия Освальда Шпенглера. Как и пророчество Маркса, она порождена тайной завистью к естествознанию, желанием превратить историю в царство неумолимых закономерностей, в науку; как и марксизм, она основана на вере в имманентные законы исторического процесса, на вере в План. История человечества сводится к смене культур, культуры подобны организмам. Каждая проходит один и тот же цикл от рождения через расцвет к упадку и смерти. Нам, европейцам ХХ века, не повезло, наша фаустовская культура клонится к закату, и ничего с этим не поделаешь.

Дорогая! Мне приходит в голову, что такова же и судьба всех этих построений. В конце концов и они, пережив свое цветение, вянут и перестают увлекать простаков. Принятая за "руководство к действию", непогрешимая теория приводит к плачевным результатам. Что же приходит ей на смену, что приходит на смену всем тотальным историософским доктринам? Тотальное разочарование в истории. Желание освободиться, очнуться от кошмара истории, как говорит Стивен Дедалус, персонаж Джойса. Разве оно не свойственно всем нам, разве все наше поколение не испытывает чувство, что его надули?

А вот я хочу предложить Вам другой подход. Пожалуй, более подобающий сочинителю выдуманных историй, который знает, что в каждом сюжете скрыто неисчислимое множество вариантов и каждое мгновение жизни � перекресток многих дорог. Куда двинуться? И почему отдано предпочтение этому варианту, а не другому? Невозможно отделаться от мысли, что самыми важными поворотами жизни мы обязаны случаю. Но не то же ли совершается в истории? Об истории можно сказать, что это не только то, что происходило, но и то, чего не произошло. Чуть ли не вся история выглядит как результат случайностей.

Будь у Клеопатры нос чуточку длиннее, сказал Паскаль, история Рима пошла бы иначе. Однажды мне попалась книжка незнакомого мне автора по имени А.Демандт под названием "Ungeschehene Geschichte"("Несостоявшаяся история"). Книга, так сказать, развивающая тезис Паскаля. Главная мысль автора была та, что история � это не только то, что было на самом деле, но и прячущаяся за ней история неосуществившихся альтернатив.

Стрелочник истории (примем, в качестве рабочей метафоры, существование такого персонажа) может перевести свою стрелку, и поезд послушно свернет на другой путь, и вот уже другой пейзаж бежит за окошком, другие станции, другие земли. Можно сесть (что, кажется, и случилось с Россией) не в тот вагон. Можно приехать в буквальном смысле не в ту степь. Тот, кто, подобно профессиональному историку, смотрит назад, в прошлое, видит множество рельсовых путей, все они сходятся к одному--единственному пути. Но для того, кто смотрит вперед, в будущее, веер дорог не сужается, а раздвигается � он видит множество возможностей, из которых только одна почему--то реализуется. Всякая история есть всего лишь осуществившаяся возможность. Но ведь и прошлое когда--то было будущим. Были другие варианты, подчас куда привлекательней. Так женщина в старости с сожалением вспоминает о претендентах на ее руку, которым она отказала. Вместо этого вышла за какого--то сморчка.

Заметьте, что вероятность того, что могло произойти, подчас ничуть не меньше того, что фактически имело место. Вот Вам пример. Весной 33 года н.э. (или немного раньше) римский наместник в Иудее имел более чем достаточно оснований, вместо того чтобы предать казни галилейского проповедника, отпустить его на все четыре стороны. Евангельский рассказ о том, как Понтий Пилат пошел на поводу у черни, кричавшей: "Распни его", � крайне неправдоподобен; невероятно уже само предположение, будто прокуратор мог советоваться с толпой, как ему поступить; кто был он и кто были они? А главное, особой политической необходимости казнить Иисуса не было. Итак, представим себе, что Пилат велел для острастки вздернуть на позорный столб уголовного преступника Варавву, а Иисуса помиловал. Распятие на Голгофе отпадает. Иисус продолжает свою деятельность, но сила проповеди, не подкрепленной самопожертвованием, ослаблена; мы получаем христианство без креста. Иисус становится основателем новой секты, каких было великое множество. Все они исчезли.

Тем не менее обстоятельства, обусловившие успех христианства, остаются в силе. Мечта о мистическом избавлении, спасении, радикальном обновлении, мечта, охватившая низшие слои; тяга к философски обоснованной, более духовной и более возвышенной, чем язычество, религии у образованных людей; широкая популярность восточных культов. Наконец, мало--помалу осознаваемая необходимость в новой государственной религии, которая сцементировала бы гигантскую империю. И тут выдвигаются конкурирующие с христианством верования и культы. Например, культ Солнца, интерпретированный в гностико--неоплатоническом духе. Если бы он � почему бы и нет? � восторжествовал, связи с языческим наследием, языческой культурой не были бы оборваны. Чего доброго, не распалась бы и Римская империя. Не было бы христианского Средневековья. Не было бы Реформации. И так далее...

Вы скажете � если допустить, что Вы приняли мои бредни всерьез, � что соблазн отомкнуть историю одним каким--нибудь ключом обманчив, приходится говорить о букете причин и следствий, которые в свою очередь стали причинами и породили новые следствия. И все же можно назвать узловые станции, где стрелочник повернул стрелку не на тот путь. Желание переиграть историю, как шахматную партию, порой соблазняло и серьезных людей. Георгий Федотов считал, что несчастьем для Руси было возвышение Московского княжества. Еще раньше граф Алексей Константинович Толстой скорбел об утрате самостоятельности купеческих республик � Новгорода и Пскова. Не случись этого несчастья, все сложилось бы по--иному. Или, например, Отечественная война. Была ли победа Советского Союза над нацистской Третьей империей предопределена?

Разумеется, причин, объясняющих победный исход войны, было много, включая те, о которых не упоминала пропаганда. Когда вам перечисляют все эти причины, кажется, что иного исхода не могло быть. Я вспоминаю разговор с одним старым фронтовиком, по его мнению, победить удалось прежде всего оттого, что, в отличие от генералов вермахта, не говоря уже о союзниках � американцах и англичанах, � советские военачальники не считались с жертвами. Будь то победа на малом участке или в масштабе целого фронта, ее нужно было достичь любой ценой. Так поступали генералы, так действовали и командиры низшего ранга. Так поступил маршал Жуков, погубивший огромное множество солдат в битве за Берлин в последние дни войны, хотя и без того обложенный со всех сторон, разрушенный, задыхающийся в дыму и лишенный подвоза город был обречен.

Вернемся, однако, к временам � были ведь и такие дни, � когда казалось, что судьба страны висит если не на волоске, то на тонкой нити. Что произошло бы, если бы в конце июля 1942 года Гитлер и его генштаб приняли решение не разделять надвое южную группу войск и наступать одновременно на Кавказ и в направлении Волги, а всей громадой двигаться к Сталинграду? Город был бы взят, план дальнейшего продвижения на север в тыл Москве удалось бы осуществить, Сталин был бы убит, бежал или покончил бы самоубийством, в Кремле заседало бы какое--нибудь марионеточное "национальное правительство" под руководством Розенберга, на Красной площади возвышалась бы взамен мавзолея статуя фюрера в рыцарском шлеме и баварских штанах, выходили бы журнал "Наш современник" и газета "Завтра".

Все это продолжалось бы недолго, в конце концов разбухшая до невероятных размеров Третья империя лопнула бы, как гигантский абсцесс, истекая гноем и распространяя зловоние. Но кое--что успело бы измениться, и к тому времени, когда американцы установили бы в России оккупационный режим и принялись насаждать демократию, как некогда приходилось сажать под охраной войск картошку, та часть населения, к которой принадлежали родители Вашего корреспондента и принадлежит он сам, успела бы окончить свои дни в газовых печах. Это письмо не было бы написано, некому было бы философствовать о загадках и лабиринтах истории, и вообще все было бы по--другому. Дорогая, спокойной ночи.

Мюнхен