Применительно к подлости

Бегущая строка

Агония. Я ехал в Беркли с приятными предчувствиями, как перед походом в хороший ресторан. Во--первых, знаменитый университет, та самая резервация интеллигенции, о которой сам же писал раньше. Во--вторых, как--никак колыбель движения хиппи, свободной любви, рок--н--ролла, ЛСД и всего остального, так памятно всколыхнувшего нашу юность. Здесь они впервые жгли государственный флаг, здесь курили марихуану, здесь, в заливе Хафмун (Полумесяц), в полнолуние купались нагишом в венках из цветов. Продолжая гастрономическую метафору, я мыл руки и мысленно хрустел салфеткой.

Увы, повар давно скурвился, а салфетки оказались бумажные, так же, как и стаканчики с надписью "Макдоналдс". Беркли сегодня � маленький заштатный городок, не представляющий никакого интереса. Деревянные домики, серые, сиротские, вымытые дождями и ветрами, старые разбитые машины, навечно запаркованные во дворах, клумбы из двух кактусов и подсолнуха. Вечером � пустые неосвещенные улицы и ни одного живого человека в радиусе трех километров. Питейные заведения закрываются в десять вечера. Вывески на ресторанчиках призывают есть по--вегетариански, даже "Макдоналдс" предлагает морковно--помидорный "биг--мак". В кинотеатре для любителей и понимателей искусства � фильм "Шербурские зонтики". Почему--то эти зонтики меня особенно доконали. Провинциальная Франция догнала меня и добила в провинциальной Америке.

От былого величия остались только огромный старый университетский парк с кедрами да несколько старых хиппи с очень красными лицами и седыми бородами до пояса. Они сидят на асфальте и, когда им не лень, просят милостыню. Мимо пробегает озабоченная китайская молодежь, и денег никто не дает. Городок состоит в основном из прачечных и копировальных контор. Прачечные тут называются в честь родины психоделики "Нирвана", а копировальные конторы � "Кришна". И в тех, и в других работают в основном молодые китайцы. Им хорошо. Как сказал мудрец, китайскую молодежь не задушишь, не убьешь.

Океана не видно, только по ночам доносится иногда рев пароходов, как далеких вымирающих существ. Грустный конец "левой идеи" в Америке.

О вежливости. О вежливости американцев написано многое. Сами они знают за собой грех чрезмерной приветливости, и в путеводителях по Франции пишут, чтобы американские туристы не удивлялись грубости прохожих и официантов. В этом, мол, нет ничего личного. Французы, они вообще такие.

Действительно, количество улыбок на улице с непривычки пугает. Разговор строится примерно так. У тебя спрашивают, где ты работаешь (это второй вопрос, первый � как тебя зовут), ты, к примеру, отвечаешь, что моешь сортиры на вокзале. Твой собеседник расцветает в счастливой улыбке: "Хау вандерфул!" Как прекрасно! Как замечательно! Как будто это и вправду самая интересная работа в мире, и если бы ему повезло, как тебе, он встал бы рядом и отспорил бы у тебя самые грязные унитазы.

Поэтому все американцы в вежливом восторге оттого, что я из России. Их так учили � нет плохих работ, так же, как и плохих стран.

В Беркли я в гостях у известного американского театрального режиссера Ли Бруера. У него уже штук пятнадцать "Оби" � это главная премия американского некоммерческого театра. Год назад он получил стипендию МакАртура, которую в Штатах дают только тем, кого считают живыми гениями. При всем этом Ли откровенно беден. Самое удивительное, что бедность свою он считает совершенно естественной. Ведь он � "нон комершал", некоммерческий режиссер. Слово "коммерческий" он произносит без всякой иронии или издевки, а с откровенным уважением. Быть коммерческим � это удача, это особый дар, это больше, чем талант.

В Беркли Ли Бруер привез свой спектакль "Питер Пенн" с куклами и актерами. Некоммерческий.

Во время репетиции я увидел другую сторону американской вежливости. Работа напоминает хорошо смазанный и отлаженный механизм, в котором важны все, абсолютно все детали. Никто ни на кого не кричит, я ни разу не услышал даже раздраженной интонации. Все делают одно дело, всем важен результат. Двадцатилетний осветитель, который мажет прожектором мимо актеров, и знаменитый режиссер Ли Бруер по сути равны. Это значит, что режиссер живет в таком же номере, в каком и осветитель, и что, если он не успел пообедать, никто не принесет ему бутерброд. Режиссер не может попросить кого--нибудь отослать факс или позвонить домой, если в труппе нет специального человека для факсов и звонков. По жалости, преданности и любви никто ничего не делает. Привычный к крепостной традиции, я сначала возмущался картиной этого военного коммунизма, потом затих, сломленный простотой и эффективностью данного способа жизни. Ведь работают все безропотно и легко по двенадцать часов в сутки.

Духовный материализм. В сказке Салтыкова--Щедрина "Премудрый пескарь", если мне не изменяет память, главный герой на вопрос: "Как живешь?" � всегда отвечал: "Применительно к подлости".

Но жить применительно к подлости очень не хочется. Особенно если сам не хочешь стать подлецом. Поэтому разные люди в разных странах придумывали замечательные теории, эту подлую "подлость" отрицающие.

Ли Бруер как раз из тех, кто лет сорок назад жил в Беркли, курил марихуану и купался в заливе Хафмун. С тех пор для него изменилось не многое � он по--прежнему в венке (правда, лавровом) и по--прежнему голый, только сухой.

Когда мы с ним идем по улицам Беркли, я чувствую, как ему больно. Мы не говорим с ним об этом, но, видимо, у него есть чувство, что жизнь его обманула. Или что он сам себя обманул, как многие в его поколении.

До чего это напоминает нынешнюю растерянность шестидесятников в России! Американские интеллектуалы 60--х ведь тоже верили в человека, верили, что рождены быть свободными, что деньги � дерьмо и что быть любимыми властью позорно. Они так же, как и мы, в СССР, придумали свою особую безбожную религию. Ли с гордостью говорит: "Мы были первыми духовными материалистами в Америке". Я поразился точности этого определения, мы тоже были духовными материалистами и тоже гордились этим.

Я помню, как в юности стихи заменяли нам религию. Если ты любишь Мандельштама, то садись рядом, ты "наш", ты брат. Если Ахматова тебе ближе Цветаевой, то ты совсем близкий, ты из нашего прихода. Споры вокруг Тарковского доходили до убийственного накала религиозных войн. Как--то не приходило в голову, что можно любить стихи и быть плохим человеком. Страстная религиозная нетерпимость была во всем, даже в стиле одежды. В нашей компании, например, не мог считаться "хорошим" тот, кто ходил в пиджаке и в галстуке. Джинсы и свитер были униформой "своего". Буквальное выражение "духовного материализма" � материя штанов определяла духовную сущность человека.

Видимо, духовный материализм и был главной интеллектуальной ловушкой. Летучий "дух" быстро устал и улетел к себе на небо, а мы, раздавленные неподъемными плитами "материализма", тихо врастали в него, постепенно превращаясь в живые окаменелости. Оказалось, что жизненные практики двух ведущих политических систем ХХ века � капитализма и коммунизма, � казалось бы, такие разные, были равно губительны для религии.

Арнольд Тойнби определяет западную цивилизацию как "экс-- или пост--христианскую" и считает, что спасти наш мир может только возрождение религии, как это было в Средние века или в Реформацию. Видимо, на наше несчастье (или счастье) общий кризис еще не достиг той разрушительной силы, когда в результате полного поражения человека на Земле возникают Великие Религии. Это уже похоже на Жванецкого: "Где нам найти такую мину, чтобы всем на ней подорваться?"

Государственный враг номер один. После длительного унижения мультипликационными суперпродукциями игровое кино в Париже воспряло. "Государственный враг" Тони Скотта (брат Ридли Скотта) стал наполнять залы. Судя по первым цифрам проката, фильм соберет миллионы.

Сюжет незатейливый да и не новый. Молодой чернокожий преуспевающий адвокат -- его играет актер Вилли Смит, перешедший в кино из телевизионных сериалов, -- случайно становится свидетелем политического убийства. Перед смертью жертва успевает сунуть в его сумку компрометирующую власти видеокассету. Сам адвокат об этом, как водится, не подозревает. Таинственная государственная организация, называемая "Агентство" (но не ЦРУ и не ФБР, что очень важно), бросает все силы на то, чтобы скомпрометировать, а потом и просто уничтожить адвоката. Угадайте, удастся ли это им? Правильно, нет! Убивают всех, кроме главного героя и его семьи.

В самый критический момент, как водится в сказках, появляется старый, ворчливый, но добрый "волшебник" Джин Хэкман. Он раньше работал на "Агентство", поэтому все про него знает и все против его людей умеет.

Секрет успеха "Государственного врага" не в том, про что этот фильм, а в том, как он сделан. Одежда бедного адвоката нашпигована электронными датчиками. Могущественное "Агентство" не жалеет отдельного космического спутника, чтобы следить за ним. Кадры реальной жизни адвоката непрерывно сменяются компьютерными кадрами секретной съемки. На десятке дисплеев мы следим за ним � в лифте, в сортире, в подземельях. Его кредитные карты закрыты, счета в банке заморожены, его объявляют преступником и убийцей. На наших глазах в считанные минуты разрушается жизнь человека. И все это в невероятном темпе, с безжалостным монтажом.

Фильм отчаянно льстит "маленькому человеку". Сначала, конечно, пугает, а потом льстит. Снова и снова тебе повторяют: вот смотри, какой ты важный, тысячи человек за тобой охотятся, спутники тебя снимают, вертолеты над тобой летают... А ты все живой. Почему? Да потому что за тобой правда, за тобой семья, за тобой Америка. Ты соль земли.

Запуганный и облизанный с головы до ног "маленький человек" говорит своим сослуживцам: "Обязательно пойдите посмотрите. Что они, суки, с нами делают!.. Жуть..." И сослуживец идет. И я пошел. И не жалею, потому что сделано очень лихо. А иронизирую, потому что сам так не умею, хотя, честно говоря, не очень--то и хочу. Как с уважением говорит Ли Бруер: "Очень комершал". А сам ставит Питера Пенна.

Государственный враг номер два. Гадкий анекдот из детства: "Петька говорит: "Очень меня, Василий Иванович, Гондурас беспокоит". А Чапаев отвечает: "А ты не чеши!" Не послушались Чапаева, расчесали. Арестовали бывшего диктатора Чили Пиночета. Арестовали в Англии, самой консервативной стране Европы. Совет лордов, немолодые люди в париках и мантиях, признали Пиночета виновным. Все довольны. Свободолюбивая Европа рукоплещет, в каждой газете по статье. "Браво, лорды! Мы этого от вас не ожидали. Мы думали, вы реакционеры, а вы, оказывается, хорошие лорды".

Я не собираюсь защищать Пиночета. Он мне совершенно не симпатичен. И лицо у него на фотографии неприятное. И мне очень жаль людей, погибших в Чили. Но странное послевкусие остается от европейского обвинения, какое--то ощущение лицемерия.

Пиночет ведь уже не диктатор, он пенсионер. Пусть персональный пенсионер, сенатор, но власти у него больше нет. Что же его не арестовали раньше, когда он был хозяином страны? Ну, пусть не арестовали, пусть хотя бы бойкот объявили, как Саддаму Хусейну! Не было бойкота.

Наоборот, та же самая Англия пользовалась его помощью, решая конфликт с Аргентиной. Сидели с ним за столом переговоров, жали ему руку. Почему Ширак ужинает с африканскими президентами и генералами, которые уже уничтожили столько людей, сколько Пиночету в дурном сне не привиделось? И собираются продолжать в том же духе. Почему Фидель Кастро пользуется уважением всех тех, кто арестовывал старого больного Пиночета? Он что, меньше убил? Все дело в том, что все они еще у власти. Они нужны. Они могут понадобиться. Они � сила.

Значит, сильного арестовывать нельзя, а слабого можно? Значит, Пиночет был не прав, когда добровольно снял с себя полномочия диктатора и восстановил в Чили демократию? Был бы он еще диктатором, жил бы себе в Лондоне, лечился бы...

Как там говорил Премудрый пескарь... "применительно к подлости"?..

P.S. Вчера был серый дождливый день, и я был что--то очень строг к Беркли. Сегодня вышел на улицу, солнышко, тепло, вроде город как город. Провинциальный только очень. Машин на улицах полно, людей тоже. Толстая негритянка вдруг быстро и хищно схватила бутылку кока--колы, упавшую из груженого фургона. Шофер посмотрел на нее, но ничего не сказал, махнул рукой и улыбнулся.