Успех безнадежного дела

До "Вавилона-5" высоко, до "Санта-Барбары" далеко, а русские сериалы тем не менее снимать надо. Сейчас уже очевидно, что вялотекущие "банановые чувства" нам, конечно, не превзойти, но вот в жанре приключений мы можем, пожалуй, потягаться с "Полицией Майами", только по-нашему, по-ментовски. (Это, в общем-то, было давно понятно, поскольку королями повторов на всех телеканалах неизменно оказываются три именно приключенческих хита -- "Место встречи изменить нельзя", "Семнадцать мгновений весны", "Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона".) Но, видно, шли долгие поиски в области совпадения представлений авторов и зрителей о том, что и как должно приключаться на телеэкране.

Первым опытом на этом пути можно назвать показанный на НТВ сериал "На углу у Патриарших", практически совсем не обративший на себя внимание. Его аккуратному, суровому и справедливому жизнеподобию было трудно тягаться с идущим на этом же канале остросюжетным документальным сериалом "Современная Россия. Криминальные хроники".

"Улицы разбитых фонарей"

Складывается впечатление, что авторы нового телепроизведения в этом жанре -- сериала "Улицы разбитых фонарей" (в видеопрокате "Менты") -- совершенно не рассчитывали на успех, свалившийся на них после показа первых серий на ОРТ. Как будто "Ментов" изначально готовили только для распространения на видео или для какого-нибудь малозаметного канала вроде ТНТ (где, кстати, и состоялась премьера сериала, по слабости передатчика прошедшая более чем скромно). Как будто никто даже и не рассчитывал на популярность, сравнимую с популярностью первоисточника -- милицейских повестей Андрея Кивинова. Как будто никто и не собирался даже предсказать "Улицам..." судьбу телевизионного хита.

И тем не менее сериал, как писалось когда-то в провинциальных театральных рецензиях на гастроли столичных знаменитостей, "покорил публику". Видимо, он оказался своевременным и уместным в суровые дни прошлогодней кризисной осени. При этом как-то даже не чувствуется в нем той жестокой "модельности", просчитанной "колодки", без которой сейчас не допускаются до телеэкрана даже передачи для малышей. Что-то, право, оказалось очень близким сердцу зрителя в этом артельном ленфильмовском продукте. Именно артельном, потому что первые серии делал "особенный" во всех отношениях "национальный" режиссер Александр Рогожкин, а дальше, перебрасывая произведение от режиссера к режиссеру, ленфильмовцы сняли около тридцати серий и снимают, как говорят, новые. Правда, в редакции кинопоказа ОРТ в середине декабря 1998 года, когда вторая порция "Улиц..." представала перед зрителями трижды в неделю, мне не могли вразумительно ответить, продолжают ли работать над сериалом, а если продолжают, то кто и в каком объеме. Сплошные приключения, подобные тем, которые переживают менты в каждой из серий.

Шесть "мушкетеров"

Современный герой, о котором так долго говорили те, кто озабочен воспитательными функциями искусства, подкрался в лице главных персонажей "Улиц..." если не незаметно, то без особого предупреждения и оказался коллективным. Но прежде чем дать характеристики пятерым "мушкетерам" -- Ларину (А.Нилов), Казанцеву (А.Лыков), Соловцу (А.Половцев), Дукалису (С.Селин), Волкову (М.Трухин), -- хочется, так сказать, по старшинству отметить и шестого -- подполковника с неистребимой старшинской фамилией Петренко в исполнении, теперь это уже можно сказать с полной уверенностью, "вечного мента" нашего кино Юрия Кузнецова, среди персонажей которого числятся начальник милиции в "Иване Лапшине", капитан милиции в "Противостоянии", следователи в "Гении" и в "Арифметике убийства"... За ним, в конце концов, снежкинский "Невозвращенец". За ним и вся усталость, которая скопилась, как о том ежедневно свидетельствуют программы на криминально-правовые темы, у людей с милицейскими погонами, и все то, о чем в одной из серий "Улиц..." говорится со вздохом: "Вот закончится этот бардак, и будем ловить наших родных "щипачей". Но за героем Кузнецова также и другой офицер -- капитан де Тревиль из мифологической роты королевских мушкетеров, который требовал от своих сумасшедших подчиненных не опаздывать на утреннюю поверку и своими выходками не вызывать гнев Его Величества.

Под таким вот руководством и действуют, переходя из серии в серию и от одного режиссера к другому, пять сквозных персонажей, пять характеров, каждый из которых по законам драматургии обязан вести себя на "Улицах..." сообразно только ему предназначенным обстоятельствам.

Там, где повествование приобретает морально-нравственный акцент -- поле действия для капитана Ларина, чья генеалогия, судя по фамилии, восходит непосредственно к пушкинской Татьяне, при этом как-то очень ненавязчиво он является и дальним потомком главного гончаровского героя, который никуда не торопится. А в "мушкетерской" системе координат он, конечно же, меланхолик Атос. Удел Ларина -- преступления, "летописью" которых является газетно-криминальная хроника. На них словно бы стоит та же государственная печать, которой была клеймлена столь близкая когда-то Атосу миледи, и именно Ларину противостоит в одной из серий преступник, защищенный депутатской неприкосновенностью.

Простодушие, само собой порождающее комедийные ситуации, -- удел толстяка Дукалиса, нового Портоса, отыгрывающего свой сольный номер, когда он, отвлекшись от кулинарных утех, вбегает на пять минут, чтобы пресечь попытку злоумышленника залезть в квартиру соседей именно в тот момент, когда к хозяйке пришел молодой любовник, такой же смешной, как и она сама.

Как будто бы еще ждет своего часа сангвинический Соловец Александра Половцева, прославившегося главной ролью в "Барабаниаде" Сергея Овчарова. Время от времени он появляется в типично шерлок-холмсовском обличье -- в кепке сложного покроя и с трубкой в зубах, намекая тем самым, что ему, видимо, еще предстоит схватиться с некоей инфернальной личностью, современным Мориарти, которого следует победить с изяществом Арамиса.

Новичок Волков с наивностью нашего родного Шарапова всегда попадает туда, куда ему не советуют соваться старшие товарищи. Во всяком случае, одно из его приключений завершается разъяснительной беседой с сотрудниками той организации, которая на питерском жаргоне по-прежнему называется Большой дом.

И так же, как и у Дюма, основная доля всех приключений достается на холерическую долю длинноносого, как д'Артаньян, Казанцева-Казановы, в прозвище которого отражается не только образ мыслей этого персонажа, но и воспоминание еще об одном великом авантюристе и бабнике в мировой литературе.

Это вам, романтики!..

Итак, эти сквозные персонажи, этот коллектив единомышленников зовет зрителя за собой от серии к серии. И если внимательно посмотреть каждую из них, то оказывается, что ими, представителями закона, движет чистый авантюризм. Они, люди, состоящие на государственной службе, прибегают не к стандартному набору приемов и методов, а каждый раз вынуждены заново придумывать, как раскрыть преступление.

Та среда, которая эти преступления порождает, выглядит удивительно крепкой и устойчивой, совершенно не сомневающейся в собственной правоте при достижении целей. Вот там-то и фигурируют эти самые стандартные приемы, символизирующие прочность положения: джипы, охранники, офисы, "сотики", развратные и неверные секретарши и беспощадные конкуренты.

Раскрытие преступления, а не его совершение оказывается чистой авантюрой, всякий раз выпадающей на долю ментов, которым и пострелять-то в свое удовольствие невозможно. "У нас патронов нет", -- вздыхает подполковник Петренко. И погоняться вдоволь за злодеями тоже нельзя -- с тем же вздохом сообщается, что лимит на бензин в этом месяце выбран. И тот же депутат-преступник снисходительно одалживает гоняющемуся за ним Ларину машину с шофером -- катайся, катайся, капитан, на казенном-то за мной не разъездишься...

"Улицы разбитых фонарей"

Чистый идеализм движет героями "Улиц...". О зарплате, о своем бренном они даже и не вспоминают, образ же милицейской карьеры воплощается в судьбе бесконечно уставшего Петренко с его вечно приспущенными на нос очками, только и успевающего посторониться, когда подчиненным пришло в голову переодеться кровожадными омоновцами, чтобы напугать простодушную свидетельницу. Он вздрагивает от фантазий начальства, вдруг вздумавшего устраивать смотр художественной самодеятельности. Но тут, правда, просьба "отца-командира" была мгновенно уважена, и перед гладеньким проверяющим предстал издевательски кавээновский номер на тему суровых профессиональных будней под шлягер "Позови меня с собой" и при участии потерпевшего, не ожидавшего такого поворота событий.

Как ни смешно это сегодня звучит, как ни комично выглядит, но героев сериала действительно влечет и манит "за собой" бесконечная игра и чисто романтический интерес к разгадыванию профессиональных загадок.

Настоящее священнодействие наступает в тот момент, когда общая суета вдруг стихает и под чай "Липтон", пакетик которого опущен в граненый стакан с кипятком, в кабинете начинается мозговой штурм -- сакральный момент любого детектива. А на его участников со стены смотрит чучело глухаря. На профессиональном жаргоне "глухарь", как известно, -- нераскрываемое дело, оно же -- "висяк".

А в самом деле, что еще, кроме этой неблагодарной их работы? Ну, у Ларина, скажем, сложно-нежные отношения с молодой женой; у Дукалиса -- пиво (ах, эта питерская "Балтика", москвичи понимают, о чем я, особенно пятый номер) и такие же простодушные, как он сам, соседи; у Волкова все еще впереди; у Соловца, кажется, уже и дочь пошла в школу, и только Казанцев успешно совмещает личное и общественное, соблазняя свидетельниц с радующей зрителя шуткой-прибауткой.

Игры мужчин на свежем воздухе и в помещениях

Прекрасно осознавая, что никакой окончательной победы в их бесконечной борьбе не будет, герои "Улиц..." находят единственный выход -- относятся к своей профессии, как к игре, и в этом-то и заключено столь привлекательное для зрителя обаяние героев. Они постоянно припоминают своих телевизионных прототипов: и итальянца Каттани, и американца Коломбо, и соотечественника Шарапова. В начале одной из серий все менты, за исключением вдумчивого Ларина, с удовольствием пуляют друг в друга шариками пейнтбола, проводя тренировку в каком-то пустом ангаре, как это и положено в классических американских детективах, где финальная перестрелка обязательно совершается, только всерьез, в каком-нибудь просторном производственном помещении -- на складе, в доке, цехе, гараже, -- откуда предусмотрительно удалены все участники производственного процесса, но где в то же время так же предусмотрительно не отключено электропитание.

Не очень разбираясь в топографии Петербурга, позволю себе предположить, что игры ментов осуществлялись в той его части, которая называется Гавань, хотя бы потому, что просто трудно себе представить район с более подходящим для событий сериала названием.

Ведь на развитие сюжета во всяком уважающем себя детективе должна работать и атмосфера места действия, которая, кажется, сама собой и порождает преступление. Так, третьим постоянным участником приключений Холмса и Ватсона является викторианский Лондон и его окрестности, а партнером Мегрэ -- неповторимо выписанный Сименоном Париж.

"Улицы разбитых фонарей" в лучших своих эпизодах ведут по современному Петербургу так, что сквозь прямоугольник телеэкрана к зрителю вдруг прорывается холодная весна, снятая где-то возле памятника Екатерине Великой. И сразу же выглядят угрожающими невероятные железные ворота больницы, где в какой-то несимметричной, как комната Раскольникова, палате убивают важного свидетеля. Отчетливо чувствуешь и как качается под ногами баржа на канале, где назначена встреча с персонажем, корректно обозначенным в титрах как Осведомитель.

Не зря же в предыдущем отечественном хите, костюмно-авантюрных "Петербургских тайнах", хотя и снимавшихся в Москве, тщательно воспроизводилась атмосфера именно Петербурга того периода, когда Достоевский писал "Преступление и наказание"...

Жаль, когда время от времени эпизоды "Улиц..." начинают терять эту свою объемность, сплющиваясь до плоских сцен-диалогов, достойных лучших образцов импортного "мыла".

Такую неровность стиля можно, пожалуй, объяснить именно тем, что сериал "Улицы..." создавался примерно в тех же авантюрных условиях, в которых действуют и его герои. "Улицы...", как "висяк" от следователя к следователю, переходили от одного режиссера к другому.

Александр Рогожкин четко просчитал ситуацию как комедийно-фарсовую, что совершенно логично вытекало из логики характеров ментов-авантюристов. Каждый из других режиссеров привносил в сериал то, что, по его мнению, у него получается лучше. И в итоге "бригадно-вахтовый метод" пошел на пользу, избавив, в общем-то, довольно длинное произведение от монотонности зарубежных аналогов.

Правда, показанные у нас весьма качественные американские "Твин Пикс" и "Скорая помощь", в постановке каждого из которых тоже участвовали разные режиссеры, отличаются удивительным стилистическим и жанровым единством. И если бы не новые фамилии в титрах, то трудно было бы предположить, что на достижение этой цельности были потрачены творческие силы не одного, а нескольких постановщиков.

В наших сериалах доминирующая детективно-приключенческая тема то сползает в криминально-психологическую драму, то возвращается на тропу криминальной комедии -- все-таки авторы играют в приключения героев каждый по своим правилам. Но принцип "начал один, продолжать досталось другому, все шишки свалились на третьего, а искать выход из того, что получилось, пригласили четвертого" тем не менее доставляет дополнительное удовольствие зрителю, предвкушающему от каждой новой серии с новым именем автора новые сюжетные и стилевые коллизии. Неизменными от серии к серии вместе с главными героями "Улиц разбитых фонарей" остаются только имя и фамилия их верного продюсера Александра Капицы.

...Так вот ты, оказывается, какое, наше новое телевизионное продюсерское кино!