Ай да Пушкин!..

...До такой степени быть выставленному на вековое рассмотрение, как Пушкину, не выдавалось никому.
Андрей Битов

Еще 19 октября прошлого года в "Старом телевизоре" у Дмитрия Диброва Станислав Рассадин заметил, что пушкинский юбилей он ожидает со страхом. Февраль -- месяц пушкинской гибели. А литературовед Андрей Немзер в выпуске новостей на одном из каналов сказал, что наше общество периодически охватывается юбилейной пушкинской истерией, и привел в пример 1937 год, когда с равновеликим размахом праздновалось столетие гибели поэта.

Как-то получается, что все, касающееся имени Пушкина (за редким исключением по-настоящему серьезных к нему обращений), выходит с каким-то смещением-сдвигом. Как у той женщины из поэмы Венедикта Ерофеева, для которой явно закавыченный "Пушкин" был персонажем ее видений, состоящих на одну половину из любовного бреда, а на вторую -- из белой алкогольной горячки, и этот фрагмент "Москвы -- Петушков" в замечательном сольном исполнении актрисы Ольги Зверевой очень уместно прозвучал в нынешнем феврале на канале "ТВ Центр".

Пушкин -- наше все, но нам этого мало. Из всего же о нем сообщенного за отчетный, так сказать, период почему-то совершенно не получается, чтобы мы о нем узнали гораздо больше. Из того, что о Пушкине говорилось, мы узнали больше о тех, кто говорил, чем о нем.

По-новому рассказать о Пушкине уже почти невозможно, но поискать не возбраняется. На канале "Культура" прошли три передачи, в которых Андрей Битов читал черновики пушкинских стихов. Читал он в редакции "Общей газеты" в присутствии классической тамошней тусовки, а также в сопровождении джазового ансамбля, и по завершении Беллой Ахмадулиной был прочитан панегирик самому Андрею Георгиевичу, как будто черновики Пушкина создал именно он. Впрочем, придумал прочесть черновики -- ново и не мало. Все творчество, а также, как мы теперь убеждаемся, и поведение Битова, которое, по его же определению, тоже следует рассматривать, как текст, озарено умным обаянием.

Черновики же, созданные Пушкиным и исполненные Битовым, как и вообще черновики, -- это и есть именно текст, а никак не произведение в его классическом, "добартовском" значении. Черновики -- это путь к произведению, без него значения не имеющие. Зачем же нам смотреть и слушать, как умный человек, представленный нам в лице Битова, идет этим путем? Вряд ли, чтобы научиться писать так, как Пушкин, поскольку все им уже было написано, включая и эти самые черновики. Но Битов, читающий их, -- это уже само по себе явление культуры, отдельное произведение -- и не Пушкин еще, и не Битов уже, и из этого странного сближения рождается специальный уникальный в своем роде жанр: "Андрей Георгиевич Битов читает черновики Александра Сергеевича Пушкина". И эту часть моей статьи было бы, пожалуй, уместнее назвать одой, сочиненной на случай показа этого произведения на телеканале "Культура".

Родить новый жанр не так-то просто. Тут одного родителя мало, тут необходимы и соответствующие культурно-исторические обстоятельства, те самые, в которых мы существуем и смотрим наши телевизоры.

И получается, что наши обстоятельства -- это вроде бы как черновики по отношению к обстоятельствам Пушкина.

То, что экспериментальное произведение прозвучало на канале "Культура", уже радует, поскольку этот канал касательно своего предмета все больше и больше начал напоминать гипсовый слепок с шедевров.

А вот то, что место для эксперимента нашел ОРТ, скорее приятно удивляет. Эксперимент был проведен в столь нежно лелеемом межпрограммном пространстве, там, где некогда зрителю был явлен пресловутый "Русский проект", а за ним -- "Сказки новой России", апофеозом которых была мультипликационная телеверсия незабвенных "Пусек бятых" Людмилы Петрушевской.

К знаменательному же двухсотлетию там разместилась третья часть межпрограммной трилогии ОРТ -- известный роман в стихах "Евгений Онегин". И то, что предстало перед зрителем, не имело, пожалуй, жанровых аналогов так же, как и проект "Битов -- Пушкин". И заставило вспомнить пушкинские слова о главном достоинстве любого произведения -- присутствии чувства соразмерности и сообразности. Чтение хрестоматийного произведения по одной строчке столькими людьми, сколько строчек в "Онегине", могло быть осуществлено только на телевидении и только телевизионными средствами. Пушкинских строк хватило на всех: и на знаменитостей, и на случайных прохожих, к кому телевизионщики обращались как раз на Пушкинской площади, у выхода из одноименного метро, рядом с опекушинским шедевром, которого лихая историческая судьбина заставила смотреть, наморща чело, в сторону магазина со столь родным для поэта именем "Наташа". Еще один сдвиг нашего времени: если цветаевский "Пампуш" переставлен на другую сторону Тверской, то и "Наташа" тоже должна оказаться где-то неподалеку.

Если Битов погружается в черновики пушкинского творчества, то "онегинский проект" ОРТ погружает великое произведение в ту черновую повседневность, которую по своему призванию отражает телевидение. Все разбивается в этом исполнении на тысячи манер и интонаций, и, что удивительно, каждую из звучащих вот так, вразброс строчку вспоминаешь. Да, учили, да, читали, да, некоторые даже перечитывали, а некоторые из некоторых и не один раз.

Узнаем -- значит знаем, а знать -- это совсем не мало.

И если есть желание еще поманипулировать цифрами, то можно вспомнить известную речь Достоевского, говорившего, что в Пушкине осуществился тот русский человек, который явится нам лет через двести. И вот оно -- двухсотлетие. Но отсчет следует, как видно, вести не от 26 мая (6 июня по новому стилю) 1799-го, а от дня произнесения этой пророческой речи в 1880 году. Подождем. Ну, а "Пушкин как был, так и остался тем более сам по себе" (Андрей Битов).