Возвращение Агасфера

П и с ь м а и з С т а р о г о С в е т а

Не знаю, как Вы отнесетесь к этому письму, моя дорогая. Я хочу говорить о Катастрофе. Невежественные журналисты заменили это слово другим, отвратительно звучащим для русского уха: "Холокост". Вычитали его из американских газет, никогда не слыхав об эллинистическом наследии русского языка, о том, что в нашем языке давно существует слово "Голокауст", непосредственно пришедшее к нам из Греции, слово, которое буквально означает всесожжение. Я хочу говорить о Голокаусте. И начну с одной довольно странной истории.

История эта случилась давно. Знаменитый философ, астролог и маг Агриппа Неттесгеймский сидел в своем рабочем кабинете, когда стукнула дверь и вошел странник. Он рассказал, что с ним произошло. Некогда жил он в Иерусалиме, занимался сапожным ремеслом. Однажды он услыхал шум на улице: изможденный человек тащил огромный брус с перекладиной, вокруг и следом шла толпа. Одни смеялись, другие сочувствовали. Человек этот выдавал себя за Мессию. Он объявил себя царем и был приговорен к смерти. Он попросил сапожника помочь ему донести брус до места казни. "Много вас таких, -- ответил сапожник. -- Пошел вон..." "Хорошо, Я пойду, -- сказал человек с крестом, -- но и ты будешь ходить, покуда Я не вернусь". Человек этот был Иисус Христос, а сапожник по имени Агасфер, прозванный Вечным жидом, как вышел из своего дома, так с тех пор и бродит, и прошло уже пятнадцать столетий.

"Что тебе надо?" -- спросил Агриппа. Старец объяснил, что он много слышал о чудесном искусстве предсказаний, которым владеет Агриппа. "Мало ли что говорят", -- заметил ученый. "А это? -- сказал Агасфер и ткнул корявым пальцем в угол, где стояло некое сооружение из двух зеркал с подвешенным кристаллом. -- Я хочу знать, когда кончатся мои скитания. Хочу знать, когда Он вернется. Ты один можешь показать мне будущее, умоляю, сделай это!"

Напрасно Агриппа предостерегал гостя против опасного эксперимента: ведь увидеть будущее -- значит не только перенестись на мгновение в другое время, но и жить в другом времени; и никто не знает, способен ли человек вынести это. "А чего мне бояться, -- возразил Вечный жид, -- мне терять нечего". Чародей уступил его просьбам: усадил гостя между зеркалами, прочел молитву; кристалл ожил, затеплился желтым светом, Агасфер увидел свое отражение, бесконечно повторенное в зеркальных далях, за его спиной было прошлое, из переднего зеркала надвигалось будущее, приближалась желанная смерть. Вернувшись, он не мог понять, сколько времени он находился в другом времени, ибо там время текло иначе. Чародей стоял перед ним, ожидая услышать рассказ. Но странник не сразу собрался с мыслями. Он стоял в длинной очереди перед приземистым зданием с кирпичной трубой; из трубы валил черный дым. Охранники погоняли людей -- здесь были мужчины, женщины с младенцами на руках, юные девушки, древние старики и согбенные старухи. И вместе с ними, вместе с Агасфером стоял в очереди Тот, кого он прогнал от своего крыльца.

"Этого не может быть! -- вскричал Агриппа. -- Ты уверен, что это был Он? Он не может умереть!" "Я тоже думал, -- сказал старик, -- что никогда не умру". -- "Но он Сын Божий!" "Это вы так думаете, -- возразил Агасфер. -- Он сын нашего народа". "И стражники пали перед Ним ниц?" -- "С чего это? У них другие заботы..." Вечный жид задумался, теперь он знал, чем все кончится. Он стал просить хозяина повторить опыт. Но на этот раз Агасфер уже не вернулся: он сгорел в печах вместе со всеми и с Тем, сказавшим: "Будешь скитаться, доколе Я не приду снова".

Вы догадались, дорогая, что я просто пересказал Вам рассказ, придуманный мною когда-то. Правда, Агриппа фон Неттесгейм -- лицо историческое, о нем можно прочесть в любом энциклопедическом словаре. Брюсов сделал его персонажем романа "Огненный ангел". Что же касается легенды о вечном скитальце, то меня поразило одно обстоятельство.

статьи о насилии

Легенда, известная во множестве вариантов, носит довольно отчетливый антисемитский характер. Некий жестокосердный иудей осужден вечно бродить среди чужих народов, и поделом ему: ведь он отвернулся от Христа на его крестном пути. Но вот что любопытно: Вечный жид, олицетворение еврейского народа, осужден самим Христом, но он единственный из живущих на земле, кто своими глазами видел Христа, единственный, кто может свидетельствовать о нем. Много столетий подряд христианство было непримиримым врагом еврейства, сеяло недоверие и ненависть к евреям. Все христианские церкви несут свою долю вины за гонения и погромы, за то, что происходило в Средние века, и -- этого нельзя отрицать -- за то, что случилось в нашем веке. И вместе с тем христианство исторически отпочковалось от иудаизма, авторы и персонажи Нового Завета -- евреи, и народ этот каким-то чудом сохранился, пережив Священную историю и просто историю.

Странник (я возвращаюсь к моему рассказу), явившийся к ученому немцу шестнадцатого столетия, чтобы узнать, сколько ему еще осталось ходить, представляет собой, так сказать, отрицательный полюс истины. Агриппа -- христианин, для него смерть Спасителя -- абсурд. Агасфер -- еврей, бывший житель Иерусалима, на его глазах происходила казнь Христа, Иисус для него только человек, ложный Мессия, каких было немало. По логике этого взгляда Христос, если бы он явился в эпоху Голокауста, должен был бы разделить судьбу шести миллионов отравленных газом и сожженных в печах нацистских лагерей. Христос выполнил свое обещание, он явился во второй раз; но он не может выйти из очереди, это значило бы предать обреченных. А для эсэсовцев он просто жид -- как все.

Вместе с евреями погибает и христианство.

Вы скажете: но это твоя фантазия! Верно... И... не совсем фантазия.

Вы скажете: христианство отнюдь не сгинуло. Христианство и сегодня могучая сила в мире. Вдобавок оно "учло свои ошибки". Ватикан в специальном документе официально реабилитировал евреев, больше не надо считать их виновными в том, что Спаситель был предан казни.

Я отвечу: спасибо. Хотя неясно, реабилитирована ли таким образом и католическая церковь.

Но это Ватикан. А вот в книгах, которые выходят сегодня в Москве с благословения патриарха, в учебных пособиях по Священной истории Вы по-прежнему можете прочесть, что толпа, собравшаяся перед дворцом наместника, кричала: "Распни Его!" -- так повествует Евангелие -- и что "кровь Его на нас и детях наших", и так далее, и что, дескать, вся дальнейшая история еврейства, его злая судьба была следствием того, что этот народ запятнал себя убийством Христа. Сами виноваты! О том, что евангельский рассказ исторически неправдоподобен, о сомнительности самой этой фразы насчет "нас" и "наших детей" -- ни слова. А главное, ни тени сознания того, что вся эта контроверза -- распяли, не распяли -- после Освенцима должна быть закрыта, вся эта "тематика" выкинута на свалку. При исследовании останков последнего царя и царской семьи церковью был "поставлен вопрос", не имело ли место ритуальное убийство. Тем, кто дал ответ на этот вопрос (слава Богу, отрицательный), как и тем, кто его задал, не пришло в голову, что сам вопрос постыден.

Если такое христианство забыло о том, что произошло в нашем веке и на глазах у ныне живущего поколения, если это христианство не хочет ничего знать о печах Освенцима, если оно думает, что может остаться прежним христианством, как будто в мире ничего не произошло, -- значит, оно в самом деле мертво. Значит, оно убито вместе с жертвами в тех же самых печах.

Дорогая, я чувствую, что Вы готовы прервать меня. Освенцим, Голокауст... Но ведь это же было там, это были немцы, фашисты, пусть их дети и внуки сводят счеты с прошлым; а у нас тут достаточно своих проблем. И в конце концов, почему мы обязаны вечно заниматься евреями?

Возможно, Вы нашли бы другие выражения, но ведь именно так Вы подумали, не правда ли?

Я не знаю, что Вам ответить, такая аргументация ставит меня в тупик. Видите ли, мне все кажется, что тот, кто думает: не наше дело и не наша забота, -- попросту не хочет понять, о чем идет речь. К несчастью, именно так обстоит дело в России. Сведения о Катастрофе слишком поздно стали известны в Советском Союзе, слишком скудно освещались в стране, где государственная цензура и народное предубеждение систематически отсекали все, что касалось евреев; само слово "еврей", как Вы, может быть, помните, было почти нецензурным. В результате (но не только поэтому) Освенцим отсутствует в сознании интеллигенции, не говоря уже о простом народе. Освенцим отсутствует в сознании церкви, притязающей на роль духовного наставника общества, но никогда не протестовавшей против эксцессов юдофобства. Освенцим отсутствует в сознании наших писателей, не исключаю, увы, самого знаменитого и заслуженного, если бы это было не так, он не решился бы петь хвалы национализму и национальным добродетелям, не осмелился бы взять под защиту непристойные высказывания деревенщиков и т.п., не был бы настолько наивен, чтобы уверять себя и других, что декларации "национального самосознания", каким оно выглядит в действительности, а не в розовых романтических мечтах, не имеют никакого отношения к антисемитизму. Он был бы по крайней мере трезвей и осторожней, если бы помнил о том, что мы живем после Освенцима.

Да, мы живем после Освенцима, и дым печей спустя полвека вызывает у нас приступы удушья. Мы астматики Освенцима. Мы его вольноотпущенники, нам удалось ускользнуть от газовых камер, мы остались в живых. Но мы не освободились от Освенцима, и с этим ничего невозможно поделать, разве только помнить о том, что многое, очень многое должно быть по меньшей мере пересмотрено, продумано заново и что эта работа у нас на родине даже еще и не началась. Нельзя, непозволительно после Освенцима вести благодушные разговоры о том, что, конечно, расизм вещь нехорошая, но ведь и Достоевский, и Розанов были-де не совсем не правы; нельзя больше вести разговоры о Боге и евреях, о России и о православии так, как они велись сто лет назад. Нельзя думать, что Освенцим -- это проблема евреев, или проблема немцев, или еще чья-нибудь, только не наша. Нельзя забывать, что антисемитизм -- это всечеловеческая школа зла, и не зря многовековое обучение в этой школе завершилось газовыми камерами и печами. Дорогая, не сердитесь на меня и всего Вам доброго.