Исторический живописец Михалков

"Сибирский цирюльник". Генерал Радлов -- А.Петренко, Джейн -- Джулия Ормонд, Дуглас Маккрэкен -- Ричард Харрис

В 1858 году в художественной -- и не только художественной -- жизни России произошло чрезвычайное событие. Из-за границы была привезена и выставлена в Петербурге картина А.А.Иванова "Явление Христа народу". Картину приобрел у автора царь Александр II, ранее, еще будучи наследником, помогавший Иванову деньгами.

Шум вокруг знаменитого творения, создававшегося двадцать лет, был необыкновенный. Студенты, чиновники, купцы и знать -- все спешили увидеть это седьмое чудо света, оказавшееся в отечестве так вовремя.

Начатая в конце 30-х годов, когда общество еще не раскололось, когда все в России еще опиралось на твердыню порядка, картина предстала глазам зрителей тогда, когда раскол стал фактом, а над страной уже нависла тень терроризма. Уже оканчивали гимназии и университеты будущие нигилисты, чьим богом сделалось отрицание, а средством, меняющим жизнь, -- бомба и пистолет.

В этот уже начинавший закипать русский мир картина Иванова должна была внести успокоение, обратив взоры людей к высшей истине, не подлежащей пересмотру ни при каких социальных взрывах.

"А Он в небесном спокойствии, -- писал Гоголь о Христе на полотне художника, -- и чудном отдалении, тихой и твердой стопой уже приближается к людям". Статья Гоголя называлась "Исторический живописец Иванов".

Название ее вспомнилось мне, когда я смотрел фильм Н.Михалкова "Сибирский цирюльник". Два совершенно непохожих друг на друга сюжета. Два разных миростояния. И все же параллель эта проливает свет на то, что такое в искусстве государственный заказ.

В 1845 году император Николай I посетил мастерскую Иванова в Риме и одобрил идею картины. Под идею и давалось вспомоществование. Вероятно, и правительство России, отпуская Михалкову какие-то миллионы, рассчитывало, что он представит в образах наш национальный идеал, в поисках которого заблудились меж трех сосен его (правительства) идеологи.

В свою очередь иностранные спонсоры (которых не было у Иванова) тоже хотели иметь что-то сугубо русское, может быть, новую версию русского XIX века на широком экране.

И те, и другие получили, что хотели.

Но вовсе не то, что получили в картине Иванова сначала Николай I, а потом его сын Александр II.

Если у Иванова изображен, как писал Гоголь, "ход обращенья человека ко Христу", то у Михалкова этого хода нет. Есть иконы в красном углу, купола Кремля и Новодевичьего монастыря, кресты на шеях юнкеров. Есть и колокольный звон. Но все это лишь номенклатура русского быта. В философской вышине фильма парит Моцарт (дань спонсорам из-за рубежа и показатель широты русского сознания). Моцарт парит в поднебесье, а на земле шумит масленица, гудит русский запой, танцуют медведи, скачут рысаки, качаются на веревках бублики, и Кустодиев мешается с Суриковым, Шишкин с Репиным, а Ярошенко с Перовым.

Александр III на Соборной площади принимает парад. В толпе его приближенных -- префект современной Москвы А.Музыкантский. Что это -- преемственность власти? Апофеоз государственного кулака, крепко держащего Россию под уздцы? Воссоединение XX века с XIX? Или прямой ход от постсоветской пирамиды к самодержавию?

Меж сапог юнкеров, стоящих навытяжку в ожидании государя, прыгает, что-то поклевывая, воробей -- эта, по выражению Андрея Платонова, "пролетарская птица". Такова, судя по всему, вековечная участь "маленького человека". Прыгать и клевать, в то время как играют марши и гремит громогласное дворянское "ура!". В России нужен порядок -- вот прозрачная (куда уж прозрачней) мысль Михалкова. Нужно все это русское буйство скрутить, ввести в берега, не потеряв, впрочем, собственного лица.

В фильме состязаются две составляющие знаменитой формулы Сталина -- "русский размах" и "американская деловитость". Михалков не хочет отказываться от опыта Запада. Хотя словечко "бизнес" режет слух романтического юнкера Толстого. Его произносит циничная и хитрая американка, которая впоследствии родит от Толстого сына.

Именно сын юнкера, выросши и будучи призван в американскую армию, одержит победу над тупым сержантом, которому, как он орет перед строем солдат, "насрать на Моцарта!". Полурусский мальчик вправит мозги этой горилле и заставит ее кричать чуть не на весь свет: "Моцарт -- великий композитор!" Сын юнкера занес на родину матери российскую заразу, которую именуют "духовностью". Но выбор идеала (Моцарт) и английская речь, на которой изъясняются по большей части персонажи фильма, не дают забыть, что инвесторы у Никиты Михалкова были в основном западные.

Поскольку в "Сибирском цирюльнике" события отнесены к эпохе Александра III, недурно было бы вспомнить, что нам оставила эта эпоха и мимо чего в ней мы в XX веке прошли.

Вот что она, в частности, нам оставила:

1. Ни одной войны.

2. Может быть, вследствие этого -- резкий промышленный подъем.

3. Беспощадное пресечение террора (смертные приговоры по политическим делам и ликвидация "Народной воли").

4. Учреждение Крестьянского банка (говоря современным языком, инвестиции в аграрный сектор).

5. Отмену подушной подати и запрет продажи общинных земель.

6. Предоставление гражданских прав раскольникам.

7. Закладку Великой Сибирской магистрали (Транссиб).

9. Освящение храма Христа Спасителя.

Думаю, этого достаточно, чтобы сказать: царствование удалось.

Конечно, нельзя требовать от кино, чтобы оно было пособием по истории. Да и поэт волен толковать ее так, как ему вздумается. Но нельзя и зрителю запретить воспарить мыслию, когда он смотрит исторический фильм.

Есть случаи, когда произведения искусства и сами становятся историей, переходя в действительность или, по крайней мере, как говорил Пушкин, указывая ей "спасенья верный путь и тесные врата".

Именно это и сделал в "Явлении Христа народу" Александр Иванов.

Никита Михалков выбрал цель поскромнее. Он хотел, чтобы мы снова стали смотреть русское кино. И он этого добился. Он показал соотечественникам и, не сомневаюсь, покажет иностранцам русское зрелище.

Но русское зрелище неполно без русского откровения.