А про политику?

Политически ангажированный телезритель любым сериалам предпочитает выпуски новостей; на многие из остальных передач он попадает как будто случайно, сомнамбулически щелкая пультом управления. Ищешь шестичасовую программу на ОРТ -- ненароком включаешь ток-шоу "Я сама", узнаешь, как тяжело жить Монике Левински и сколь отзывчивы наши соотечественницы на чужую боль. Особенно женскую. Намереваешься посмотреть "Подробности" на РТР и по пути застреваешь на мужском шоу Артура Крупенина, чтобы понять, как нелегко живется российским мужчинам, которым угрожают жены. Или спотыкаешься о подчеркнуто аляповатую "Мою семью" Валерия Комиссарова. Тут все о важном, о насущном: хорошо ли изменять? Нужно ли прощать? Необходимо ли делать подарки?.. И всякий раз чувствуешь себя неловко, неуютно, как будто подсмотрел что-то запретное, не тебе адресованное, не на тебя рассчитанное, шел в комнату, попал в другую.

Августовский кризис и последовавший за ним коллапс рынка рекламы сделал свое дело, обнаружил профессиональную беспомощность большинства телепродюсеров, которые умели распоряжаться огромными бюджетами и не владели простым искусством программного построения. Обнаружил, ничему не научив. По крайней мере, информационщиков. По-прежнему их любимое слово -- "скандал", на худой конец -- "трагедия". Ключевой новостной термин -- "событие" -- им, кажется, неведом. Только не нужно думать, будто я призываю к информационному благодушию. Напротив, слишком заметен некоторый страх телевизионщиков перед Примаковым, большинство политических обозревателей ведут себя подобно Явлинскому, который громит примаковских министров-коммунистов и всячески обороняет премьера лично (едва ли не единственное исключение -- "Зеркало" Николая Сванидзе).

Но предельно жесткий анализ ситуации -- это одно, а тотальная истерика -- это совсем другое. О том, что положительный факт тоже можно подать зрелищно, наши телевизионщики попросту не ведают, хотя на НТВ, например, есть корреспонденты, "типажно" подходящие для этого (Алексей Пивоваров, Иван Волонихин, Елизавета Листова). Татьяна Миткова, которая стала символом постсоветского ТВ, сверкая огненным взором и чуть не задыхаясь от восторга, изо дня в день, из недели в неделю восклицает: Новая Трагедия! Погибли Сто Человек! Надежды Нет! Завтра Будет Еще Хуже!

Телезритель, и без того удрученный обстоятельствами собственной жизни, еще более сникает и обреченно замирает перед телеэкраном, как кролик перед удавом. Но общество, даже столь больное, как наше, не может довольствоваться одними раздражительными рефлексами, как человеческий организм не в состоянии питаться одними острыми приправами. Там, где есть переизбыток специй при недостатке основного блюда, срабатывают компенсаторные механизмы. Своебразной компенсацией за тотальную переизбыточность новостного катастрофизма в мартовском эфире на РТР служили узнаваемо советские репортажи из жизни поселян и поселянок в программе Михаила Дегтяря. На НТВ -- полувосторженные интервью Владимира Кара-Мурзы со старыми кэгэбэшниками вроде Семичастного и Крючкова.

Характерно, что журналисты, определяющие нынешнюю информационную политику, все чаще предаются сладким мечтаниям о безвозвратном прошлом -- советском или антисоветском, не суть важно. Евгений Киселев, славный своим умением манипулировать политической реальностью (о чем я еще скажу), снова и снова возвращается к излюбленной монархической теме, зовет в ночную студию исторического фантаста Эдварда Радзинского, снимает протяженные интервью с грассирующими отпрысками рода Романовых ("А вот по этому телефону тетушка узнала от государыни, что родился наследник, толстый и веселый мальчик").

В прошлом уютно, почти как на съемочной площадке у Никиты Михалкова; там от нас уже ничего не зависит -- и потому так легко вести спокойное, неторопливое телеповествование о временах, которые были во сто крат трагичнее, страшнее, а главное, безнадежнее нашего. И не из того же ли корня произрастает повсеместно распространившаяся ласково-бесконфликтная манера ведения интервью с людьми, которые заслуживают вполне жесткого разговора? Ну для чего телезрителю встречаться с министром внутренних дел Степашиным в программе Светланы Сорокиной "Герой дня", если для него не заготовлены острые и неприятные вопросы, от которых невозможно отвертеться? Что толку в благообразном хамстве Урмаса Отта, вернувшегося в марте на российский телеэкран (канал РТР), коли его начальственные гости не "раскалываются" и (как главный налоговик Боос) на протяжении двух часов лениво и вполне успешно отмахиваются от интервьюера, как от назойливой мухи? И ладно бы за всем этим крылись финансовые проблемы, как на канале ТВ-6, который в марте вынужден был буквально "лечь" под Жириновского. Так нет же -- все это элементарное следствие порочных идеологических установок, расплата за узкую специализацию на негативе, за полное забвение вечного телевизионного правила: на рожу неча пенять, коли зеркало криво.

Не случайно главным информационно-политическим событием месяца стал показ в ночном эфире РТР пленки с "человеком, похожим на Скуратова". (Пожалуй, эта формула навсегда войдет в наш речевой обиход, подобно гениальной обмолвке Черномырдина "Хотели, как лучше, а получилось, как всегда".) Я не хочу обсуждать волнительный вопрос -- прав ли был Михаил Швыдкой, принимая решение об этом показе (во вполне определенных политических обстоятельствах, в ситуации полусвершившегося коммунистического переворота); более того, мне все равно, самостоятельно ли он принял такое решение. Тем более что скабрезные кадры мало кто видел; большинство мужчин, главных потребителей поздних новостей, в тот вечер следили за большим футболом. Куда важнее другое -- каким количеством пересказов немедленно оброс полуночный показ; с каким сладострастием (вполне сопоставимым со сладострастием самого прокурора) новостные программы обсуждали эту новость. Не потому, что она несколько меняла реальный расклад сил в нашей несчастной стране (кого из новорусских информационщиков это волнует?). А просто потому, что пахла жареным.

На этом фоне остались почти незамеченными события с чисто телевизионной точки зрения куда более значимые -- например, уход Михаила Леонтьева с "ТВ Центра", из-под "крыши" Юрия Михайловича Лужкова, политика, приятного во всех отношениях (кроме собственно политического). И появление его в вечернем эфире ОРТ, под крылом Бориса Абрамовича Березовского, прежде столь нелюбезного отзывчивому леонтьевскому сердцу. Появление, быть может, и неудачное (юмористическая и даже ироническая интонация в духе Шендеровича этому аналитику не дается -- в отличие от сарказма и холодной язвительности), но, повторяю, событие значимое, указывающее на спешный передел информационных сил в связи с началом новой войны в эфире. Не войны компроматов, а войны авторитетных мнений -- за и против Примакова, за и против Лужкова, за и против Березовского...

Едва ли не единственной отрадой убежденного зрителя политических программ оставались в марте забавно необязательные сюжеты Ирины Зайцевой в "Герое дня без галстука". Что само по себе характерно: при всех неоспоримых достоинствах этой программы и ее кокетливой ведущей субботний "Герой дня..." неизменно оказывался на скамейке "запасных"; перемещение в основной состав указывает на окончательное снижение информационной планки. Впрочем, "смысловой формат" передачи поистине безразмерен, ее легко можно превратить в предвыборный ролик (сюжет об улыбчивом мужике Викторе Степановиче Черномырдине и его заливистом баяне), а можно -- в субботний фельетон (репортаж о Жириновском, только что сделавшем педикюр). В одну из мартовских суббот острый взгляд Ирины Зайцевой пал на самого жизнерадостного и неутомимого из нынешних бизнесменов -- Владимира Довганя. Известный своей неуемностью и непотопляемостью, он никогда не удовлетворялся деланием денег. Черты Чичикова совместились в нем с чертами Ноздрева и Хлестакова. Однако все предыдущие интервью Довганя были ужасающе скучными -- как поучения положительного помещика Костанжогло из второй части "Мертвых душ". Упитанный человек в белоснежной рубашке рассуждал о служении добру, красоте, справедливости, о самоограничении. Перед Зайцевой стояла крайне сложная задача -- заставить "Чичикова" саморазоблачиться. Ей это удалось. И в прямом, и в переносном смысле.

Довгань взял исповедальную ноту, раскрыл секрет своего неизменно приподнятого настроения (перед сном он желает счастья и процветания всему человечеству), доверительно поведал о единстве с матерью-природой -- и немедленно оказался в ловушке. Телевидение словам не верит, оно нуждается в кадре; природолюбивому винокуру пришлось показать, каким образом он этого единства достигает. И -- разоблачиться до трусов, чтобы по учению Порфирия Иванова испросить благословения у матери сырой Земли и вылить на себя ведро колодезной воды.

Вообще говоря, на свете нет ничего более приятного и полезного, но -- наедине с самим собой, не перед взорами миллионов телезрителей. Потоки ледяной воды смыли с Довганя остатки респектабельности; перед нами стоял полуголый обитатель новорусской дачи в "семейных" трусах, убежденный, что главный (и едва ли не единственный) его недостаток -- излишний вес. Вот и создавай после этого общероссийскую "партию Довганя", вот и плати за намерение участвовать в политике изгнанием из реального бизнеса (узнав о политических планах партнера, акционеры немедленно отстранили его от руководства компанией)...

Впрочем, Довгань -- не Брынцалов, партийным строительством не удовлетворится, президентскими амбициями не ограничится. "Теперь я поведу тебя посмотреть, -- продолжал он, обращаясь к Чичикову, -- границу, где кончается моя земля. ...Вот граница! -- сказал Ноздрев, -- все, что видишь по эту сторону, все это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес, который вон синеет, и все, что за лесом, все мое". Удержится ли Довгань от создания квазирелигиозной секты по типу хаббардовской дианетики или учения преподобного Муна? Секты, не обязательно основанной на вере в Бога, но неизменно связанной с поклонением личности своего бескорыстного основателя и обильными подношениями адептов. С Довганя станется. И тогда его телеобраз, созданный Ириной Зайцевой, -- без штанов, но в шляпе, -- будет восприниматься совсем иначе; в конце концов, хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Кстати сказать, хорош и тот, кто первым перестает смеяться. Что и доказала Зайцева. В конце марта НТВ повторило зайцевский сюжет о Чубайсе, снятый годом ранее, когда на канале о Главном Прихватизаторе по-доброму говорить было не принято. А теперь только так и положено о нем отзываться.

На протяжении марта Чубайс по крайней мере дважды был гостем Евгения Киселева. Камера брала крупным планом волевое, спокойное лицо очень умного политика. Она не фиксировала случайные (и способные вызвать зрительское недоверие) привычки Чубайса: слишком хитро прищуриваться, убирать глаза при ответе на прямой вопрос; в первом случае она соскальзывала с лица, во втором -- скользила за взглядом. А главное, ведущий не мешал гостю полноценно и развернуто высказаться, словно подавая зрителю едва уловимый сигнал: перед тобою масштабная личность, прислушайся, как я прислушиваюсь.

Между тем это уже третья смена телевизионной роли, предложенная (навязанная?) Чубайсу на НТВ. До 1996 года, в период своей вполне объяснимой дружбы с олигархами (в России нужно было создавать крупный капитал, финансовую опору нового режима), он представал в образе таинственно далековатого чиновного гения, бескорыстного комиссара, железно уверенного в правоте затеянного дела, не ведающего, что такое страх и компромисс. Был ли близок такой образ "народу"? НТВ и пророка его Евгения Киселева тогда это мало волновало. Во-первых, потому что телевизионный сигнал был слаб и охватывал более или менее интеллектуализированную европейскую часть России. Во-вторых, потому что для них главным героем-любовником был все-таки Явлинский, а его оппонента Чубайса держали на второй роли благородного разбойника. Пиком, кульминацией первой части телевизионного романа НТВ и Чубайса стало выступление последнего в ночном эфире, взбудоражившее страну: Коржаков готовит переворот, придуман повод, коробка с долларами. Наутро переворот был отменен, Коржаков снят, капиталы, стоявшие за НТВ, могли спать спокойно. Но тут выяснилось, что второй президентский срок Ельцина Чубайс намерен потратить на создание среднего класса, дружбе с крупным капиталом (по крайней мере с его частью) пришел конец. И от романтического облика железного демократизатора не осталось камня на камне. На экране появился рыжий член Союза писателей, в подтексте читалось -- взяточник. Самому Чубайсу слова не давали, а цитировали с помощью ножниц. Вся эта телевакханалия продолжалась несколько месяцев кряду; в конце концов тот же самый Евгений Киселев, который, видимо, и выпускал Чубайса в ночной июньский эфир 1996 года, повторил в одном из выпусков "Итогов" любимые слова товарища Зюганова: "пресловутая коробка с долларами". Дальше было ехать некуда. И тут произошла долгожданная отставка антигероя. А полгода спустя грянул кризис, поставивший телемагнатов на место.

Ныне Чубайс вернулся в телевизионное пространство НТВ. Вернулся победителем. Новым героем. Надолго ли? Характерная деталь: во время воскресного эфира 28 марта камера, зафиксированная на Чубайсе, случайно зацепила смутное отражение Евгения Киселева в полузеркальном элементе студийного оформления: пока "ведомый" говорил о войне, мире и "правом деле", ведущий что-то энергично показывал режиссеру, как бы управляя процессом создания образа.