Жизнь замечательных святых

Николай Романович, герой документального фильма Евгения Киселева "Правнук императора", весьма выразительно говорил о том страхе, который посетил его во время второй мировой войны: "Большой холод нашел на всех на нас". Телевидение решительно переменило наше сознание. Реки крови на экране если и пугают, то не окончательно. Десяти дней не минуло с начала югославского конфликта, а зритель уже привык к лицезрению крылатых ракет и крейсера "Теодор Рузвельт" почти как к тете Асе.

Так в чем же здесь дело? Может, прав культовый французский философ Бодрийар? Мы живем, считает он, в гиперреальности, где все войны (ярчайший пример -- "буря в пустыне") -- кнопочные, посаженные на дисплеи компьютеров и телеэкраны. Оттого, думаю, и привыкаем с легкостью к субкультуре войны и террора, пышно расцветающей на ТВ. Оттого-то и не страшно, что войны как бы виртуальные. Да и само понятие "виртуальности" амбивалетно. С одной стороны, оно происходит от латинского "истина". С другой -- олицетворяет вымышленный, воображаемый мир...

Окончательно запутавшись в проблемах экзистенциальных, перейдем к частным, более доступным нашему разумению. Какую информацию в условиях общемирового политического кризиса можно считать достоверной? Ответ, думаю, прост -- никакую. Одно из главных открытий войны на Балканах примитивно, как психология зюгановско-милошевского добровольца. Все ответственные за конфликт лица вкупе с телевизионщиками по обе стороны баррикад честно круглят глаза -- так, напомню, в романе А.Толстого обычно поступал врущий Петр I. А зритель уже потерял счет вражьим самолетам, утром сбитым лучшей в мире югославской, то бишь русской системой ПВО, а к вечеру чудом воскресших.

Подобного "монтажного" бесстыдства современное ТВ еще не знавало. Одна и та же картинка иллюстрирует подчас прямо противоположную по смыслу информацию. Один и тот же холм корреспонденты с необыкновенной легкостью переносят из Македонии в Косово, а оттуда в Белград...

В дотелевизионную эру правду о первой мировой войне, начатой выстрелом в Сараево, узнали много десятилетий спустя. Суперсовременные видеотехнологии, облачив правду о югославской войне в компьютерные одежды, спрячут ее от потомков лет на сто, если не навсегда.

Война, впрочем, не успев начаться, откатилась на телевизионном поле на второй или даже третий план. Отечественный экран захлестнула череда юбилеев, бессмысленных и беспощадных.

Апокриф гласит: Владимир Набоков перенес свой день рождения с 22 апреля на 23, дабы никак не соприкасаться с другим крупным сочинителем, появившимся на свет тогда же, -- Владимиром Ульяновым. Однако даже гениально прозорливый Набоков не почувствовал, что стоило бы отдалиться и еще от одной апрельской знаменитости -- Аллы Пугачевой. Глядишь, тогда бы ТВ отметило столетие писателя с подобающей обстоятельностью. Не повезло и прочим "тельцам" -- Петру Чаадаеву, родившемуся 205 лет назад, 110-летнему Чаплину, 435-летнему Шекспиру...

Всех затмила Пугачева. Которой, впрочем, тоже не повезло. Среди "общего умиленного слюнотечения" (так когда-то писала мудрая Лидия Гинзбург о юбилее Пушкина) была забыта прежде всего примадонна. ТВ даже и не попыталось осмыслить ярчайший социокультурный отечественный феномен конца века.

А ведь Алла Борисовна -- гениальный мифотворец. Она сродни профессору Хиггинсу, герою "Пигмалиона", первого общепризнанного сочинения европейского неомифологизма. Это она сумела вылепить из зрителя коллективную Галатею. Именно Пугачева первая поняла: мифологизированная личность должна отождествляться с коллективом. Песня "Так же, как вы, как вы, я по земле хожу" стала символом ее жизни. А уж как виртуозно был использован певицей миф о вечном возвращении -- тут впору диссертацию писать. Вряд ли найдется хоть один поклонник, который верит ее очередному уходу со сцены. Потому что она -- наш Одиссей, который уходит, чтобы вернуться. И, наконец, Пугачевой, плоть от плоти 70 -- 80-х годов, удалось оторваться от исторического контекста и стать отдельным культурным -- вневременным -- мифом.

В общем, интересной работы для телевизионщиков хоть отбавляй. Однако лучшую программу во всей этой юбилейной вакханалии сделали не они, а сама А.Б. Программа "Избранное"(автор, исполнитель, режиссер и продюсер Пугачева) исполнена в минималистской манере -- никаких лубковых декораций, шокирующих туалетов, голых конечностей, ревущих стадионов. Строгость и простота линий во всем -- от одежды до сценария. Она впервые позволила себе роскошь нравиться не миллионам, а единицам -- тем, кому доступна ее новая высота, сложность и драматургическая аранжировка новых композиций. Но главное -- имеющий уши мог услышать подлинную исповедь певицы, ее боль, страхи и надежды.

То есть все то, что тщетно пытались воспроизвести остальные юбилейные программы, сделанные в агиографической стилистике. Житие Пугачевой воспроизводилось по канве, намеченной старой мелодрамой "Женщина, которая поет". Попытки исповедальности в блокбастере о трех сериях "Жди и помни меня" не удались. Мемуары -- род самооправдания. На вербальном уровне телепастве было дано узнать ровно столько о своем кумире, сколько дозволил кумир. Роль режиссера Юрия Занина (подробнее о его творческом методе -- ниже) так и осталось непроясненной.

Некоторые шансы на успех мог иметь фильм "Алла Пугачева. Новейшая история". Однако названный монументально, как раздел монографии, он явно не оправдал своих амбиций скромностью изобразительных средств, назойливостью одного и того же пугачевского ряда в разных программах, невнятностью замысла и воплощения, пошлостью авторского текста.

Особая статья -- шоу двухлетней давности "Сюрприз для Аллы, или Старые песни от главной", в которой попзвезды исполняли пугачевские хиты. В нынешний юбилей оно уже называлось "Концерт на все времена". И в том ничего удивительного нет. Все, что связано в последние годы с именем примадонны, сакрализовано и возведено в высшие степени. Саму же А.Б. теперь именуют только так, как именовали Красную Армию после гражданской войны -- "великая", "легендарная", "непобедимая".

Как только на ТВ в очередной раз заюбилеет, сразу дает о себе знать, назовем его так, синдром Петра Ивановича Бобчинского. Помните, как он жаждал посредством Хлестакова довести до государя императора информацию о своем существовании? Сонмы дежурных VIPoв и полуVIPoв -- от Жириновского с его новым альбомом в честь Пугачевой "Настоящий полковник" до Владимира Машкова, мучительно подбирающего слова "поздравиловки" -- прошли по экрану, поражая город и мир пустым сотрясением воздуха.

Особая разновидность Бобчинских -- телевизионные чиновники и авторы. Вот Константина Эрнста, скажем, хлебом не корми, а дай засветиться в рейтинговой программе, то есть высказать свое отношение к персонажу, а заодно и к собственным творческим планам. И получается, что нет человека более сопричастного к делам и дням Пугачевой, чем генпродюсер ОРТ.

Вот Эрнст посылает примадонне нежно-интимное "я люблю тебя"; вот рассказывает о своих глобальных проектах, связанных с певицей; вот повествует о том, как помогал выбраться А.Б. из пустыни молчания. Эпопея с участием Пугачевой в конкурсе Евровидения, где она получила семнадцатое место, похоже, тоже дело его рук. Более всего его раздражают журналеры, позволившие себе усомниться в Пугачевой. "Ребята, вы кто?" -- пафосно, через губу обращается Эрнст к прессе. Ведь семнадцатое место получила не певица, а страна. Она же всегда первая на первом...

И уж совсем анекдотически выглядел Сергей Шолохов со своим "Тихим домом", посвященным А.Б. Шолохова понесло с первых минут. Мое чувство к вам, запел он Омаром Хайямом, сравнимо только с моим чувством к луне, солнцу, звездам... Шолохов пошел дальше всех, даже дальше Виктюка, каковой почему-то возвел Пугачеву в ранг выдающихся политических деятелей ХХ века. Тихий домовой отвел примадонне роль впередсмотрящего, который "поменял колесо русской истории". Власть, мол, всем диктовала место в строю, даже Пушкину. И только Пугачева поставила власть на место. (К слову сказать, мотивы диссидентства звучали довольно часто. Но я, как ни силилась, не могла вспомнить ничего такого шибко инакомысленного).

А Шолохов все не унимался. Пугачева, вещает он, достигла той вершины Олимпа, после которой начинаетя вечность. Так сказать, юбилей, плавно перетекающий в мавзолей...

Не успел отшуметь на ТВ пугачевский бунт, как в бой пошел Иосиф Кобзон. РТР в течение недели запустило в эфир 10 (десять!!!) серий эпопеи "Прощание с державой". Певец оказался весьма рачительным хозяином. Впечатление такое, что он, слишком рано уверовав в свое предназначение, с младых ногтей стал скрупулезно собирать архив. Режиссер фильма уже упоминаемый в связи с Пугачевой Юрий Занин.

Две его объемные работы, вышедшие одна за другой, дают повод порассуждать о новом веянии на ТВ . Позаимствуем для него название у Юрия Лотмана. Популярную книжную серию "ЖЗЛ" ("Жизнь замечательных людей") он предложил переименовать в "ЖЗС" -- "Жизнь замечательных святых". Юрий Занин избрал именно такую, агиографически-документальную стилистику.

Житие святых обычно изображалось на современном им историческом фоне. Занин не отходит от канонов. Послевоенная история СССР представлена в виде декораций, в которых мужал и крепчал талант Кобзона. Житие приоткрывало дверь в повседневную жизнь своих героев. Пожалуйте, дверь распахнута. Герой с превеликим удовольствием повествуют хошь о босоногом детстве, хошь о личной жизни... Житию свойственны назидательный пафос, дидактика, морализаторство. И этого добра в эпопеях Занина навалом. Ведь его ленты сотканы из стереотипов.

Видеоряд незатейлив, как любимая песня Кобзона про "не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым". Детские фотки перемежаются с кадрами стадионного триумфа героя; трудовые будни в звукозаписывающей студии -- с рассказами современников; исповедь самого "святого" -- с воспоминаниями его родственников. Что касается "Кобзона Советского Союза" (такое звание в шутку придумали земляки певца), то он, воспитанный в бамовской эстетике, любил еще и поездить по великим стройкам коммунизма. И на этот случай лекало готово. Ежели речь идет об этих самых великих стройках, появляется образ поезда, мчащегося в заснеженную светлую даль. Как только поезд меняется на "мерседес", стало быть, речь идет уже о наших днях. Так сказать, новому времени -- новые песни ...

Когда служишь не музам, а штампам, приходится терпеть суету. Занину нужно "проиграть" и все советские штампы, и все постсоветские. Режиссер, с одной стороны, видимо, хочет отдать дань клиповому сознанию своих современников, с другой -- создать нечто величавое. Получается малосъедобно, как если бы смешать изысканный французский салат с нашим забубенным русским винегретом. Порознь вкусно, а вместе -- гадость.

Посмотрела десять серий, но так и не поняла -- с чем и зачем прощается Кобзон? Державы уже лет семь как нет, да и Кобзон с нами уже однажды прощался. Помню, как несколько лет назад он часов десять по ТВ в прямом эфире якобы завершал свой гастрольный век гигантским концертом. Последний, впрочем, тотчас перешел в предвыборную кампанию -- Кобзона успешно избрали в Государственную Думу.

Быть может, и у нынешней эпопеи имеется сверхзадача. Вторым персонажем фильма по праву можно считать Юрия Лужкова, на которого буквально низвергаются потоки лести. Может, и здесь сквозит нечто предвыборное?

Как бы то ни было, мне жалко и Пугачеву, и Кобзона. Во-первых, потому, что они, люди в высшей степени достойные, вольно или невольно стали героями халтуры. Во-вторых, мучит вопрос: как им жить дальше? Что подсказывает инстинкт самосохранения, свойственный даже самым выдающимся деятелям искусства? Пугачева с легкой телевизионной руки отправлена в вечность, Кобзон -- еще дальше. Куда ж им плыть?

Жалко всех нас. Напоминаю -- в соответствии с агиографической традицией имена святых, значащихся в святцах, были отнесены на отдельные дни месяца. Если г-н Занин окажется последовательным режиссером, то многосерийные встречи с ярчайшими представителями шоу-бизнеса превратятся в праздник, который будет всегда с нами. Жалко наше неадекватное телевидение. Оно и само в это верит, и нас, а главное, наших детей учит -- Пугачева и Кобзон куда как важнее для национального самосознания, чем малорейтинговые Набоков с Чаадаевым.

Таким образом, одним из самых актуальных на ТВ становится гоголевский вопрос: где же берег всего? Экран выдерживает все. Та же Пугачева называет Игоря Николаева Моцартом современности. Группа очень заслуженных деятелей искусств (в их числе Нонна Мордюкова и Александр Михайлов) в день 50-летия Бари Алибасова именуют его не иначе, как Альфредом Шнитке отечественной попсы. 30-летие Валентина Юдашкина возбуждает впечатлительного Илью Резника до состояния оглушительного экспромта: "Юдашкин -- Бах и Авиценна, он Бальмонт и Аполлинер". Какие же слова достаются на долю Пушкина? Он ведь тоже, как и Алла Борисовна, лиру посвящал народу своему. Пугачеву не раз и не два в юбилейные дни называли Пушкиным нашей эстрады. Стало быть, Пушкин -- это Пугачева нашей поэзии?

Не хватает фантазии вообразить, как бы отнесся другой юбиляр -- Набоков -- к нашему вконец заюбилеенному ТВ. Да и собственное столетие, ознаменованное напряженным биением телевизионной мысли, все эти "Загадки Набокова", "Век Набокова", "Дар Набокова", "Путешествие к Набокову", долго бы веселили великого мистификатора.

Вообще, как правило, просветительские программы на ТВ -- большой подарок телеобозревателям: здесь можно долго блистать остротой анализа и тонкостью иронии. Чаще всего телевизионное начальство вспоминает о знатном юбиляре недели за две до славной даты, и бедные авторы в режиме аврала лепят из подручного материала "нетленку". Но главная беда в другом. Безадресность разрушает и рамки самой передачи. Почти невозможно выбрать такой ракурс, при котором будут довольны и те, кто впервые услышал о Набокове, и те, кто читал "Бледный огонь" в подлиннике.

Поскольку у авторов никогда нет альтернативы, то и программы похожи друг на друга почти так же, как сам Набоков похож на большинство своих персонажей. Все в попытке создать нечто высокохудожественное увлекаются размытым изображением и наплывами; рифмами "розы (в Монтре) и березы (в Рождествено)"; все цитируют исключительно одни и те же строки про Россию, звезды, ночь расстрела и весь в черемухе овраг.

Благоразумный выход из положения всегда в подобных случаях находит Леонид Парфенов ("Век Набокова"). Его любовь и внимание к мельчайшим деталям ушедшей повседневной жизни гораздо интереснее глубокомысленного философствования на голом месте. Когда в программе, скажем, "Загадка Набокова" в качестве верховных экспертов о творчестве писателя размышляют очень уважаемые, но, скорей всего, обезображенные неудачным монтажом Ахмадулина, Виктюк, Искандер, то становится неловко за их "смешное важничание банальностями" (Достоевский).

Более других мне понравилась программа И.Золотусского "Путешествие к Набокову". Зрителю важно понимать: автор не понаслышке и не по воле начальства знает то, о чем говорит. Золотусский пытается проследить не столько внешний рисунок жизни своего героя, сколько внутренний. Диалоги (со славистом Жоржем Нива, с сыном Набокова, с его сестрой) включены в программу не хронометража ради. Они убедительны, потому что насыщены мыслью, а не пустословием.

Золотусский интересно размышляет об уникальной книге, составленной Ж.Нива: в ней стихотворения Набокова соседствуют с его же шахматными композициями.

Вот он, идельный вариант телепередачи о тех, кто, подобно Набокову, лучше других определил вектор своего времени.

Недавно культурный вектор времени взялись определять в "Пресс-клубе". Сразу неувязочка вышла. Присутствующие должны были ответить на вопрос: каково сегодня соотношение культуры массовой и классической? Авторы программы, видать, очень волновались. Настолько, что требуемое по контексту слово "элитарный" заменили на "классический". На что, кстати, тут же отреагировал министр культуры В.Егоров, спросивший: Толстой -- это массовое или классическое искусство? Впрочем, ведущая К.Прошутинская филологической тонкости не почувствовала -- ей было не до того. В "Пресс-клубе" в последнее время увлеклись игрой в интерактивность. Звони в студию и за пять рублей помогай себе и обществу решать архикультурные проблемы. Как то: могут ли руководить культурой те, кому за пятьдесят? Когда был выше уровень культуры -- в советское время или сейчас? Каково будущее культуры в следующем веке? (Кстати, с автором подобного вопроса я бы поступила так : сначала заставила коротенько ответить прилюдно самого вопрошающего, а затем уволила бы с журналистской службы без выходного пособия.)

На заседании "Пресс-клуба" царила атмосфера валютной биржи. Решались вопросы о процентных соотношениях, о том, кто первый, кто второй, а главное: "Где деньги, Зин?" И не было ни одного заседателя, который задумался бы над простенькой проблемой -- к культуре ни в коем случае нельзя подходить с логарифмической линейкой, ей противопоказаны даже простейшие арифметические действия.

Апрель 1999 года