Горан Паскалевич: «В основе всех моих фильмов ‒ неореалистическая модель»

Горан Паскалевич

-- Вы снимаете кино уже несколько десятилетий, сильно ли вы изменились за это время?

-- Окружающие говорят, что я меняюсь от фильма к фильму, но я надеюсь, что в каждой работе верен себе. Меня интересуют прежде всего простые, обыкновенные, даже ординарные люди. Из фильма в фильм я рассказываю похожие одна на другую истории -- о надеждах и судьбах этих обычных людей.

-- Что побудило вас обратиться к режиссерской профессии?

-- Я заинтересовался кинематографом, будучи подростком, -- после просмотра "Похитителей велосипедов" Де Сики. Неореалистические фильмы дают для понимания духа эпохи намного больше, чем хроника тех лет. Поэтика неореализма навсегда запечатлелась в моей памяти, стала частью моего личного опыта, и человеческого, и художественного. Конечно, моя творческая манера развивалась, но в основе всех моих фильмов -- неореалистическая модель: безыскусные истории обычных людей. Для меня очень важен человек, поэтому прежде всего я придумываю героев, потом все остальное. И сначала я предоставляю актерам возможность до конца понять персонажей, прочувствовать ситуацию и лишь потом включаю камеру. В этом мой метод, так я работаю. Лишь в тот момент, когда я вижу, что сцена наполняется жизнью, я начинаю выстраивать кадр.

-- Что это означает -- "простые люди"?

-- Те, кто лишен власти. Не Ельцин, не Милошевич -- мы. Изображая прос-тых людей, я показываю общество. Для американцев на первом месте -- история, рассказ. А для меня -- личности. Их взаимодействие, скрещивание их судеб и создает фильм.

-- Режиссерскому ремеслу вы учились в Чехословакии в годы Пражской весны. Оказало ли это существенное влияние на вашу работу?

-- У чехов я позаимствовал их оригинальный юмор, использую его часто неосознанно. Эта манера воспринимать окружающее и откликаться на него застряла где-то в подсознании. Но не могу сказать, что кто-то на меня повлиял особо, я восприимчив к воздействию самых разных режиссерских стилей. К примеру, Павловича (режиссера, которого уже нет с нами), некоторых других югославских постановщиков предшествовавшего мне поколения. Я люблю разных авторов, но предпочитаю тех, кто делает искренние фильмы. Художником недосягаемого величия считаю Андрея Тарковского. Он намного опередил время. Люблю Джона Хьюстона. Его фильм "Мертвые" входит в десятку самых ценимых мною лент.

До того как я начал работать в игровом кино, я сделал несколько документальных фильмов. Занимался социальными темами, много ездил по Сербии. И этот опыт помог мне в дальнейшем. Снимая документальные фильмы, я лучше узнавал свою страну.

-- Почему для показа в России из всех своих лент вы выбрали "Чужую Америку" и "Бочку пороха"?

-- Потому что это мои последние картины. "Бочка пороха" говорит о нынешней ситуации в Югославии, "Чужая Америка" -- о самочувствии эмигрантов. Когда в начале 90-х я сам оказался в эмиграции, у меня возникла потребность снять такой фильм. Потом я вернулся в Югославию, участвовал в массовых демонстрациях -- мы хотели, чтобы в нашей стране победила демократия. Но, к сожалению, все это кончилось ничем. Людей охватило чувство безнадежности, отчаяние. Оппозиция, как только она пришла к власти, сама стала коррумпированной и продажной. Тогда я и снял "Бочку пороха". Эта картина -- нечто вроде политического и личного завещания. Для меня очень важно, чтобы люди увидели фильм.

-- До нас доходили слухи, будто из-за "Бочки пороха" у вас возник конфликт с самым "раскрученным" режиссером Югославии Эмиром Кустурицей.

-- Да, конфликт существует. Я арендовал звукозаписывающую технику у фирмы, которая принадлежит Кустурице (в Югославии аппаратура такого класса имеется лишь у него). Посреди съемок он забрал ее. В интервью одной газете разъяснил, будто я сделал на его счет какое-то некорректное заявление. Но единственной фразой, которую он мог таким образом интерпретировать, было вполне нейтральное признание из моего интервью: "Я рассчитываю, что "Бочку пороха" покажут в Венеции". Последний фильм Кустурицы не попал в Канн, поэтому он сделал ставку на Венецианский кинофестиваль. Эмир позвонил в Венецию и пригрозил -- если "Бочку пороха" поставят в конкурс, он отзовет свою картину. Мне предложили внеконкурсный показ, я согласился и получил за свою картину приз ФИПРЕССИ.

-- Значит, корень вашего разлада в конфликте самолюбий, а не в эстетических разногласиях?

-- Да, виной всему самолюбие Эмира, эстетика тут ни при чем... Но вопреки всему мой фильм вышел на экраны в Белграде, в Сараеве, в Париже, появится в Хорватии и Словении. Это первая сербская картина, которая будет показана на территории всей бывшей Югославии. Правда, премьера "Бочки пороха" прошла без всякой рекламы. И официальное телевидение, и каналы, которые принадлежат оппозиции, встретили ее молчанием. Для премьерного показа я выбрал Дом профсоюзов, старый кинотеатр на 1700 мест, уговорил владельцев купить "Долби-стерео". В итоге "Бочку пороха" посмотрели двести тысяч белградцев (а всего в Белграде миллион двести тысяч жителей). Число зрителей "Бочки пороха" по всей Сербии перевалило за пятьсот тысяч. Картину финансировала французская фирма UGG, но права на ее прокат в Югославии принадлежат мне -- это часть моего гонорара.

-- Случайно ли, что в "Чужой Америке" все герои так или иначе связаны со средиземноморской культурой? Сербы ведь не только славяне, но и средиземноморцы...

-- Нет, подоплека здесь другая. Герои картины -- черногорцы и испанцы. Я хотел, чтобы в фильме действовали эмигранты, оказавшиеся в Америке вне своих привычных связей, вне системы. Черногорцев всего пятьсот тысяч. И когда черногорец оказывается в Америке, он чувствует себя совершенно одиноким, более одиноким, я думаю, чем представители больших диаспор. Испанцы тоже одиноки. Если только они не принадлежат к верхам и не имеют квартир на Пятой авеню, которые стоят несколько миллионов долларов. И у тех, и у других нет автономных общин, вроде китайской или итальянской, нет замкнутой инфраструктуры. Мафии, наконец, нет. Но, по большому счету, фильм -- не про Америку. Место действия в данном случае чужеродно для героев и для меня, фильм -- об этом, о взаимном отторжении.

-- Поэтому фильм называется "Чужая Америка"?

-- Да. Не моя.

-- Задолго до "Чужой Америки" вы сделали за океаном фильм "Сумерки"...

-- Из всех моих лент эта -- худшая. В ней попросту нет души. Я работал с голливудскими профессионалами -- со знаменитым оператором, с прославленным композитором, неоднократным номинантом на "Оскара". Композитор хотел написать красивую музыку, оператор -- снять эффектный кадр, но никого не интересовал мой фильм в целом. При этом надо мной осуществлялся постоянный контроль, я испытывал неуютное чувство зависимости, которое меня сковывало: утверждался каждый эпизод, раскадровка. И ничего нельзя было изменить, даже если я понимал, как сделать лучше. Продюсеров волновало лишь то, чтобы мы не вышли из бюджета. Некоторые сцены все же были сняты -- тайком, и именно они стали лучшими в фильме. Американцы страшатся импровизации, потому что опасаются лишних расходов. Я же испытываю явное неудобство, когда в моем фильме все заранее предусмотрено и предопределено.

Москва, февраль 1999 года

Публикация подготовлена Сергеем Анашкиным на основе интервью с режиссером и его пресс-конференции в Союзе кинематографистов России.