Бредовая драма. «Все о моей матери», режисер Педро Альмодовар

"Все о моей матери" (Todo Sobre Mi Madre)

Автор сценария и режисер Педро Альмодовар
Оператор Аффонсо Беато
Художник Антхон Гомес
Композитор Альберто Иглесиас
В ролях: Чечилиа Рот, Мариса Паредес, Пенелопа Круз, Антониа Сан Хуан
El Deseo, Renn Production
Испания -- Франция
1999

Только женщины, омывшие глаза слезами,
способны ясно видеть.
Греческая пословица

"Все о моей матери"

Если бы каннское жюри не возглавлял чересчур радикальный Кроненберг, Педро Альмодовар наверняка получил бы "Золотую пальмовую ветвь". Его фильм "Все о моей матери" единодушно был признан лидером фестиваля и лучшей из тринадцати работ испанского режиссера, который ранее отказывался давать свои творения на конкурс и ограничивался неформальной славой "средиземноморского Фасбиндера" (чтобы преодолеть маргинальность этой славы и выйти в классики, нужно как минимум умереть).

Это сравнение запустили итальянские критики, открывшие Альмодовара в 1983 году, когда Фасбиндер только что умер. Альмодовар не возражает, уточняя, что так же любит кокаин, даже больше, чем Фасбиндер, хотя не столь необуздан в сексе. Он тоже в жизни наравнодушен к мужчинам, а в кино предпочитает выводить на авансцену женщин. Но не традиционных. В новом фильме одна героиня -- лесбиянка, другая рожает ребенка от транссексуала, третья повторяет ее путь и умирает от СПИДа.

Такое невозможно представить в классической мелодраме, которой Альмодовар делает якобы почтительный книксен, начиная с названия (парафраз "Все о Еве"), с посвящения звездам -- легендам прошлого -- Бэтт Дэвис, Джине Роулендс, Роми Шнайдер, прославившимся в ролях актрис. Но с язвительным добавлением: этот фильм посвящается также всем женщинам и всем мужчинам, решившим присоединиться к лучшей половине человечества.

"Жизнь, семья, любовные отношения в конце века резко изменились, -- комментирует Альмодовар. -- Хотя, если вдуматься, ничто не ново под луной. В мексиканских, аргентинских мелодрамах, на которых я воспитывался, было не меньше невероятного: вы даже не можете себе представить, сколько. Мелодрама дает возможность говорить о чувствах, не боясь грубых преувеличений, но и не превращая все в трагедию. Я верю в открытые эмоции и в то, что европейское кино призвано возродить их. Я хочу делать малобюджетные, интимные жанровые фильмы. Чтобы они рассказывали о безумствах, которые мы вдруг совершаем в самой обычной обстановке -- на кухне, в ванной, в лифте, на пляже".

Безумства совершают все без исключения герои нового фильма Альмодовара. Восемнадцатилетний Эстебан бежит под дождем, чтобы взять автограф у своей любимой актрисы Хумы Рохо, и погибает под машиной. Его мать-одиночка Мануэла, не успевшая рассказать сыну об отце, едет из Мадрида в Барселону, чтобы разыскать его и поведать ему о сыне. Отец, которого некогда тоже звали Эстебан, отрастил большую грудь и принял имя Лола Пионерка. Тем не менее от него забеременела (и заразилась СПИДом) юная монашка сестра Роза. Вскоре она умрет, как и Лола, но их ребенок (третий Эстебан!) будет усыновлен Мануэлой и чудесным образом избавится от вируса (это вызовет медицинскую сенсацию в недалеком будущем, в начале следующего тысячелетия).

И это еще не все. Хума Рохо, играющая Бланш в "Трамвае "Желание", умирает от страсти к своей наперснице Нине Круз, оторве и наркоманке. Со временем место Нины занимает трансвестит по имени Аградо (Давалка, или Всегда Готова). Однажды у Нины возникает ломка, Хума едет с ней в больницу, и спектакль оказывается под угрозой срыва. Тогда Аградо выходит на сцену и произносит свой бесподобный монолог, рассказывая, сколько стоили ее (его) бесчисленные операции и как она (он) искусственным путем добилась полной женской натуральности. "Груди? У меня их две, ведь я не урод. Семьдесят тысяч песет каждая, еще до девальвации. Не стоит жалеть денег на совершенствование своей внешности. Ведь женщина тем более естественна, чем более она соответствует тому, как мечтала бы выглядеть".

Аградо удерживает почти полный зал и проявляет себя подлинной актрисой. Впрочем, таковы, по Альмодовару, все женщины. По признанию режиссера еще в детстве его поражала способность женщин притворяться и лгать, но он не видел в этом ничего дурного. Дело происходило в мачистской Испании времен Франко, мужчины из Ламанчи величественно восседали в креслах, а женщины решали реальные проблемы, причем ложь и притворство помогали им избегать многих неприятностей и даже трагедий. Не потому ли, говорит Альмодовар, Лорка ценил Испанию как страну великих актрис? Первый спектакль в жизни, увиденный будущим режиссером, -- это группа женщин, сидящих вечером на патио и болтающих о своем о девичьем. Эти разговоры ожили спустя годы в "Женщинах на грани нервного срыва". Они вдохновили и "Все о моей матери". Мануэла из нового фильма -- тоже актриса. В молодости она играла в театре, а теперь, работая в Центре медицинских трансплантаций, учит врачей общаться с родственниками погибших. Для этого надо уметь играть на человеческих чувствах, и Мануэла не предполагает, что в один прекрасный день сама станет объектом игры: коллеги уговорят ее отдать сердце сына для пересадки другому человеку. А потом она примет из рук в руки ребенка умершей подруги и, принеся его в кафе, даст поцеловать отцу, больному СПИДом.

Альмодовар, которого считают творцом нового постмодернистского образа Испании, в своих последних фильмах все чаще говорит о гуманизме и терпимости. Страну, сравнительно недавно пережившую гражданскую войну и тоталитаризм, поначалу захлестнул культ свободы, и Альмодовар стал символом этой свободы. Но уже начиная с "Кики" видно: режиссер подавлен тем, как свободой можно злоупотребить. Теперь он считает своим долгом проявлять сочувствие к слабым -- и вовсе не из политкорректности. Он защищает не "меньшинства", а индивидуальные человеческие слабости и глубинные чувства в эпоху тотальной стандартизации и нового тоталитаризма со стороны мульти-медиа. По этой причине фильм, который мог бы быть маргинальным, не стал таковым.

Не случайно в картине обращение к "архаичным" видам искусства -- литературе, театру, классическому черно-белому кино, которые можно считать рудиментами традиционного гуманизма. Мануэла дарит на день рождения сыну книжку Трумена Капоте. Оба они -- фаны Теннесси Уильямса. А в самом начале мы видим кадры из фильма Манкевича "Все о Еве", уморительно дублированного на испанский. Альмодовар не был бы собой, если бы из любой, самой респектабельной или драматической ситуации не выжимал "хохму", не превращал ее хотя бы отчасти в "мыльную оперу". Он открыл новый жанр -- на пограничье мелодрамы и screwball comedy -- безумной (или бредовой) комедии 30-х годов. Этот жанр можно было бы назвать бредовой драмой. Однако при всей кажущейся бредовости драма замечательно выстроена драматургически. Так было не всегда. Альмодовар знает свой недостаток: эпизод у него часто доминирует над целым. В новой картине полно блестящих эпизодов (хотя бы монолог Аградо!), но ни один не подрывает общую конструкцию. С самого начала задается тема "двух половинок": сын хочет узнать "все о своей матери", но для этого ему не хватает минимальной информации об отце, который официально для него умер. После гибели сына мать, не желавшая знать бывшего возлюбленного, пересматривает свою позицию. Она с головой погружается в экзотические судьбы других людей, становится им сопричастной, и это помогает ей пережить трагедию. Только на первый взгляд Альмодовар пародирует людские чувства и страдания. На самом деле он преодолевает кошмар жизни с помощью неприлично открытых эмоций и неиссякающего юмора.

Не случайно впервые у Альмодовара значительная часть действия переносится в Барселону, которая остается центром богемной и сексуальной жизни. "За последние двадцать лет испанское общество стало более терпимым, -- говорит режиссер. -- Но и более пресным тоже. Социалистическое правительство хочет превратить Мадрид в нормальную европейскую столицу, ничем не отличающуюся, скажем, от Осло. В городе почти исчезла ночная жизнь".

Фильм так же вызывающе изыскан в цветовом отношении, как и предыдущие работы Альмодовара. Что касается использования широкого экрана, здесь для него есть резон. Фильм рассказывает сразу о многих женщинах, и нужно, чтобы кадр мог вместить хотя бы два-три крупных плана их лиц.