Старевич в воспоминаниях

Талант Владислава Александровича Старевича (1882 -- 1965) был сразу же замечен и признан. Дебют молодого кинематографиста -- десятиминутный фильм "Прекрасная Люканида", вышедший на экраны в апреле 1911 года, -- имел успех, и не только в России. Кинематографические журналы с нескрываемым восторгом сообщали читателям о том, что в Европу и Америку продано более ста копий фильма Старевича. Для русской кинопромышленности тех лет это был абсолютный экспортный рекорд.

В отличие от подавляющего большинства русских кинематографистов, покинувших родину после революции, в эмиграции Старевич продолжал успешно работать. Каждая новая его постановка вызывала огромный интерес и сопровождалась потоком хвалебных печатных откликов, в то время как сам он оставался в тени своих произведений и всегда избегал публичности, ограждая свою личную и творческую свободу от капризов общей моды.

Старевич, несомненно, принадлежал к тому редчайшему типу кинематографиста-затворника, кто, виртуозно владея всеми секретами профессионального ремесла и единолично, от начала до конца, воплощая на пленке свои художественные замыслы, ревниво оберегал их от досужего внимания.

Биография Старевича известна нам весьма скудно и отрывочно, он не оставил мемуаров, его интервью можно пересчитать по пальцам. К тому же режиссер игнорировал публичные формы профессиональной жизни -- даже самые престижные кинофорумы, на которых лентам "русского волшебника" неоднократно присуждались высшие награды, неизменно обходились лишь заочным его участием. Известен, пожалуй, лишь единственный случай, когда молодой Старевич лично представлял свой фильм зрителям. По свидетельству декоратора и режиссера Бориса Михина, "его "Стрекоза и Муравей" была показана при дворе, очень понравилась, и за нее он получил именной подарок, кажется, перстень". После показа копия фильма была оставлена во дворцовой фильмотеке и впоследствии неоднократно демонстрировалась младшим членам семьи Романовых.

Но, судя по всему, реакция зрителей никогда не занимала его всерьез. Старевич довольствовался ощущением неограниченной власти над собственным "царством" -- маленькой студией и ее обитателями, где он был демиургом кукольного мира. Открыватель и покровитель его таланта Александр Ханжонков писал, что "не так поражала тщательность и продуманность всех мельчайших деталей постановки, как та феноменальная память, которой обладал молодой постановщик. Ведь надо же было запомнить роль и линию поведения каждого из многочисленных персонажей в этой обстоятельной картине, чтобы правильно и в определенном порядке сделать многие тысячи передвижек, фиксируя каждую из них на кадрике пленки".

Примечательно, что, сотворив свой волшебный мир в московской квартире, по словам того же А.Ханжонкова, "целиком заполненной стеллажами с коробками редких экземпляров бабочек, стрекоз, жуков и прочих насекомых", он в эмиграции еще раз воссоздал этот "заповедник" практически в тех же масштабах.

Мировая слава, пришедшая к Старевичу в середине 1920-х годов, привлекла внимание многих, но прежде всего -- соотечественников-эмигрантов, заинтригованных артистическим феноменом художника-аниматора. Однако далеко не всем из них дано было открыть двери маленького, почти игрушечного коттеджа в парижском пригороде Фонтене-су-Буа и познакомиться с жизнью его хозяев. Поэтому особенно интересными представляются теперь свидетельства А.И.Куприна, дважды посетившего Старевича в его уединении. Покоренный его анимационными фантазиями, писатель, в общем-то, не благосклонный к кинематографу, не пожалел красок в описании увиденного. Впрочем, и другие, менее именитые, чем Куприн, собеседники и визитеры кинематографиста внесли недостающие штрихи в его коллективный портрет.

К началу 30-х годов и эти редкие визиты гостей прекратились почти вовсе, и неустанная творческая работа Старевича практически выпала из поля зрения современников, оставив у западных зрителей смутное воспоминание о формальном совершенстве, а у советских -- об абсолютной "безыдейности" его уникальных анимационных фантазий.

Предлагая читателю познакомиться с некоторыми публикациями в парижской эмигрантской прессе 20-х годов о кинематографе Старевича, мы воспроизводим их с небольшими сокращениями и исправлениями.

Анатолий Вершховский¹

Ожившая сказка

Мы вправе гордиться работой наших артистов за границей. Талант и упорный труд выдвинули их в первые ряды, и каждый из них имеет право сказать, что только себе самому он обязан всем.

Сейчас у всех на устах имя Старевича. В.Старевич -- великолепный режиссер Ермольева в Москве², -- проделав все этапы беженской жизни, начал осуществление захватившей его идеи здесь, во Франции, в условиях не только исключительных, но и героических.

А идея Старевича заключалась в том, чтобы воплотить сказку в действительность, в создании живых артистов из папье-маше, в претворении сна в жизнь.

Все это громкие слова, и обо всем этом трудно было бы говорить и писать, если бы мне не пришлось как-то съездить к В.Старевичу в Фонтене-су-Буа под Парижем. Здесь на небольшой вилле я встретил гостеприимного хозяина и познакомился с его замыслами и работой.

Ателье В.Старевича находится в небольшой квадратной комнате. На столе -- крошечные инструменты для кропотливой работы. В нескольких ящиках у окна "живут" сотни артисток и артистов его труппы. Принцессы и принцы, журавли, драконы, китайцы, всадники, лягушки, люди всех рас и звери всех времен, серебряные сказочные деревья в вершок величиной, с трепещущими от вашего дыхания лепестками -- вот они, участники великолепных картин В.Старевича. Маленькие человечки ловко-ловко двигают руками и ногами, острой булавкой режиссер меняет направление их взгляда, открывает рот для немого крика, показывает крошечный язык.

В.Старевич не только режиссер, не только ваятель, художник и неистощимый фантазер. Он -- все. Он -- начало и конец своего удивительного дела... На обыкновенном столе высятся горы в четверть аршина. У подножия горных массивов -- озеро в блюдечко величиной. Драконы сходят к водопою...

Снимается только одна неподвижная сцена. Затем кудесник передвигает свой "мертвый инвентарь" на одну десятую часть движения и снова снимает. Кропотливая работа, требующая совершенного по точности взгляда, верной руки и невероятного терпения, продолжается день за днем. Проходят месяцы, и фильм готов.

Большой фильм в несколько частей. Перед вами на экране творится чудо. Воскресшие драконы творят суд и расправу. Играют птицы, рушатся горы, свирепый китайский палач, сошедший со страшных китайских картинок на папирусе, рубит головы своим жертвам. Обезглавленные китайцы устилают своими телами улицу. Льется кровь. А ночью, когда огненный шар прячется за горы, трупы оживают и, прилаживая обратно отрубленные головы, в суматохе путают их... Драма и комедия, пафос и юмор тесно переплетены в каждом фильме режиссера, а его сценарии признаны сейчас исключительными по оригинальности и красоте общего плана.

В результате этой совершенно непостижимой, граничащей с волшебством работы В.Старевич выпустил ряд фильмов -- "В лапах паука", "Свадьба Бабиласа", "Лягушки, требующие короля", "Маленькая уличная певица", "Два Купидона", "Глаза дракона", "Мышь городская и мышь полевая" и, наконец, наделавшая много шума картина "Голос соловья"³.

В настоящее время В.Старевич работает над фильмом "Королева мотыльков"⁴. В этой картине, как и в прошлых, большая роль отведена маленькой талантливой дочери режиссера артистке Нине Старевич.

Возвращаюсь к "Голосу соловья", утвердившему за В.Старевичем мировую известность и создавшему новую эпоху в области кинематографии. В Америке "Голос соловья" вызвал сенсацию, в результате которой этот фильм удостоился Золотой медали Ризенфельда. Медаль была присуждена единогласно всеми членами комитета, давшими самые восторженные отзывы о картине в ряде американских газет. Из всех центров американской кинематографии стали поступать поздравления, и даже могучий Лос-Анджелес -- мозг и душа американского кино -- объявил этот фильм исключительным по замыслу и реализации.

Любопытно содержание сценария этого фильма, в основу которого положена сказка о том, как соловей в благодарность за добрый поступок подарил ребенку свой голос до захода солнца. Вот почему соловей не поет днем...

По поводу этого фильма крупная филадельфийская газета "Рекорд" пишет следующее: "Голос соловья" не обыденная картина. Это инцидент в программе. Эта вещь дает нам правильное представление о том, какой должна быть фильма для детей. К ее постановке приложено много поэтического художества, редко встречающегося в студиях, где производятся картины, служащие нашими ежедневными развлечениями. Наполовину -- сказка, наполовину -- действительность, эта фильма трактует трагедию из птичьего мира и дает урок маленьким легкомысленным людям, которые слишком часто остаются безответственными за свои жестокости. Пафос этой фильмы всегда идет рука об руку с юмором, которого, как ни странно, столь много в этой трагедии. Картина взывает одинаково к взрослым и детям".

Много работы, усилий ума и природного таланта вложено В.Старевичем в осуществление захватившей его идеи, и, конечно, Золотая медаль Ризенфельда не остановит его в дальнейшей неуклонной работе, за которой мы будем следить с радостью и гордостью.

"Русское время", 1 января 1926 года, Париж

Александр Куприн

У художников. В.А.Старевич

В Фонтеней-под-Лесом⁵, на чистенькой игрушечной вилле живет один волшебник.

Всем известно, что волшебники бывают добрые и злые и что, кроме того, каждый из них владеет своим особым, специальным колдовством. Так вот, рекомендую: волшебник этот -- Владислав Александрович Старевич, творец самого интересного, самого доброго и самого оригинального кинематографа на свете.

В своем киноискусстве Старевич -- все.

Он сочиняет или выбирает сюжеты; он составляет синопсис и подробный сценарий, он метер-ан-сцен⁶, режиссер, декоратор, оператор, машинист, костюмер и заведующий световыми эффектами; он сам выдумывает своих артистов, создает их из глины, дерева, железа, тряпок, перьев, картона, клея и пружин, и, наконец, вдохнув в них, подобно Пигмалиону, жизнь, заставляет их по своему усмотрению двигаться, думать и чувствовать. Спрашивается: какой директор театра, какой талантливый режиссер или какой великий актер обладал такою совершенной полнотой сценической воли и власти?

Впрочем, оговорка. В этой изумительной труппе есть одно лицо, одушевленное одиннадцать лет назад при своем рождении нашим общим Великим Хозяином. Это Ниночка Старевич, Звезда и Красная Строка Фонтенейского Синема. Отличается она от взрослых взаправдашних звезд только лишь простотою, скромностью, приветливостью, правдивостью, отсутствием честолюбия, бескорыстием и непосредственной детской прелестью: разница, как видите, самая пустяшная.

Мы в ателье. Крошечная комнатка. Мягкие кресла. Перед нами серебряно-бело-серый экран не более метра в длину, немного короче в ширину. Сзади нас в стене вырезано квадратное малое отверстие, за ним что-то таинственное шипит. Закрываются портьеры. Минутная темнота. Вдруг экран озаряется точно внутренним светом, растаивает, и на его бывшем месте начинается причудливая жизнь.

Первая картина, которую нам показывают, -- "Голос соловья". Она получила Большую золотую медаль в Америке, на кинематографической выставке. Ее уже одна американская фирма взяла в аренду на два года. Предлагали на десять, но Старевич настоял на укорочении срока.

Сюжет ясен и прост до последних пределов, но в этом и достоинство его и обаятельность, особенно после тех "чудес достижений", от которых стало мучиться зрение в современных синема.

Старый заброшенный, весь проросший плющом сад. Серая, изъеденная временем мраморная урна на пьедестале. В этот тихонький укромный уголок любит прилетать соловей. Сядет на ветку, оглядывается, охорашивается, потом запоет. Но ведь как поет! Ваш покорный слуга, будучи молодым офицером лет двадцати двух, однажды задумался и засиделся весенним утром на волочисском кладбище, где так тесно разрослись сирень, шиповник, жимолость и бузина. И вот так же прилетел соловей, так же покачался на ветке в двух аршинах расстояния и так же запел, поднимая самозабвенно кверху головку, расширяя крылья и трепеща ими. Я долго не хотел верить тому, что соловей Старевича искусственный, и поверил лишь тогда, когда мне его показали. Это говорит, до какой степени остро, метко и верно наблюдал художник все мельчайшие движения птицы и с каким невероятным терпением они запечатлены на экране.

Прилетает к серому королю певцов его скромная подружка, но она на втором плане. Это он, обладатель несравненного бельканто, привлекает все напряженное внимание Ниночки, которая украдкою, из-за кустов слушает его чудесные рулады. Ах, хорошо бы этого соловья в клетку да в комнату!

И желание девочки исполняется. Коварная дорожка из вкусной приманки ведет к страшному проволочному ящику. Птичке и страшно, и соблазнительно. Недоверие, колебание... но аппетит пересиливает. Соловей уже в клетке. Хлоп, щелкнул деревянный тугой затвор. Птичка в западне.

Прибегает Ниночка. Сначала ей померещилось, что попала большая серая крыса (да и нам, публике, тоже). Испуг и отвращение. "Ах, ведь это соловей! Какая радость! Милый соловей, ты теперь будешь жить в большой серебряной клетке, и ты будешь кушать самые отборные лакомства. Какое счастье!"

Наступила ночь. Клетка с соловьем висит на окне. Нина спит в своей постельке. Безмятежная улыбка на милом личике. Снятся, должно быть, милые сны. Но почему вдруг омрачается лоб, дрогнули губки, почему на лице жалость, печаль, сострадание... Та же мраморная урна. Прилетает знакомая вторая птичка. Глядит туда, сюда, ищет, тревожится, суетится, недоумевает. Помните, в старинной песенке начала прошлого столетия:

Ея миленький дружочек
Улетел от друга прочь.

Конец ясен. Проснулась Ниночка, вспомнила сон, вышла с клеткой в сад. Повздыхала, повздыхала (кто тут не вздохнет!) и широко открыла дверцу соловью. Порх -- и нет его. И опять качается на ветке над водой и поет, и по горлышку его, под кожей надувается и ходит комочек.

Я потом, когда-нибудь расскажу о других прекрасных, полных жизни и юмора пьесах Старевича -- сейчас мало места. Но с неотрывным вниманием, с неиссякающим интересом я смотрел развертывавшиеся передо мною картины: "Лягушки, требующие короля" и "Война всех добрых насекомых против зловредных пауков с участием на стороне вторых храброго вороненка"⁷. Пусть действующие лица -- птицы, жуки, муравьи, лягушки, а румяный и седой Зевс сделан из тарлатана и ваты: их жизнь не менее, если не более правдоподобна, чем "сильно-психологические переживания" артистов взрослого синема.

Но работа Старевича мне кажется прекрасной по любви, которая в нее вложена, и непостижимой по ее изумительной кропотливости. Десятки фигур, и движение каждой из них прослежено и проверено на каждый миллиметр.

Конец сеанса. Все герои лежат рядом со мною на рабочем столике в живописном беспорядке и притворяются, что спят. А Ниночка у себя наверху -- растянулась на ковре, голова уткнута в ладони -- и читает книжку. Терпеть не может стульев. В.А. провожает нас -- А.И.Филиппова⁸ и меня -- до вокзала. Хорошо в Фонтеней. Воздух чист вечером, и в нем пахнет наступающей весной.

"Русское время", 24 марта 1926 года, Париж

Александр Куприн

Добрый волшебник

Удивительный город Париж. В нем все можно встретить, даже самое невероятное, самое неправдоподобное. Так, однажды я имел высокую честь разговаривать с абсолютным владыкою могучего негритянского племени. С полным спокойствием, мимоходом он сказал мне, что он, кстати, еще и наследственный бог своего народа. Согласитесь, видеть живого бога и непринужденно с ним беседовать -- это не везде и не каждый раз приходится.

Так же вот, в Фонтене-су-Буа, в очень миленькой каменной хижине меня принял и кое-что мне показал из своего магического репертуара живой, настоящий волшебник В.А.Старевич.

Вот что удивительно в его демонстрациях: всех его героев и героинь можно видеть до волшебного превращения собственными глазами. Они валяются на столике, некоторые, составившие себе почетную, славную репутацию, мирно отдыхают в стеклянных витринах. На вид это причудливые куколки в вершок и менее ростом и притом совершенно, окончательно неодушевленные. Есть там лягушки, аисты, мухи, стрекозы, птицы, муравьи, феи, сильфиды, гномы, эльфы; водяные пучеглазые человечки, рыцари в шлемах и латах и страшные боевые кони; и еще великое множество сказочных персонажей.

В.А.Старевич терпеливо работает с ними в своей студии, с кадрика на кадрик видоизменяя их положение. Когда же -- через много месяцев -- пьеса готова и ее показывают на экране, то с удивлением видишь, как разрешилось вдруг колдовство, тяготевшее над уснувшими героями г.Старевича, и как они, внезапно пробудившись, зажили той таинственной чудной сказочной жизнью, которую мы в раннем детском возрасте так близко, так ярко знали, чувствовали у Перро и Андерсена и у Мамина-Сибиряка.

Уже многие фильмы Старевича обошли весь Старый и Новый Свет. Мы напомним [лишь] "Стрекозу и Муравья", "Королеву мотыльков", "Голос соловья", "Лягушек, требующих короля" и др.

"Лягушки, требующие короля" -- особенно замечательная фильма. В ней есть легкий юмористический привкус пародии. Надо видеть лягушиный парламент со всеми преувеличенными политическими страстями и бурными выступлениями, чтобы понять всю прелесть этой шутки, остро понятной для взрослых и такой забавной для детей... Как уморителен главный делегат лягушонок, читающий бесконечно длинное приветствие новому монарху аисту, и с какой торжественной простотой аист спокойно, одним клевком заглатывает и оратора, и его тетрадь.

Теперешняя новая фильма совсем своеобразна и довольно сложна по постановке. Девочка, внучка часовщика, большая фантазерка, грезит о том, что часы -- это вовсе не простой механизм, а целое особое царство, где у каждого часа свой рыцарь и есть высшее лицо -- Следящий за Порядком. И девочка чудесным образом входит в этот мир, открывшийся для нее в страшных и прекрасных сонных образах⁹. Внучку часовщика играет молодая дочка г.Старевича, единственное человеческое существо во всех его фильмах; еще девочка, но уже со всеми признаками несомненного большого таланта, чувствующего одинаково глубоко и трогательное, и смешное.

Творчество г.Старевича удивляет, восхищает и заставляет задуматься. В самом деле: из всех трюков и волшебства, какими располагает теперь синема, чудеса Старевича более всего имеют под собою опоры и заслуги. Сказочное идет сказке. Но оно неуклюже и даже противно в обыденной комнатной жизни.

"Русское время", 24 июня 1928 года, Париж

Юлиан Поплавский¹⁰

Час волшебства. В студии В.Старевича

Давно-давно, в дни золотой юности бывал я в беклинском зале мюнхенской Пинакотеки, а красочные призраки, рожденные талантливой кистью этого художника-фантаста¹¹, остались у меня в памяти на всю жизнь.

Вот старый кентавр поставил свое мощное копыто на наковальню деревенского кузнеца, и жутко и забавно смотреть на этого выходца из таинственных лесов Эллады.

Вот пузатый тритон бултыхается в лазоревом море, кругом него грациозные наяды играют на гребне волны, а там вестники бури трубят в раковины, надув щеки, и буйный ветер треплет их мокрые волосы.

Вот смерть играет на скрипке свой страшный танец, а художник, задумавшись над палитрой, чутким ухом ловит погребальный звон далекой деревенской церкви...

Почти так же думалось мне, когда я попал в студию киноволшебника В.Старевича под Парижем.

Мне кажется, что когда Великий Немой заговорил, то с этого момента пропало очарование сказки жизни, которую крутили перед нами на экране кино чьи-то неведомые ловкие руки, и мы отчетливо почувствовали теперь, что призрачная жизнь, как сон, ушла из говорящего кино, а осталась скука механического театра, механического рояля, граммофона, "Витафона"¹², радио и всего того, что породил "робот" индустриальной техники для угождения жадной толпе стандартизованного города.

Но великий Пан фантастики не умер в студии Старевича, и по какому-то "рыбьему слову" этого исключительного режиссера Пан выходит из неведомого, потустороннего мира и крутит вместе со Старевичем новую сказку жизни.

На маленькой сцене, на фоне очаровательного лесного пейзажа стоит сказочный Рейнеке-Лис -- полузверь, получеловек -- и ведет хитрый разговор с вороной, которой где-то Бог послал кусочек сыру. Рядом высится затейливый замок Лиса -- из старых пней, с башнями, бойницами, лазейками и зубчатыми стенами. Там, дальше -- сторожевой Пес с добродушной мордой и умными глазами, одетый по-людски. Вот воронье с хищным клювом и когтистыми не то лапами, не то руками, с туловищем человека или призрака, обутого в крохотные полусапожки средневековья. Здесь кованые доспехи царя зверей -- Льва, шлем и латы которого изукрашены тончайшим узором затейливого оружейника. Все эти призраки увлекательной сказки "Рейнеке-Лис" движутся на экране, плачут, смеются, танцуют, грозят, хитрят, как живые мимы, и иногда даже как будто говорят под звуки тихой, завуалированной музыки.

В этом некотором царстве, в некотором государстве, за высокими горами, за темными лесами живут под Парижем и работают талантливый кинорежиссер В.Старевич и его дочь, художница Ирина, а с ними сказочная фея этого царства фантазии юная киноартистка Нина Старевич, единственное живое существо в студии, где на полках, в шкафах и сундуках разложено две тысячи фигур кукол: зверей, птиц, цветов, букашек, таракашек и чуть ли не инфузорий, которые рождены безграничной фантазией этого самобытного художника, нарисованы и сделаны, одеты и раскрашены в мастерской студии самим Старевичем и его дочерью Ириной для тех необыкновенных тринадцати сказочных, увлекательных фильм, не сходящих с экрана в Европе и за океаном.

В живой беседе В.Старевич познакомил нас со своими новыми работами и планами.

...Я только что закончил монтировку фильма "Маленький парад"¹³, сюжетом для которого мне послужила поэтическая сказка Андерсена "Стойкий оловянный солдатик". Фильм этот синхронизирован, то есть сопровождается звуковыми эффектами и музыкой, оживляющей действие, но фильм не говорящий, ибо я остаюсь верным стражем Великого Немого, а говорящий фильм меня совершенно не увлекает.

Теперь я кручу большой фильм "Рейнеке-Лис"¹⁴, в две тысячи метров, по собственному сценарию, сделанному мною по различным источникам народного эпоса средних веков -- независимо от поэмы Гете, -- в котором эпопея Лиса развертывается на фоне рыцарской эпохи карточных королей, заточенных в башни принцесс, менестрелей, монахов, шутов, турниров и прочего антуража далекого прошлого.

Ирина Старевич в этом фильме крутит некоторые сцены самостоятельно.

Этой работой, несмотря на ее трудность и сложность при синхронизации, я увлечен совершенно, и дай Бог, чтобы удалось закончить фильм монтировкой к весне 1930 года.

Меня прельщает возможность использовать зверей на первом плане экрана, так сказать, "психологически" и дать им такую же фотогеничность, которой увлекают наши кинозвезды на экране зрителей, но техника съемки пластических масок и моих макетов позволяет найти новые эффекты, которые не достигнуты еще настоящими, живыми актерами.

Накопленный за восемь лет упорного труда опыт, конечно, помогает мне в моих исканиях самостоятельного пути в кино, на котором я теперь стою прочно и с которого не сдвинет меня современная кинопромышленность, располагающая людскими массами, миллионами долларов, своими пароходами и чуть ли не "цеппелинами", но зашедшая, однако, в тупик, откуда кинопромышленность вряд ли сможет вывести говорящие и поющие фильмы...

На этом мы простились с "Добрым Фином" таинственной студии, а когда захлопнулась калитка, еще раз захотелось оглянуться и сказать: "Миг один, и нет волшебной сказки"...

"Театр и жизнь", 1929, N 16, Париж

Предисловие, публикация и примечания Рашита Янгирова

¹ А.А.Вершховский -- поэт, новеллист, сотрудник газеты "Русское время".
² В действительности В.Старевич работал в фирме А.Ханжонкова, а с началом первой мировой войны перешел в студию Скобелевского комитета.
³ "В лапах паука" (1924), "Свадьба Бабиласа" (1923), "Лягушки, требующие короля" (1923), "Маленькая уличная певица" (1923), "Два Купидона" ("Любовь в черных и белых тонах") (1925), "Глаза дракона" (?), "Мышь городская и мышь полевая" (1926), "Голос соловья" (1923).
⁴ Фильм выпущен в 1927 году.
⁵ Фонтене-су-Буа.
⁶ Metteur en scиne (франц.) -- режиссер.
⁷ Авторское название фильма "В лапах паука".
⁸ А.И.Филиппов (1887 -- ?) -- литератор, журналист, издатель и редактор газет "Русская газета в Париже", "Русское время" (1923 -- 1928) и журнала "Театр и жизнь" (1928 -- 1933); близкий приятель А.И.Куприна, начиная с 1900-х годов. В 1924 году написал сценарий игрового фильма "Прелестный принц", поставленного В.Туржанским. Куприн отозвался на него рецензией в "Русской газете" от 22 февраля 1925 года.
⁹ Имеется в виду фильм "Волшебные часы" (1926).
¹⁰ Ю.И.Поплавский (1871 -- ?) -- правовед, художественный критик, директор Московского литературно-художественного кружка; с 1921 года -- в эмиграции, литературный сотрудник русских периодических изданий в Париже, отец поэта Б.Поплавского.
¹¹ Арнольд Беклин (1827 -- 1901) -- швейцарский художник, лидер европейской школы символизма в живописи, прославившийся полотнами на мифологические и фантастические сюжеты. Особой популярностью в начале века его творчество пользовалось в России.
¹² "Витафон" (от англ. vitaphone) -- одна из первых систем звукового кино, разработанных фирмой "Уорнер бразерс". Первый "поющий" фильм "Дон Жуан", использовавший эту технологию, был выпущен в 1926 году.
¹³ Фильм "Маленький парад" вышел на экраны в 1930 году.
¹⁴ Речь идет о первой версии фильма, предназначавшейся для французского проката. После этого фильм был выпущен в расширенной немецкой звуковой версии, а в 1939 году вышел его обновленный французский звуковой вариант. Таким образом, Старевич отдал работе над "Рейнеке-Лисом" в общей сложности более десяти лет (1928 -- 1939).