Опровержение опыта

Эти заметки -- не рецензия на фильм Германа, а непритязательный отклик, смонтированный из противоречивых впечатлений после единственного просмотра, со следами беспорядочных размышлений, занесенных в записную книжку.

20 октября. Наконец-то -- "Хрусталев, машину!". Тесноты, которой я ожидал, не случилось. Просмотр для узкого круга. Как давно я здесь не был -- шестой зал в десятом корпусе "Ленфильма". Лестница не освещена. Коридоры пустынны. А какая жизнь здесь кипела! Появляется Светка¹.

- Я иду быстро, Лешка медленно. Скоро придет. Вы будете смотреть мою копию. Еще есть "ельцинская". Но ее так засмотрели, что мы ее не трогаем.

Возникает Герман.

- Говорят, фильм непонятен. Если надо, чтобы все было понятно, смотрите Михалкова. У нас простая история. Человек испугался и попробовал бежать. Чтобы слиться с народом. Я не знаю никого, кому бы это удалось. Кроме Клепикова. (Вздрагиваю.) Юра, здорово.

- Здорово.

Шутка про мою деревенскую жизнь. Где мне тоже не удается слиться.

- Спрашивают: а почему двойник? А то мы не знаем про двойников, не знаем, зачем их готовили. Не слышали про Черного человека. А кто приходил к Моцарту?

Герман ушел. Погас свет.

Не на дыбе ли я побывал? Ошеломлен. Почти разрушен. Похоже на заболевание. Симптом: не хочу говорить. Не смог даже поздравить Лешку и Светку. Так, промычал что-то.

Вчера после просмотра Кармалита:

- Ну? У нас получилось?

Когда пришли к Герману в его студийный закуток, он тоже:

- Скажи мне правду. Мы сделали хороший фильм?

Никогда я не видел их такими неуверенными, такими детски вопрошающими, нуждающимися в одобрении, в поддержке. Хорошо, что вчера не сорвался в торопливый энтузиазм.

Инфицирован "Хрусталевым". Конечно, это Лешкины расчеты с временем, его дьявольская память. Может, и пророчество. Но главное -- его представление о художественных задачах, о движении творческой воли. Автора так много, что персонажей уже не вмещаешь.

"Хрусталев" как извержение вулкана. Грандиозно, мощно, незабываемо. И -- только для вулканологов. Это я похвалил или поругал? Говорил же Ферми после какой-то атомной удачи: "Прежде всего это хорошая физика". Говорил же Сахаров после водородной бомбы: "Как это красиво!" Единомышленники их понимали.

Зачем ходят в кино? Посмотреть историю. Желательно свежую, еще небывалую. Большой художник попутно решает вопросы своего ремесла, искусства, изобретает что-то. Всем нравится застежка "молния". И гениально, и доступно. Есть такие фильмы. Электричество тоже гениально. Но даже не все электрики понимают, что это такое. А "Откровение Иоанна" -- это доступно? Только через сердечное замирание. "Вол, исполненный очей". Это наповал.

Зонтик раскрылся. Наповал. Герман превзошел сам себя.

Ждал его обязательных ведер. Они гремели в каждом из предыдущих фильмов. Зонтик отменил ведра. Другая образная система. Фильм набит реквизитом. И все в каком-то магнитном притяжении, не случайно -- наклони, не упадет. Было бы нестерпимой пошлостью услышать:

- Помните зонтик? Удивительная деталь.

Самый герметичный фильм.

Хмурый, опасный, недружелюбный. Таким бывает подросток. С ним хочешь сблизиться. А он: да пошел бы ты! И пойду. Но как раз навстречу. Пойду еще раз на эту муку, на это зрительское страдание.

В прошлых фильмах Герман работал с линейной драматургией, совершенствуясь в сторону иллюзии "правды жизни". Вероятно, "Лапшин" исчерпал возможности такого подхода. Зритель только стал привыкать к его "манере". А он уже другой. Творчество -- опровержение опыта.

Лешка утверждает: со всеми его фильмами происходило одно и то же -- их не понимали, находили трудными. Я что-то не помню таких проблем. Они хватали за душу своим потрясающим лиризмом. Герман вообще крупнейший кинематографический поэт.

"Хрусталев" труден, как эстетическая новость. Примерно так: я тебя всю жизнь держал за Чехова, а ты обернулся Костей Треплевым: "Люди, львы, орлы и куропатки". Треплевым, который не застрелился, а избавился от "афиша на заборе гласила" и вырос в невиданного художника.

В его фильмах всегда важны финалы. Они у Лешки больше, чем конец истории. Это всегда пластические формулы. В них какое-то предсказание. В военных фильмах оно было оптимистическим. В "Лапшине" -- мрачным. В "Хрусталеве" -- чудовищным. Вспомнился Мандельштам: "Русский человек любит изваляться в толпе".

Тут история самая простая, самая короткая из Лешкиных сюжетов. А фильм самый длинный. Почему? Наконец-то освободилось место для времени. Последние фильмы Параджанова вообще игнорировали историю. Это были свето-звуковые фантазии. Живи он сто лет, додумался бы до экранизации какого-нибудь афоризма. Или девиза. Например: "Не верь. Не бойся. Не проси". И был бы фильм на два часа. Но где следовало бы его посмотреть? Может быть, уже в Третьяковке? Ведь многие фильмы уже можно "показывать" по радио. Заостряю, сам не знаю почему.

В свое время, давно уже, читал сценарий Германа и Кармалиты. Замечательный. Что оцениваешь в сценарии? Все-таки качество литературы. А где она в фильме? Осталась горсть благородного пепла. Хороший сценарий -- это сухие дрова. Старенькая мысль. Как часто приходилось слышать: сырой сценарий.

Проклятый "Хрусталев"! Вторую неделю не выходит из головы. Как кричал Ромм: "Где грубые доски сюжета?" Отвечу немедленно, уложусь в три минуты. Но это будет не та картина, которую мы видели. Какой-то квантовый фильм. Его рассказываешь, как частицу. А он еще и волна.

Фильм трудно усваивается. Это мои проблемы? Или авторская "вина"? Пусть будут мои. Первая трудность -- отсутствие героя, провоцирующего на идентификацию. Вторая -- речевые потоки, накладываясь друг на друга, раздражают неуместным вопросом: это я недослышал? Или он невнятно сказал? Третья -- мотивировки упрятаны в пластические образы, а не выставлены наружу для опознавания. Четвертая -- мощь свето-звуковых эффектов так чрезмерна, так не предусматривает передышки (хочется подъехать на лифте), что превосходит возможности рядовой психики. Выходит, отменен весь инструментарий, давно разработанный для механизма сопереживания? Кто главный герой этого зрелища? Ответ: Герман. Вот кто потрясает. Все остальное народонаселение филь- ма -- толпа.

Собираю в кучу вроде бы свои претензии, а в итоге пытаюсь сформулировать суть Лешкиной поэтики. Иначе откуда ощущение целостности всего громадного здания фильма? Если бы у меня были студенты, я призвал бы их внимательно изучить фонограмму "Хрусталева". Здесь, кажется, мы встречаемся с намеренным уничтожением признаков повествовательности, всех этих "литературных удобств". Жуткая полостная операция! Это уже спецкурс "диалог в кино"? Мне самому надо учиться. Поздно спохватился.

Еще о диалоге. Он не управляет действием, ничего не объясняет, не характеризует, не приготавливает. Этому фильму -- так надо! Что-то глубоко правдивое в этом. Так реализуется воспаленная память. Я усвоил всего несколько вербальных узлов. "Это мой отец", "Господи, помоги мне!", "Больше я его не видел", "Князем будешь", "Хрусталев, машину!", "Либерти, бля!" Подозреваю, не случайно. Кажется, надо будет спросить, Герман специально работает с фонограммой, выделяя в ней крупные, средние и общие планы? Изощренность на грани фола.

Провалился в Канне? Нормально. Есть фильмы, для которых еще не придумали фестиваль.

Поразительный эпизод, когда пацаны задирают огромного генерала. Потом сдают органам. Социальная разгерметизация мгновенно завершается гражданской гибелью. Вышел в космос без скафандра. Тут выразительность именно в скорости. Чудовищная сцена физического насилия завершает метафору.

Зонтик раскрылся. Нет -- закричал.

Генерал бежит прочь. Не вижу другого варианта. На работу, что ли, выходить? "Здравствуйте, товарищи!" Каждый вспомнит двух самых известных беглецов России. Их мотивировки каким-то образом включали в духовный контекст фильма. Масштаб сопоставления не кажется натяжкой. "Как вас записать, граф?" "Запишите: пассажир поезда 12".

Куда же несемся мы все? Гоголь не знает. Герман не знает.

Надо посмотреть еще раз. Внутренне сопротивляюсь. Хочу остаться со своими противоречиями. Что это значит?

Лешке уже приходилось девальвировать многие ценности советского экрана. Скольких "классиков", особенно на военную тему, он превратил в ноль. Подозреваю, после "Хрусталева" невозможно работать в кино, будто ничего не произошло. Везувий взорвался. Опять я с этим дурацким вулканом. Мы погибли. Как жители Геркуланума. Конечно, можно притвориться незадетым. Что? Какой Везувий? Не слышал.

¹Светлана Кармалита - соавтор сценария "Хрусталев, Машину!" и жена А.Германа.