Приключения человеческого тела

Европейское и русское порно: поточная тоска и праздник жизни

«Все фильмы рождаются свободными и равными», — приговаривал отец Французской синематеки Анри Ланглуа, спасая из затопленных подвалов и замшелых хранилищ обреченные на гибель фильмы, считавшиеся в те довоенные годы быстро устаревающей игрушкой, вроде вчерашней газеты. Очевидно, единственный продуктивный подход к кинематографу как комплексному, эстетическому, социологическому, историческому, психологическому феномену — признание абсолютной ценности и информационной насыщенности любого движущегося изображения. Выпуска «Новостей дня» и «Нетерпимости», любительской 8-мм съемки свадьбы друга и Би-муви 50-х, «научпопа» о зверушках и «400 ударов», «Броненосца «Потемкин» и рекламного клипа, авангардистского опыта нью-йоркского андерграунда и десятиминутного порно, которое можно посмотреть в одном из бесчисленных секс-шопов на улице Сен-Дени в Париже. Между тем критика порно как полноценного жанра кинематографа практически отсутствует. Безусловно, порно решает прежде всего проблемы не эстетические, а физиологические, психологические. Однако оно не более функционально, чем поточный вестерн или стандартный фильм-каратэ, так же далекие от Творчества с большой буквы, так же предсказуемые, так же следующие железным правилам: что, как, в каком количестве должно быть репрезентировано на экране. Единственный, кажется, опыт регулярного учета и анализа всей выходящей на парижские экраны порнопродукции предприняли в 70-80-е критики журнала «Синема», добросовестно пересказывавшие и рецензировавшие с традиционной точки зрения (операторская работа, работа художника, актерские удачи и неудачи и т.п.) в традиционной рубрике типа «Фильмы месяца» всех этих «Врачих с огромными сиськами» (затесавшихся в годовом обзоре между «Далекими голосами, тихими жизнями» Теренса Дэвиса и «Красной жарой» Уолтера Хилла) или «Карлика, одержимого извращенца» (между «Смертью прекрасных косуль» Карела Кахини и «Простой смертью» Александра Кайдановского — примеры взяты из справочника La Rйvue du cinйma. La Saison cinйmatographique 1988). Достойный уважения за свою бесперспективность и маниакальную добросовестность опыт французских коллег остается, увы, курьезным исключением из правила.

Все изменилось в первые годы второго кинематографического столетия. Требования борьбы за реализм, за честность, за подлинность движущего- ся изображения, наиболее откровенно сформулированные датской «Догмой», актуализировали вопрос о репрезентации сексуальной жизни как «неотчуждаемой собственности человека» (Андре Базен), недоступной имитации. Вопрос был поставлен и решен радикально: или — или. Или вообще отказаться от имитации, или (что, в общем, то же самое) ввести в традиционное, сюжетное, актерское, авторское кино элементы хард-порно. Родился и быстро завоевал права гражданства термин «арт-порно». Первые звонки, очевидно, прозвучали тогда, когда Милош Форман (»Народ против Лэрри Флинта») и Пол Томас Андерсон (»Ночи в стиле буги») сделали порноиндустрию «золотых» 70-х предметом рассмотрения, драматизации, если не романтизации. Гаспар Ноэ (»Один против всех») еще заботился о максимальной остраненности порноизображения в структуре фильма. Его лирический герой, несчастный мясник, одержимый отвращением к жизни и полупатологической любовью к немой дочери, отправлялся в киношку. Крупные планы совокупления были еще вынесены на экран в левом верхнем углу кадра, а в плане-эпизоде основное внимание фокусировалось на лице героя и его закадровом монологе. Но уже одновременно с Ноэ пригласил порноактеров — пока что только в эпизод — Ларс фон Триер (»Идиоты»). В 1998 году Катрин Брейа (»Романс») и в 1999-м Лео Каракс (»Пола Икс») благословили символический брак искусства и порно, сняв настоящих актеров Каролин Дюсе и Гийома Депардье в «откровенных» сценах и, наоборот, повысив статус итальянского жеребца Рокко Сиффреди и анонимной французской профессионалки до актерского. (Известный сатирический еженедельник «Шарли Эбдо» пересмешничал: «В римейке «Рокко и его братьев» Сиффреди сыграет члены всех братьев». И еще: «Брейа задумала короткометражку, но Рокко туда не поместился».) И наконец, Брюно Дюмон (»Человечность») апеллировал к легендарной «порнографической» картине Гюстава Курбе «Истоки мира», а алхимик монтажа Ян Керкоф в «Шабондамской элегии» снял в стилистике хард-порно душераздирающий «жестокий романс» об американском парне, попавшем в дурную историю в Токио.

Фильм Керкофа — очевидно образцовая любовная история рубежа тысячелетий. Тот ранний жестокий и фригидный телесный опыт, о котором рассказывает парню его возлюбленная японка, может быть адекватно передан лишь столь же жестоким и откровенным визуальным рядом — все иное было бы невыносимой ложью. Где-то в окрестностях порно бродят и Дэвид Кроненберг (»Автокатастрофа» и «eXistenZ»), и Абель Феррара (»Отель «Новая Роза»). Недаром и свое кинематографическое завещание — «Широко закрытые глаза» — великий Стэнли Кубрик посвятил стихии секса «на грани фола».

На таком впечатляющем фоне практически незамеченным (и не только в России — во Франции информация об этом появилась, кажется, только в «Кайе дю синема») осталось открытое письмо видных деятелей французского порнокино, направленное ими зимой 1997 года министру культуры Катрин Тротман. Пафос письма заключался в том, что под натиском анонимной и бездушной видеопродукции, снятой в странах с более благоприятным налоговым режимом, оказался под угрозой вымирания такой традиционный и сугубо французский жанр, как порно. Порно артикулировалось в письме как законный и полноправный киножанр — таким образом, это обращение вполне вписывается в многолетнюю рефлексию о смерти кино, «изобретения без будущего». Исчезновение специфической магии кинотеатральной формы потребления зрелища волнует французских порнографов в той же степени, что и Вендерса с Торнаторе. В письме Тротман они били тревогу по поводу закрытия последних залов, где в Париже можно было увидеть порно на 35-мм. Обаяние маленьких кинозалов где-нибудь возле вокзала Сен-Лазар сменяется анонимностью конвейерных видеокабинок на Сен-Дени. Интерес именно к традиционной форме потребления французы пытаются активизировать в своей неповторимой манере, почти что на грани хэппенинга. Например, на Больших бульварах недавно открылся кинозал, в который по субботним вечерам пускают только пары. Зрителей приглашают (и поощряют) подняться (во время и после сеанса) на сцену, раздеться и предаваться любви на глазах у зала. По сути дела, тревога авторов письма по поводу исчезновения порно как жанра была обоснованна. В истории существовал доселе единственный прецедент безнадежно исчезнувшего жанра. Я имею в виду бурлеск, в той же степени посвященный приключениям человеческого тела, столь же бездушный, механистический и жестокий, сколь и порно, но, тем не менее, занимающий почетное место в исторической иерархии кинематографа.

Интересно, как меняется общественный пафос порножанра в зависимости от обстоятельств исторического времени и места. В 70-х порно, несомненно, отражало пафос сексуальной революции и в течение какого-то, хотя и короткого, времени пользовалось во Франции всеми правами «нормального» кино: финансовые и юридические ограничения, введение пресловутой категории «Х», изгнание в специализированные кинотеатры последовали хоть и быстро, но далеко не сразу. Подвергнутое остракизму порно пережило в 70-80-е ту же эволюцию, что и прочие интегрированные в общество потребления завоевания 1968 года. В 90-е пафос арт-порнографов заключается в том, чтобы вывести порно из видеогетто, декоммерциализировать секс, вернуть ему абсолютную, а не товарную ценность. Естественно, что современная критика, благосклонно (или, во всяком случае, уважительно) реагирующая на феномен арт-порно, не должна обходить своим вниманием и область нормального порно как один из актуальных источников вдохновения для «настоящих» режиссеров.

В каждой стране — особое порно, со своей национальной спецификой. Возможно, именно в таких сугубо функциональных жанрах, как рекламный ролик и порно, эти особенности отражаются наиболее полно. Возьмем, например, испанское кино, которое и в нормальном-то своем воплощении чувственно и сексуально до непристойности. На «Ночи пожирателей рекламы» в 1998 году всеобщий энтузиазм вызвал испанский ролик, рекламирующий — запамятовал какую — марку фотоаппаратуры. Что же происходило на экране? Мы видели мужскую фигуру, скадрированную от груди до колен. На бедре у мачо безвольно висел фотоаппарат, который затем начинал медленно, но верно «вставать», пока не занимал горизонтальную позицию и пока не выдвигался с чувственным жужжанием его объектив. По-моему, чистая порнуха. Что же касается испанского порно как такового, его авторы, несомненно, чувствуют себя в контексте национального киноискусства. В испанских фильмах неизбежны женские типы, утрирующие и без того утрированных Кармен Педро Альмодовара, специфический мадридский декор и бурлескные ситуации, прямо отсылающие к его фильмам, например к «Чем я это заслужила?».

Вообще одна из родовых черт порно — передразнивание, а порой и вполне серьезная апелляция к образцам авторского кино. Речь в данном случае идет не об интерпретации популярных мифов или образцов масскульта, хотя и этого добра навалом: от «Белоснежки и семи гномов» и «Алисы в стране чудес» до родных «Ментов. Полиции нравов» режиссера, скрывшегося под псевдонимом Евгений РасПутин (и анонсирующего в главных ролях «самых популярных российских кинозвезд Ивана Скуратова и Василия Ковалева»). Так, недавно скончавшийся итальянец Джо Д'Амато пародировал спагетти-вестерны в «Рокко и семи наемниках», где неизбежный Сиффреди увлеченно имитировал Клинта Иствуда. Но наиболее силен такой культурологический аспект во французском порно. Фильмы короля порно Жозе Беназарефа, недавно вернувшегося на родину после работы в Америке и активно включившегося в борьбу за сохранение «национального французского достояния», создавались впандан кино эпохи 1968 года, были стилизованы под политический диспут а-ля «Китаянка» или под «кинематограф отчуждения» Антониони: в перерывах между совокуплениями герои обсуждали перспективы мировой революции, соотношение производительных сил и производственных отношений или последнюю книгу Феликса Гваттари. Джон Лав в Secretaires BCBJ le jour, salopes et perverses la nuit (оставляю французское название из-за невозможности перевести его на нормативный русский. Ах, ностальгия: ведь я смотрел программу фильмов Лава как раз в том зале, об исчезновении которого печалилась французская общественность) обыгрывал типичный для Жака Риветта ход, знакомый хотя бы по «Селин и Жюли совсем заврались»: две девушки, наделенные невнятными сверхъестественными способностями, легко пересекали черту между реальным миром и миром фантазий и сновидений, сконцентрированных в зачарованном доме. Бывший звукооператор Клода Шаброля Марк Дорсель наследует в «Аромате Матильды» и кислую мизантропию своего бывшего шефа, и традиции изысканного либертинажа XVIII века, и антибуржуазный пафос Бунюэля. Невинную невесту привозят в замок жениха, скорбящего об умершей жене и тщетно ищущего ее сексуального двойника среди (на диво многочисленных в сельской глуши) особ прекрасного пола. Окружающие его холодные буржуазки с глазами уличных девок способны вызвать у безутешного героя только раздражение, в то время как представительницы эксплуатируемого класса, служанки, чудо как хороши и естественны. Такая вот классовая борьба.

Что же происходит в России? Начинать исследование — поскольку материал не введен еще в научный оборот — следует скорее всего дедуктивным методом. Именно на основе личных впечатлений от встреч с фигурантами порноремесла — от кастинга и съемок — я попытаюсь набросать портрет русского порно в одном отдельно взятом городе, в Петербурге. В разгар перестройки Татьяна Москвина писала в «Искусстве кино» о «кино Петроградской стороны», имея в виду тот комплекс идей и фантомов, которые объединяли столь разные на первый взгляд фильмы поздней «ленинградской школы». Моя статья могла бы — по аналогии — называться «Кино улицы Новоселов», поскольку именно там, на окраине, в анонимной и стандартной квартире хрущобы, я присутствовал при рождении очередного русского порно. Велико искушение ради красного словца и по ассоциации с антуражем съемок назвать и его анонимным и стандартным, однако это вовсе не соответствует истине. Русское порно обладает уникальными и ярко индивидуальными характеристиками.

В России эта индустрия еще не устоялась, еще отягощена артистическими амбициями, она «душевнее», чем на Западе. Сексуальная революция запоздала, и молодежь с удивлением открывает секреты и прихоти своего коллективного тела.

Основано русское порно не столько на голом расчете, сколько на любопытстве человеческом. Почти всем свойственно желание других посмотреть и себя показать, то есть эксгибиционизм (иначе бы в порно никто не снимался) и вуайеризм (иначе бы порно никто не смотрел). Многие снимают себя со своими любимыми на видео. На наших глазах пришла на «актерские пробы» на студию «Питер-секс» очаровательная женщина лет тридцати. Пришла вовсе не из нужды: она практикующий адвокат, вряд ли ей жить не на что. Вообще главная проблема порно — актерская. В отличие от Европы, где женщинам платят за съемки гораздо больше, чем мужчинам (апологеты порно всегда выдвигают это в качестве решающего аргумента, когда феминистки корят их за сексплуатацию женщин), в Петербурге все получают поровну — около ста долларов за съемочный день. Мифы об умирающих с голоду девушках, вынужденных продавать себя, повторяю, не имеют никакого отношения к реальности. Порно для актрис скорее орудие терапии, чисто экзистенциальный опыт. Актеры (или, точнее, как их именуют на профессиональном сленге, «модели» и «таланты») не только реализуют возможность острого, но безопасного эксперимента, но и чувствуют остранение, созданное самим присутствием съемочной техники. Съемка осознается не как грехопадение, а как спектакль. На объявления в газете «Реклама-шанс» или на личные предложения откликаются студенты (лидируют почему-то будущие педагоги), секретари-референты, бандитские подружки. Чаще всего они спрашивают не «сколько заплатите?», а «что будете снимать?»: магия кинематографа и гордость от собственного появления на экране все-таки неистребимы. Встречаются супруги, притворяющиеся, что не знакомы друг с другом. Кто-то звонит в перерыве маме, кто-то после многочасовой смены требует машину, чтобы успеть на важную лекцию. Показательно, что профессиональные проститутки как раз не испытывают никакого энтузиазма, когда получают предложения поучаствовать в порнопроекте. Но трагедия порно, во многом обрекающая его на существование в гетто, состоит в том, что актерский талант почти никогда не совмещается с необходимыми внешними данными и свободой поведения.

Максим Пежемский, оператор режиссерского проекта Хаи Хаким — первой русской статусной порнозвезды, — рассказывал, как она приглашала на безгонорарную съемку первых встречных. Не отказывался никто. Хаким заслуживает отдельного разговора, поскольку за последние два года не осталось, наверное, ни одного петербургского периодического издания, которое не взяло бы у нее интервью. Все слышали о ней, но мало кто видел ее работы. Само их количество под вопросом, чему могут быть и вполне практические объяснения. Часто отснятый иностранной группой в России материал распределяется по нескольким фильмам. Хая последовательно строит свой персональный миф, путаясь иногда в деталях. Лишилась невинности под камеру, чтобы изжить травматический опыт попытки группового изнасилования. В порнобизнесе уже три года, с девятнадцати лет, но впервые испытала оргазм только 26 июля 1999 года. Мать деятельность дочки одобряет, но только сокрушается, что денег она не приносит. Хая мечтает стать молодой мамой и якобы уже нашла по брачному объявлению спутника жизни в Германии, который тоже все понимает и не возражает. Бисексуальна, как практически все порноактрисы.

Примечательно высказался о ней сам Пежемский: «У нее такой путь. Кто-то марки собирает, а она… Хая, как Рената Литвинова: та может ни строчки больше не написать, но все равно не исчезнет с обложек журналов». Если говорить серьезно, то Хая уже сыграла «огромную историческую роль». Она рассекретила материал русского порно, впервые показала порноактрису как честолюбивую и по-своему целомудренную женщину, отвечающую за свои действия, относящуюся к сексу как к религии. Она фотогенична, и ее необычное, живое, притягательное тело смотрится на фоне порностандартов, как смотрелась «Олимпия» Эдуара Мане (ее в свое время тоже третировали как порнографию) на фоне ледяных красоток классицизма. Важнее всего то, что Хая — единственная из работающих в этой области девушек — прежде всего актриса: достаточноувидеть ее в роли кинозвезды Сары Капур в фильме Константина Селиверстова «Я искушен в любви и чистом искусстве». Даже в бездарном документальном опусе Виталия Каневского «Кто больше?» мы видим не столько порнозвезду Хаю Хаким, ублажающую «новых русских», сколько актрису Хаким, играющую порнозвезду. Неизбежно ею заинтересуется и настоящее кино: ее медиатиче- ское явление приходится как нельзя кстати в эпоху арт-порно. Любопытно, что одного из участников съемок фильма Хаким, аккуратного очкарика, по сценарию насиловавшего ее, Пежемский опознал позднее среди зюгановских пикетчиков у Смольного. Это особенно мило, если принимать во внимание, что все тоталитарные режимы и движения проповедуют нравственность и приравнивают порно к подрыву госбезопасности. В СССР в 30-е сажали за порно фотохудожников, в 80-е — видеоманов, показавших знакомому стукачу «Ночного портье» или «Последнее танго в Париже».

Но гони природу в дверь, она влезет в окно. Петербургский живописец Владимир Фильев хранит чудом уцелевшие образцы застойной фотоэротики, трогательной и наивной. Этакий добросовестный ребяческий разврат. Интригуют в его коллекции не столько девушки с размытых, плохо скадрированных фотоснимков, сколько мужчины с фотоаппаратом. Кем они были, как таились, остается только догадываться. Один аноним, очевидно, сторожил по ночам детский сад (поколение дворников и сторожей?) и снимал среди разбросанных кукол и игрушечных лошадок-качалок своих Брунгильд с распущенными гривами. Другой — возможно, свихнувшийся отставник — методично расставлял вокруг обнаженных девичьих тел оловянных солдатиков и игрушечные танки. Обаяние домотканого лубка сохраняют и многие современные опыты. Съемки на квартире Хаким кажутся вечеринкой старшеклассников, оставшихся без родительского присмотра.

Недавно Фильев представлял в петербургской галерее «Борей» первые в России арт-порновидеоопыты, посвященные «70-м, когда жизнь началась». Песня Натальи Медведевой о станции Токсово, мужики в веночках из одуванчиков и семейных трусах ныряют в пригородный пруд, сексуальные сцены с любительницами-энтузиастками. В целом пафос фильма сродни горьковатой ностальгии Виталия Манского и Игоря Яркевича в «Частных хрониках». В «Хрониках», кстати, тоже силен элемент, так сказать, «онтологической непристойности»: настолько произвольно и вместе с тем достоверно реконструируется на основе сотен чужих частных жизней биография воображаемого лириче- ского героя. По внешним признакам работа Фильева — несомненное порно. Но одновременно — и пародия на него, демистификация канонов жанра, внезапно оказавшегося вне стандартов типа 90-60-90. Порно выведено из области коммерческого конвейерного производства и приобретает неожиданное качество вполне «догматического» репортажа о частной жизни наших современников. Вот девушка имитирует стриптиз, как она его себе представляет по фильмам, и, нескладная, большегрудая, естественная, кажется красивой. В кадр попадает номерок из «Ремонта обуви» на подошве ее туфельки — камера задерживается на нем постольку-поскольку, но в фиксации этой детали нет никакого ощущения привнесенной рефлексии о «трудной жизни» современниц. Чистый элемент синема-верите. Камера Фильева фиксируется в момент акта не на половых органах, как положено, а на лицах — и возникает эффект еще большей откровенности изображения, чем если бы мы наблюдали механические движения поршней. Но самое интересное начинается, когда «актрисы» в перерывах между съемками, потягивая сигаретки на кухне у художника, берут слово и из их подсознания вылезают вещи ошеломительные, наводящие на вполне постмодернистские размышления о единстве текста мировой культуры и неочевидных причинно-следственных связях между реальностью и вымыслом. Так, стриптизерка вдруг — никто ее за язык не тянул — начинает вспоминать об участии в импровизированном групповом сексе на нудистском пляже в День независимости России. И — притом что имени Бергмана она даже не слышала — ее новелла оказывается пародией на знаменитый монолог Биби Андерсон о сексе на пляже из «Персоны». Фильев использует в своих картинах виниловые диски — порно, которое он имитирует и деконструирует, тоже своего рода «винил».

Но хватит о ностальгии и искусстве. Поговорим о суровой правде жизни, о пресловутой порноиндустрии, об акулах «грязного» бизнеса, вызывающих в народе почему-то большую неприязнь, чем настоящие преступники, к примеру, торговцы оружием, выступающие от своего ли имени, или от имени государства. (Не случайно, наверное, и гениталии в японском порно, и лица агентов секретных служб на нашем телевидении маскируются одинаковыми мерцающими квадратиками. И то и другое непристойно по определению?) В Петербурге производителей порно около десяти (»Питер-секс», Olga Studio, возможно, фотостудия Fav and Bav, ходят и причудливые слухи о квартирах, оборудованных видеокамерами с выделенными линиями, где можно наблюдать секс по заказу), но «акула» только одна — Сергей Прянишников, он же СП (»СП-Фильм»), которого часто вспоминали в последнее время в прессе по поводу скандалов вокруг присвоенных им авторских прав на чужие фильмы (Сергей Сельянов даже выиграл у него судебный процесс). В последнее время ему, правда, хватало неприятностей, связанных и с его основной специализацией (конфискация пятисот видеомагнитофонов, на которых «перекатывалась» порнопродукция), но сам СП убедительно объясняет их прозой жизни: он перестал в той или иной форме подкармливать городскую полицию нравов. Важно то, что Прянишников — единственный не таящийся дистрибьютор и производитель порно в городе, причем он не довольствуется неопределенным правовым положением, но дошел до Высшего арбитражного суда в надежде получить лицензию на законное производство порнопродукции. Ему на руку юридическая лакуна: УК карает за незаконное производство, а закон так и не принят. В нормальном же обществе то, что не запрещено, разрешено. С этой точки зрения СП, безусловно, играет большую общественную роль, определяя границы либерализма того неопределенного, студенистого вещества, которым является современное Российское государство. С его иностранным репертуаром можно ознакомиться в регулярно публикуемом «Порно-видео-гиде», где в наличии вся классика жанра, а рейтинг фильмов определяется не привычными звездочками, а — пардон — «члениками»: некоторые из них печально обвисают.

В отличие от самого СП, четко определяющего себя как профессионала, работающие на него режиссеры часто стесняются дела рук своих. В этом принципиальное различие между западными режиссерами и русскими. Если уважаемый Бернар-Обер подписывал свои порноэкзерсисы прозрачной анаграммой Барт Транбарен, он делал это только для того, чтобы четко разграничить две области своего творчества. Но в его порнопродукции не было места авторским амбициям, нет их и в конвейерной продукции немецких или шведских режиссеров, «все про себя знающих». Русские же авторы, как правило, считают съемки порно неким случайным отступлением от «настоящей» кинематографической карьеры и всячески демонстрируют свою творческую натуру, что приводит иногда к совершенно сюрреалистической фактуре. В этом главная прелесть русского порно. Например, Армен Оганезов разнообразит свой фильм «В лабиринте любви» длинными проходами героев по Петербургу: на Вендерса, конечно, не тянет, но ничем не хуже, если не лучше, отечественных подражаний типа «Ленинград. Ноябрь» Олега Морозова и Андреаса Шмидта. Режиссер, скрывающийся под псевдонимом Сергей Философ, охотно делится своими творческими планами, связанными с «серьезным» телевизионным творчеством, и насыщает «Провинциального жеребца» головокружительными монтажными эффектами, скорее затрудняющими предполагаемое возбуждение потенциальных зрителей, чем способствующими ему, однако совершенно адекватными его художественным амбициям. Кстати, такая реализация авторами амбиций, не соответствующих природе выбранного жанра, свойственна не только русскому порно, но и русскому «криминальному чтиву». Например, Юлия Латынина пишет триллеры ради того, чтобы просветить читателей о специфике нашего бандитского госкапитализма, Петр Катериничев — чтобы растиражировать свои графоманские вирши, Сергей Алексеев — ради популяризации мистического национал-социализма и так далее.

Однако комический аспект русского порно не только в его претензии на просветительство. Презабавна сама атмосфера съемок, на которых все, за исключением объекта съемок, как настоящее: дубли, дубли, дубли. Невозможно удержаться от смеха, когда слышишь из уст Виктора Зубарева, опытного оператора, работавшего с Виктором Тихомировым, Виталием Каневским, Андреасом Шмидтом, примерно следующее: «Ассистент не отследил орально-генитальный контакт, и фокус ушел». И невозможно не посочувствовать несчастному фотографу, который, утомленный бесконечными пробами, буквально падает на пол, колотится головой о паркет и умоляет взять его в фильм, ссылаясь на вконец расшатанную нервную систему. Максим Пежемский увидел в порно отличный материал для комедии нравов и снял талантливый фильм-черновик «Жесткое время». Для него в порно фокусируются все коллизии современности: социальные, любовные, криминальные. По сюжету режиссера, мечтающего о творчестве, заставляют за долги мастерить русское порно. У любителей-неудачников (например, проигравшийся на бильярде солист бурятской оперы или задолжавший бандитам коммерсант со следами от утюга на спине) ничего не получается под камеру, по заказу, под дулом пистолета. Но стоит выключить софиты, как парочки тут же бодро рассыпаются по укромным уголкам.

Сам о том не догадываясь, Пежемский спародировал еще не снятый тогда «Секс по-русски» Армена Оганезова. В «Жестком времени» режиссер приходит в отчаяние от сценария из трех строк. Дескать, сначала барин (в этой роли блеснул начальник отдела общественных связей «Ленфильма» Александр Поздняков) приводит на сеновал пороть служанок, потом барыня — парубка, а потом, как написано в сценарии, «группа совокупляется с вариациями под русскую музыку». Так и у Оганезова — но уже всерьез — за кадром непрерывно звучит Балакирев. Деревенский ухарь-лентяй за бутылку удовлетворяет дивчин. Сваты сливаются в экстазе с семьей невесты. Русская баня дает неисчерпаемые возможности для секса. А посылка с гуманитарным нижним бельем преображает по-селянку. Прибавьте к этому окающие диалоги — «У меня до сих пор между ног ощущение, словно там битва при Ватерлоо прошла», — и вы поймете, насколько тонка в русском порно грань между серьезностью и самопародией. Именно этот элемент самоиронии, вкупе с душевностью полулюбительского производства, экзистенциальной ангажированностью моделей и эстетическими амбициями режиссеров, выгодно отличает его от поточной европейской тоски, хотя — если наше общество будет двигаться к цивилизованному рынку — этот праздник жизни рискует продлиться не слишком долго.