Не мыслю, но существую

Прошел очередной VII Открытый российский ежегодный конкурс студенческих и дебютных фильмов на соискание национальной премии «Святая Анна». Вот так многословно звучит его полное имя, а попросту: «Святая Анна» — уже традиция и дело явно нужное, стоит только заглянуть в зал, полный зрителей, болельщиков, да еще до зала, в буфете, в фойе, где дым коромыслом, на общем плане — молодежная тусовка, чуть ближе — не очень-то и молодежная и совсем не тусовка, не праздное шатание, а кипящий котел страстей, самоутверждений, уязвленных самолюбий, обнаженных нервов. «В этом сложном море…» — повторял нам не раз учитель Е.И.Габрилович и не мог закончить фразу, только выразительное «э-эх…» отдается эхом через сорок лет. И заодно вспоминается С.А.Герасимов на трибуне — на трибунах то актового зала во ВГИКе, то Дома кино, — убедительный, красноречивый, в благоговейной тишине. Вспоминается почему-то внемую, как в немом кино. А что он говорил? Одно запомнилось — что надо, ребята, книги читать. Любить литературу. Стыдил необразованных, и все это было — от частого повторения — смешно, зато запомнилось.

Согласившись принять на себя почетную обязанность быть членом жюри «Святой Анны», разумеется, понимаешь, что никакие особые радости и художественные открытия тебя не ждут — они и во «взрослом» кино редко случаются, — а будет рутинная работа по «отсмотру» бесчисленного множества (их было больше ста пятидесяти, включая неигровое кино и анимацию) короткометражек разного уровня и профессионального качества, в том числе совсем неумелые упражнения первогодков.

Первая мысль — а как бы быть построже с отбором? — признаю теперь, была нелепой, отброшена на предыдущих конкурсах. Нет, невозможно, сам принцип конкурса — любой может показать любое свое кино. Каждый из начинающих может увидеть полную панораму, поучиться на чужих ошибках, осознать свое место в потоке, сказать себе: «Нет, мы пойдем другим путем» — и испробовать, может быть, впервые, пустую поздравительную улыбку: «Нет, а мне понравилось…»

Вот этого лицемерия я себе не позволю. Вообще «понравилось — не понравилось» тут неуместно, «простого зрителя» в себе приходится сразу отменить. Нехитрый критерий — а стала бы я это смотреть не по долгу, а, например, дома по телевизору и не переключила б на другую программу? — тут не проходит. Хотя были и такие фильмы, неигровые в основном. Отмеченный премией фильм «Жильцы» (режиссер Илья Сергеев), безусловно, не выключила бы, и до сих пор у меня стоит перед глазами эта обыкновенная маленькая трагедия, от каких мы в жизни отворачиваемся с брезгливостью. Но каким-то чудом ограниченная рамкой экрана, подсмотренная нескрытой камерой объективно, почти равнодушно, привычная ругань матери и взрослой дочери в малогабаритной квартире на фоне ребенка, мальчика, эта заурядная правда почему-то именно чудом, благодаря «чуть-чуть» и «почти», становится искусством, а не унылой чернухой. Ну, сквернословят эти две дамы, ну выпивают, и плевать им на нескрытую камеру, и достойны они лучшей участи, и только после, когда душу зрительскую, сжавшуюся между стыдом и состраданием, разжимают точными финальными кадрами, задаешь себе теоретический вопрос: почему, собственно, неигровое? Потому что без актеров, с типажами? Неотрепетированная жизнь?

Вот и второй отмеченный жюри неигровой фильм «Сократ сказал» (режиссер Андрей Мурашев) — ну просто трехминутный разговор (философский) двух мужиков, ну просто очень смешной! Оба эти фильма тем и хороши, что не исследуют явления жизни, а ловят ее спонтанные проявления. И по результату очень близки к игровому кино, во всяком случае, к тем первым дерзким опытам, что показали слушатели Высших курсов, снимавшие тоже на видео, тоже без профессиональных артистов свои как бы придуманные, как бы осмысленные где-то на бумаге сценарии, именно «как бы сценарии», забытые в пылу киносъемок очертания замыслов. Один из этих фильмов — «Сам себе…» (режиссер Андрей Канивченко) — в самом приеме остроумно оправдал «любительщину». Герой купил видеокамеру и первый раз в жизни снимает все подряд — семейное торжество, жену, друзей, пьяную свистопляску… И здорово получается, пока сценарий не требует к ответу. Там уж приходится (и, в общем, удалось) поспешными мазками сколотить какой-никакой сюжет, и видно, как эти путы мешают авторскому свободному киноизъявлению.

Еще одна заметная картина с Высших курсов — «Грядки» (режиссер Ильдар Замалеев) — тоже в стиле «подсмотренной жизни», и люди как живые, даже с ненормативной лексикой, которая шокирует в соседстве с точно продуманным интерьером, и ощущается, что был сценарий, может быть, хороший, но он задвинут в угол, сюжет стыдливо упакован в куцые эпизодики и заброшен под финал, как принудительная дань, плата за «свое кино». Я видела оба эти фильма на зачете на курсах. На фоне всех прочих учебных работ они показались яркими, необычными, порадовали нашу комиссию. Да и как «простой зритель», попадись мне такое — живое! — в «ящике», я бы его не выключила, досмотрела бы и без сюжетной приманки. Так же, как неигровое кино про «случайных» людей.

Большой, репрезентативный конкурс навел на длинные размышления — про кино ХХI века, про сближение игрового и неигрового, про знаменитую датскую «Догму». Она явилась на перекрестке ученичества, любительщины, неумения рассказать историю и вековой мечты многих поколений — взять камеру и без производственной маеты, без большой команды и больших денег снимать что душе угодно. Как песню петь или письмо писать вот этими картинками. И тогда кино наконец станет самим собою и узнает, что оно такое. «Письменность ХХ века», — сказал В.Шкловский, но нет, пока до автоматизма пишущей руки далеко. «Авторское кино» растаяло в киноведческом тумане. Зато мечта осталась. И прибавилось осознание своего скромного места в этом мире свободного обмена информацией, зрелищами, мыслями. С кино сбили спесь и предложили «знать свой шесток». По этому поводу хочу процитировать одного мудрого человека, не имевшего отношения к кино. Вот что пишет Варлам Шаламов в письме к О.В.Ивинской в связи с поступлением ее дочери во ВГИК:

«…Тебе не казалось ли, что кино — штука второго сорта, искусство, не имеющее своего ума, а все свои мерки заимствующее то из литературы, то из театра, то из живописи, то из скульптуры. Что Ирина в любом другом искусстве встретится с подлинниками единственно бессмертного, что есть в жизни, что даже общение потребительское отметит жизнь особой метой. В кино же этих великих подлинников нет. Учеба в художественном институте всегда приобщение к чему-то бесконечно важному, уравнивающему счастье и несчастье. В кино таких вещей нет, как бы ни старались Чаплин и Дисней…»¹.

Письмо это было написано в 1955 году, в тот год, когда я тоже устремилась во ВГИК. Поэтому когда я его прочла в 1997-м, будучи уже преподавателем ВГИКа, меня задело это категорическое предупреждение сурового В.Шаламова, и я примеряла его на свою молодость и на нынешних студентов. Если бы кто-то глубоко уважаемый, умный и доброжелательный (у меня такового не было) убедительно мне растолковал, что не «важнейшее из искусств», а «штука второго сорта», я бы ответила: «Ну и что?» Я бы вообще не поняла, о чем он говорит. Разумеется, и тогда мы слышали, что кино «искусство синтетиче- ское», сплав всех искусств, ну и что? Участвовать в этом «синтезаторе» на правах рядового было большой честью, счастьем почти недостижимым.

О природе кино задумывались культурологи и киноведы — со стороны, с птичьего полета, а оказавшись внутри, «в этом сложном море…», каждый режиссер с минимальными амбициями стремился опровергнуть скептическое утверждение Шаламова (не его одного, разумеется, он просто высказался напрямик и как раз на пороге большого опровержения — вскоре вышел фильм «Летят журавли»). Это удалось, за сорок лет всем миром доказали, что не второй сорт, что есть свой особый язык у кино и случаются шедевры, и эксперименты имеют право быть — как в любом искусстве. На этой длинной волне режиссура наливалась величием и превращалась не просто в профессию, а в священнодействие. С одной стороны, ореол мученика, и в самом деле — битвы с цензурой, тупость вокруг, тоталитаризм плюс производственные проблемы, а с другой — выучились прекрасные операторы, художники, артисты, и все жаждут работать даже у того, кто заведомо из прекрасных ингредиентов синтезирует суп с топором. А все-таки Режиссер, Лидер.

Мы поистине страна культа личностей (с фигой в кармане) и уж точно не страна высоких технологий. Производство ширилось, сроки сжимались, а рядовой фильм как высокотехнологический продукт не давался нашей режиссуре. Не тому учили, не о том мечтали… Чистый жанр? Фу, скука, на что душу тратить, да и все равно не догнать-перегнать…

Из Америки, впрочем, просачивались уже слухи, что режиссура там совсем другая профессия — достаточно подневольная. Госкино, помнится, затеяло — по их образцу — курсы монтажеров, чтобы осуществлять контроль на всех этапах. Из этого, как и следовало ожидать, ничего не вышло.

Я не зря пробежалась по истории режиссерской профессии. Казалось, дай только волю — и какое наступит кино! Теперь воля есть, только денег не найти. Однако вот уже — огромная программа студенческих, дебютных, малобюджетных фильмов. Существует, снято, «отсмотрено»! «Не мыслит, но существует», извините за каламбур. После «отсмотра» еще не так состришь. Так и тянет на непозволительное — свалить все в одну кучу и поделиться общим впечатлением, ощущением — тоски и досады. Потерянного времени. Лучше бы вместо этого — игрового кино — одну книжку прочитать или даже случайный, пусть даже старый, толстый журнал. Потому, видимо, и вспомнился С.А.Герасимов с его заклинанием: читайте книги! И вечное преподавательское ворчание на всех дебютантов — «они не умеют рассказывать историю!» — в который раз оказывается справедливым.

После нынешней «Святой Анны» ворчания и недоумения прибавилось. Тут как раз подоспел III пленум Союза кинематографистов, и С.И.Ростоцкий, посмотрев заключительный показ победителей конкурса, как всегда темпераментно, обрушился на молодежь. Процитирую один абзац по стенограмме, напечатанной в газете «СК-Новости» ( 13 от 31марта 2000 года):

«Я просто пришел в ужас. У меня возникло чувство боли и отчаяния. Потому что если таким способом начать возрождать нашу кинематографию, она никогда не станет великой кинематографией. А это зависит не от ребят. Они работают в жутких условиях, совершенно жутких. Кто им даст сейчас так работать над одним кадром, как Герасимов работал? Да никто не даст. И никто не даст им искать варианты. Это одна сторона. Ну а другое — о чем снимать? Здесь больше виноваты, на мой взгляд, педагоги. А может, педагоги и сами не знают, о чем. Вот спросите меня: «О чем бы ты сейчас снял картину?» Я не знаю, поэтому и не снимаю». Ужас и боль, и отчаяние, как следует из предыдущего текста, Ростоцкий испытал в основном от ненормативной лексики: «мат-перемат, мат-перемат в каждой картине!» Тут его можно «успокоить»: именно среди премированных оказались два фильма с «ненормативкой», а вся программа была по этой части почти безгрешна. Эти два фильма я уже упоминала: одна неигровая — «Жильцы», и из нее, как говорится, слова не выкинешь. Этот шокирующий бабский мат — он и предназначен ошпаривать, вызывать боль и отчаяние. В игровой картине «Грядки», на мой взгляд, можно и нужно было обойтись без нецензурщины.

В общем, вопрос остается открытым, и в качестве преподавателя мне уже надоело говорить и спорить со студентами-сценаристами, пришлось в приказном порядке — нельзя и все! — обуздывать их действительно малохудожественное сквернословие. Аргументов все равно маловато, но, кажется, мода проходит. Хотя чем больше будет кино «из жизни», тем чаще придется убирать звук или заклеивать писком, а для меня эта тенденция сближения игрового и неигрового остается очевидной и самой привлекательной. Вопрос отнюдь не закрыт, он завис на новом небывалом витке общественного сознания. Не в словах дело, не в лексической опрятности, а в «матерном сознании». И само собой — в подсознании. Когда «слив компромата» вошел в политический и журналистский обиход, когда полчища здоровых мужиков занимаются тем, чтобы заснять должностное лицо в бане или у проституток, а потом растиражировать свои фискальные подвиги на весь народ устами респектабельного Доренко, тут и подумаешь — лучше бы они все сели рядком и непрерывно грязно ругались! Вышло бы чище. Но это — к слову.

Я не разделяю ужас и отчаяние Ростоцкого, и более того, вся вместе взятая программа не покоробила нравственное чувство, зато вторая часть его высказывания — «о чем снимать?» и «виноваты педагоги» — вполне совпадает с моими размышлениями после просмотров. К тому же я прочла двадцать два готовых сценария, претендующих на короткометражный дебют, и ежедневно читаю неготовые — заявки, варианты, попытки. И ежедневно, изнутри процесса, задаюсь вопросом Ростоцкого «о чем?». Для чего эти ребята рискнули, преодолев огромный конкурс или оплачивая свое обучение большими деньгами, ринуться в эту сложную, мучительную профессию? Ведь они, в отличие от нашего, скажем, поколения, заранее осведомлены о том, что их ждет. Одного только «кино про кино» достаточно, чтобы не питать иллюзий относительно такой престижной и таинственной когда-то, а теперь вполне будничной работы. «Властителями дум» они не станут и не хотят становиться, избытком общественного темперамента не страдают, и, к счастью, прошла мода на мудреное, глубокомыслен ное самовыражение. Но и обратного — желания угодить массовому зрителю крепким жанровым кино — тоже не наблюдается. Были в конкурсе две такие картины из Белоруссии и одна с Высших курсов — острокомедийная короткометражка «За околицей» Руслана Халилова, но это, в общем, капля в море, и слишком заметны ученические огрехи, жанр требует большого мастерства, невыгоден для фестивального показа.

Зрители на «Святой Анне» — в основном «заинтересованные лица», причастные к тому или иному фильму, то есть болельщики. Когда они выходят покурить и выпить, тут можно услышать такое высокомерное, презрительное, снисходительное «огульное охаивание», на какое не способны и не имеют права ни педагоги, ни члены жюри. Невольно хочется защитить от предвзятости, от хамства и апломба разнузданной нашей газетной журналистики каждого отважившегося принести свою работу на конкурс, каждого по отдельности и все вместе наше бедное кино на стадии реанимации. Всегда оно было и остается «боксерской грушей», так удобно, так безопасно точить об него красное словцо. Хочется огрызнуться в стиле «а ты кто такой?».

А с другой стороны, зачем выносить на публику свои первые ученические упражнения? Таких было много, и фамилии педагогов в титрах, так принято — «мастерская такого-то», и моя несколько раз мелькнула нежданно-негаданно. Никто нас не спрашивает, подавать ли работу на конкурс, хотят и несут. Пришли другие времена, и слишком часто приходится себе говорить «take it easy». Профессиональное мастерство сценаристов и режиссеров всегда включало основной вопрос: про что писать, про что снимать, с чем выходить на диплом, на дебют, ради чего расходовать силы и средства, что новенького ты предъявишь миру или хоть узкому кругу посвященных?

На то и «Святая Анна», продленный мастер-класс (все учатся друг у друга), чтобы педагогические размышления изнутри, маленькие школьные радости пересмотреть с другой дистанции, прокрутить про себя дебюты прошлых поколений и уловить приметы этого, некие общие черты. И вот что меня удивило при просмотре большого количества самых разных работ: отсутствие самоконтроля и вообще чувства целого, стилистическая эклектика, а если не выражаться научно — мешанина из разных материалов. Алхимия — не подберу другого слова. В каждой, почти в каждой картине есть один, два, три хороших эпизода, смотришь — надо же, как научились снимать кино, все-то они умеют, а потом автор почему-то сам свою картину портит. Например, «Лабиринт» (режиссер О.Дарфи), «Дни рождения Василисы» (режиссер В.Держицкая) да и многие другие.

Жюри единодушно высоко оценило картину Юлии Дамскер «Помеха» по рассказам Хармса, она оказалась единственной стильной, цельной, продуманной от начала до конца, с чувством времени и первоисточника. Почему Юлия Дамскер — способная сценаристка — пробивается на свой страх и риск в режиссуру, очень понятно и правильно, и хочется пожелать ей удачи. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. На кого из этих режиссеров, не умеющих удержать в сознании короткометражку, можно положиться, кому доверить полнометражный фильм? Это еще один критерий — продюсерский. Появился в нашем обиходе термин «клиповое мышление». Ну да, «чистое кино», без литературы — «прямо в кровь». Среди сценаристов тоже наблюдается — росли на картинках, на играх, на мелькании кадров, мыслят кинематографично, но «короткое дыхание», как осилят большой сценарий, когда придет ему время, придет ли тема? Если придет.

Иногда думаешь: да откуда она придет? В кино — «в этом сложном море…» — нынешнее поколение теснится на малом островке, все уже сделано до них, сверху давят великие предшественники, все отцитировано, отпародировано, зритель пресыщен, сбоку — телевидение охватило всю публицистику, историю, искусство, сенсации, скандалы, катастрофы, сериалы для бабушек и для подростков, ежевечерне играет мускулами американское кино, интеллигенты стонут в книжных лавках, газеты и журналы размножаются почкованием, «продвинутые» юноши сидят в Интернете, «крутые» оттягиваются в казино. Так зачем, для кого, для чего писать и снимать и так долго этому учиться?

Однако учатся и снимают, и тут я добавлю свой главный вопрос: про кого? В потоке конкурсных фильмов попадались и такие, где с сюжетом как-то сладили, концы с концами свели, сценарий не потеряли по дороге, например фильм «Тет-а-тет» (режиссер В.Мосс). Председатель жюри В.Я.Мотыль обратил на него внимание, и я бы тоже обратила, потому что больше всего хотелось посмотреть «молодых про молодых», их простые новейшие житейские истории. Но до чего же они «никакие» — все персонажи действуют как заведенные, никого не запомнить. Из того же ряда реальных историй про молодых мне более других запомнилась картина «Подлинник Шагала» (режиссер Анна Фенченко). Если режиссер умеет снять подробно, накопить из точных деталей сцену семейного разлада, уже ставишь пятерку, хотя — что нового? Каждый режиссер должен это уметь, а тут и финал какой-то навязанный, сюжет отслоился, потребовал грубой работы. В общем, фильм не заслужил признания у жюри, а мне запомнился потому, что играет Дина Корзун, с «лица необщим выраженьем», и потому еще, что, листая длинный список игрового кино, не могу вспомнить ни одного Человека. Вижу кадры, лихо снятые, режиссерские, операторские «решения», находки, игру в «настоящее кино», все внешние признаки профессионализма, например, в остросюжетном фильме «Не упустите убийцу» (режиссер Анастас Харалампидес), но еще раз убеждаюсь, что поговорка «На людей посмотреть и себя показать» применима к любой киноработе. Именно в таком порядке: главное — на людей посмотреть, а себя показать — это уж как получится.

В недавние, не забытые еще времена кино изнемогало от начальственных криков: «Где герой? Где положительный герой? Дайте нам пример для подражания!» Но как ни странно, отечественное кино в вечной конфронтации с начальством умело вытащить — иногда даже в посредственных фильмах, в наивных сюжетах — людей во всей их сложности, правдивые портреты. Этим и запомнилось.

Конечно, мы получили в наследство иной опыт — поколения героев и мучеников, загадки нашей истории и фантастические судьбы соседей, знакомых, то есть другой пласт драматургии и жизни — «бедной на взгляд, но великой под знаком понесенных утрат». Недаром все заметные картины прошлого года родом оттуда: и «Барак», и «Молох», и «Хрусталев, машину!». На любой вкус — из того же черноземного пласта. А что нынешним молодым досталось от родителей и дедов, во что всматриваться, что осмысливать? Да слава Богу, ничего особенного: суета по добыванию хлеба насущного, мелькание и мельчание лиц — без судьбы, достойных лишь семейных фотографий.

По сценариям уже видно, как кино прокручивает в самом себе свою пресловутую динамику, не одушевляя ни смыслом, ни чувством. Что, жизнь такая или разучились смотреть, видеть и показывать? А в неигровом кино умеют. Когда смотришь вразбивку на конкурсе то игровое, то неигровое, вдруг посещает смешная, чисто преподавательская мысль: вот же они, персонажи, журналисты где-то их отыскали, подсмотрели, вот про них и напишите истории и разыграйте, пока «учитесь на волшебников».

¹Цит. по: Е м е л ь я н о в а И р и н а. Легенды Потаповского переулка. М., 1997, с. 322.