Жан-Люк Годар: «Архив архивов»

Добрый совет — воздержитесь от личных встреч со своими кумирами. Сам я так всегда и поступаю. Однако если есть среди них мастер, которого вы бесконечно уважаете, но чьи работы иной раз озадачивали или даже раздражали вас, тогда, пожалуй, знакомство может оказаться полезным, разговор — плодотворным. Жан-Люк Годар пользуется репутацией художника, которого интервьюировать трудно, практически невозможно, но когда «Юнифранс», французское рекламное киноагентство, предложило мне встречу с великим мэтром, я не смог отказаться. Было поставлено несколько условий: беседа должна была ограничиться обсуждением последней ленты Годара «Элегия любви», первой игровой картины после эпической серии киноэссе «Истории историй кино», и я должен был как можно меньше интересоваться творческими планами, следующим проектом мастера. И наконец, что бы я ни делал, я не имел права упоминать «новую волну».

Название «Элегия любви» дословно переводится с французского как «Восхваление любви», но Годар поясняет, что это неточный перевод, потому что «у названия есть еще и религиозное звучание», так что точнее было бы «Дань любви» или «Памятник любви». «Я, конечно же, веду разговор не о любви между людьми, — говорит он, — но о любви всеобщей». Шестидесятидевятилетний Годар оказался милым человеком со снисходительной улыбкой и, попыхивая сигарой, искренне старался не ограничиваться односложными ответами.

В фильме идет речь об Эдгаре, о котором Годар говорит: «Он хочет рассказать историю. Может быть, он — отражение меня самого. Эдгар не знает, должен ли это быть фильм, опера или еще что-нибудь». В увиденных мною кадрах Эдгар беседует с возможным участником своего проекта, вероятно, уборщицей-алжиркой: «У нас есть замысел, в котором речь идет о трех парах. Это молодая пара, пара средних лет и пожилые супруги. Вся история имеет отношение к одному из четырех самых важных моментов в любви — встреча, физическая страсть, разлука и новая встреча».

Наверное, эти четыре момента и являются структурообразующими для истории Эдгара. Повествование же, которое ведет Годар, — в двух частях. Первая, снятая на 35-мм черно-белую пленку, относится к настоящему. В ней мы встречаемся с Эдгаром, который ищет актрису, видим контрасты между парижским высшим светом и городскими бомжами. События второй, снятой на цветное цифровое видео, происходят двумя годами раньше. Эдгар тогда вел расследование, связанное с судьбой героя Сопротивления. Судя по тем фотографиям из второй части, которые мне удалось посмотреть, по стилю она очень напоминает «Истории историй кино» с плотным наложением изображения и текста. Годар говорит: «Я бы с большим удовольствием использовал 70-мм пленку, чем цифровое видео, но мне пришлось согласиться на видео, потому что так дешевле. На съемочной площадке группа уговаривала меня пробовать разные углы съемки, но в конце концов я все же пришел к весьма классическому стилю».

Как и следовало ожидать от первого игрового фильма после «Историй кино», вторая часть его — это одновременно и размышления об истории. «Но в какой мере предыдущая эпическая работа повлияла на «Элегию любви»?» — спрашиваю я. «Она повлияла на мой подход в том смысле, что я рассматриваю и новый фильм как своего рода исторический. Это фильм о памяти, о том, как человек вспоминает о событиях трехлетней давности, которые в свою очередь заставляют его вспомнить происходившее тридцать лет назад. В некотором смысле это отклик на конец века и на мой собственный финал, конечно же».

В нынешнем Годаре поражает отсутствие фанаберии, самоуверенности. Он язвительно высмеял в нашем разговоре «целлулоидные эксперименты» современных художников и назвал их «морально отвратительными», но одновременно рассказал несколько анекдотов, едко высмеивающих его самого. Он сказал, что ему придется прервать работу на середине монтажа, чтобы сняться в фильме у друга. И добавил: «Я с отчаянием об этом думаю. Правда, прежде мне не раз так же приходилось останавливаться на полпути, потому что что-то получалось не так, как хотелось. Казалось, все, что я делаю, недостаточно интересно — каждая такая передышка шла на пользу. Когда я вновь возвращался к отснятому материалу, я смотрел его, как смотрят архив или даже архив архивов. И этот новый взгляд все менял в моей работе».

Когда я поинтересовался тем, что он почувствовал, снова начав работать с актерами, Годар сам (нарушив одно из условий) заговорил о «новой волне». «Легко снимать молодых, а стариков — их ведь просто показываешь. Я хотел показать людей как простой набор атомов, но зрелые люди в таком виде не существуют. Приходится рассказывать, чем они зарабатывают на жизнь, помещать их в социальный контекст. Так что у Эдгара много времени уходит на то, чтобы изобрести способ снимать взрослых. Если во времена «новой волны» вы подходили на улице к девушке и предлагали главную роль, она говорила: «Я не смогу, у меня нет опыта». Сегодня же она скажет: «Я согласна».

Sight and Sound, 2000, March

Перевод с английского М.Теракопян