Парк Советского Периода

Название сразу заставляет вспомнить знаменитый фильм Спилберга. И поэтому чуть настораживает…

Нам ли, с нашими выплаканными микробюджетами и дремучей кинотехникой, соревноваться с американской зрелищной индустрией? Все равно ведь уж не догнать Америку по спецэффектам, как в свое время не догнали «по молоку и мясу».

Впрочем, начав читать сценарий, понимаешь, что гонки с Голливудом здесь и не предусмотрены. Наши кинотрюки могут быть замешены только на иронии и абсурдизме, которыми испокон веков богаты земля Российская и ее особый путь…

Авторы сценария это поняли и поэтому включили энергию собственной фантазии на полную мощность. И еще добавили некоторый свойственный им пафос и злость.

Видно, их здорово достали умилительно слащавые «Старые песни о главном», «Старые мысли о славном…» и прочие успехи идеологов в постепенной манкуртизации населения.

Чем дальше уходят в прошлое семьдесят лет советской власти, тем трогательней и безобидней она начинает казаться… Вроде удава в клетке, на которого смотришь в перевернутый бинокль. Ибо не бывает неприятностей и страхов, которые не становились бы удовольствиями, переходя в разряд воспоминаний…

В этом сценарии бинокль решительно повернут на увеличение, и фокус настроен! И тогда простоватость мышления прошлого оборачивается архиглупостью, добропорядочность — садизмом, трогательная наивность — тупым идиотизмом…

Все это постепенно постигают герои сценария на многочисленных аттракционах, которыми так богат «Парк Советского Периода». Впрочем, авторы не скрывают, что героями этого представления они намерены считать не только персонажей сценария, но и нас, будущих кинозрителей… Главная задача сценаристов — не развлечь, а предупредить об опасности. Жанр сатирической комедии допускает такую публицистическую направленность…

«Русь! Куда несешься ты?..» — в отчаянии спрашивал Гоголь. Думая об этом извечном вопросе, я почему-то вспомнил о совсем недавней картинке нашей с вами жизни. Когда можно было часами стоять с протянутой рукой на улицах Москвы, ловя такси, а на всех машинах, равнодушно проезжавших мимо, красовалось только одно общее направление, которое сейчас, после прочтения сценария, видится пророчески зловещим:

«В парк!» «В парк!» «В парк!»

Григорий Горин

Нет ничего грустнее пробуждения! Особенно если из нежных объятий Морфея тебя вырывают рано утром и бьют по голове могучими динамиками магнитофона-будильника. То есть не сами, конечно, железные динамики лупят по голове, а звуки, из них вылетающие!

О, бедные уши, еще полные сладостных ночных иллюзий!

Будильник-магнитофон с садистским удовольствием ровно в восемь часов утра включает торжественные и тягучие аккорды современного гимна России. Вот под эту бодрящую музыку приходит в себя Олег Зимин.

Безумный спросонья глаз ищет-находит точку опоры в пространстве. Ею оказывается лицо чрезвычайно юной Блондинки. Хорошая точка опоры, не правда ли?

- Вставайте, сир! Вас ждут великие дела! — напевает приятным женским голосом магнитофон.

- Вставайте, сэр! Вас ждут великие дела! — мурлычет вслед за магнитофоном Блондинка.

Они лежат на широченном диване. Олегу Зимину давно за сорок. Блондинка похожа на гимназистку-восьмиклассницу. Воспоминания об Уголовном кодексе тут весьма кстати.

Диван стоит посреди огромного зала, который — гостиная, спальня, кухня и зимний сад одновременно. Зал отличается роскошным современным дизайном (в просторечии — евроремонт). Натуральное дерево, мрамор лезут из всех углов.

- Ты кто? — озадаченно спрашивает Блондинку Олег.

- Мисс агропромышленный комплекс — 2000!!! — улыбается Блондинка.

- И где я тебя подцепил, если не секрет? — интересуется Олег.

- На презентации Мусульманского культурного центра.

- Понял. Здравствуй, детка Новый год! Тебе сколько лет?

- Восемнадцать! — радостно сообщает Блондинка.

- Спасибо хоть за это! А тебя мама не учила, что нельзя ложиться в постель с незнакомыми мужчинами?

- Какой же вы незнакомый? Я на вас каждый вторник по телевизору смотрю! С третьего класса — ни одной вашей передачи не пропустила! Даже мечтала выйти за вас замуж.

Это сообщение кажется Олегу слишком фамильярным.

- Встать! Смирно! Кру-гом! — кричит он. — Домой шагом марш!

- Вы не могли бы подарить на память сто долларов? — спрашивает Блондинка.

- Никогда в жизни не платил за любовь! Ты полагаешь, уже пора?

- Что вы, за любовь я беру значительно больше! Я имела в виду — сто долларов с вашим автографом.

- Где это ты видела доллары с моим автографом? Я что — Государственное казначейство Соединенных Штатов?

- Вчера вы всем раздавали! Мне не хватило — обещали дома подарить! — деловито сообщает Блондинка.

- Это были не настоящие доллары. Они кончились.

- Да мне все равно. Пусть будут настоящие!!! — спокойно соглашается Блондинка.

Разговор с Блондинкой может показаться достаточно длинным. На самом деле все происходит в считанные секунды. Сразу после звонка будильника Олег вскакивает, делает несколько физкультурных движений, бежит в ванную, чистит зубы, бреется, одевается (отметим комнату-шкаф, в которой висят два десятка костюмов и стоит примерно столько же пар совершенно новой обуви). Затем съедает баночку йогурта (вторую баночку вежливо предлагает Блондинке), в стакан с водой бросает пригоршню таблеток, они с шипением растворяются. Олег выпивает лекарство, потом что-то закапывает в один глаз, второй, смотрит на себя в зеркало. Отражение в зеркале явно жаждет сострадания — Олег сочувственно вздыхает.

И вот уже стоит в дверях, готовый к выходу.

Тут он вынимает из кармана стодолларовую купюру, расписывается на ней, вручает Блондинке.

На полу, рядом с обувью, валяется пульт дистанционного управления автоответчиком. Про автоответчик, болтая с Блондинкой, Олег Зимин совершенно забыл. Торопливо, через перемотку, слушает сообщения. Одновременно нежной рукой аккуратно выставляет Блондинку за дверь.

- А дружить? — на прощание интересуется Блондинка.

- Если хочешь со мной дружить — забудь этот адрес! — мрачно шутит Олег.

Автоответчик тем временем пытается овладеть вниманием Олега. Секунд пять-шесть Олег ему уделяет.

- Пап, ты очень нужен, загляни хоть на десять минут (стоп, перемотка)… Олег Николаевич, катастрофа, банк (стоп, перемотка)… Сынок, это я, мама. Ты не забыл (стоп, перемотка)… Олег Николаевич, вас беспокоит Нина, позвоните на работу (стоп, перемотка)… Позвоните на работу (стоп, перемотка)… На работу…

За окнами красного джипа — поток автомобилей. Олег виртуозно ведет машину в час пик по Садовому кольцу. Вынимает из кармана мобильный телефон — начинается работа. Телефонные номера зашиты в гигантскую память миниатюрного телефона, достаточно нажатия кнопки.

- Алло, академика Зимина, пожалуйста! Это Олег, его сын. Па? Я к тебе заеду, какой сегодня пароль? А то в прошлый раз наручники на меня надели. Спасибо. Привет!

- Лелик, похороны Стасика в одиннадцать, в Колонном зале. Займи очередь, если раньше придешь!.. Отчего умер? В нашей стране у банкиров две неизлечимые болезни: рак и динамит. Стасик выбрал легкую смерть.

- Алло, Нина?.. Мне плевать! Иди к секретарше, пей чай, танцуй животом, рассказывай анекдоты, соблазни ее, черт возьми! Я должен сегодня увидеть хозяина!

- Да! Как опечатал? Скажи этому гомику, я сейчас приеду и опечатаю ему задницу! Нет, не надо с ним разговаривать в цивилизованной форме, так и передай: опечатаю задницу!!!

Работа как работа…

И вот уже красный джип въезжает на стоянку автомобилей Останкинского телецентра. Резкое — как удар — торможение. Последний взгляд на себя в зеркало заднего вида. Приклеивается к фейсу обворожительная улыбка.

- Шоу маст гоу он!!! Мать вашу!

Огромный вестибюль. Вооруженная милиция проверяет пропуска. Олега пропускают без документов — пропуском служит лицо.

По дороге к лифтам Олег здоровается практически со всеми. На телецентре нет людей, с которыми он незнаком. Случайная встреча мгновенно превращается в ток-шоу, когда рядом вспыхивает телезвезда Якубовича.

Я рулетку покрутила.
Якубовичу дала.
В поле чуда не случилось,
Я от Леньки родила!

- Леня! Это про тебя — только что прислали из Тамбова!

- Жалко люди кругом, а то б я тебе рассказал, что про тебя поют рязанские товарищи! — хмыкает в усы Якубович.

У лифтов, как всегда, толпа народа. Тут все равны — знаменитые и не очень. Рядом с Олегом неизвестно откуда возникает Мужчина с портфелем. Похоже, за каким-то углом он Олега давно поджидал. Потому что сразу берет Олега под локоток и шепчет на ухо жарким шепотом:

- Олег Николаевич! Вы обещали посетить презентацию. Разумеется, мы будем очень благодарны… Назначьте день, мы подстроимся…

- Сколько? — коротко интересуется Олег.

- Извините, трудные времена, пятьсот.

- Записывайте: 16 мая 2010 года.

- Вы шутите? — обиженно краснеет Мужчина с портфелем.

- Нет, это вы шутите! У меня тоже трудные времена!

А в коридоре суета. Двери офиса раскрыты настежь. Из офиса рабочие в синих халатах выносят мебель. Шторы уже сняли, обнажились огромные окна — масса света, между прочим, даже непривычно. Четыре телефона беспрерывно звонят, факс и компьютер во что-то играют друг с другом на полу совершенно пустой комнаты.

Руководит процессом выноса мебели активный Толстячок. Вокруг него суетятся две женщины среднего возраста: одна Умная, другая Обаятельная.

- Вы не имеете права без Олега Николаевича! — испуганно говорит Умная.

- Он девять месяцев не платит аренду за павильон! Все, я арестовываю имущество! — грозно надувает щеки Толстячок.

- Имейте в виду, нашу программу обожает жена премьер-министра! — пытается спасти мебель Обаятельная.

- А супруга президента ненавидит! Не надо мне вешать лапшу на уши! — мрачно парирует Толстячок.

Покинув лифт, кутерьму у дверей офиса Олег замечает опытным взглядом еще издалека. Небрежно останавливает Рабочего с кожаным креслом в руках.

- В чем дело? Поставь на место табуретку!

- У меня начальник Антон Серсеич… — растерянно отвечает Рабочий. И Толстячок, он же Антон Серсеич, как по мановению волшебной палочки возникает за плечом рабочего.

- Не верю глазам своим, Антуан! — пытается обнять его Олег.

- Я Антон! — раздраженно хрипит Толстячок.

- Взгляните на этот прекрасный мир, Антуан! — как ни в чем не бывало продолжает Олег. — В нем живут разные люди и прекрасно уживаются друг с другом. Почему, Антуан?

- Я Антон!

- Вы когда-нибудь слышали такое слово: «терпимость», Антуан?

- Вот про дома терпимости не надо! У вас только за аренду долгов двести восемьдесят тысяч в твердой валюте!

- Терпимость… терпимость, Антуан! Вы, бывший скромный работник административно-хозяйственного отдела с двумя неполными классами высшей партийной школы, качаете из государственной собственности такие деньги, которые не снились никакому нефтяному шейху. Из кого вы их качаете? Из меня! Я ваша курочка, у которой два золотых яйца: одно официальное, другое — черным налом! Вы кушаете оба! Я все терплю во имя искусства. Но зачем же меня резать, Антуан? Что будете делать с этим паршивым курятником, когда в нем не останется ни одной живой курицы?!

Остатки преклонения перед художником еще живут в душе Толстячка. Монолог Олега он оценивает по достоинству, миролюбиво вздыхает:

- Олег Николаевич, я бабки беру не себе, бабки берет «крыша». Вы прекрасно знаете, кому позвонить. Не теряйте время. Хотите попасть на счетчик?

- Мне должны за двадцать четыре программы, Антуан! — не без драматизма восклицает Олег.

- Скажите им об этом сами! И я не Антуан, а Антон! Антон, Антон!

- Верни табуретки, и я позвоню. По рукам, Антоша?

- Зачем звонить. Сегодня все будут на похоронах Станислава Николаевича! Вас пригласили?

- А как же! Я вхожу в основной состав первой похоронной команды страны! — гордо заявляет Олег.

У гроба, заваленного цветами и венками, меняется почетный караул. Члены правительства уходят, их места занимают бандиты — бритые затылки, золотые цепи.

Ритуальный зал — один из самых дорогих в Москве. От входных дверей к гробу тянется очередь. Огромные букеты цветов скрывают лица.

Распорядитель в черном костюме идет вдоль очереди и монотонно объявляет вполголоса:

- Дамы и господа, отключите ваши пейджеры и телефоны. Пожалуйста. Отключите пейджеры и телефоны…

Олег Зимин топчется в очереди рядом с Другом.

- Посмотри на гроб, — шепчет Друг. — Тайский самшит. Раньше в таких хоронили только китайских императоров и членов Политбюро!

- А по-моему, в березовом лучше, — сдержанно высказывает свою точку зрения Олег. — Прохладнее. Кстати, куда ему подложили гранату?

- В рулон туалетной бумаги. Дернул — и взлетел. А был гениальнее Генри Форда. За два года сделал миллиард!

- Генри Форд сделал автомобиль «Форд». А этот — украл кредит у внуков Генри Форда.

- Ты чего, приболел? — вежливо возмущается Друг. — О покойниках либо хорошо, либо ничего. Хотя бы на похоронах!

- Сука он, а не покойник, — сквозь зубы цедит Олег. — Кинул пол-Москвы. И мне сто штук остался должен за рекламу. Я в полном дерьме, а у него самшитовый гроб. Ты Тимура не видел?

Друг печально качает головой.

- Старик, тебе пора отдыхать и успокаивать нервы. Ты стал совершенно невозможным. Хочешь, я тебе сосватаю недельку в роскошном месте, говорят, Мальдивы и Ка-нары рядом не стояли… Ладно-ладно, я вижу, ты еще не созрел. Ну, думай… А твой Тимурка пасется в VIP-зоне, где же ему еще быть?

Тимур — молодой и очень красивый джигит небольшого роста. В стародавние времена таких красавцев москвичи видели только в конном цирке. Со всех сторон джигита прикрывают богатыри атлетического вида с букетами цветов. Богатыри молча оттирают Олега, ему приходится шепотом окликнуть Тимура.

- Тимур… надо поговорить.

- Здравствуй, брат, — грустно говорит Тимур. — Спасибо, что пришел…

- Тимур, я насчет денег. Канал со мной не рассчитался. Надо немного подождать…

- Деньги — дерьмо, — вздыхает Тимур. — Но важен порядок. Понимаешь? Один не заплатил, второй не заплатил — и вот уже нет никакого порядка. А порядок — закон жизни. Знаешь японский ресторан на Каляевской? Приходи вечером. Приехали друзья, окажешь им уважение. Извини, брат, наша очередь поздравлять покойника…

Поток пассажиров движется к эскалатору метро. Олег идет в общем потоке вдоль мраморной стены, но на эскалатор не становится. Находит в стене невзрачную металлическую дверь. Открывает ее.

В комнате, выкрашенной масляной краской, Олега встречает Короткий амбал в камуфляжной форме, с дубинкой, но без оружия. Выжидающе смотрит на Олега.

- Пароль «Сирень». Я сын Главного специалиста Зимина.

- Проходите, — равнодушно роняет Короткий амбал.

Вторая комната такая же безликая, как первая. И амбал точно такой же. Только Длинный и с автоматом.

- Пароль «Сирень». Я сын академика Зимина, — опять повторяет Олег.

Длинный амбал открывает могучую сейфовую дверь, за ней — площадка обыкновенного лифта.

Скрипя и дрожа, лифт довольно долго ползет вниз. Вдруг резко останавливается. Гаснет свет. Олег в темноте лихорадочно ищет кнопку громкой связи, находит, нажимает.

- Алло! «Сирень»! Что случилось?

- Ты хто? — отзывается голос Диспетчера.

- Олег Зимин, сын Главного специалиста!

- Новенький, что ли? Шарахни ногой по пульту!

- А не загорится?

- Как повезет! — задумчиво мычит голос Диспетчера. — Но без этого дальше не поедешь!

Олег бьет кулаком по пульту. Искры, дым. Но зажигается свет, лифт снова начинает скрипеть и передвигаться.

Из лифта Олег выходит на перрон. Это станция метро, но непривычная — отделка интерьеров отсутствует, голые бетонные стены и полы. Поезд, состоящий из одного вагона, стоит на рельсах. У входа в совершенно пустой вагон — Автоматчик. Он пропускает Олега в вагон. Поезд трогается.

Вагон летит по темному тоннелю.

За стеклянной стеной — огромный зал, уставленный штабелями металлических бочек. Под потолком густо переплетены ржавые трубы. Свет искусственный, зеленоватый.

На бочках пометки: «Проверено 10.02.1947», «Проверено 12.03.1955» и т.д. Последняя пометка: «Проверено 12.04.1990».

Перед стеклянной стеной — диспетчерский пульт, за пультом сидит пожилая Дама в очках. В уголке, прямо на полу, расстелены матрасы. На матрасах в патрицианских позах возлегают четверо: пара седых стариков и пара длинноволосых великовозрастных интеллигентов играют в карты. Картежники одеты в светло-зеленые халаты. Над головами картежников к стене скотчем приклеен лист бумаги. На бумаге фломастером выведено: «Забастовка. Strikе».

- Привет, забастовщики! — смеется Олег. — Я вам еды принес. За что боремся, отец? Неужели, как все, — за зарплату?

- Когда шахтеры, учителя и врачи месяцами не получают зарплату, то нам бастовать из-за денег стыдно, — отвечает Отец. — А вот когда ржавые трубы в секретном институте не меняют двадцать лет…

- Два академика и два профессора спят на голых матрасах из-за ржавых труб? — насмешничает Олег.

- Сынок, ты же сам, пока играл в КВН, пять лет в почтовом ящике химичил со взрывчаткой. Мне ли тебе объяснять: если тут появится вот таку-усенькая дырочка — будет десять Чернобылей! Это же бацилла сибирской язвы! Биологический щит Родины! Мы его сорок лет производили и в бочки закатывали. А теперь ни уничтожить не можем, ни режим хранения обеспечить! Денег, видите ли, у государства нет!

- Давайте ваш бункер к чертям собачьим забетонируем! — решительно предлагает Олег. Перспектива мировой язвы его почему-то не пугает.

- Забетонировать можно. Только в стране хорошего бетона тоже нет. А если вдруг в бетоне появится ма-аленькая дырочка… — ворчит вечно всем недовольный Иннокентий Маркович, — через неделю не будет Европы. Через две недели — Африки и Азии. Через три — Америки, Австралии и Антарктиды… Полный и окончательный пиздец!

- Иннокентий Маркович, — говорит Отец, — я протестую против нецензурных выражений. В вашей лаборатории всегда процветал мат…

- Поэтому наша лаборатория получила Ленинскую премию, — едко отвечает Иннокентий Маркович. — А ваша — хер!

Огромный кабинет Генерального директора канала расположен на десятом этаже. Чудный вид из окна. Гендиректор — моложавый человек с голливудской улыбкой и оловянными глазами. Свежим загаром выгодно отличается от бледного Олега.

- Нет, ты скажи, что мне делать? — нервничает Олег. — Канал должен нам триста тысяч баксов! Люди со мной работают на честном слове, зарплата не плачена полгода!

У каждого семья. Смотрят на меня собачьими глазами. Мне их жалко!

- Мне их тоже жалко, — кивает Гендиректор. — И тебя жалко. Но денег нет и до следующих выборов не предвидится.

- Закрыть программу? — жестко задает вопрос в лоб Олег.

- Придется, — пожимает плечами Гендиректор.

- У нас двадцать миллионов зрителей!

- Они переживут. Кстати… Мне тут рассказали… Воропаев берет двадцать тысяч баксов за участие в программе. Как ты думаешь, это правда?

- Ты на что намекаешь? Я эфиром не торгую! — раздувает ноздри Олег.

- Может быть, поэтому у тебя люди без зарплаты? — сочувственно спрашивает Гендиректор.

Детективными романами завален лоток. «Слепой в зоне», «Мафия бессмертна», «Ошибка президента» и прочее. На обложках — красотки, пистолеты, бандиты. Рядом - »Евгений Онегин» в такой же кичевой обложке: Онегин целится в окровавленное лицо Ленского, полуголая Татьяна пишет письмо.

У книжного лотка Олег, не глядя, набирает с десяток книжонок в пошлых обложках. Бросает их в полиэтиленовый пакет. Туда же попадает и «Евгений Онегин».

С авоськой, полной детективов, Олег оказывается на облезлой, грязной лестнице. Больные в застиранных халатах курят у окна. Олег делает буквально несколько шагов и оказывается у дверей с надписью «Отделение VIP.». Дверь открывает охранник.

За дверью — другой мир. Светлый праздничный коридор вполне европейского вида. Крахмальные медсестры. Больные в элегантных пижамах.

Олег, непрерывно раскланиваясь, движется по коридору. Кроме авоськи, в левой руке еще несколько полиэтиленовых пакетов и букет. Правую руку Олег то и дело сует в нагрудный карман рубашки. Там лежит пачка купюр. Каждой медсестре или санитарке, возникающей по дороге, Олег быстро вкладывает в карман халата одну банкноту, повторяя, как заклинание, ключевую фразу:

- За месяц август!.. За август, Катюша!.. За август… За август… За август, Любаша…

Медсестры приветливы, симпатичны и никогда не говорят «спасибо».

От Заведующего отделением мелкой купюрой не отделаешься. Заведующему отделением вручается полноценный конверт.

- Доктор, это за август! Как наша больная?

- Трудотерапия приносит вашей маме заметное облегчение. Это вы хорошо придумали. Она снова почувствовала себя нужной обществу.

Палата, в которой лежит мать, очень аккуратная, светлая, чистая. Хорошая мебель, холодильник, телевизор, телефон. У окна стоит письменный стол, заваленный детективами.

Мама, милая, интеллигентная женщина, сидит на кровати, читает книгу. То и дело вносит в текст поправки шариковой ручкой. Быстрые, выверенные движения — чувствуется многолетняя практика. На текстах живого места нет — всюду правка. Увлечена работой настолько, что Олега не замечает.

- Мама…

- Ах, это ты… Извини, столько работы, столько работы… Эти господа пишут быстрее, чем я успеваю править!

- Тебя никто не торопит…

- Ты себе не представляешь. Это не литература, это расстрельная статья при товарище Сталине. За насилие над русским языком, и в особо циничной форме.

- Расстрел? Фу, мама! Это говорит шестидесятница?

- Знаешь, сынок, за то, что вы делаете с русским языком, расстрел — это акт милосердия. При всем плохом, что было при советской власти, «корова» всегда писалась через два «о».

Олег выкладывает на стол новую порцию детективов. Верхним случайно оказывается Пушкин.

- У академика Зимина сегодня день рождения. Ты не забыл поздравить?

- Черт меня побери! — вздрагивает Олег. — Забыл…

- Я тебе все записала на автоответчик!

- Да, да…

Мама берет новую книгу для редактирования — и в ее руках оказывается Пушкин с детективной обложкой. Мама вертит книгу в руках, заглядывает внутрь, озадаченно изучает обложку, снова смотрит на текст. После чего с грустной улыбкой говорит:

- Если так дальше пойдет, Онегин будет стрелять в Ленского из автомата Калашникова.

А по сцене уже движутся девочки четырнадцати-шестнадцати лет. Транспарант над сценой объясняет суть происходящего: «Красавицы третьего тысячелетия». Очередной конкурс для толстых и тонких. Тонкие на сцене, толстые в зале.

В партере за длинным столом расположилось жюри — шесть мужчин и две женщины. Мужчины облизываются, женщины снисходительно щурятся. Девочки дефилируют в купальниках. Сплошные нимфетки. Губы накрашены. Каблуки-шпильки. Олег взирает на происходящее с подчеркнуто скучным видом.

- Ё-мое! Лолита! Посмотри, как косит глазом, — восхищается член жюри, который слева от Олега.

- А попкой что выделывает! — поддакивает член жюри, который справа от Олега.

- Я бы на месте их родителей… — морщится член жюри, который любит сидеть с краю.

- Для некоторых — это единственный шанс выбиться в люди, — невозмутимо замечает член жюри, который справа от Олега.

- Не в люди, а в бляди! — уточняет член жюри, который слева от Олега.

Ведущий на сцене объявляет знакомую фамилию:

- Номер восемнадцать! Дарья Зимина!

Член жюри, который справа от Олега, толкает его локтем в бок.

- Однофамилица твоя!

- Вижу… — после этой, в общем-то, безобидной реплики Олег вдруг вскакивает со стула, запрыгивает на сцену, хватает Дарью Зимину на руки и бежит с ней прочь.

В зале вопли, крики, мечется охрана. Осветители запутались в прожекторах…

Член жюри, который любит сидеть с краю, не упускает случая ехидно отметить:

- Я предупреждал! В жюри надо брать только пенсионеров!

На улице Олег укладывает Дарью Зимину в красный джип, бросает следом одежду. Даша не сопротивляется, даже, напротив, охотно выполняет его приказания.

- Кто тебе позволил пойти в этот гадюшник? — кричит Олег, оказавшись за рулем.

- А сам? — спрашивает Даша.

- Это работа! Мне за нее деньги платят!

- Я хотела с тобой посоветоваться. Звонила сто раз… Но ты не отец, ты — автоответчик!!!

- Почему не поговорила с мамой?

- Твоя бывшая жена рехнулась, Зимин. В доме гадалки, астрологи, свечи, благовоняние, колокола и бритые буддийские головы! Я не хочу домой! Забери меня к себе! — последние слова Даша почти кричит.

- Давай обсудим это завтра. Прошу тебя…

- Почему завтра?! Почему не сейчас?!

И тут в кармане Олега звонит мобильный телефон. Олег рефлекторно хватает трубку.

- Алло! Кто это? Тимур? Конечно, не забыл. Уже еду! Через двадцать минут буду!

Мгновенные слезы мешают Даше продолжать разговор.

- Я все поняла, — кричит она. — Прощайте, господин Автоответчик!

Даша открывает дверь, выпрыгивает на дорогу — в поток автомобилей. Олег — следом, но уже пора двигаться, зажегся зеленый светофор, сзади сигналят. Олег, не обращая внимания на автомобильные гудки, бежит за дочерью. Догоняет ее на другой стороне улицы, обнимает… И две маленькие фигурки замирают на пустом тротуаре под рев автомобильных сирен…

Восемь земляков Тимура уютно расположились за длинным столом. На столе — остатки пиршества. Усталый оркестр доигрывает что-то восточное. Узкоглазая стриптизерша возится в одиночестве у никелированного столба.

- Олег, я уже говорил — тебе просто необходимо отдохнуть! — шепчет Друг. — Поверь мне, это действительно фантастический проект! Они дерут сумасшедшие бабки, но тебе, как классику, предлагают халявную неделю. Условие одно — засветить их в твоей программе.

- Засветить не проблема. Отдыхать не получается. Видит Бог, последний раз нормально отдыхал в семьдесят девятом. Ты помнишь лагерь «Спутник» ЦК ВЛКСМ? Раскаленный Гурзуф, холодное море, вино тридцать копеек и бабы бесплатно!

- Что-то наш дорогой тамада давно не радовал нас своими тостами! — негромко говорит Тимур. Он сидит на противоположном конце стола, говорит тихо, но Олег его хорошо слышит, потому что когда Тимур начинает говорить, стол почтительно замолкает.

Олег торопливо встает.

- Попрошу налить! Дорогие гости, дорогие тосты продолжаются! Позвольте мне рассказать одну историю. Жил-был человек, который когда-то, давным-давно, продал свое лицо. И был счастлив, что его купили. Потом его попросили продать сердце. «Почему нет, — подумал он. — Ведь хорошо платят!» А когда он все продал, у него вдруг вырос хвост. Ему очень понравилось висеть на хвосте, дрыгать пятками и ждать аплодисментов! Да-да, именно этих! — улыбается Олег, ибо в ответ на его слова за столом звучат аплодисменты. — Так давайте поднимем чашечку доброго сакэ за настоящих мужчин, у которых должны расти не хвосты, а усы!

Конец тоста получился веселый, аплодисменты стола переходят в овацию, восхищенный Тимур покидает свое место, обнимает Олега.

- Какой молодец! Дай я тебя поцелую!

Они чокаются, пьют. Тимур целует Олега, возвращается во главу стола. Олег садится. Начинает играть музыка, и снова под шумок можно продолжить разговор с Другом.

- Почему я должен пить горячий сакэ, когда люблю холодную водку? Зачем мне сырая рыба и деревянные палочки, если я люблю пельмени и борщ и обожаю их жрать алюминиевой ложкой? — облегчив душу, Олег в сердцах ломает палочки, бросает обломки на стол. Друг торопливо накрывает обломки салфеткой, чтоб не заметил Тимур. Откликается шепотом:

- Мне тоже не очень нравится стол. А что делать?

- Стол мне нравится, — звереет Олег. — Я себе не нравлюсь за этим столом! — встает и резко уходит. Джигиты провожают его удивленными взглядами.

На улице Олег обнаруживает, что потерял ключи от машины. В ярости бьет по капоту джипа. Срабатывает сигнализация. На нее реагируют сигнализации других машин автостоянки. Машины плачут и смеются на разные голоса, мигают фарами в ночи. Подъезжает уазик, из него выпрыгивают два омоновца с автоматами наперевес.

- Стоять! Руки на капот! Шире ноги, козел!

Олег стоит, расставив ноги, уткнувшись лицом в автомобильную крышу. Омоновец стволом автомата «подбадривает» его между ног, чтобы Олег пошире раздвинул пятки. Напарник в это время достает из кармана Олега удостоверение. Читает.

- Так то ж Зимин! А я гляжу, уж больно рожа… простите, лицо знакомое!

Омоновец тут же подсовывает Олегу автомат.

- Автограф дадите? Вот прямо на прикладе и распишитесь!

Олег расписывается. Омоновцы забираются в свой уазик. Срываются с места. Возвращаются задним ходом. Кричат из кабины:

- Вас подвезти?

- Спасибо. Уже приехал, — мрачно шутит Олег и устало садится на подножку своего джипа.

Вокруг ревут, хохочут, плачут истерическими голосами десятка два машин, моргают фары. С высоты птичьего полета это похоже на рок-концерт. И вдруг ночь кончается, наступает день.

Интерьер микроавтобуса отделан красным бархатом и натуральным деревом. Столики, как в самолете, кресла-диванчики, персональные вентиляторы и лампочки-подсветки. Ковровая дорожка в проходе.

В салоне слышен негромкий, убаюкивающий мужской радиоголос, сопровождаемый чуть слышной музыкой:

- Представьте себе, что вы погружаетесь в подводной лодке. Глубоко-глубоко. Наверху бушуют штормы и революции, тонут корабли и политики, распадаются государства и финансовые империи, а у вас внизу спокойствие и тишина. Вы так измучились. Вы заслужили отдых и покой напряженной работой на благо нового общества. Метод психологического погружения позволит, не напрягая психики, отправиться в Терра мемори, землю ваших воспоминаний.

Под этот сладкий голос незаметно для себя Олег начинает дремать, а потом и вовсе засыпает.

- Это не какое-то определенное время, — продолжает сладкий голос. — Это время, в котором все мы хотели бы жить, если бы смогли. Добро пожаловать в страну воспоминаний, в Парк мечты…

Пасмурно. Дождь. По дороге неторопливо ползет микроавтобус «Юность», изготовленный на базе правительственной «Чайки». Черная лаковая краска, много хрома и никеля — автобус чем-то напоминает американские лимузины 50-х годов. На лобовом стекле — картонная табличка «Парк мечты».

Будит Олега автомобильный сигнал. Олег просыпается, выглядывает в окно. Видит глухие металлические ворота и избушку КПП. Очень похоже на вход в номерной институт. Кирпичный забор в два человеческих роста. Вывеска (на черном стекле золотыми буквами): «Парк мечты. Посторонним вход запрещен». Рядом — тот же текст на английском языке.

Идет дождь. Мокрые металлические ворота раздвигаются. Автобус въезжает на территорию парка… и оказывается в мире идеальной чистоты и сухости.

Да, товарищи, несмотря на дождь за воротами, здесь чисто и сухо! Можно даже самолично заглянуть по одну сторону ворот и убедиться, что за воротами слякоть и дождь, а вот тут, по другую сторону ворот, светит солнце, чисто и птички поют! Дорожки здесь выметены, бордюрчики окрашены, трава подстрижена, деревья цветут и плодоносят. Два бронзовых пионера дуют в бронзовые горны. Серебристая девушка ласкает весло. А в глубине парка сияет древнегреческой колоннадой дом-дворец, похожий на свежее бисквитное пирожное. Летают огромные разноцветные бабочки и садятся на лепестки великолепных цветов, которыми усажены восхитительные газоны.

Короче говоря, именно так выглядели в недалекие времена санатории для руковод-ства ЦК КПСС.

Микроавтобус уплывает на боковую дорожку — к гаражу. А Олега приветствует Петрович — он вышел из КПП, шутливо вытянулся во фрунт, приложил ладонь к козырьку! Пенсионер. Типичная вохра.

Солидные ворота, мощный КПП — и вдруг Петрович. Несерьезно. Но у Петровича такое обаятельное, доброе лицо — большевик-рабочий из старых фильмов о главном, — что ненужные мысли мгновенно улетучиваются.

- Вот и доехал, сынок! — разводит руками Петрович. — Что, понравился наш автобус? Таких всего сто штук выпустили к ХХII съезду КПСС. Наш — номер первый. Теперь шагай прямо по аллейке — попадешь в приемный покой! А сумочку носить не трудись, брось на тележечку, мы доставим!

Такой сервис внушает надежды. И они оправдываются!

Просторный холл сверкает паркетом, герань на подоконнике светится, ковровые дорожки гасят шаги. Красный вымпел «Ударник труда» звенит от гордости на розовой стене, могучий фикус ветвится в квадратной бочке. Радиокомбайн «Ригонда» музицирует, мигая зеленым глазом. Золоченая рама с картиной в полстены — космонавты смотрят в небо. И что за прелесть администратор Клавдия Федоровна! Женщина пожилая, а задору — на десять молодых. В каждого нового отдыхающего влюбляется с момента прибытия. И обожает его до момента убытия!

- Вот тебе карта отдыхающего, голубок. Держи и подпиши, орлик-соколик. Это твой основной документ здесь, ласточка ненаглядная.

- За что расписываемся, Клавдия Федоровна?

- Что с правилами нашего распорядка ознакомлен, ангелочек мой, что все будешь соблюдать, королевич чернобровый.

- А родственники за границей тут зачем?

- Так для порядку, касатик! Не хочешь — не указывай… Лучше, правда, указать — они все равно дознаются! И про нацию, дружочек-колобочек, не забудь — нацией они сильно интересуются.

- Кто «они»?

- Да на кухне! Все выспросят, лишь бы тебе угодить! Кусочка в простоте на тарелку не положат. А рецепты у них — пальчики оближешь! Меню каждый день новое. Вот сегодня, например, — она берет в руки листочек и читает: — «Меню столовой Совета Министров СССР за третье января 1948 года».

Из глубины коридора выплывает Елизавета, дама средних лет, очень красивая, приятная на вид и, кажется, на ощупь.

- Сестра-хозяйка вашего корпуса! Лизавета, к тебе постоялец. И куда ты такого хорошенького определишь?

- В тридцать вторую, конечно, там самый лучший вид из окна, — шустрит Елизавета. — Личные вещи, Олег Николаич, вам лучше сдать в камеру хранения. Иностранная валюта, золото?

- Понимаю-понимаю! От трех до восьми за незаконное хранение! В особо крупных размерах — расстрел?

Елизавета подхватывает сумку Олега, несет ее в служебную комнату. А Клавдия Федоровна тем временем интересуется связью.

- И мобильный телефончик сдайте, у нас эти игрушки не работают…

- Почему? — любопытствует Олег.

- Глушилка у забора стоит. Радио нехорошее глушит, заодно и телефоны.

- А хорошее радио-то работает?

- Что ж, мы совсем от жизни отстали? По воскресеньям работает, милочек, с двенадцати до восемнадцати. Дикторы у нас свои, новости тоже! Новости-то у нас только полезные для здоровья, куманек! И рассказывают их нам раз в месяц, чтобы людей лишний раз не травмировать.

Отведенные Олегу апартаменты впечатляют! Комната шагов на сорок в поперечнике, потолки под шесть метров, два огромных окна. Мебель в чехлах. Кровати идеально застелены. Кроватей — две. И шкафов тоже парочка.

- Номер с соседом?

- Это, если желаете вспомнить молодость! А то можно и по отдельности, — улыбается Елизавета.

- Не храпит? — строго спрашивает Олег.

- Как можно! Вы же такие деньги платили! Жалко, на обед опоздали, но зато не попали под дождь. А то у нас после обеда моросит дождик.

- Дождь после обеда? Каждый день?

- Ну да. Тихий час. А засыпать под шум дождя приятнее!

Олег открывает окно.

- Хорошо-то как!

За окном стелется до самого горизонта классический левитановский пейзаж: поле пшеницы, речушка, березовая роща.

- Переоденетесь — еще лучше будет! — обещает Елизавета. Она открывает шкаф. Шкаф битком набит одеждой в стиле «ретро». — Наше, отечественное, хлопок и лен, натуральное все.

Олег искренне удивлен.

- И трусы сатиновые есть?

- А как же! — радуется вместе с ним Елизавета. — Вы не стесняйтесь, переодевайтесь! Хватит в джинсах мучиться! Давайте-давайте, я не смотрю!

Она кокетливо прикрывает глаза рукой, Олег в охотку сбрасывает с себя современную одежду. Покрасовавшись перед зеркалом в черных сатиновых трусах до колен, надевает кремовый чесучовый костюм и белую рубашку с отложным воротником, парусиновые туфли.

Елизавета открывает глаза, восхищенно делится впечатлениями:

- Вылитый Брежнев в молодости!

Оценка сильно бодрит Олега. Он хмурит брови, надувает щеки и, подражая бровеносцу, строго спрашивает:

- Ну что, Елизавета Петровна, как вам тут работается?

- Спасибо родному Центральному Комитету и лично вам, дорогой Леонид Ильич! — бодро рапортует Елизавета.

- Это вам спасибо, Елизавета Петровна, я и вправду себя почувствовал Генеральным секретарем!

- На здоровье! — щурит ласковые глаза Елизавета. — У нас отдыхающие могут раз в три дня менять биографию. А национальность — так хоть каждый день, только кухню предупреди! Сегодня, к примеру, обслуживаем одного полномочного посла, одного Иосифа Кобзона, одного космонавта. А председателей КГБ — аж четыре штуки!

- Нервная, должно быть, у вас работа, Елизавета Петровна, — сочувствует Олег. Похоже, веселый санаторий пришелся ему по нраву!

- Да что вы, голубчик! Для нас, ветеранов, здесь рай! А вот с молодежью пришлось повозиться, это правда. Целый год учили, боюсь, недоучили! Год разве срок? Нас-то всю жизнь дрессировали! Так вас на завтра Генеральным секретарем записать?

- Я еще подумаю. Можно?

Под окном слышится песня — горн, барабан, детский хор чеканит слова:

Взвейтесь кострами, синие ночи,
Мы пионеры — дети рабочих…

Там, за окном, марширует пионерский отряд. Строй пионеров, впрочем, тут же рассыпается, дети окружают мужчину в пижаме и соломенной шляпе, галдят, тянут к нему руки.

- Наш Космонавт! — любезно поясняет Елизавета. — Обожает раздавать автографы!

Главврач обнимает Олега троекратно, церемонно его целует. После чего долго тря- сет руку.

- Вот так у нас принято здороваться. Кстати! Наша самая передовая в мире медицина всегда считала, что мужские поцелуи снижают холестерин и стимулируют по- тенцию!

Главврач немолод, но великолепно сохранился. Улыбчивый, остроумный, моложавый, он с первого взгляда вызывает доверие. Прихватывает Олега под руку и начинает его прогуливать по белоснежной колоннаде.

- Давно вы здесь главным врачом?

- Я главный врач с рождения. Меня родили, чтоб я сказку сделал былью! Не знаю, как вы, а я в это верил всегда. Вчера и на рубли, правда, ничего не получилось, а вот сегодня и на «зеленые» — легко! Хотя какая разница? Для нас, интернационалистов, цвет денег не имеет никакого значения.

- Это вы правы, для понимающих людей цвет денег не имеет значения — имеет значение их количество.

- И лечить мы вас будем не заморской всякой химией, а тем, чем испокон веку была славна наша земля: здоровой пищей, чистым воздухом, а главное — душевностью! Человек человеку — друг, товарищ и брат! Вы небось забыли, что это значит? А для нас это — Конституция, основной закон…

- Понимаю! Идеальная психотерапия: человек человеку — друг, товарищ и брат на две недели с питанием!

- Именно!

- А не дороговата ли путевочка в прошлое получается?

- Дороговата. Но сейчас реализована только первая очередь проекта — «Парк для олигархов». Как только заработаем деньги, выкупим маленькие городки, всякие там Урюпински и Кинешмы, где все сохранилось, как в заповедной зоне, а народ сидит без работы. Откроем сеть недорогих парков по всей стране — наш Красный пояс! Уверен — от желающих отбоя не будет.

- Гениально! — искренне восхищается Олег. — Взрослые возвращаются в детство, дети учатся любить историю, и все вместе замечательно отдыхают! Изумительная идея, черт побери! Граждане стройными колоннами шагают в наш советский «Диснейленд»!

Главврач застенчиво поправляет:

- Мне больше нравится название «Парк Советского Периода».

И вот Олег вышел на прогулку в парк! Что за редкое удовольствие — давно позабытые красоты. Белоснежный гипс — главный материал для украшения. Огромные вазы. Скульптурные группы: девушка с кроликом, якут с рогатым оленем, колхозница с дарами полей, тракторист с гаечным ключом и обнаженным торсом.

А еще веселенькие лозунги-стенды-растяжки с цитатами из классиков: «Человек — это звучит гордо!», «Пусть всегда будет солнце!», «Сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня!», «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей!» и т.д. Указатели, не слишком понятные: «Турксиб», «Днепрогэс», «Целина», «Магнитка», «Беломорско-Балтийский канал».

Гуляют Отдыхающие, одетые по моде 30-50-х годов, некоторые, как полагается, в полосатых пижамах, тюбетейках и тапочках. Много до боли знакомых лиц.

Иногда попадаются давно забытые Дружинники — скромные ребята с красными повязками на рукавах.

А тележка с газированной водой? Столик на колесах, два стеклянных конуса с сиропом, стаканы! Продавщица в крахмальной наколке! Бегом бежит по аллейке.

- Крем-сода три копеечки, крюшон — четыре! Вам двойной ?

За ней следом катит тележку Мороженщица, мороженое — в бидоне, льдом обложено.

- Мороженое фруктовое в стаканчиках, крем-брюле! Эскимо на палочке для красивой дамочки!

Олег достает из кармана деньги, протягивает Мороженщице. Она с любопытством рассматривает современный червонец — словно первый раз видит.

- Ой, я сейчас умру, по-русски написано: «Десять рублей» — и орел двуглавый. Никак царские-то деньги? Или сам рисовал?

- Извините…

- По-русски хорошо говоришь, деньги царские носишь. Белогвардеец, что ли?

Зеркало большого пруда открывается за очередным поворотом аллеи. Лодочная станция на берегу. Пристань под парусиновым козырьком, зеленая будочка кассы.

«Стоимость проката — 20 копеек в час». Со столба гремит музыка Исаака Дунаев- ского.

Новенькие лодочки, синие и зеленые, скользят по воде. Слышны счастливые, почти театральные возгласы, смех.

В укромном местечке пруда три рыбака удочками синхронно вытягивают из воды трех крупных лещей.

Синхронные лещи приводят Олега в экстаз.

- Вот это да!

- Наш брат-рыбак, что ли? Ловить будешь? Подходи! — приветствует его красноносый охотник-рыболов.

- У меня удочки нет, — мнется Олег.

- Нет удочки — лови руками! — командует молодой Рыболов-удалец в кожаном летном шлеме на голове.

- Как это — руками? — удивляется Олег.

- Просто!

Рыболов-удалец сует руку в воду и вытаскивает леща. Этого Рыболова-удальца стоит запомнить! Летный шлем, простое лицо, хитринка в глазах — любимый типаж советского кинематографа 30-х годов.

- Попробуй, товарищ! Тут рыбы больше, чем воды!

Олег сует руку в воду, ничего не вытаскивает.

- Трезвый, что ли? — вежливо спрашивает Рыболов-удалец. — Не-е, у трезвого не получится!

А вот позади дачного заборчика калитка на крючке… Правда, висит на калитке белая табличка: «Закрома Родины». Кто ж такие таблички принимает всерьез? Выходит Олег за оградку…

…и на него обрушивается волшебное зрелище — сколько хватает глаз, колосится поле спелой пшеницы. Плывут по полю комбайны, тугие потоки живого золота льются в кузова грузовиков. Только прошел комбайн, и уже могучий трактор тянет плуг, взрыхляет землю, чтобы идущая следом сеялка вновь оплодотворила ее! Ни минуты простоя!

В кабинах всех сельскохозяйственных агрегатов — Кубанские казаки и казачки, белозубые, улыбчивые. Богатыри! Славят Родину ударным трудом! И от счастья поют! Льется их песня, до боли знакомая по одноименному фильму!

- Товарищ отдыхающий! Подсобить не желаете? — кокетничает колхозница. — А то никаких сил нет на вас, холостого молодого и городского, без пользы дела смотреть!

А вдоль кромки поля идет отряд Юных пионеров-туристов. Барабанщик, рядом Горнист. Один стучит, другой дудит — отряд выводит залихватскую походную песню:

Здравствуй, милая картошка, тошка, тошка, тошка!
Пионеров идеал, ал, ал!
Тот не знает наслажденья, денья, денья, денья,
Кто картошки не едал, дал, дал!

- Пионеры! — кричит Олег. — К борьбе за светлое прошлое нашей Родины будьте готовы!

- Всегда готовы!!! — бодро голосят Пионеры…

К зерновому полю примыкает натуральная бахча. Здесь, в Подмосковье?!

Но задумываться некогда да и незачем. С бахчи бежит группа хохочущих мужчин. Бежать им трудно — обременены огромными полосатыми арбузами, по штуке на каждую руку. Удержать такие шары на бегу трудно. Особенно когда гремят выстрелы за спиной. Мужчины подпрыгивают после каждого выстрела, орут истошными голосами:

- Дед! Имей совесть!

- Побереги соль, деда!

Дедуля в холщовых штанах и соломенной шляпе, типичный Щукарь из отечественной киноклассики, бежит следом и палит из берданки нещадно. При этом вопит на всю округу:

- Геть, шалопаи!

К Олегу, правда, дедуля обращается со всем расположением:

- И ты, мил человек, за кавунами?

- А можно?

- Чего же нельзя! Это же все колхозное, народное, значит, и твое тоже! Так что, внучек, воруй на здоровье! Я так, для порядка ору!

У самой кромки бахчи из роскошного открытого ЗИСа Олегу приветственно машет рукой Главврач.

Тут, вдоль бахчи, дорога грунтовая, а чуть поодаль вьется новенький асфальт, по которому плывут машины из славного советского автомобильного прошлого. Счастливая картинка!

- И как вам у нас, Олег Николаевич? — любопытствует Главврач.

- Хочется ответить что-то умное, но слов нет! — улыбается Олег.

- Как раз на ваши доброжелательные слова в телевизионном эфире мы очень рассчитываем, — скромно отзывается Главврач.

И вот уже Олег присел на кожаное зисовское сиденье, открытая машина мчится по аллее. Теплый ветер в лицо — струятся волосы, лучатся радостью глаза.

За поворотом их ждет площадка, где вполне уместно почувствовать себя Гулливером. Вокруг — игрушечная страна, Днепрогэс и Магнитка чуть выше колена. Прогуливаясь по макету, Главврач с гордостью рассказывает о своем любимом детище, используя для ясности складную указку. Ему помогает музыка — попурри из любимых национальных и эстрадных мелодий советского времени.

- Взгляните на макет, дорогой Олег Николаевич! Парк мечты, как видите, имеет форму Советского Союза. Там, где раньше были Союзные республики, у нас этнографические развлекательные комплексы. Гуляем по Грузии — пробуем молодое вино, гуляем по Литве — едим замечательные молочные продукты, потом немножко качаем нефть в Азербайджане, проводим ревизию коньячных подвалов Армении и так далее — все можно увидеть, потрогать и даже получить сувенир на память.

- И все во имя человека, все на благо человека! — усмехается Олег.

- И-мен-но! Человека зовут Отдыхающий! Кстати говоря, не все нужно было оставлять в ХХ веке. Кое-что нам очень пригодится сегодня, в XXI. Например, наша главная гордость — аттракционы. «Строительство Днепрогэса» — раз, «Строительство Беломор-ско-Балтийского канала» — два, «Турксиб» с пустыней, живыми верблюдами и добы-чей змеиного яда — три, «Прокладка БАМа», совмещенная с охотой на медведя, белку и соболя, — четыре! «Добыча алмазов в Якутии» — пять…

- Алмазы и медведи входят в стоимость путевки?

- Алмазы от пяти карат, медведи — от шестисот килограмм, — шепчет Главврач. На шепот он переходит, потому что дальнейшая информация требует именно шепота. — И, наконец, по просьбе иностранных инвесторов строим два познавательных аттракциона: «Лубянка» и «Архипелаг ГУЛАГ». Комплект сувенирной одежды зэка, ночевка в бараке, диетическая баланда, прогулки под конвоем, для физически крепких — рубка леса!

- А виртуальные пытки и голографическая смертная казнь? — развивает идею Олег.

- Спасибо за подсказку! Наши не додумались! И, поверьте психиатру с тридцатилетним стажем, ничего в этом плохого нет, мы просто освобождаем людей от комплексов, используя естественную тягу к ужасному. Гордятся же англичане Музеем ужасов мадам Тюссо? Мы докажем всем, что наши ужасы самые крутые в мире!

- Елки-палки, куда ж я попал?! — оглядывается возбужденный Олег.

- Я разве не говорил? Парк Советского Периода! — объявляет Главврач. И как бы в подтверждение его слов начинают бить куранты на Спасской башне игрушечного Кремля.

В палате очередной сюрприз! По палате разгуливает Рыболов-удалец в летном кожаном шлеме. Кроме шлема, на Рыболове только черные сатиновые трусы. Олега Рыболов встречает так естественно, словно знакомы они ровно тысячу лет.

- Вот это трусы так трусы. Мужиком себя в них чувствуешь. Самцом! А от ихнего Версаче — одна импотенция! Давай знакомиться! Чкалов! Валера! Можно, как в жизни, — Санек!

- Чкалов? Который в Америку через полюс летал? — недоверчиво переспрашивает Олег.

- Он самый! Летчик-испытатель первого класса! Отдыхаю сказочно! Ты не представляешь, что они тут для меня вытворяют! Каждый день на кукурузнике летаю! А ты у нас кто?

- Еще не решил.

- А-а! Не боись, мы тебе применение найдем! Тут так классно — натуральный санаторий ЦК КПСС!

За разговором Санек-Чкалов успевает одеться в белый костюм с красной бабочкой. Место шлема на голове занимает элегантная летняя шляпа.

Олег моет руки. Распаковывает «Мыло земляничное», с удовольствием его обнюхивает, потом видит на полке картонную коробочку зубного порошка. Рядом — роскошная ванна-джакузи с золотыми кранами.

- Да, — констатирует Олег. — Никогда в России зубной порошок за пятнадцать копеек и джакузи рядом не стояли.

- Это правда, но какой интеллигентный человек будет сегодня отдыхать без джакузи? — смеется Санек-Чкалов. — А порошок — экологически чистый натуральный продукт! Зубы от него светятся, как прожектора! Кстати, ты деньги видел?

Он вынимает из кармана советский рубль и торжественно демонстрирует Олегу.

- Настоящий, шестьдесят четыре копейки — доллар! Ладно, давай по рюмашке — и на процедуры!

Бутылка запрятана в тумбочке, Санек-Чкалов споро разливает по стаканам. Походя интересуется:

- На душ Шарко пойдешь? А то только до шести.

- Это ты для душа так расфуфырился?

- Бабочку надеть нельзя? — обижается Санек-Чкалов. — Да я ни одного ордена не нацепил! А мог бы!

За дверью с табличкой «Физиотерапевтический кабинет» бедный Олег стоит в плавках под тугой струей воды, которую из шланга направляет на него медсестра. Отраженные брызги долетают и до нее, обнаженные руки и плечи медсестры влажны, мокрые губы кажутся спелыми вишнями. А тут еще ударяет в маленькое окно закатный луч солнца, водяной туман начинает сверкать. Разноцветная радуга окружает силуэт медсестры, резиновый фартук отражает свет, слепит Олега. Бедный Олег!

- Отдыхающий, можете одеваться! — слышит он голос медсестры.

- Спасибо. Это было волшебно. Кстати, а как вас зовут? — подошел, заглянул в глаза. А глаз-то и нет! Мотоциклетные очки!

- В вашей процедурной карте записано: «Медицинская сестра Волкова Елена Ивановна».

- Волкова Елена Ивановна, я обожаю душ Шарко. Разрешите мне принимать его три раза в день?

- За этим — к Главному врачу.

- Тогда давайте вечером покатаемся на лодочке!

- А вот с этим — к Главному психиатру!

Санек-Чкалов с видимым удовольствием прислушивается к разговору. Но медсестра добирается и до него.

- Вы, товарищ Чкалов, опять прогуливаться сюда пришли? Сами уйдете или мне воду включить?!

- Елена Иванна! Вы не в моем вкусе! Я хожу сюда исключительно любоваться на обнаженных мужчин! Не надо включать воду! А-а! За что-о-о?

Медсестра Лена направляет на него струю воды (правда, выше головы), Санек-Чкалов успевает выскочить за дверь сухим.

Откуда в крови столько адреналина? Душ Шарко всему виной? Или медсестра Лена? Идут вприпрыжку по коридору. Красивые, с влажными уложенными волосами, в прекрасных летних костюмах образца 1950 года.

- Я надеюсь, насчет красоты мужского тела ты пошутил? — строго спрашивает Олег.

- Испугался? — хохочет Санек-Чкалов. — Не боись, я же русский летчик. Не французский! А медсестра Волкова, поверь мне, — пустой номер. Зоя Космодемьянская! Но проблема эта здесь, к счастью, решена. Вечером сам увидишь.

Они входят в просторную светлую столовую. Много зелени, огромные окна, балконные двери открывают выход на террасу, залитую вечерним солнцем. Санек-Чкалов походкой бывалого человека уверенно ведет Олега к столу. Пока они шествуют к столу, не грех обратить внимание на: а) сервировку, б) посетителей.

Позиция «а» включает в себя белоснежные скатерти, крахмальные салфетки, кремлевские сервизные тарелки с рисунками Мухиной, чешское стекло, шесть серебряных приборов справа от тарелок, шесть слева.

Позиция «б» заслуживает отдельного восхищения. Имеются в наличии:

легенды советского кино, например, товарищ Саахов из «Кавказской пленницы», передовой Пастух из «Свинарки и пастуха» (бурка, папаха — все при нем), другие любимые персонажи;

десяток бывших звезд «Голубого огонька» — ударники и Герои Социалистического Труда. Для простоты описания назовем их всех Стахановцами. Состав — многонациональный. Красавцы как на подбор, одеты в добротные — по моде 40 — 60-х — костюмы, Золотые Звездочки Героев светятся на груди и образуют своеобразный золотой фейерверк. Здесь же и Космонавт, который пионерам раздавал автографы.

Собственно отдыхающих совсем немного, и узнать их легко — тут лица другие, холеные, спокойные, уверенные в себе. Хозяева жизни.

- Привет, едоки! — снимает шляпу Санек-Чкалов. — Рекомендую — наш новый сосед!

- Очень приятно, Олег.

- Садись пока! — говорит Саахов.

Кроме Саахова Олег видит за столом еще и Адмирала в белоснежной форме.

Приветливо кивают от соседнего столика Армянин, Азербайджанец, Запорожец с буйными висячими усами.

- Телячий рулетик рекомендую. Как в добрые старые времена, — предлагает Адмирал.

- Я, собственно, не голоден, — пожимает плечами Олег.

- Тут голодных и не бывает, — поясняет Саахов.

- Членам Политбюро телятинку поставляли не старше восьми недель, — уточняет Адмирал.

- А ягнят для шашлыков — только трехдневных, — вставляет Саахов.

- Слыхал, — солидно отзывается Олег.

- Раньше слыхали, а теперь попробуйте! — объясняет Адмирал. — Настоящий кремлевский паек. Санек, наливай!

Санек-Чкалов убирает со стола стакан. Под столом слышится знакомое каждому пьющему мужчине характерное бульканье.

- Нарушаете, товарищи отдыхающие? — с притворной строгостью обращает внимание на характерный звук Официантка.

- Глазастая! Тебе налить? — нахальничает Адмирал.

- На работе не пью! Это я за вас переживаю! — отзывается Официантка.

- Не боись! Гауптвахту для адмиралов еще Ворошилов отменил! — куражится Адмирал. И лихо командует: — Стаканы на стол! За знакомство!

Тут как раз к столу подкатывает Прибалт и обиженным голосом на чистейшем литовском языке спрашивает:

- Кодел мум ня дуода дягтинес? — что в переводе на русский язык означает: »А чего это нам не наливают?!» Но перевести с иностранного за столом некому. Так что Санек-Чкалов недоуменно таращит глаза и вежливо интересуется:

- Чего?

Тут за дружбу народов вступается товарищ Саахов:

- Дарагой, как брата прошу, скажи что-нибудь па-русски!

И, гордый своей независимостью, Прибалт отвечает с иноземным достоинством:

- Русишкай ня понимаит!

- Клянусь, честный слово, — переживает Саахов. — Сердце кровью обливается, так жалко прибалтийских товарищей. Савсем за паследние годы по-русски разучились гаварить.

- По-русски не понимают — значит, пьют на свои! — грозно объявляет Адмирал.

То ли грозный тон Адмирала подействовал, то ли запах приличной русской водки, а только Прибалт вдруг врезал на чистейшем русском языке:

- Друзья! Как же я по вас соскучился. Дербанем по одной!

- Санек, наливай! — зычным шепотом командует Адмирал, стаканы дружно ныряют под стол, чтобы вновь насладиться звучной симфонией булькающего напитка.

Ужин еще не успевает закончиться, как на маленькой сцене в конце столовой появляется с микрофоном в руках массовик-затейник по фамилии Фролов. И гулким эхом несется над головами Отдыхающих приятный мужской баритон:

- Товарищи, приятного аппетита, прослушайте объявление! Завтра в одиннадцать литературная викторина, параллельно бег в мешках, а также кружок икебаны, после обеда на озере праздник Нептуна, а вечером — костер интернациональной дружбы и встреча с лидером африканского освободительного движения товарищем императором Бокассой.

Товарищ Фролов излагает программу так вдохновенно, что в конце объявления естественным образом в зале раздаются аплодисменты. Тем более что при возникновении легендарного имени императора Бокассы за дальним столом поднимается чернокожий гражданин в леопардовой шкуре поверх костюма и церемонно раскланивается. После чего императорской властью доносит до российских единомышленников результаты последних размышлений:

- Здравствуй, туварыщ! Миру — мыр, война — пиписька!

- Можно вопрос? — поднимается со своего места Адмирал. — В газетах писали, товарищ император Бокасса шестнадцать человек съел! Простите, какова цель нашей с ним встречи?

Затейник Фролов вполне дружелюбно отвечает:

- Товарищ Бокасса прошел стажировку в Московском институте питания и теперь совершенно безопасен.

Так в приятных беседах и проходит ужин.

- Консоме перепелиное заказывали? — мурлычет Официантка.

- Ай, молодец, студентка, комсомолка, активистка! — не может сдержать восторга Саахов.

- Вы где служили, товарищ Адмирал? — поддерживает светскую беседу новым вопросом Олег.

- Военная тайна, — шутит Адмирал, обнюхивая консоме. Удовлетворившись запахом, весело продолжает: — А поперли меня из флота за «Мерседес», не слыхал? Сами эшелонами воруют, а мой «Мерседес» им поперек горла стал! Теперь военным туризмом на жизнь зарабатываю. Дожил, блин. Круизы на подводных лодках, прогулки по ракетным базам, прицельное бомбометание в мишени заказчика.

За одним из столиков пожилой интеллигентный афроамериканец запевает «Полюшко-поле».

- Неужели Поль Робсон? — любопытствует Олег.

- В натуре! Он и есть! — гордится заведением Санек-Чкалов. — Американский друг советского народа. Говорить не говорит, но поет и пьет только по-русски! Это еще что? Бородатого видишь?

Вскакивает из-за дальнего столика бородатый мужчина в защитного цвета френче. Поднимает бокал и зычно скандирует:

- Венсеремос! Куба — си, янки — но! Куба — си, янки — но!

- Молодец! — радуется Санек-Чкалов. — Мужики! Давайте тоже не бриться, пока все не выпьем!

Короче говоря, живи и радуйся. Но тут Олег замечает на входе в столовую Главврача в белоснежном халате.

- Анатолий Анатольевич! — Олег бросается навстречу Главврачу с жалобным до наглости лицом. — У меня просьба! Я привык в Москве душ Шарко минимум три раза в день принимать! Бодрит, знаете!

- Могу себе представить, — озадачен Главврач.

- А мне прописали всего один раз! — Олег торжественно достает из кармана карту отдыхающего.

- В нашей власти…

Главврач тут же вносит исправления в карту. А товарищ Фролов бесшумно возникает у него за спиной и заинтересованно спрашивает:

- Простите, вы душ уже принимали?

- Естественно! — рапортует Олег.

- Кто ваша процедурная сестра?

- Волкова Елена Ивановна.

- Вам просто повезло. Наша лучшая ударница, гордость коллектива. Кстати, в газете «Правда Отдыхающего» про нее большая статья.

Фролов вручает Олегу газету. Огромные заголовки бросаются в глаза на первой же странице: «Золото полей орденоносного Казахстана», «Подвиг шахтеров Кузбасса», «Родины отважные сыны». Здесь же большая фотография Лены со шлангом в руках. Олег переводит взгляд на дату выхода газеты — 23 августа 2000 года — и не может удержать улыбки.

Пастух уже затянул песню «Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве». Азербайджанец обнял Армянина.

- Ты помнишь, дорогой Армен, как замечательно вы, армяне, жили у нас в Баку?

- А ты помнишь, дорогой Рустам, как ваш несравненный азербайджанский театр любили у нас в Ереване? И кому это все мешало?

И пока они обливаются горючими слезами, товарищ Саахов с присущим ему акцентом делает решительное заявление:

- Много лет назад мою горячую любовь отвергла недальновидная русская девушка. И никто тогда не знал, что ее неразумный поступок со временем приведет к распаду СССР.

Бурные продолжительные аплодисменты отмечают его слова.

А солнце своим чередом уходит за горизонт. И наступает вечер. Или, как еще любят говорить во всем мире, подмосковные вечера.

Ярко пылает огромный Костер дружбы. В свете костра легко читается табличка «Колхоз «Заветы Ильича». Сидят в обнимку Отдыхающие и Колхозники. Задушевно поют вполголоса. Поет Олег, поет Санек-Чкалов, поет Адмирал. Все пьяны, но увлеченность и искренность — не алкогольные. Песню любят.

Забота у нас простая,
Забота наша такая,
Жила бы страна родная,
И нету других забот…
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет.
Меня мое сердце
В тревожную даль зовет…

Мизансцена у костра очень живописна, потому что многие колхозные девушки одеты в национальные костюмы — украинский, белорусский, русский и т.д. Фролов подбрасывает дровишки в костер.

- Ты представляешь? — шепчет Олег Саньку-Чкалову. — Какая-то фантастика!

Я за последние полдня ни разу даже не вспомнил о работе. Господи, как же здесь хорошо!

Это душевное излияние перебивает висящий на столбе репродуктор. Из него раздается радиоголос, очень похожий на голос главного диктора советского радио Левитана:

- Дорогие товарищи! Сегодня в двадцать один ноль-ноль по московскому времени в нашем Парке произведен успешный запуск космического корабля «Восток» с Отдыхающим-Космонавтом на борту.

- Ура! — кричит Фролов.

И все к нему дружно присоединяются:

- Ура!

- Бортовые системы корабля работают нормально! Состояние Отдыхающего-Космонавта отличное!

В ночном небе возникает звездочка, которая движется к горизонту. Слышны сигналы: «Пип-пип-пип-пип!»

Могучее «ура-а-а!» сотрясает окрестности, все вскакивают, гремит хороводная мелодия, все пускаются в пляс у костра.

Два часа спустя на летней колхозной танцплощадке уже покой, приглушенный свет и неторопливое танго — силуэты обнявшихся парочек медленно раскачиваются под музыку. Кое-где уже дошли до поцелуев. На деревянной эстраде — оркестрик из четырех музыкантов: ударник, электрогитара, бас, саксофон.

Санек-Чкалов, Олег и Адмирал чинно устроились на лавочке у забора танцплощадки. На других лавочках жмутся друг к другу красивые колхозные девушки.

- Бог не фраер! — мечтательно констатирует Санек-Чкалов. — Двадцать лет назад на Колыме если бы кто-нибудь мне сказал, что вокруг меня будет столько красивых телок, я бы плюнул в его наглую зэковскую рожу!

- Сидел, что ли, летчик? — интересуется Олег.

- Не переживай, теперь все в порядке, у меня крупный охранный бизнес. Но только здесь, пацаны, я снова чувствую себя человеком!

Очень живая, подвижная девушка с гибкой талией и шаловливыми глазками останавливается рядом с Олегом.

- Мужчина, вы танцуете?

- Иди, солдат, воюй! — рокочет Адмирал. — Противогаз с собой? Ствол не заржавел? Они танцуют, девушка с шаловливой талией приближает к Олегу лицо и жарким шепотом со значением сообщает:

- Я библиотекарша! Из колхоза. А вы первый день только? Именно в эту секунду Олег видит за оградкой Лену Волкову, которая с подругой Официанткой идет домой, стараясь не смотреть в сторону танцплощадки. Олег извиняется перед Библиотекаршей, выбегает за ограду, хватает Лену за руку. Подруга испуганно убегает.

- Как вам не стыдно! Вы пьяны! — громко говорит Лена.

- Прикажите, я протрезвею, — пытается быть серьезным Олег.

- Зачем? Вы такой же, как все.

Лена вырывает руку и убегает вслед за Официанткой.

А Библиотекарша вдруг оказывается у Олега за спиной.

- Думаете, я на вас обиделась? Совершенно не обиделась.

- Извините, я думаю, вы все-таки обиделись! — не слишком вежливо останавливает ее Олег.

- Колхозные мы! С чего нам обижаться? А медсестру выбросьте из головы. Вам же лучше будет.

Пока Олег разбирается со своими дамами, две другие колхозницы берут на абордаж Адмирала и Санька-Чкалова.

- Мужчины, проводите нас домой! Мы волков боимся!

- Здесь есть волки? — лицо Адмирала мрачнеет, ибо наступает время совершения подвигов.

- Волков нет. Но бояться их надо! — смеются колхозницы.

- Остаешься в «читальном зале»? — спрашивает Санек-Чкалов Олега.

- Бросьте меня, ребята! — грустит Олег, глядя вслед медсестре Волковой.

- «Любовью дорожить умейте, — орет Санек-Чкалов. — С годами дорожить вдвойне! Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне!!!»

Библиотекарша без лишних церемоний обнимает Олега и просто-таки душит его пылким поцелуем.

- По… послушайте! Я… сегодня не расположен к агрессивному сексу, — пытается отбиться Олег.

- Я не агрессивная, я агрессивно-послушная.

- Вы мне лучше скажите, где живет персонал санатория?

- Опять вы… Не понравилась я, приходите завтра в клуб на репетицию хора! Вам ни одна не откажет — вы такой видный мужчина…

- А все-таки?

- Ладно, только я вам ничего не говорила. Помните, где рыбу ловят?

- Почему вы мне ничего не говорили? Чего вы тут все боитесь? — пытается расспросить Библиотекаршу Олег, но поздно. Прошептав последние слова, Библиотекарша тут же убегает.

Олег же возвращается к пруду. Подходит к воде. Сует руку в воду — пытается зачерпнуть — и вытаскивает окуня. Ставит себе короткий и точный диагноз:

- От набрался!

Он кое-как перелезает через забор и оказывается у пятиэтажного кирпичного дома с вывеской «Общежитие 6». Дергает ручку входной двери — заперто. Во всем доме светится лишь одно окно на первом этаже. Олег подбирается к окну. Стучит. Окно открывается, на улицу выглядывает полураздетый Петрович.

- Олег Николаич, вы-то здесь как оказались? Сюда отдыхающим нельзя.

- Девушку ищу!

- Олег Николаич, не положено так. Подписку давали?

- Давал.

- Читали, что подписали?

- Нет.

- А там черным по белому написано: «Вступать в сношения с персоналом в нерабочее время запрещается!» Идите-ка вы лучше спать. У нас за нарушение режима выселяют в двадцать четыре секунды. С конфискацией имущества путевки.

- Не понял! У вас тут режимное предприятие, что ли? — растерянно спрашивает Олег.

- Конечно! Режим на отдыхе — первейшее дело! — смеется Петрович.

Ничего другого не остается кроме как влезть на ближайшее дерево и провести ре-визию окон. Где-то негромко работает радио. Бьют куранты. Потом начинается гимн Советского Союза — ноль часов, ноль-ноль минут.

Многие окна открыты — жарко. Олег напряженно вглядывается в их черные провалы — напрасно, ничего не разглядеть внутри. И вдруг в пятом или шестом окне от угла дома он видит Лену. Она стоит у окна обнаженная, одна, смежив веки, словно бы загорает в лунном свете. Зеленое русалочье тело с мальчишеской грудью.

- Лена… Лена… — шепотом зовет Олег.

Она открывает глаза — видит Олега, захлопывает окно, задергивает штору. Тут же раздается лай собаки. Овчарка облаивает дерево, на котором Олег сидит. Из-за деревьев выходят Дружинники с красными повязками.

- Извините, ребята, — виновато говорит Олег. — Лунатик я. Иногда по деревьям лазаю во сне. Спасибо собачке — разбудила…

А утро начинается с бодрящих звуков аккордеона. Лужайка перед главным корпусом заполнена отдыхающими, товарищ Фролов под аккомпанемент аккордеона проводит с ними физзарядку.

Олег просыпается, заслышав музыку, скашивает глаза на соседскую кровать. Постель Санька-Чкалова девственно не тронута. В открытые окна светит солнце, поют птицы. Олег вскакивает, торопливо сует ноги в брюки, бежит к дверям. Птичка в окне провожает Олега нежным щебетанием.

Его спина принимает удары струи душа Шарко. Олег поворачивается, струя воды ударяет ему в грудь.

- Сегодня я трезвый и серьезный, — кричит Олег, пытаясь перекричать грохот воды. Он видит тень со шлангом в руках, которая продолжает процедуру массажа. — Ну, пожалуйста, выключите воду! Очень прошу! Все отведенное мне время мы лучше будем разговаривать и знакомиться!

Струя воды уходит вниз, медсестра выключает воду, снимает очки и говорит:

- Молодой человек! Снявши штаны, поздно знакомиться с дамами!

Олег видит перед собой женщину лет пятидесяти с лицом строгой учительницы.

- Простите… А где Елена Ивановна?

- Отдыхает! У нее ночная командировка.

- Ночная командировка? На что вы намекаете?

- Елена Ивановна убывает на освоение целины!

Санек-Чкалов с трудом пересекает столовую, добирается к столу почти на четвереньках. Щеки у него ввалились, губы — серые, вокруг глаз — синие круги, похожие на очки. Огорченный Олег между тем сидит за столом и пытается завтракать.

На столе сметана, в которой стоит ложка. Соки в кувшинах. Икра черная и красная — в икре тоже стоят ложки. Блины. Заливной язычок. Жареный хлеб, мед, три вида джема. На мангале с горячими углями — сковорода, на ней яичница с беконом.

Санек-Чкалов падает на стул. Печально закрывает глаза. Говорить ему трудно.

- С-старик, я д-думаю, колхозы отменили правильно! Воздушный бой вчистую про-и-гран. Вынос тела отменяется в связи с отсутствием тела.

- Адмирал-то где? — любопытствует Олег.

- Н-нет больше с нами А-адмирала-а. Останки лежат в н-номере и п-просят сметаны. Будь другом, зак-кажи… четыре стакана. Организму нужны белки!

Очередное объявление Фролова прерывает душераздирающую исповедь Санька-Чкалова.

- Товарищи, прослушайте объявление! Мы предлагаем самым отважным отправиться вместе с нами на покорение целины! Желающие — записывайтесь!

- На целину поедем?! — торопится спросить Олег.

- Олег… т-ты че? Дай пережить нок-даун! Пойдем лечиться, а?!

Тропинка, вьющаяся через бурьян, приводит их к дыре в заборе. Оба ныряют в дырку и оказываются…

…и оказываются рядом со стекляшкой. Стоит у проселочной дороги пивной павильон! На стекле витиеватая надпись «Пиво» и соблазнительная кружка с упомянутым напитком. Колесный трактор, телега с лошадью и отдельно пасущаяся коза украшают пейзаж.

В стекляшке дымно, накурено, шумно. Приблатненные пацаны, похожие на группу «Лесоповал», наигрывают на гитарах. Полки уставлены винами, популярными в 60-е годы, сигаретами «Лайка», «Прима», «Дымок». На витрине дешевая закуска: плавленые сырки и килька в томате. Цены и ценники из 60-х годов. Два традиционных плаката: «Требуйте долива после отстоя пены», «Приносить и распивать спиртные напитки строго воспрещается». На деревянной бочке узористая надпись паяльником «Пиво «Жигулевское» и кран, которым лихо пользуется буфетчица Клава. Из бочки на улицу уходит шланг, который… ползет по земле и попадает в цистерну с надписью «Хайнекен».

- Наконец-то и у нас научились делать пиво! — гордо отмечает Санек-Чкалов.

Оба с дюжиной пивных кружек уже пристроились к мраморному столику.

- Точно такая стекляшка была прямо напротив нашего института! — припоминает Олег.

- Возьмите воблу, мормышки хуевы! — кричит от прилавка Клава.

- Клав! Ну ты и пену гонишь! — орет мгновенно оклемавшийся Санек-Чкалов. — Стиральный порошок, что ли, добавляешь?

Лесоповальские пацаны окружили усатого Запорожца. Запорожец в пижаме, тюбетейка на лысой голове. Усы — роскошные, висячие.

- Дите она, ваша Клавка, — басит Запорожец. — Я бы ей показал, как настоящую пену гнать. Я на пене свой первый «лимон» сделал!

- А остальные?

- Принцип тот же — торгуешь воздухом! — Запорожец поднимает кружку и перемещается поближе к Олегу. — Я до вас два раза в год выживать езжу. Хохол я, а выживать езжу к москалям, ха-ха. В мени на Украйне удвоение личности. Конечно, я разумию, шо господин Петлюра — народный герой. Но душа-то помнит, якая он сволочь и душегуб. А герой — Чапаев!

- Любимая забава — лечить историю! — отзывается Олег.

- Устал я с того жовто-блакитного удвоення, ей-богу. Был главным конструктором, теперь усы отрастил, горилкой торгую! Може хочете попробовать?

Запорожец вынимает из кармана пижамы четвертинку горилки. Тут в стекляшку входят Фролов и Милиционер двухметрового роста — вылитый дядя Степа, очень добрый. Форма — из 30-х годов.

- Привет, дядя Степа! — кричит Клава.

Дядя Степа мило кланяется, после чего укоризненно смотрит на блатных Лесоповальцев, аккуратно берет обоих за шиворот и вежливо выводит на воздух. Фролов провожает его соответствующим комментарием:

- Правильно. Таким не место в нашей действительности.

- Не гужуйся, хлопчик! — Запорожец замечает огорчение Олега и пытается его успокоить. — Тетя Клава и дядя Степа тута из одной и той же ж колхозной самодеятельности.

Сказав это, Запорожец начинает разливать горилку по стаканам.

- Ради Бога извините, что отрываю, пару слов тет-а-тет! — подходит к Олегу Фролов.

Почему-то за столиком Фролову говорить неудобно. Выходят из стекляшки. На них внимательно смотрит коза.

- Если в первом акте появилась коза, значит во втором вместо пива будем пить молочные коктейли! Правильно? — веселится Олег.

Фролов молчит.

- Что-нибудь случилось?

- Случилось, — сдержанно роняет Фролов.

Олег вздрагивает.

- В Москве?

- Да нет, не волнуйтесь. Нелепица какая-то. Охрана сообщила, вы лезли через забор, ломились в двери, подглядывали в окна женского общежития. Мне даже неудобно говорить… Кто-кто, а мы-то прекрасно понимаем проблемы половозрелых мужчин. В вашем распоряжении, дорогой Олег Николаевич, пятьдесят так называемых колхозниц, любые окна и какие угодно спальни. Вас интересует подглядывание? Нет проблем. Устроим в лучшем виде — и окна, и девушек. С подзорной трубой и без. Только скажите!

- Глупости, — раздражается Олег. — При чем тут подглядывание?

- Для легкомысленных, извините, курортных романов у нас создан целый колхоз. А вот девушек из персонала убедительная просьба не трогать, — твердо говорит Фролов. — На их обучение потрачено два года и сумасшедшие деньги. Они живут в особом мире, в особом моральном климате. Для вас, московской телезвезды, это пустячок, а для нас, извините, крушение устоев. Не разрушайте, пожалуйста, того, чего не строили…

Вечером того же дня по степной дороге мчатся пять грузовиков, заполненных моло- дежью, и бензовоз. Над машинами развеваются красные флаги. Гремит песня, которую поют Молодые люди:

Едем мы, друзья,
В дальние края!
Станем новоселами
И ты, и я!

В кузове основательно трясет. На лавке сидят человек шесть, среди них Олег. Здесь же свалены мешки, лопаты, мотыги, топоры, чайники, кастрюли, керосиновые лампы, разобранные кровати, матрасы, одеяла, палатки и прочая хозяйственная утварь.

Одежда у всех одинаковая: сапоги кирзовые, ватники, рубашки фланелевые, кепки.

В кабине соседней машины едет Лена. Прижала к груди медицинский чемоданчик. Машина загружена медицинским оборудованием: палатка, лежаки, операционная лампа, шкафчик для лекарств, боксы-стерилизаторы и прочее.

В последней машине колонны с наслаждением распевает вместе со всеми Фролов.

Колонна останавливается посреди голой степи, у одинокого трактора ДТ-55. К трактору подцеплены плуги, вокруг ни одной живой души. Вдалеке — еще целая армада тракторов. Солнце близится к горизонту. Молодежь спрыгивает на землю.

- «Я знаю, город будет, я знаю — саду цвесть, — декламирует Фролов, — когда такие люди в стране советской есть!» Клянемся партии и правительству построить здесь город Целиноград!

- Клянемся! — хором отвечает Молодежь.

- Уважаемые телезрители! — имитирует воображаемый телерепортаж Олег. — Всего через какие-нибудь сорок лет именно я и именно с этого места буду вести репортаж об открытии новой столицы Казахстана — Астаны.

- Тысячелетняя целина! — продолжает декламацию Фролов. — В последний раз тебя будили копыта Чингисхана! Теперь мы нарушим твое хроническое целомудрие. Да здравствует праздник первой борозды! Время, вперед!

- Вперед, время! — хором кричит Молодежь. — Ура!

- Я предлагаю доверить первую борозду нашему комсомольскому вожаку Олегу Зимину! — объявляет Фролов.

- С детства мечтал стать вожаком, да еще комсомольским! Но все как-то не получалось. Теперь не поздновато? — вопрошает Олег не без сарказма.

- Выборные должности в комсомоле, товарищ Зимин, можно занимать хоть до пенсии! — бодро рапортует Фролов. Олег залезает в кабину. Прямо перед его глазами мигает светящийся указатель: »Нажмите красную кнопку». Механический голос тарабанит в ухо:

- Нажмите красную кнопку! Нажмите красную кнопку!

Олег нажимает, ревет мотор. Механический голос продолжает инструктаж:

- Расслабьтесь и ничего не трогайте! Ничего не трогайте!

- В чем дело, я умею трактором управлять! — возмущается Олег.

- Даже и не думайте! — отвечает Механический голос. — Расслабьтесь и ничего не трогайте!

Рычаги в кабине сами задвигались. Трактор ползет к горизонту на фоне удивительно живописного заката. За трактором остается картинно вывернутая борозда. Следом бегут восторженно кричащие молодые люди.

Олег оглядывается, видит одинокую фигурку Лены вдалеке, спрыгивает с трактора на ходу. Его место тут же занимает какой-то молодой человек.

Вдоль первой борозды он идет к Лене. Борозда кажется линией, их соединяющей, на дикой и пустынной земле.

- Простите. Мне, кажется, нужна медицинская помощь, — говорит Олег.

- Молчите. Ваши шутки неуместны. Какая красота! Первая борозда… Каждый раз волнуюсь и почти плачу, — негромко отвечает Лена.

- Это же аттракцион, Лена! — осторожно говорит Олег. — Борозда наверняка пластмассовая, через час ляжет на место — и следующая группа отдыхающих приедет «поднимать целину». Разве не так?

- Борозда, может быть, и пластмассовая, а чувства она вызывает настоящие! — сдержанно, но очень уверенно отвечает Лена. — Это для вас аттракцион! А для меня — памятник моим предкам!

- Да?

- Да!

Ослепительная молния бьет в стоящий поодаль бензовоз. Он вспыхивает. Рядом с огнем — пять грузовиков.

На лице Лены Олег видит непередаваемое отчаяние. И вдруг неожиданно для себя бросается к бензовозу. Почему? Неужели заразился наивностью девочки с красным значком на груди? Или собственные рефлексы сработали? А ноги уже несутся к кабине бензовоза, и в замке зажигания торчит ключ, и руки хватают руль…

Бензовоз мчится в степь. Олег на ходу выпрыгивает из машины. Машина сама несколько секунд движется по прямой и взрывается вдалеке от лагеря. Костер на колесах движется по степи. Останавливается. Гаснет.

К Олегу бегут люди. Первой его обнимает Лена.

- Вы целы? Боже мой, зачем вы это сделали?

- Могли рвануть соседние машины. На моем месте так поступил бы каждый.

- Не паясничайте, вы же знаете, что это аттракцион!

- У меня было ощущение, что сегодня на вашем аттракционе пьяный электрик.

- У нас это исключено.

- Тогда скажу правду. Я понял, что надо как минимум совершить подвиг, чтобы вам понравиться!

Она вдруг отталкивает его и делает вид, что осматривает испачканное сажей плечо.

- Вам повезло. Ни одной царапины.

Олег видит приближающегося Фролова.

- Вы герой, Олег Николаевич. Но все-таки рисковать собой не следовало.

- Могла погибнуть Елена Ивановна, — спокойно глядя Фролову в глаза, произносит Олег.

Лена отворачивает лицо.

Фролов внимательно смотрит на Олега, на Лену, опять на Олега, снова на Лену…

- Я думал, вы спасали совхозное имущество… — со значением произносит Фролов.

- Разве человек, товарищ Фролов, не главное наше богатство? В том числе и совхозное? — насмешливо спрашивает Олег.

Вместо ответа Фролов резко меняет тему разговора.

- Товарищи, надо срочно ставить палатки! Начинается ветер!

Возникает сильный ветер — он треплет палатки, волосы, одежду. Мгновенно темнеет. И вот уже светятся в ночи шесть или восемь палаток. Почему светятся? Потому что горят внутри палаток керосиновые лампы. А люди, находясь внутри, не думают или не помнят, что снаружи их можно увидеть, как в театре теней. В ночи завывает ветер.

Олег подходит к палатке с красным крестом, смотрит на силуэт Лены. Откидывает полог, входит. Две тени стоят рядом. Слышны голоса.

- Мне нужна медицинская помощь. Почему вы мне не верите? — это Олег.

- Я вам верю… — это Лена.

Две тени сливаются в одну. Можно заподозрить поцелуй. В ту же секунду на палатку обрушивается ливень, мгновенный и полноводный — как из ведра.

Непонятно каким образом возникает поток воды, устремляется на палатку Лены. В палатке гаснет свет.

Они выскакивают из палатки. Натыкаются на фигуру в брезентовом плаще с капюшоном. Очень похоже на силуэт монаха из средневекового фильма. Капюшон скрывает глаза. Дождь. Черный силуэт. Каменные губы Фролова выглядывают из темноты капюшона.

Лена растеряна. Резко поворачивает назад, возвращается в палатку. Фролов обращает к Олегу укоризненное лицо.

- Олег Николаевич. Медсестре Волковой завтра на работу. Спать ей осталось три часа двадцать минут.

- Она взрослый человек, товарищ Фролов!

- Она-то взрослая. А вот вы, Олег Николаевич, ведете себя, ну прямо как ребенок. У нас же был с вами разговор…

- Какой вы неромантичный человек. Не действуют на вас ни пожар, ни наводнение!

- Привычка, Олег Николаевич! У нас во всех павильонах замечательные спецэффекты.

Фролов достает радиоустройство из-под плаща, шепотом произносит в микрофон:

- Центральная, отключи «Целину».

Дождь и ветер тут же прекращаются. Зажигается дежурный свет — мутные лампы в металлических абажурах.

Олег обнаруживает, что стоит посреди огромного ангара, похожего на кинематографический павильон. Вдоль стен висят тряпки, на которых намалеваны и степь, и армада тракторов, и восхитительный закат. Впрочем, в отсутствие специального света тряпки отнюдь не кажутся восхитительными. Посреди ангара виднеются грузовики, расставлены палатки. В палатках на матрасах спят люди. Виднеется обгоревший бензовоз. По периметру павильона стоят мощные вентиляторы-ветродуи.

- Да-а, — слегка опешив, подает голос Олег. — Эта штука посильнее «Фауста» Гете!

- Тихо, люди спят, — шепчет Фролов. — Я знал, что вам понравится. Полюбуйтесь, вдруг что-нибудь пригодится для репортажа. А я должен обратно включить «Целину» — не дай Бог кто-нибудь проснется! Центральная, верни «Целину» в стандартный режим.

Завертелись лопасти ветродуев. Из-под потолка брызнула вода. Погасли дежурные лампы.

Дождь. Ветер. Натуральная целина кругом.

- Классная работа, — качает головой Олег. — Значит, и бензовоз не горел?

- Почему же не горел? Горел. На нем система газовых горелок, имитатор взрыва, шумовая аппаратура. Убедительная игрушка, не правда ли?

Олег молчит. Героический порыв к бензовозу выглядит несколько странно в свете вышеизложенного. Фролов обнимает его за плечи и мягко провожает в темноту.

- Надеюсь, вы с удовольствием будете вспоминать свой сегодняшний подвиг. Видеокассету положат вам в тумбочку. Дверцу в стене видите? Это служебный выход. От него до вашей палаты — двести метров по аллейке.

- Как двести метров? Мы же полдня сюда добирались?!

- По кругу, мой дорогой, по кругу! — улыбается Фролов. — Доброй вам ночи, Олег Николаевич!

Выйдя из маленькой дверцы в белой стене, Олег оказывается в Парке. Раннее утро, поют птицы, сияют белизной скульптуры, вокруг ни души. Олег в обгорелом ватнике, кирзовых сапогах, грязный и мокрый шагает по солнечным аллеям.

Грязная одежда валится на паркетный пол. Олег идет в душ.

Санек-Чкалов лежит в своей кровати. Открывает похмельные глаза.

- Все. Сегодня никаких плановых мероприятий. Отдых на природе. Согласен?

- У меня возникли подозрения по поводу местной природы, — из душа отвечает Олег.

- Братан! Что бы ни было, водка и бабы здесь настоящие! Сам проверял! А в остальном — зона как зона.

Бесшумно открывается дверь. Входит Елизавета.

- Грязную одежку позвольте забрать?

- Елизавета Петровна! Я определился со своей биографией… — прикрывшись полотенцем, Олег выходит из душа.

- Да? — приветливо спрашивает Елизавета. — И кем же вы решили стать?

- Генеральным секретарем ЦК КПСС! — довольно хладнокровно проговаривает Олег. — Причем немедленно!

- Чудненько! — одобряет его выбор Елизавета. — Вытирайтеся. Я сейчас все приготовлю!

- Что вы приготовите?

- Как что? — удивляется Елизавета. — Внеочередной пленум ЦК КПСС!

Тут с криком: «Простите, Родина зовет!» — Санек-Чкалов вскакивает с кровати и бежит в туалет. В туалете его выворачивает, но Олег не обращает на звуки внимания, потому что уже стоит перед зеркалом и взыскательным взором рассматривает в зеркале новый костюм. Вокруг него вьется Елизавета.

- Господи! Родной вы наш! Минуточку подождите, я нагрудный знак лауреата Ленинской премии принесу! А Героев Труда вам сколько взять? Четыре штуки хватит?

- Не будем мелочиться — несите шесть! — вздыхает Олег.

Открывается дверь. Двое рабочих в синих комбинезонах вносят столик, на котором стоят восемь телефонов цвета слоновой кости с металлическими гербами СССР на дисках.

- Спецсвязь куда вам поставить?

Почему-то при выходе в коридор у Олега сама собой изменяется походка. Видимо, шесть нагрудных знаков Героя Труда и один лауреатский с профилем Ленина воздействуют на любую психику.

В коридоре Олега уже дожидаются. Двое в штатском. Стойка «смирно» и доклад:

- Начальник личной охраны генерал Ворожилов!

- Личный телохранитель полковник Бурденный!

- Вольно. Желаю немедленно принять душ Шарко из рук ударника труда Волковой Елены Ивановны!

- Товарищ Генеральный секретарь! Маршруты вашего передвижения утверждает Политбюро. А мы только обеспечиваем безопасность! В расписании дня встреча с гражданкой Волковой не значится!

- Плевать!

Олег мечется по знакомому коридору то туда, то сюда. Мечется он, потому что обнаруживает: все до единой двери теперь заперты.

- Никак невозможно плюнуть, товарищ Генеральный секретарь, — суетится Ворожилов. — По маршруту вашего движения заложены кирпичом двери, заварены автогеном люки и снайперы расставлены на крышах!

- А водолазы в пруду? — вопит Олег — Почему я должен напоминать? Преступная халатность! Молчать! Равняйсь! Смирно! Вы уволены! Кру-гом! Исполнять, мать вашу! Шагом марш!

Ворожилов покорно склоняет голову и строевым шагом уходит прочь по коридору.

- Пошли со мной! — командует Олег Бурденному.

Он стремительно движется по коридору к знакомой двери с табличкой «Физиотерапевтический кабинет». Открывает дверь и… видит за дверью строительную площадку.

- Извините, товарищ Генеральный секретарь, — торопливо докладывает Бурденный. — В помещении душа обнаружены подслушивающие устройства иностранного производства.

- Почему Генеральный секретарь не может принять душ Шарко?! — орет Олег.

С доброй улыбкой на лице, как бог из машины, в дверях кабинета возникает Главврач.

- Да ради Бога, о чем вы говорите! У нас в отделении еще семнадцать душевых. Но вас, между нами говоря, интересуют не медпроцедуры, а медперсонал!

- Вы как говорите с Генеральным секретарем?

- Простите, Генеральному секретарю подготовлена интересная и разнообразная программа, — вежливо напоминает Главврач. — Его ожидает парад на Красной площади и обед с американским президентом. Но в его программе нет и не может быть Лены Волковой!

- Это мы еще посмотрим! — раздражается Олег.

- И смотреть нечего, — пожимает плечами Главврач. — Плохо же вы себе представляете нашу систему. В том-то ее сила, что за аморалку Генсек отвечает точно так же, как любой рядовой член партии.

- Да я не был и никогда не буду членом вашей партии.

- Ваша правда, — с безукоризненным терпением отвечает Главврач. — Вы не член — вы ее Генеральный секретарь!

С этими словами Главврач покидает физиокабинет. Олег снимает пиджак с геройскими медалями, швыряет его на подоконник.

- Спасибо за службу, полковник. Доспехи Генерального секретаря нам больше не понадобятся.

- Молодец! — хвалит его Бурденный. — Сколько у нас было Генеральных секретарей, ни один так с нашим толстопузым не разговаривал.

- Полковник, я смотрю — ты нормальный человек. Помоги найти девушку. Здесь она работала, медсестра Волкова Елена.

- Твою Прекрасную Елену сейчас песочат по полной программе на собрании трудового коллектива!

- Где? Где собрание?

- Красный уголок, третий этаж административного корпуса.

- Спасибо. Ты настоящий мужик, полковник.

- Я такой же полковник, как ты Генеральный секретарь. Тридцать лет в Малом театре проработал, между прочим, народный артист России.

- Извини, я думал, ты просто ряженый.

- У нас ряженые хулиганов в пивной изображают. А полковника Девятого главного управления КГБ надо играть хорошо. Тут самодеятельностью не отделаешься, — не без гордости объясняет Бурденный.

Осторожно отворив дверь корпуса с табличкой «Административный корпус. Только для персонала», Олег попадает в длинный коридор с многочисленными дверями. Двери пронумерованы, снабжены табличками типа: «Бухгалтерия», «АХО», «Отдел кадров» и т.п.

Стенгазета на стене привлекает внимание Олега. Она огромна — три соединенныхватманских листа. Разрисована от руки, статьи частью написаны каллиграфическим почерком, частью напечатаны на машинке. Стенгазета называется «Ваша Правда». Во всю длину броский заголовок: «Сегодня иностранцу даст, а завтра — Родину продаст!» Фотомонтаж — к лицу Лены пририсовано тело полуобнаженной дивы, которая сидит на коленях у толстого носатого дяди Сэма. Как водится, на голове у дяди Сэма цилиндр-флаг, в зубах — сигара.

Олег срывает газету, в сердцах комкает ее и бросает на пол. В конце коридора находит искомое — дверь с надписью «Красный уголок».

Дверь открывается, и перед глазами Олега предстает небольшой зал со сценой. На сцене стол под красной скатертью, на столе графин. В президиуме Фролов, Петрович, две пожилые женщины, строгие и скорбные профсоюзные активистки. Сбоку, на отдельном стуле, низко опустив голову, сидит Лена.

Над сценой вывешен транспарант: «Твое лицо — лицо коллектива!» Зал заполнен сотрудниками в рабочих халатах, которые пришли на собрание прямо со смены. Затейник Фролов наклоняется к микрофону.

- А теперь от цеха холодных закусок слово имеет подавальщица первой категории Анциферова Ирина.

Гражданка Анциферова послушно поднимается с кресла и читает по бумажке:

- Дорогие товарищи! Все, как один… в нашем це… хе… ху… хо… Нашего, значит, цехо… Сергей!

- …Александрович! — цедит сквозь зубы Фролов.

- Сергей Александрович! — жалуется докладчица Анциферова. — Тут неразборчиво!

- …у, — проясняет текст Фролов.

- У! Точно, — радуется Анциферова. — Цеху… холодных закусок возмущены до глубины души недостойным поведением коллеги, который нарушил наш моральный кодекс. Кола… Колабора… Ну и почерк. Ни хрена не понятно.

- Непонятно — говори своими словами! — требует Фролов.

- Я и скажу по-простому, по-рабочему! Это что же получается, дорогие товарищи? Ей можно, а нам нельзя? Мне, может быть, тоже хочется. Так хочется, аж зубы скрипят. Я же терплю. А она что себе позволяет? Это на переднем-то краю!

- Если на переднем краю такое творится, — заявляет Петрович, — того и гляди, на заднем краю тоже начнут себе позволять!..

- Ближе к делу, Анциферова! — вмешивается Фролов.

- А я и так уже близко. Кончаю! Так что я говорю: бардак получается, женщины!

- Конкретнее, Анциферова. Какие будут предложения?

- Холодные закуски за то, чтобы выговор. Строгий. И с понижением.

- Волкова, ты чего глаза прячешь? Ты подними голову. Посмотри в глаза родному коллективу. Имела смелость натворить — имей смелость держать ответ. Товарищи, кто еще хочет выступить?

- Я! — громко объявляет Олег.

Все оборачиваются. Олег легко взлетает на сцену.

- Дорогой коллектив! Чтобы сохранить тебе лицо и избавить от лица, от которого ты все равно решил избавиться, я беру это лицо на поруки. А точнее, на руки! — он прямо со стула поднимает Лену на руки, поворачивается лицом к залу и укоризненно говорит: — По-моему, вы, ребята, чересчур заигрались.

В зале наступает гробовая тишина. Олег несет Лену к выходу. Глаза Лены наполняются слезами. Дружинники у дверей смыкают плечи. Там, у заслона Дружинников, Олег слышит голос Фролова:

- Олег Николаевич, а я считал, что у нас с вами достигнуто взаимопонимание. Поставьте девушку на пол!

- Ставят вещь, это, во-первых, — не оборачиваясь, комментирует Олег. — А во-вторых, пошел ты знаешь куда!

Выкидывают Олега на улицу, надо отметить, довольно лихо и профессионально. Дверь с надписью «Служебный вход» открывается, Олег вылетает из темного проема и грохается носом в цветочную клумбу. Выкарабкавшись из чернозема, круто разворачивается и бросается обратно. Дверь захлопывается перед самым его носом. Олег колотит в нее кулаками.

- Откройте! Немедленно! Я вас на куски разнесу!

Дверь открывается, на пороге возникает Фролов.

- Что вы здесь устраиваете, Олег Николаевич? Постыдились бы. Опять пьяны?

- Кто пьян?

- Да от вас за версту несет.

- Я хочу немедленно видеть Лену. Понятно?

- Проходите.

Фролов сторонится, Олег бросается внутрь и попадает в крепкие руки Дружинников. Ему умело закручивают руки, заводят их за спину и вздергивают вверх. Олег вынужден согнуться.

- Руку сломаете, уроды!

Фролов заводит кисть еще выше, отчего Олег почти упирается носом в землю.

- Спокойнее, Олег Николаевич. Никто вам ничего ломать не собирается. А вот безобразничать не позволим! — устало роняет Фролов.

Сидящая в приемном покое Клавдия Федоровна слышит сдавленные стоны. Поднимает голову от стола. Видит Дружинников и Фролова, которые ведут согнутого в три погибели Олега, лицо которого побагровело от прилива крови.

- Что, сынки? — как ни в чем не бывало спрашивает Клавдия Федоровна.

- Главный у себя?

- Только вернулся. Велел не беспокоить, касатики.

- А ты побеспокой, — заявляет Фролов. — Видишь, какое дело?

- Зачем мне видеть то, что не положено? — вежливо спрашивает Клавдия Федоровна.

За все время разговора она ни разу не переводит глаз в сторону Олега, хотя он неотступно буравит ее взглядом. Напрасно. Клавдия Федоровна как будто его не замечает. Он для нее — пустое место. А вот к телефонной трубке она испытывает прежнее почтение.

- Але? Анатолий Анатольевич, товарищ Фролов по неотложному делу, — она слышит ответ, зажимает трубку и шепотом говорит Фролову: — У вас три минуты. Больше нельзя. К нам инвесторы едут.

Фролов и Дружинники вталкивают в кабинет Олега — руки заломлены, лицо почти упирается в пол, глаза налиты кровью. Главврач некоторое время в полной растерянности смотрит на них, выскакивает из-за стола.

- Вы что тут себе позволяете! Что происходит?

- В состоянии сильного алкогольного опьянения отдыхающий Зимин пытался сорвать собрание трудового коллектива, — по-военному четко докладывает Фролов.

- Отпустите его!

- Под вашу ответственность?

- Немедленно!

- Уверены, что справитесь один? — интересуется Фролов.

- Товарищ Фролов, вы свободны!

Олега отпускают, он, с трудом превозмогая боль, выпрямляется.

Дружинники и Фролов нехотя покидают кабинет.

Главврач бросается к Олегу, помогает ему добраться до кресла.

- Олег Николаевич! Бога ради, извините! — извиняющимся голосом продолжает Главврач. — Садитесь в кресло. Чай, кофе? Капельку коньяку для снятия стресса?

Не дожидаясь ответа, достает из сейфа рюмки, бутылку, коробку конфет, лимончик нарезанный. Разливает. Голос его при этом не умолкает ни на секунду, журчит, обволакивает, успокаивает…

- Кошмар! Ничего, ничего, уже все позади! Еще раз приношу глубочайшие извинения за действия наших сотрудников. Если можете, поймите и вы их точку зрения. В окружающем нас бардаке они пытаются защитить островок дисциплины и порядка.

- Какими методами? — осторожно возмущается Олег.

- Как всегда, доступными! — вздыхает Главврач. — Поймите, Олег Николаевич, это же нормальная реакция любой системы. Пока вы не нарушаете правил — все в порядке. Но если нарушили… Вы же не будете, например, отрицать, что пили?

- Здесь, по-моему, все пьют!

- Да. А потом срывают собрание трудового коллектива!

- Прошу прощения, по-моему, у вашего коллектива слегка поехала крыша!

- Ничего подобного. Мы не пуритане, мы все понимаем, но для этого — колхоз. Там — пожалуйста. Здесь — никогда.

- Там — бордель, а здесь — монастырь?! — не без удивления спрашивает Олег.

- Если под монастырем понимать место, где вы очищаетесь от скверны и возвращаетесь к истинным ценностям, тогда да, у нас монастырь! — торжественно объявляет Главврач.

- Никак не могу въехать: у вас монастырь при публичном доме или публичный дом при монастыре?! — не выдерживает Олег.

- Грубость возникает при отсутствии аргументов, — подчеркнуто вежлив Главврач. — А по-рабоче-крестьянски говоря, что вы можете дать Волковой? Мы же ей дали бесплатное образование! Бесплатное жилье! Бесплатное медицинское обслуживание! Право на труд! Обеспеченную старость, в конце концов. Люди веками мечтали о светлом будущем — черт побери, мы его построили!

Олег давно отвык от подобной риторики. На какое-то время он даже решает, что Главврач его разыгрывает. Делает вид, что понял юмор, насмешливо уточняет:

- На американские деньги? В одном отдельно взятом Парке?

- А хоть бы и так! История осудила построение социализма коммунистическими методами. Но никто не доказал, что социализм нельзя построить рыночным путем!

- Первая попытка стоила сорок миллионов жизней. Интересно, во что обойдется вторая?

- Что ж это такое, а? Как только господам демократам мешают трахнуть бабу, так сразу вспоминают тридцать седьмой год, Берию и НКВД!

- Как только с приличной девушкой пытаешься познакомиться, так товарищам коммунистам тут же аморалка мерещится!

- Ах, у вас не аморалка, у вас высокие чувства. Так сказать, серьезный курортный роман пожилой телезвезды и девочки из провинциального санатория. Утром в слезах они прощались на вокзале! А теперь ответьте серьезно, Олег Николаевич, ответьте не мне, а самому себе: вы готовы взять на себя ответственность за жизнь этой девушки?

Приходится признать: Главврач искренне верит в то, о чем говорит. Но он еще не закончил. Конец темпераментной тирады Главврача ставит Олега в тупик.

- Другими словами, вы возьмете медсестру Волкову в жены? — жестко спрашивает Главврач.

Вопрос застает Олега врасплох.

Что делает истинный россиянин, когда его обидели? Правильно: наливает, выпивает и закусывает! Где? Да где угодно! С кем? А с кем угодно!

Лучше с друзьями.

И вот полыхает походный костерок. Скатерть-клеенка, она же скатерть-самобранка, лежит на земле. На скатерти — простой и знакомый натюрморт: трехлитровая бутыль с самогоном, разломы черного хлеба, лук, помидоры, огурчики, шмат сала, перочинный нож. Вокруг — охотники на привале. Олег не в духе, собутыльники, наоборот, сострадают.

- Олежка! — восклицает Санек-Чкалов. — Ну что ты сидишь, как отмороженный. Хочешь, я тебе песенку спою?

Заправлены в планшеты космические карты.
И штурман уточняет в последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом,
У нас еще в запасе четырнадцать минут…

- Ты пей, штурман, пей! — уговаривает Адмирал. — Гаси огонь! А нос не вешай. Сейчас досидим, допьем, потом выйдем на вероятного противника и оторвем ему главный калибр по самые помидоры!

- Да бросьте вы, ребята! — казнит себя Олег. — Это я — старый козел без тормозов! Впутал девку в историю…

Санек-Чкалов с ним категорически не согласен.

- Перестань ты себя казнить, а то до аэродрома не дотянешь. Главное — закусывай!

- Полундра! Свистать всех наверх! — поднимает голову Адмирал.

Авралит Адмирал неспроста. Увидел Лену Волкову, которая выходит из леса и идет к костру, растерянная, грустная. Подойдя, она негромко спрашивает Олега:

- Досталось вам из-за меня, Олег Николаич…

- Я за вас беспокоюсь, — теряется Олег.

- Чего обо мне беспокоиться? Завтра в прачечную переведут, через месяц уволят. Не убьют же.

- Вот и выпьем за свободу! — бодрит обоих Санек-Чкалов. — Извините, у нас только стаканы! И пьем по случаю самогон. Вам капнуть, Елена Иванна?

- Я вообще-то не пью… Но с вами… — она покорно принимает стакан и признается Олегу: — В третьем классе я была в вас влюблена, Олег Николаич…

- Сейчас-то вы в каком классе? — уточняет Санек-Чкалов.

- Сейчас мне двадцать один…

- Лена… простите… — с трудом подбирая слова, говорит Олег. — Я сегодня принес извинения руководству… За свое поведение. Мне обещали, что вас восстановят на работе. Посиделки у нашего костра могут вам дорого обойтись.

Лена смотрит на него — долго, растерянно. Спрашивает шепотом:

- Вы… вы меня предали, Олег Николаич?

- Я хочу вам помочь.

- Когда вы бросились к горящей машине, я вам верила. А сейчас, простите, не верю…

Она чуть не плачет. Санек-Чкалов вертится на месте, словно уж на сковородке. Вскакивает с огурчиком во рту.

- Адмирал, пошли прогуляемся, а?

- Что вы, что вы, сидите, отдыхайте. Это я пойду, — грустно говорит Лена, вставая с земли и отряхивая юбку. — Не буду вам мешать.

- Я вас провожу? — спрашивает Олег.

- Вы же дали торжественную клятву ко мне не приближаться…

Она берет его за руку и уводит в ночь. Туда, где в зеленовато-голубом лунном свете высится неподвижная рожь. Лена вбегает в лес спелых колосьев, поворачивается к Олегу. Глаза ее откровенны, они зовут…

- Лена, мы куда идем? — пытается сопротивляться Олег.

Слышит в ответ:

- Хочу побыть рядом… А спасать меня не надо. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Вот этих самых рук…

Лена смежает веки, протягивает к Олегу руки так, словно собирается его обнять. Олег стоит безответный, неподвижный.

Лена открывает глаза. Опускает руки.

- Я так напугала вас на целине комсомольским задором?

- Да не в этом дело. Просто я вдвое старше вас.

- Ну и что? Я хотела тебя обнять еще там, на целине. Когда ты выбежал из огня! Я не хочу больше ждать. И пусть будет что будет! — шепчет Лена.

Лунная тень пробегает по ее лицу. Или это не лунная тень, а губы Олега?

А в спальном корпусе царят покой, благообразие и благолепие. Коридоры пусты. За столиком дремлет Дежурная. Олег на цыпочках проходит мимо. И хотя он движется бесшумно, Дежурная тут же открывает один глаз.

- Спите, спите, все в порядке, — успокаивает Олег.

- А я и не сплю!

Отвергнув это нелепое обвинение, Дежурная тут же закрывает глаза и снова начинает храпеть.

Олег входит в палату, закрывает за собой дверь на ключ, ключ оставляет в замке. Не зажигая свет, устремляется к окну. Открывает его.

Первый этаж высок. Внизу на перевернутом ведре стоит Лена. Она протягивает руки, Олег помогает ей взобраться на подоконник. Лена спрыгивает на пол, Олег обнимает ее.

- Ты вся дрожишь, — ласково шепчет Олег.

- Не обращай внимания… — Лена стоит, по-детски зажмурившись в ожидании поцелуя.

- Лен, посмотри на меня! — зовет Олег.

- Не могу…

- Почему?

- Не знаю.

Она начинает расстегивать кофточку. Глаза по-прежнему закрыты.

Именно в эту секунду раздается громкий и властный стук в дверь. Слышны голоса в коридоре.

- Заперлись, конечно! Немедленно откройте! Администрация! Товарищ Зимин, откройте дверь… Слесаря давай! Ломайте замок!

Удары в дверь приобретают техногенный характер. Невидимый слесарь явно пустил в дело стамеску и молоток.

- Тебе надо бежать… — Олег торопливо отрывает от себя Лену.

Она покорно снимает руки с его груди.

- Мне все равно.

- Лена, прошу тебя. Обещаю, мы завтра увидимся.

- Я их не боюсь.

- Пожалуйста! Не доставляй им радости унизить тебя еще раз. Я смотаюсь в Москву и притащу сюда все шесть каналов телевидения. И кое-кому кое-что подробно объясню.

Он ведет ее к окну, торопливо целует, помогает ей взобраться на подоконник, спуститься вниз. Лена покорно выполняет все. Поднимает лицо — снизу, уже с земли.

- Встреча со мной вас ни к чему не обязывает…

- Беги! — шепчет Олег. — Пожалуйста, разве трудно подождать до завтра?

И слышит ответ снизу, из цветущих кустов сирени:

- Я люблю тебя!

- Не бойся, я с тобой! — кричит он вслед.

Но Лена уже растворилась в зарослях сирени, а стук в дверь приобрел характер штурма.

Дверь наконец сдается, в палату врываются Фролов, двое Дружинников (один с молотком и стамеской в руках) и Дежурная. Оглядываются. Палата пуста.

Слышен шум воды в ванной комнате. Фролов крадется к двери ванной, осторожно ее приоткрывает. И видит: под сильным душем стоит совершенно голый Олег. Глаза закрыты, на лице блаженство.

- Вы что, не слышите, в дверь стучат? — орет Фролов.

Олег выглядывает из-за занавески с невинной физиономией.

- Извините, душ шумит. А в чем, собственно, дело?

В комнате Дружинники шарят под кроватями, Дежурная инспектирует шкаф. Результаты обыска нулевые.

Фролов подходит к окну, открывает створку, выглядывает. Видит под окном ведро кверху дном. Видит следы на клумбе. Усмехается. Закуривает.

Олег наконец покидает ванную, по пояс обернутый купальным полотенцем. Насмешливо, но твердо объявляет:

- У нас здесь не курят.

- Извините, — Фролов вынужден погасить сигарету. Он оставляет окурок в пепельнице, движется к выходу. Дружинники и Дежурная, как по команде, следуют за ним.

- И дверь, кстати, не забудьте починить! — кричит им вслед Олег.

Сломанная дверь, обломки дерева на полу, естественно, привлекают внимание Санька-Чкалова, который вернулся в родное спальное помещение.

- Дверь сломал? Молодец! Почему один, без меня? П-пошли, еще что-ниб-будь с-сломаем.

Он вдребезги пьян.

- Не получится. Я уже протрезвел, — разводит руками Олег.

- Протрезвел тоже без меня? Ну как же тебе не стыдно! — обижается Санек-Чкалов.

- Прости. Меня на работу срочно вызвали.

- Тогда вообще ничего не понимаю! — возмущается Санек-Чкалов. — Кто в наше непростое время на работу трезвым ходит?

Ночью главные ворота санатория ярко освещены. Олег стучит в окно дежурки. На пороге появляется приветливый Петрович. Разглаживает усы, немой вопрос типа «чего надо?» светится в разлюбезных глазах.

- Откройте, пожалуйста, калитку, — просит Олег.

- Олег Николаевич, поздно уже. Шли бы вы спать, — с укоризной ответствует Петрович. И направляется назад в дежурку. Олег вынужден схватить его за плечо.

- Немедленно откройте. Я ухожу.

- Карту отдыхающего, пожалуйста, — суровеет Петрович, вежливо, но твердо высвобождая плечо.

- Пожалуйста, — Олег протягивает санаторный документ.

- Бегунок не заполнен, — тычет пальцем в документ Петрович.

- Какой еще бегунок?

- Олег Николаевич, ну что вы как маленький, ей-богу. Одежду вам давали? Давали. Она и сейчас на вас. Значит, надо ее обратно сдать и в каптерке отметку сделать. Книги в библиотеке брали?

- Нет.

- Значит, в этой графе библиотекарша поставит прочерк и распишется…

- Вы с ума сошли! Где я ночью буду библиотекаршу искать?

- Без подписанного бегунка не имею права вас выпустить. Не положено.

- Да я завтра вернусь, Петрович!

- А вот уж это не мое дело! Мое дело — пропуска проверять.

Не сумев выбраться из санатория легально, Олег решает применить для освобождения партизанские методы. Бежит сквозь какие-то кусты, они цепляют его, рвут одежду. Наконец он оказывается у ярко освещенного прожекторами высокого кирпичного забора.

И что же? Под забором — песчаная трехметровая полоса. То есть натуральная граница. Вдоль нее идут двое в пятнистой форме — Охранник с овчаркой и его Напарник. Овчарка начинает бешено лаять в сторону Олега. Олег пятится, скрывается в кустах, падает на землю, лежит, затаив дыхание.

- Ингус, ты чего? К ноге! — успокаивает пса Охранник.

- Слышь, Карацупа, может, кто в кустах спрятался? — спрашивает Напарник.

- На полосе следов нет.

- Раскинь мозгами, а если кто отсюда туда пробирается? — высказывает предположение Напарник.

- Ты чего? Совсем сдурел? Кто же из нашего рая наружу-то полезет? — искренне удивляется Охранник.

На эстраде нестареющий Полад Бюль-Бюль оглы поет свою нестареющую песню «Телефон». Перед эстрадой расставлены столики с легкой закуской, у столиков кучкуются Отдыхающие. За одним из столиков расположились Главврач и Иностранцы-инвесторы. Иностранцев — целый букет, тут и Японец, и Кореец, и Американец, и Немец. Несколько Дам-переводчиц украшают застолье.

Олег возникает из темноты, подходит к Главврачу, протягивает карту отдыхающего.

- Анатолий Анатольевич, подпишитесь, пожалуйста, за каптершу и библиотекаршу, мне нужно срочно в Москву.

Главврач весьма профессионально маскирует беспокойство подчеркнутой любезностью.

- С удовольствием, Олег Николаевич. Но прежде необходима виза зав культмассовым сектором. Извините, у нас такой порядок, — он кивает на сидящего неподалеку Фролова.

Улыбка Фролова не обещает Олегу ничего хорошего. Олег резко поворачивается и уходит.

Решительный уход, однако, ничего не меняет в его положении. На что он надеется, вернувшись к главным воротам?

Колотит кулаком в дверь дежурки. На этот раз дверь не открывается — лишь откидывается дверца окошечка, в окошечке появляется лицо Петровича.

- Калитку! Немедленно откройте калитку!

- Пропуск?

- Где я его возьму посреди ночи? — в ярости кричит Олег.

- Тогда прекратите шуметь, люди отдыхают.

- Калитку!

- Отдыхающий Зимин, вы нарушаете!

- Нет, я пока не нарушаю! Но сейчас нарушу. Ох, как я сейчас нарушу!

Олег выворачивает крашенный белой краской булыжник из ограждения клумбы и принимается сбивать замок с калитки. Вот тогда дверь дежурки открывается, Петрович выходит на улицу, ловко, борцовским приемом, обхватывает Олега со спины.

- Все, доигрался! Ответишь за нарушение режима!

- Отпусти, дед, мне ж неудобно с тобой драться, — сдерживается Олег.

Но не сдерживается Петрович.

- Да ты сосунок против меня. Не трепыхайся, тварь поганая! — слышит Олег наглый и резкий окрик.

Куда подевалась добрая улыбка Петровича? Ее сменил злобный оскал. Петрович очень профессионально скручивает Олега.

- Петрович, что это с вами? — пытается сохранить политическую корректность Олег.

- Заткнись, козел пархатый! Не с таким говном справлялся, героев Союза, бля, ломал.

Приходится освобождаться силой. Резким движением Олег сбрасывает с себя руки Петровича. Это непросто, приходится пожертвовать половиной рубахи. Олег убегает, на пороге дежурки возникает Сытый охранник. Смеясь, интересуется:

- Что, Петрович, спасовал против телезвезды? Похоже, он в Афгане приемы изучал!

- Этот сучонок в Афгане, может, не плакал. А у меня заплачет! — скрипит зубами Петрович.

А на эстраде продолжается праздничный вечер. На сцене резвятся Нептун, Русалки и Морские Черти.

- Я Нептун, царь морей, принес награды ценные и рыбок золотых…

Закончить торжественный монолог морскому царю не удается. Его оттесняет от микрофона Олег — возбужден, рубаха изодрана, рукав отсутствует. Растолкал Русалок, схватил микрофон. Кричит Главврачу, задыхаясь от бешенства:

- Сейчас же! Выпустите меня отсюда! Иначе! Завтра! Все каналы телевидения! Я такую вам рекламу в Генеральной прокуратуре устрою!..

Главврач бросает выразительный взгляд на Фролова, тот кому-то кивает, в мгновение ока три Дружинника сдергивают с Русалок зеленые парики, напяливают их на себя для маскировки, влетают на сцену, забрасывают Олега рыболовной сетью, висевшей на сцене в качестве задника. В рот Олегу загоняют кляп из того же зеленого парика.

Барахтающийся кокон с Олегом уносят со сцены. У Иностранцев-инвесторов глаза лезут на лоб, Дамы-переводчицы визжат. Главврач добродушно и устало поясняет гостям:

- Новый русский! Обожает садомазохистские развлечения! Как видите, идем навстречу любым капризам клиента!

Убедительный и доброжелательный голос Главврача успокаивает Инвесторов, Инвесторы аплодируют.

Японец что-то говорит Корейцу. Тот отвечает. Закадровый перевод диалога примерно таков:

- Все так интересно! И так подозрительно!

- Это русский бизнес!

- Я понимаю, что это бизнес! Я только не понимаю, на чем они нас кинут в этот раз!

Тем временем на празднике Нептуна начинается шумный, дымный и многоцветный фейерверк. В ночное небо летят ракеты.

Под грохот фейерверка Фролов и Дружинники тащат извивающегося в сетке Олега к зарослям терновника. Там они ставят Олега на ноги, удерживая его с двух сторон, и, освещенный всполохами фейерверка, Фролов нервно излагает свою версию событий:

- Тихо-тихо-тихо-тихо! Все-все-все-все-все! История зашла слишком далеко. Предлагаю. Я подписываю бегунок, и вы через двадцать четыре минуты отбываете в Москву. Только одно условие: вы не будете возникать! Вообще не будете! Никогда. Ну что, по рукам?

Связанный сетью Олег мычит, бешено вращает глазами.

- И, кстати, не забудьте. Волкова-то здесь остается… — продолжает Фролов. Освобождает Олегу рот. И брезгливо морщится, выслушивая ответ Олега.

- Я думал ты мелкий змееныш, а ты полноценный гад! Слушай внимательно и запоминай! Волкову ты сейчас приведешь сюда. Мы уедем вместе с ней. Как ни смешно тебе это покажется, мы свободные люди в свободной стране! Ты принесешь извинения устно, письменно и печатно, но все равно я тебе обещаю, что с завтрашнего дня ты будешь чистить сортиры. Таким, как ты, даже на секунду нельзя давать власть! Потому что для тебя это власть топтать и мучить людей!

- Это вы затоптали и замучили всю страну! Раньше на вас хоть управа была! Письмо на работу, строгий выговор в учетную карточку, и на два года невыездной, как миленький. Сидел бы шелковый в своей многотиражке! А теперь ты думаешь, что тебе все можно! Это ошибка! И народ твою ошибку исправит!

После этого почти вдохновенного монолога Фролов с ненавистью снова затыкает Олегу кляпом рот.

Связанного сетью Олега Дружинники вносят в знакомый ему физиотерапевтический кабинет, отделанный белым советским кафелем.

Фролов кивает на стену душа Шарко.

- Привяжите его и подождите за дверью.

Дружинники срывают с Олега сеть вместе с одеждой, двумя веревками распинают его на белом кафеле.

- Ты так любишь душ Шарко, — насмешливо говорит Фролов. — Было бы несправедливо лишать тебя этого удовольствия.

Вслед за тем Фролов подходит к пульту управления душем. Включает воду. Берет шланг, из которого начинает струиться вода.

Фролов двигает регулятор струи на пульте, и вода, идущая из шланга, начинает вырываться под давлением. Это настраивает Фролова на лирический лад.

- Три атмосферы для настоящего ценителя — пустяк!

Регулятор струи он переводит на цифру 5.

Струя из шланга ударяет Олега в живот. Олег дергается от боли.

- Я тебя немного поучу… — объясняет Фролов.

Регулятор струи — на цифру 6, потом — 7, 8, 10.

Струя стальным копьем врезается Олегу в живот. Олег корчится.

- …Поучу порядку… — продолжает Фролов. — Который был… И которого нет…

После очередного удара струи Олега бьют конвульсии. Он мычит от боли.

- …но который будет!!! — твердо заканчивает Фролов. — С завтрашнего дня я обещаю тебе некоторые проблемы с печенью. Поэтому из меню надо исключить острое, жирное и соленое. А если я сейчас на пульте сломаю ограничитель, то у тебя из кишок получится каша, а из печени — желе.

Без стука и разрешения входит Петрович. Это вызывает откровенное неудовольствие Фролова.

- Почему пост покинул?

- Да я на чуток только! — смущенно улыбается Петрович. — Дай разок этой гниде засадить! По ушам с двух сторон врежу — кровь из носу и потеря слуха процентов на сорок! А если еще раз врежу — оглохнет, сучонок, к ядреной матери. Учись, Фролов, пока Петрович-мастер жив!

- Мастер, ты нам лучше Волкову сюда притащи! — приказывает Фролов.

- Это я мигом! — радуется настоящей работе Петрович. — А ты пока с почечками его разберись! Чтоб урологам работа была!

Пока не привели Лену Волкову, Фролов решает устроить перекур. Он закуривает сигарету, подходит к Олегу, висящему на веревках у белой стены.

- Дать затянуться?

Вытаскивает кляп изо рта Олега, сует ему в губы свою сигарету. Олег вдыхает горячий дым.

- Ты, наверно, думаешь, за что тебя так… Верно? — задумчиво произносит Фролов. — Я много чего могу тебе предъявить. Может, не тебе конкретно, а таким, как ты…

Забирает сигарету, затягивается сам. Опять предлагает затянуться Олегу. Тот отворачивает лицо.

- Ну, не хочешь — как хочешь, — деловито говорит Фролов, снова затыкает Олегу рот кляпом, после чего снова затягивается сам. — А вот обижаться не надо. Это мы на вас должны обижаться. За что? За то, что вы кастрировали нашу Родину. Лишили нас счастливого детства, пионерлагерей, костров дружбы в Артеке… А взамен подсунули тряпку, чтобы мы протирали стекла ваших иномарок.

Говорит нервно, забыв про сигарету. Она прилипла к губе, когда догорает, обжигает губу, Фролов вздрагивает и выплевывает окурок.

- Вы много чего у меня отняли! А главное, цель в жизни. Дед и отец строили коммунизм, а мне что строить? Дачи вам пятиэтажные? Да нет, поднимай выше! Моя социальная функция — девушек под вас подкладывать!

Петрович приводит Лену, крепко держа ее за предплечье. Лена видит привязанного Олега.

Фролов устраивает небольшую демонстрацию силы — бьет Олега по животу струей, Олег корчится от боли, Лена кричит.

- Правильно кричишь, — кивает Фролов. — Ему действительно очень больно. А вот следов на животе не остается никаких, это ты и сама знаешь.

- Не смейте! Он ни в чем не виноват! — кричит Лена. — Это я, я… Я виновата! Во всем… Отпустите его. Умоляю…

- Будешь умницей, отпустим. Садись за стол, бери ручку, пиши. В Генеральную прокуратуру Российской Федерации… От Волковой Елены Ивановны… Заявление. Сегодня — такого-то месяца, такого-то дня… известный телеведущий гражданин Зимин О.Н. изнасиловал меня в особо извращенной форме. Это произошло на рабочем месте и при исполнении служебных обязанностей. Прошу возбудить уголовное дело в установленном порядке!

Лена плача пишет под диктовку. Олег рвется из веревок, пытаясь ей помочь.

- Написала? Подпиши.

- Это неправда, — негромко возражает Лена.

- Подпиши, Волкова.

- Нет.

- Нет?

Фролов неторопливо ломает на пульте ограничитель, хватает шланг, напор воды с дикой силой бьет в стену — Фролов с трудом удерживает шланг. Струя воды выбивает в стене куски кафеля. Так, ломая кафель, струя начинает приближаться к Олегу. Фролов насмешливо наблюдает за реакцией Лены.

- Не надо, вы убьете его! Я все подпишу! — в отчаянии кричит Лена.

Рыдая, она подписывает заявление.

- Ну, вот и умница, Волкова. Свободна! Петрович, проводи сучку! — командует Фролов.

И пока Петрович выводит Лену в коридор, Фролов заботливо объясняет Олегу:

- Изнасилование, гражданин Зимин, это восемь лет в колонии строгого режима. Так что на роток накинем платок. Вы не трогаете нас. Мы не трогаем вас. Заявление Волковой лежит в моем сейфе. Кстати, там же лежат показания пяти свидетелей. Вы умный человек и должны уметь проигрывать.

С этими словами Фролов вынимает кляп и ножом обрезает веревки, державшие Олега. Олег без сил падает на мокрый бетонный пол.

- Можете идти к себе в палату, отдыхайте на здоровье после процедур. А утром — хотите уезжайте, хотите догуливайте путевку, правила игры теперь вам известны.

Олег пытается подняться с пола, это ему удается не сразу.

- Ты мерзавец, а твоей бумажке грош цена. И ты это знаешь не хуже меня!

- Иногда бумажки становятся просто бесценными, — вздыхает Фролов. — Например, с людьми случаются автокатастрофы или несчастные случаи на воде. И тогда, увы, остаются только бумажки.

Олег последние силы вкладывает в удар.

Фролов летит через комнату, головой задевает стену, шмякается в лужу воды с большим шумом.

Олег прыгает на него.

Драка в воде, они то ли бьют друг друга, то ли топят в луже — Олег без сил, а Фролов в нокдауне.

На шум вбегают Дружинники, наваливаются на Олега. Он отбивается как может, но силы неравны, через некоторое время он снова стоит у стены в прежнем положении — на привязи и с кляпом во рту.

Фролов поднимается, ощупывает разбитое лицо.

- Да вы просто больной, Олег Николаевич, тяжелый психический больной! У вас мании и очевидная гипервозбудимость. Лечить вас надо. Про сульфазин слышали? Его буйнопомешанным засаживают, чтобы шелковыми были. Это как раз ваш диагноз. У меня, по случаю, есть ампулка импортного препарата, раз в сто сильней. После первого же укольчика вы станете гора-а-аздо покладистее. А после второго просто превратитесь в животное. Я не пугаю, я предупреждаю.

Из белого медицинского шкафчика Фролов вынимает шприц, ампулу, отламывает кончик, набирает из ампулы бесцветную жидкость в шприц.

- Слушай внимательно, потому что через три минуты ты от боли вообще перестанешь что-либо соображать.

Дружинник уже держит наготове ватку и спирт. Фролов смачивает спиртом ваточку, протирает кожу на плече Олега.

- Запомни. Всегда были люди, внушающие страх, и люди,живущие в страхе. Всегда были Мейерхольды в обоссанных от страха штанах, и мы, которые этот страх внушали.

Фролов делает Олегу инъекцию, заботливо массирует место укола ваткой.

- Когда я завтра покажу тебе вторую ампулку, ты передо мной на задних лапках бегать будешь. Прикажу — собственную мать отдерешь… А теперь творческой тебе ночи, звезда.

Олег остается на веревках у стены. Фролов гасит свет и выходит из процедурной.

Сознание исчезает. Перед глазами — карусель бешено мчащихся в пустоту огней. Олег слышит свой крик и сверхучащенное биение сердца, которое, достигнув пика, так замедляется, что, кажется, следующего удара не будет. И его нет… Оглушительная тишина…

А утро, как и положено, приходит с рассветом! Из динамиков льется бодрая музыка. На полянке перед главным корпусом под звуки аккордеона Фролов проводит утреннюю гимнастику с отдыхающими.

Звуки аккордеона слышит Олег. Обнаженный, накрытый простыней, он лежит на топчане в медпункте. Узнать его трудно. Еще труднее вообще узнать человека в этом существе. Остекленевший взгляд. Струйка слюны стекает из уголка рта.

Входит Главврач с китайским термосом в руках. Останавливается на пороге, разглядывает Олега. На лице Главврача — океан сочувствия. И вот уже, поддерживая голову Олега, поит его сладким чаем.

- Еще пару глоточков. Сахар — это глюкоза. Ваша нервная система сейчас, как выжженная пустыня. Я читал о действии этого препарата, но на практике не видел. Каков подлец этот Фролов, а? Поставить под удар все наше дело. Олег Николаевич, что бы я сейчас вам ни сказал, любые мои слова и извинения будут недостаточны. Вы уже сами поняли, этот негодяй способен на все!

Достает из пиджака белоснежнейший платок, промокает пот, вытирает слюну с лица Олега.

- Вы же знаете, что уже есть заявление от Волковой об изнасиловании. Есть даже свидетели этого. Конечно, я знаю: вы чисты. Это все он состряпал. Но согласитесь, грязная история. Вам будет нелегко отмыться, — наклоняется, продолжает доверительным шепотом: — Боже мой, какой это страшный человек. Казалось бы, культмассовик, а даже Генеральный с ним вынужден считаться…

На лице Олега никаких эмоций. Полное безразличие. Главврач внимательно вглядывается ему в лицо. Остается доволен результатом.

- Так я вас выписываю?

Олег с трудом отрицательно качает головой. Главврач настораживается.

- Вы хотите остаться?!

Олег отвечает, с трудом ворочая языком:

- Хотя бы до завтра… Куда я в таком виде…

- Разумно. Весьма, — успокоившись, отвечает Главврач. В голосе его даже слышится невольное уважение. — Олег Николаевич, вы очень сильный человек. Суметь перенести такое…

Ему отвечает безвольный, болезненный взгляд Олега.

- Я распоряжусь, вам принесут новую одежду.

Новая санаторная одежда похожа на старую, только целая и чистая. Олег медленно — каждый шаг дается ему с большим трудом — идет по аллее. Поравнялся с ним отряд Пионеров, который под бодрые звуки горна шагает навстречу. Пионеры отдают Олегу салют, Олег старческим жестом машет им рукой в ответ.

На секунду-другую все это — в черно-белом изображении технического монитора.

Петрович, идущий с вахты, вытягивается перед Олегом во фрунт и отдает ему шутливую честь. На лице Петровича снова добрая отеческая улыбка. Олег и ему отвечает взмахом руки — взмахом очень и очень уставшего человека.

На секунду-другую все это — в черно-белом изображении технического монитора.

Когда Олег подходит к корпусу для отдыхающих, ему навстречу попадается Клавдия Федоровна, озаренная идущей из глубины души улыбкой.

- Здравствуй, сынок, а погодка-то какая! Прямо как по заказу!

На секунду-другую все это — в черно-белом изображении технического монитора.

В коридоре спального корпуса никаких изменений. Все так же одновременно вяжет иремлет Дежурная. Будь Олег повнимательнее, над ее головой, под потолком, он смог бы заметить почти незаметную камеру технического телевидения.

Заслышав шаги Олега, Дежурная открывает один глаз, а камера поворачивается в сторону Олега.

На секунду-другую все это — в черно-белом изображении технического монитора.

С трудом волоча ноги, Олег проходит мимо Дежурной. Останавливается, словно что-то вспомнил.

- У вас случайно сахарку не найдется? Анатолий Анатольевич мне сладкое прописал…

Вечером в палате окно похоже на музейную раму. В раме — превосходный романтиче-ский закат. Но Олег отнюдь не красотой заката сильно увлечен.

На экране старомодного телевизора поет молодой Кобзон.

А на столе горит настольная лампа, под которой разложено кроме сахара множество кульков, порошков, каких-то склянок, пробирок, чашек, стаканчиков, блюдечек, явно позаимствованных из самых разных мест — от медицинской аптечки до ванной комнаты. Очень сосредоточенный Олег колдует со всеми этими порошками и жидкостями. Работает очень осторожно, точно и профессионально. Взвешивает, капает, перемешивает, проверяет на свет, на глаз, на вкус.

За дверью слышен шум. Олег накрывает свою «химию» газетой «Правда Отдыхающего». И через секунду видит своих верных друзей. В палату входят Санек-Чкалов и Адмирал.

- Примите поздравления! — шутливо буйствует Санек-Чкалов. — Уже дома не ночуем! Судя по лицу, начались первые семейные скандалы? Это за что она тебе так морду расцарапала?

- Ты лучше скажи, откуда вы такие тепленькие? — любопытствует Олег.

- Прятались в пивной до самого вечера. Невозможно в парк выйти. По аллеям бродят дикие колхозные бабы, хватают мужиков и утаскивают на сеновал!

- Трудодни зарабатывают, е-мое! — подтверждает Адмирал.

Санек-Чкалов поднимает газету, видит «химию», это наводит его на весьма конкретные впечатления.

- То-то я думаю: не пьет, не курит, к девушкам не ходит! Теперь все ясно! «Обожаю я укол, укололся — и пошел!»

- Не надо грязи, — невинно улыбается Олег. — Вспомнил первую профессию и для любимой девушки духи сочиняю. Из подручных средств.

Санек-Чкалов принюхивается, пытается сунуть нос в мензурку. Олег осторожно, но твердо его останавливает.

- Пахнет неважно.

- Пахнет, может быть, и неважно, зато сделано с любовью и действует наповал!

- Да ну! Подари сорок капель!

- Сорок многовато. На весь колхоз хватит десяти. Кстати, Санек, твой спиннинг с большим тройником здесь? Одолжи, будь другом!

Складной спиннинг Олег прячет под пиджак.

Адмирал наблюдает за происходящим с большим интересом. Неожиданно интересуется:

- Химик, ты на какую акулу идешь? Помощь флота нужна?

- Если понадобится, я свистну! — уходя, отвечает Адмиралу Олег.

Вот теперь наконец Олег замечает камеры наблюдения. А их — прорва. Они буквально натыканы везде.

Олег выходит из палаты. Камера наблюдения, укрепленная под потолком, в ту же секунду совершает корректирующее движение.

Олег, специально для телекамеры, выглядит совершенно пьяным, держится подчеркнуто прямо и таким образом передвигается по коридору, пока не натыкается на Дежурную.

На секунду-другую все это — в черно-белом изображении технического монитора.

Камера наблюдения, укрепленная над Дежурной, фиксируется на Олеге.

Он упирается руками в стол, наклоняется к Дежурной и долго в упор на нее смотрит.

Дежурная настороженно отодвигается, рука ее тянется к ящику стола.

Заплетающимся языком, Олег вопрошает:

- В-вв-в-винно… водочный… открыт?

Настороженность Дежурной тут же проходит, она убирает руку от сигнальной кнопки.

- Ой, боюсь, что нет. Десятый час уже.

- Ж-ж-ж-ж…

Дежурная со вниманием вслушивается, пытаясь угадать, чего хочет Олег. Пытается подсказать:

- Жалко?

- Х-х-х…

- Только не выражаться! — в голосе Дежурной появляется начальственная строгость.

- Где? — внятно спрашивает Олег.

- В колхозе, у агронома. Он самогон гонит. Но я тебе ничего не говорила.

- С-с-с-с…

- Да ладно тебе «спасибо» говорить.

- С-с-сука…

Дежурная мгновенно суживает глаза, становится похожей на пантеру, готовую к прыжку.

- Сука буду — отблагодарю! — заканчивает фразу Олег.

Дежурная улыбается, смотрит вслед ковыляющему к выходу Олегу, затем открывает ящик стола, достает радиопереговорник и докладывает:

- В колхоз направился. Косой в дымину!

По аллее, шатаясь, бредет Олег. На столбе телекамера наблюдения совершает медленное круговое движение вслед за ним.

Вот и пришла пора раскрыть некоторые тайны. Черно-белые мониторы, экраны которых столь внимательны к жизни Олега, стоят в Центре управления. Это большое помещение без окон. Небольших телеэкранов великое множество. Изображения на них разные.

За центральным пультом сидит Оператор в наушниках и с микрофоном у рта. Пальцы его бегают по рычажкам и кнопкам пульта весьма профессионально, пальцы не знают минуты покоя.

- Вас понял! — отвечает оператор в микрофон невидимому начальнику.

Оператор переключает рычажок, и на одном из экранов появляется знакомая аллея. По ней пьяной походкой шагает Олег, поет песню. Оператор дает укрупнение. На экране появляется лицо Олега: остекленевшие глаза, голова время от времени вскидывается в приступах икоты.

- Отбой! — успокаивает невидимого начальника Оператор. — Объект стерилен!

Олег же выходит через калитку в поле. Бредет по нему к далеким огонькам колхоза. И вдруг исчезает в зарослях кукурузы.

Невидимый начальник, а это товарищ Фролов, сидит в своем кабинете, стена кабинета также уставлена мониторами, на одном из которых — кукурузное поле. Фролов кричит в микрофон, стоящий перед ним на столе:

- Как это исчез?! Куда он может исчезнуть! Разгильдяи, дебилы! Зачем у вас камеры ночного видения! Так включите! Обшарьте все, найдите его немедленно!

В Центре управления Оператор щелкает тумблерами, шарит глазами по мониторам, укрупняет, меняет изображение.

Оператор и его коллеги, следящие за мониторами, одеты в камуфляж. Карта Советского Союза — схема Парка — усеяна лампочками. Лампочки пронумерованы, это позиции камер слежения. Все в целом напоминает ЦУП — Центр управления полетами в космос. Главный монитор — большого размера, и на него выведена основная картинка. Вокруг — небольшие мониторы, на которых видны подробности жизнеобеспечения Парка. Под каждым монитором надпись: колхозная нива, столовая, прачечная, коридор основного корпуса, типография газеты «Правда Отдыхающего» и т.д. На мониторах сменяют друг друга внешние границы Парка, танцплощадка, пруд, какие-то подвалы, коллекторы, цистерны. Очень рабочая обстановка. Слышны голоса специалистов:

- Укрупни сектор «Б»! Первая, первая, откройте зону слежения! Сектор «Г», дай панораму. Четвертый и седьмой, я жду, перекройте мертвую зону у коллектора…

Очень похоже на аппаратную телевидения во время съемки сложной программы.

Олег по-пластунски ползет среди кустов, примыкающих к пограничной полосе. Видит небольшой служебный домик, где отдыхает патрульная смена. Окна занавешены, внутри домика горит свет.

Вокруг дорожки, крашенные мелом бордюры и прочие атрибуты военно-полевой культуры.

Два прожектора со столба освещают стену и полосу. Там же, на столбе, укреплена телекамера наблюдения, которая плавно движется вправо-влево.

Неподалеку от домика — одноместный деревянный сортир, выкрашенный в защитный цвет.

Лежащий в кустах Олег собирает спиннинг. Собрав, несколько раз пытается забросить большой тройной крючок на телекамеру. Когда это удается, Олег натягивает леску, привязывает ее к дереву. Стреноженная телекамера прекращает движение и — главное — смотрит теперь в сторону, противоположную от сортира.

Выходит из служебного домика Охранник в камуфляжной одежде и такой же фуражке с большим козырьком. Идет по дорожке к туалету. Входит. Дверь за ним резко закрывается — явно насильственным путем. Сортир ходит ходуном, слышны удары и сдавленные вопли. Потом — тишина. Из туалета выходит Олег, переодетый в камуфляж. Фуражка с большим козырьком почти скрывает лицо.

В Центре управления стреноженную камеру записали в неисправные. Оператор докладывает в микрофон:

- Товарищ оперативный дежурный! Запишите в журнал: на сорок первой камере полетел движок. Изо есть, панорамы нет.

Олег входит в кусты. Отвязывает или обрывает леску, забирает спиннинг. Телекамера снова движется по кругу.

В Центре управления Оператор сокрушенно качает головой.

- Товарищ оперативный, извините, сорок первая заработала! Все в порядке!

За спиной Оператора возникает Фролов. Он ворвался в Центр управления, злой и раскрасневшийся.

- Что у вас в порядке? Триста японских телекамер не могут найти одного отечественного мудака!

Олег нашел то, что искал, — охраняемый вход в подземный служебный комплекс. Шлагбаум, будочка охраны. Олег в форме пограничника беспрепятственно проходит мимо, кивает охране, по пандусу спускается вниз. Козырек фуражки низко опущен, только заглянув под козырек, можно определить, что это Олег. Недаром говорят, что униформа лучшее средство маскировки лица.

В конце пандуса — широкие ворота, в них въезжают и выезжают грузовики. Рядом с воротами — дверь служебного входа. Ни от кого не прячась, Олег входит в дверь…

За дверью Олег видит настоящий подземный город, залитый светом. Здесь много народу в современной одежде, грузовики, автокары, идет погрузка и разгрузка машин — продукты, какие-то технические блоки, приспособления. Одним словом, чрево огромного жилого комплекса. Много людей в камуфляже. Олег тотчас сливается с ними. Оказывается в коридоре между производственными цехами. За стеклянными дверями видит: в одном печатается газета «Правда Отдыхающего», в другом разливается портвейн в бутылки 60-х годов, в третьем пекут хлеб, в четвертом кефир переливают из современных картонных пакетов в доперестроечные стеклянные бутылки. А вот и кабина грузового лифта. Олег заходит в кабину и нажимает кнопку третьего этажа, рядом с которой надпись: «Административный этаж».

А по коридору административного этажа идут Фролов и Главврач.

- Сергей Александрович, — обращается к Фролову Главврач. — Вам надо как-то решить вопрос с Зиминым. Я постарался уладить конфликт, но у меня нет полной уверенности, что он будет молчать. Вы заварили эту кашу, вам и расхлебывать.

- «Решить вопрос» — это значит «убрать»? — усмехается Фролов.

- Детали не моя компетенция! — поспешно отвечает Главврач. — Но, судя по его психологическому типу, он не угомонится! Вы понимаете, что это может значить для репутации нашего с вами Парка?

- Боюсь, нашей с вами репутации — полный пиздец, дорогой Анатолий Анатольевич, — грубо заявляет Фролов. — Отдыхающий Зимин исчез с экранов наблюдения в двенадцать часов ночи, сейчас шесть, и мы все еще не можем его найти!

С этими словами оба оказываются у дверей с красивой медной табличкой «Фролов С.А.», входят…

…И видят Олега, благодушно развалившегося в кресле хозяина кабинета. Камуфляжная фуражка лежит на письменном столе. Рядом с ней стоят небольшая скляночка, наполненная прозрачной жидкостью, и пузырек. Между склянкой и пузырьком лежит пипетка. Гостей Олег встречает приятной телевизионной улыбкой.

- Заходите, милости прошу. Кажется, вы меня искали?

- Как вы сюда попали? — нервно спрашивает Главврач.

- А он без пиздюлей — как без пряников! Пришел получить свою порцию? — веселится Фролов.

Без лишних слов, Фролов вынимает из кармана и показывает Олегу ампулу с ле-карством.

- Как я и обещал, после второго укола ты станешь натуральным овощем! На всю оставшуюся жизнь.

Повернувшись к Главврачу, Фролов уточняет:

- Вот и ответ на вашу просьбу «решить вопрос».

- Только без меня, — изображает легкую истерику Главврач. — Я не собираюсь играть в эти ваши игры!

- Анатолий Анатольевич, не кокетничайте. Вашу биографию я знаю не хуже своей. В эти игры вы играли еще до моего появления на свет! — Фролов нежно улыбается Главврачу, потом что-то тихо произносит в портативную рацию.

Дверь отворяется, в кабинет входят два могучих Охранника. Тем временем, Олег набирает пипеткой жидкость из пузырька и капает ее в мензурку. Отодвигает мензурку на дальний конец стола. И произносит странные слова, как бы ни к кому конкретно не обращенные:

- Считаем до трех. Про себя.

Три секунды проходят в молчании. Потом — четвертая и пятая. Вначале Фролов напряжен, ожидает, затем пожимает плечами и кивает Охранникам.

Те направляются к Олегу.

Вдруг из мензурки вырывается под потолок тугой столб голубого пламени. Под воздействием пламени мензурка размягчается и оплывает на глазах — такова температура огня.

Все замирают.

Олег искренне огорчен и не скрывает этого.

- Что значит — давно не практиковался. Ошибиться на целых две секунды! Для военного химика моей квалификации это непростительно!

Противопожарная система срабатывает на тепло, с потолка начинают бить струйки воды.

Фролов бросается спасать бумаги на столе, с ненавистью смотрит на Олега. Олег протягивает руки, как бы радуясь теплому летнему дождику.

- Натуральный овощ — это я понимаю, — смеется Олег. — В начале высокие слова: «Родина», «Патриотизм», «Вставай, проклятьем заклейменный»! А потом ГУЛАГ, психушки и натуральный овощ до конца жизни! Ладно! Неохота мне с тобой в дискуссии вступать. Ты лучше включи запись видеоконтроля большого склада, время два ноль пять.

Фролов щелкает пультом.

На экране монитора возникает пустой склад. Мелькают цифры отсчета времени. Ровно в два ноль пять на складе появляется человек в камуфляжной форме. На секунду наклоняется поправить шнурки, уходит.

- Надеюсь, теперь вы меня узнали? — спрашивает Олег. — А теперь дай склад в настоящий момент.

Фролов щелкает тумблером. На экране монитора — та же картинка, только в углу время: шесть сорок пять.

- Камеру чуть правее. Еще. И крупнее, — командует Олег. — Пузыречек на полу замечаешь? Смотри на него внимательно. Кстати, у тебя нет чего-нибудь попить?

Не отрывая напряженного взгляда от монитора, Фролов кивает на бар.

Достав из бара бутылочку минералки, Олег начинает медленно пить, поглядывая на часы. В это время экран монитора засвечивается яркой вспышкой. Фролов вздрагивает.

Из пузырька на полу склада вырывается огненный факел.

- Этот пузырек я поставил так, чтобы ничего не загорелось, — вежливо поясняет Олег. — А вот на складе газовых баллонов задача у меня была обратная — чтобы загорелось как можно больше. Уверяю тебя, с двенадцати ночи до пяти утра я посетил довольно много мест, крайне опасных в пожарном отношении.

- Чего ты хочешь? — спрашивает Фролов после долгого молчания.

Олег спокойно допивает минеральную воду.

Клубы пара, духота, жара. Это прачечная подземного комплекса. Большинство работающих — женщины в возрасте. Скинув блузки и оставшись в бюстгальтерах, они орудуют возле стиральных, сушильных и гладильно-прессовочных агрегатов. Лоснятся потом тела, покраснели лица.

Слышится радиообъявление:

- Волкова Елена, на выход! Повторяю, Волкова Елена, пройдите к выходу!

Из толпы мокрых измученных фигур выходит такая же мокрая и измученная Лена.

За дверями прачечной, в коридоре Лена видит автокар, на нем восседают Олег, Главврач и Фролов. Фролов Олегу доверил руль.

Лена со слезами на глазах бросается к автокару.

- Пожалуйста, пожалуйста… Отпустите Олега Николаевича… Я же все подписала…

Олег спрыгивает с автокара, обнимает Лену.

- Ну что ты, что ты! У нас все в порядке. Товарищ Фролов любезно согласился подвезти меня к тебе.

Он подхватывает Лену за талию, усаживает на автокар.

- А куда? — с робким испугом спрашивает Лена.

- У нас с тобой есть дом, — отвечает Олег. — Только ни ты, ни я до сих пор ничего о нем не знали.

- Это… шутка? — Лена во все глаза смотрит на Олега и со страхом ждет ответа.

- Какие могут быть шутки в моем возрасте? — сдержанно произносит Олег. — Самое время начинать жизнь заново.

На складе ГСМ паника. Охранники с фонарями рыщут среди цистерн с горючим, ищут флаконы Олега.

Автокар движется по коридору к выезду из подземного служебного комплекса. Фролов нервно рулит. Оборачивается к Олегу.

- Назови место. Рванет ведь. Люди погибнут.

- Тебя волнуют люди? — удивляется Олег. — А как же любимый тезис «Лес рубят — щепки летят»?

Автокар выезжает из ворот подземного комплекса. Поднимается наверх по пандусу. Оказывается в парке.

- Останови-ка здесь, дальше мы сами… — просит Фролова Олег. — Нет-нет, Анатолий Анатольевич, вы с нами, заложником. Так сказать, чтобы ваш коллега не вздумал нам подстроить какую-нибудь пакость.

- Скажи, где зажигалки! — требует Фролов.

- Скажу. По твоему телефону. Когда будем в безопасности. Не бойся, время у тебя еще есть. Сиди в кабинете и жди. А теперь прикажи открыть ворота. И верни заявление гражданки Волковой.

- Ах, да… — изображает забывчивость Фролов.

Он вынимает листок бумаги из внутреннего кармана пиджака, отдает Олегу.

Олег разворачивает листок, просматривает, рвет, обрывки бросает по ветру.

- И телефон!

Получив фроловский телефон, командует Главврачу:

- Вперед!

Олег, Лена и Главврач шагают к выходу. Так же, как в первый день, сияет солнце, летают бабочки, поют птицы. В конце аллеи видны въездные ворота, они медленно разъезжаются, рядом с воротами стоит Петрович, вытянувшись во фрунт.

Главврач семенит позади Олега, из последних сил пытаясь демонстрировать расподложение.

- Господи, я так за вас переживал!

- Именно поэтому я вас и взял в заложники! — разводит руками Олег.

- Очень, очень рад! Вы наивный человек. Какой из меня заложник? Ему же на меня наплевать! Он фанатик, чудовище. Бросьте меня!

- Боюсь, что уже поздно. Я так к вам привязался! — отвечает Олег.

На складе ГСМ Охранник осторожно, двумя пальцами поднимает с пола стеклянный пузырек и, осторожно держа его на отлете, идет к выходу. Вдруг пузырек выскальзывает из пальцев дрожащей руки, падает и разбивается.

Охранник зажмуривается, приготовившись к неизбежной гибели. Через мгновение открывает один глаз, потом второй — все нормально. Охранник нагибается, смачивает палец в пятне жидкости среди осколков пузырька. Затем обнюхивает палец, лижет и пробует жидкость на вкус.

За это время Олег, Лена и Главврач прошли по главной аллее почти половину пути к открытым воротам.

Фролов, окруженный Охранниками, смотрит им вслед. Срабатывает рация. Фролов слушает, меняется в лице. Кричит в рацию:

- Что? Какая вода?! Обыкновенная?! Ворота! Закрыть ворота, мать вашу!

Олегу и Лене осталось до ворот метров пятнадцать. Петрович опрометью бросается в дежурку, и ворота начинают с максимальной скоростью закрываться! Олег тут же хватает за рукав Главврача, кричит Лене:

- Бежим!

Они сворачивают с аллеи и исчезают в кустарнике.

Бежать сквозь кустарник нелегко. Главврач хнычет, сопротивляется, Олег вынужден почти тащить его.

- Пожалуйста, отпустите меня, — молит Главврач.

- Держитесь. Умирать будем вместе! — объясняет Олег.

- Ну на что, на что я вам?

- Не скажите, Анатолий Анатольевич. Никогда не знаешь, на что может пригодиться даже самый… ничтожный человечишка.

Во главе группы вооруженных Охранников через кустарник бежит Фролов.

- Брать живым! Он мне нужен только живым! — кричит Фролов.

Олег замечает вентиляционную шахту — бетонный куб с жестяным грибом на крыше. Срывает решетку с квадратного окна, и все трое спускаются в шахту.

Бегут по коллектору, пока впереди не начинает брезжить свет. Воды по колено. Костюмы испачканы. На Главврача жалко смотреть.

- Куда… Куда ведет коллектор? — задает вопрос Олег.

- Откуда мне знать? — гордо отвечает Главврач. — Я Главный врач, а не Главный сантехник!

Стройплощадка, окруженная деревянным забором. На заборе дощечка с надписью: «Комплекс аттракционов «Лубянка». Начало строительства… Окончание строительства… Заказчик… Подрядчик».

Бетономешалка, бульдозер, экскаватор, горы щебня и песка, мусор, канавы, трубы. Одна из труб — выход коллектора. Олег, Лена и Главврач выбираются из нее и оказываются посреди стройплощадки.

Перед ними высится кирпичная трехэтажная коробка, окна маленькие, квадратные и забраны решетками. В торце здания массивная дверь. Неподалеку вагончик-бытовка. На стене бытовки пожарный щит с ведром, лопатой и брезентовым рукавом в стандартном ящике. Лужа на земле, в которой можно обнаружить кран-гидрант. Судя по всему, стройка заморожена — ни души на стройке нет.

Олег осматривается.

- Ничего себе! Никогда не думал, что буду прятаться от чекистов на Лубянке!

Идут по коридору, в котором полно следов незаконченного строительства: ведра с засохшей краской, «козлы», мешки, осколки кирпича и прочее. По обе стороны коридора железные тюремные двери. Главврач, почему-то шепотом, поясняет:

- Стройка пока заморожена. К Первому мая сдали досрочно только несколько камер! Там вполне уютно, можно отдохнуть до вечера!

Он приветливо, по-хозяйски распахивает дверь камеры — мол, прошу! В глубине большой камеры виднеется что-то похожее на фигуру человека, сидящего на стуле.

Сделав предостерегающий жест рукой, Олег осторожно делает несколько шагов в глубину камеры. Фигура поднимает голову. Олег видит Фролова.

- Плохо бегаем! Я жду вас уже двадцать минут, — укоризненно говорит Фролов.

Два дюжих Охранника вбегают в камеру, хватают Олега за руки с двух сторон. Третий Охранник вталкивает в камеру Лену и Главврача, потом становится на пороге, скрестив руки.

Главврач немедленно делает шаг навстречу Фролову.

- Я был вынужден подчиниться насилию! Возмутительно! Врачей в заложники не берут даже в Африке.

- Отдыхай, Айболит! — Фролов не слишком вежлив.

- Начинаешь обживать Лубянку? — спрашивает Олег то ли в шутку, то ли всерьез.

- Не в названии дело! Лубянку можно организовать хоть в собственной квартире.

После этих слов Фролов сует руку в нагрудный карман и достает из него ампулу с одноразовым шприцом.

- Доигрался, овощ?

Он начинает вскрывать шприц.

- Вы не смеете! — кричит Лена.

Олег пытается вырваться. Охранники заламывают ему руки. Фролов вскрывает ампулу.

Лена кричит что есть сил:

- Нет-ет! Господи! Помоги нам! Господи!

И слышит в ответ торжественный голос Санька-Чкалова:

- Кто меня звал?

Из окна с треском вылетает решетка. С брандспойтом в руках за окном появляется Санек-Чкалов. Он открывает кран на наконечнике брандспойта. Тугая струя воды сбивает Фролова с ног. Фролов падает, катится к стене.

- Привет любителям водных процедур! — кричит поверх шума воды Санек-Чкалов.

Охранник, который стоял у дверей, бросается к окну, струя сбивает с ног и его. Тогда два других Охранника отпускают Олега и тоже рвутся в бой, получают струей по морде, оказываются в глубоком нокауте.

Фролов поднимается на ноги, Олег налетает на него, стремительным ударом в челюсть сбивает с ног.

Санек-Чкалов струей воды закатил всех трех Охранников в угол камеры, они пытаются подняться, но не тут-то было, могучая струя из брандспойта не дает им это сделать!

После удара в челюсть Фролов также влетает в угол, поближе к Охранникам. Главврач единственный избежал водной процедуры (хотя брызги до него долетают), забился в противоположный угол камеры и кричит с великолепной убежденностью:

- Я всегда был противником насилия!

Откуда взялся божественный Санек-Чкалов?

Экскаватор стоит у стены здания. Поднята к окну третьего этажа стрела, на конце которой — ковш с Саньком. Брезентовый пожарный пояс тянется к Саньку от гидранта. За рычагами управления экскаватором Адмирал.

Олег и Лена рядом с водяной струей протискиваются в окно, размещаются в ковше вместе с Саньком-Чкаловым.

Брандспойт падает на подоконник, вода хлещет в камеру.

Ковш начинает опускаться и исчезает из окна. В камере потоп, но неуправляемая струя безопасна, Фролов подползает к окну. Выглядывает, видит плывущий ковш экскаватора. Фролов орет на Охранников и пинками пытается поднять их с пола. Когда это ему удается, они выбегают из камеры.

Адмирал управляет рычагами. Олег, Лена, Санек-Чкалов в ковше плывут над землей.

Адмирал опускает ковш да так ловко, что ковш подпирает входную дверь. В это время изнутри по двери производится мощный удар.

Это Фролов и Охранники пытаются высадить дверь.

Пока громкие удары сотрясают дверь и ковш экскаватора, Олег, Лена и Санек-Чкалов выбираются из ковша, Олег садится за рычаги готового к движению бульдозера. Друзья карабкаются к нему в кабину. Бульдозер трогается.

Бульдозер мчится через лес, кустарники, какие-то дорожки, как танк, преодолевает траншеи.

В кабине бульдозера шумно. Из-за этого шума им приходится помогать словам пантомимой. За окнами кабины трещит кустарник, падают срезанные лезвием бульдозера сучья и стволы.

- Позвольте узнать, куда путь держим? — спрашивает Адмирал.

- Это называется — идти напролом! — хохочет Лена.

- Нет таких крепостей, которые не могли бы взять бывшие большевики!!! — поднимает вещий палец Олег.

И вот уже бульдозер из кустов вываливается на центральную аллею, разворачивается на месте. Пролетает мимо гипсовых скульптур, белоснежных лестниц, кружевных корпусов, прудов и фонтанов, мчится к воротам.

- Шеф, здесь останови! Мы сходим! — просит Санек-Чкалов.

- Да вы что? — не верит Олег. — Остаетесь?

- Вам нельзя оставаться! — умоляет Лена.

- Ну нет! Военно-спортивная игра «Зарница» еще только начинается. И у нас осталось четыре оплаченных дня… — твердо говорит Адмирал.

- И, что важнее, четыре ночи!!! — дополняет Адмирала Санек-Чкалов.

Они спрыгивают с бульдозера, машут вслед рукой.

Бульдозер, в котором остались только Олег и Лена, приближается к воротам. Растерянный Петрович в ужасе отскакивает. Бульдозер вышибает ворота, вылетает в лес, на проселочную дорогу.

Олег и Лена обнимают друг друга…

Поскольку на лесной опушке нет надежды разжиться таксомотором, решили до ближайшего шоссе добраться на том же бульдозере. Только приблизились к шоссе, а с него навстречу сворачивает колонна большегрузных автомобилей, крытых брезентом.

Водитель первой машины сигналит, просит остановиться. Олег притормаживает.

Водитель спрашивает через открытое окно:

- В «Советский Парк» правильно едем?

- Почти приехали! — кивает Олег. — А что везете?

- Да не поверишь! — смеется Водитель. — Мавзолей!

Олег в ужасе смотрит на мокрый брезент кузова.

- Мавзолей? Вместе с ним?

- Нам детали не докладывают! — объявляет Водитель. — Наше дело — баранку крутить!

Колонна трогается. Бульдозер тоже продолжает свое движение.

В глазах Олега странная смесь страха и восторга. Он пытается выразить свое состояние, и с губ его срываются негромкие слова:

- Был пост номер один. Стал аттракцион номер один.

Эпилог

По прекрасной осенней Москве мчится красный джип Олега. Звучит музыка. В кабине рядом с Олегом счастливая Лена. Олег что-то кричит по сотовому телефону. За окнами джипа виднеется Кремлевская стена. Олег скосил глаза на окно и видит, что…

…из Боровицких ворот — под барабанный бой и звуки горна — выходит знакомый по Парку пионерский отряд, который останавливается и салютом приветствует Олега. Камера наезжает на пионеров, и мы впервые видим их лица. В пионерских галстуках стоят очень немолодые лилипуты.

Камера отъезжает все выше и дальше от них, взлетает над Москвой. Мчатся машины, спешат по делам люди, дымят трубы. И горят на солнце золотые купола Кремля.

Москва, 2000