Русский крест

Маленькая утопия

Прошло время антиутопий.
Пришло время новых утопий.
2012 год. Россия… Сначала о том, что это была за Россия! Сбылись самые радужные мечты оптимистов: политическая свобода, гражданское равенство, либеральная терпимость, рыночное изобилие. Золотые орлы на кремлевских башнях, ленинский мавзолей в аттракционе ужасов в самом большом в мире русском диснейленде, памятник первому президенту России на бывшей Октябрьской, ныне площади Победившей Демократии (на постаменте памятника — барельефы Гайдара, Чубайса и Бурбулиса). Но это уже подробности. Главное же заключается в том, что обещанный разгон экономики состоялся, она несется на всех парах вперед, одаривая нас на ходу политическими дивидендами: Российская Федерация существует в границах бывшего Союза плюс Болгария, которая и в самом деле не заграница. Да что Болгария, ведутся переговоры с Америкой о покупке Аляски: Америке позарез нужны деньги, а мы, чтобы вернуть исконно русские земли, никаких денег не пожалеем.

Кстати, о деньгах: за один рубль тогда давали девяносто девять долларов, а за одного Москвича брали два Форда плюс триста рублей доплаты.

В 2012 году у нас был четвертый по счету президент. Если первый президент России вошел в историю как Мужик, то последний, наш герой, был назван Человеком. В самом деле, это было время расцвета гуманизма в России.

Все бы хорошо, одно плохо — умер последний праведник России. А, как известно, не стоит село…

Это случилось в ночь с 13 на 14 февраля 2012 года. В далекой Сибири, в глухой тайге, в заваленной снегом избушке-келье коленопреклоненно и слезно молился сухонький седовласый старик. Подняв руку, чтобы перекреститься, он вдруг ткнулся ничком в холодные доски пола — беззвучно и даже мягко, потому что попал лобиком в свою же бородку, словно специально для этого подстеленную. И погасла лампадка перед неразличимо темным образом…

В этот момент в нашей огромной стране многие граждане что-то такое почувствовали . Некоторым даже стало плохо.

Но кое-кому было хорошо. Например, влюбленным Мише и Маше, которые сидели на завалинке дряхлого домишки в своей родной деревне Мамреевке и считали на небе звезды. А в домишке не спала, наблюдала в окно за правнучкой Машей бабушка Октябрина, которую еще звали Большевичкой. Вообще-то в Мамреевке, как и во всех остальных российских деревнях, все давно уже жили не в домах, а в коттеджах и назывались не колхозниками, а фермерами, вот только бабушка Октябрина вредничала.

- Ой! — воскликнула вдруг Маша.
- Что? — встревожился Миша.
- Звездочка новая…
- Где?
Маша показала пальцем, но Миша и сам увидел. Звездочка была необычная — красноватая такая — и росла на глазах.

Она росла на глазах и через пару дней была самой яркой на небосклоне. Несмотря на то что Земля по-прежнему как хотела, так и вертелась, звездочка эта новая зависла именно над нашим отечеством и приближалась с пугающей скоростью.

Запросили экипаж международной космической станции Русь-16 .

- Видите?
- Видим, — мрачно ответили космонавты.
- Что?
- Посадите, тогда скажем.
Сколько их ни упрашивали, так и не сказали. А когда, наконец, посадили, то уже никто не спрашивал, тогда уже сами видели…

Звездочка оказалась сложной, но правильной геометрии. Ну, конечно, Запад по простоте своей неистовствовал: НЛО, мол, инопланетяне, контакты третьей степени грядут. Однако никого это давно уже не заводило. Ни на какие контакты звездочка не шла и радарами не прощупывалась.

В Москву спешно прилетел германский канцлер. Он привез с собой свиные колбаски домашнего приготовления, которые наш президент очень любил, сам же налегал на квашеную капусту. Обходились без переводчика.

- Майн дрюк, — говорил немец. — Что это есть такой?
- Вас ист дас? — спрашивает наш.
- Я, я… Это от вас запустиль, а нас, дрюк, не сказаль?

Наш вздохнул и помотал головой.

- Нет, брат, это не от нас… Это к нам…

В это время американский президент сидел в своем давно не беленном Белом доме и, обложившись англо-русскими разговорниками, накручивал телефонный диск, пытаясь дозвониться в Москву, но наш, зная занудный характер американца, предусмотрительно снял трубку. (Вообще политический расклад на тот момент был такой: первые — мы, вторые — монголы, а третьи — одна центральноафриканская страна.)

Конечно, наш президент хитрил и не все немцу сказал. Не сказал, что наши ракеты уже нацелены на объект ноль — так называли звезду военные. Решили никому не говорить и бить ночью, наверняка, восемью ракетами сразу. И вот, когда прокуренный до желтизны с обкусанным от волнения ногтем палец министра обороны лежал на главной кнопке державы, все, кто в тот момент смотрел на небо, увидели, что звездочка плавно и спокойно превратилась в крест. Все сразу его узнали, потому как наш это был крест, осьмиконечный, с перекладинками, православный… Говоря определенно — русский крест.

Хорошо, что президент успел крикнуть:
- Отставить!
Ракеты вздрогнули, но не взлетели.

Президент и генералы заперлись после этого в бункере и пили до утра. Пили много и не закусывали, а только занюхивали рукавом, но нисколечко не пьянели — такое было потрясение.

Первым опять же забил тревогу Запад. На рассвете в Москву тайно, впервые в истории прилетел папа Римский. Он был недавно избран, молод и деятелен, с ним на Западе связывались надежды на возрождение католичества. Бывший гражданин Румынии, папа не имел проблем с русским языком, так как детство и юность его прошли в Одессе.

- Вы что себе думаете? — накинулся Римский папа на нашего президента с порога.
- Что? — наш сделал вид, что не понимает.
- Что что ? — еще больше разозлился папа.
- Что? — наш решил на всякий случай дураком прикинуться.
- Делайте же что-нибудь, черт вас возьми!
- А почему мы? — наш наконец возвысил голос.
- А крест чей?

Наш голову опустил.
- Запутали вы Его, — примирительно проговорил папа.
- Кого? — не понял президент.

Папа указал пальцем в потолок.

- Его. То верите, то не верите, то строите, то ломаете, то опять строите.

Наш согласно кивал: что правда, мол, то правда.

- Вы скажите Ему четко: веруете вы или нет? — папа досадливо мотнул головой. — И еще Достоевский этот, не зря я его в школе не любил. Русский Бог, русский Бог … Ну вот и получили… русский крест…

За Достоевского президент решил вступиться, все-таки национальное достояние.

- А собственно говоря, вам-то что? Что вы тут, папа, ерзаете? — спросил он, глядя римскому первосвященнику прямо в глаза.

Но тот не стушевался, подался к нашему через стол и, вытянув шею, прошипел:

- С вас начнется, нами кончится…

Вот что странно и даже забавно — почему-то все сразу подумали, что это конец. Без вариантов.

Тайно проводив папу, президент рванул к Патриарху всея Руси, благо тот рядом пребывал — в только что отремонтированном храме Христа Спасителя, в сталобатной его части. Распахнул дверь трапезной, а там преосвященные митрополиты грустные сидят, архиепископы и епископы головы понурили. Президент решил подбодрить их веселой шуткой и с порога как гаркнет:

- А правду говорят: первыми в ад пойдут священники?

Но, видно, не ко двору шутка пришлась — только тишины прибавила.

- А где Патриарх? — поинтересовался президент, оглядываясь по сторонам.
- Почивает владыко, — кротко ответили православные пастыри и опять понурились.
- Ничего, святые отцы, время еще есть, — подбодрил их президент. — Наши ученые подсчитали: не раньше чем через месяц это произойдет.

- Пятнадцатого апреля, — уточняют священники.
- А вы откуда знаете? — опешил президент.
- Так Пасха… Четырнадцатого февраля, двадцать седьмого значит, по-вашему, в первый день Великого поста звездочка на небе появилась, третьего марта, на торжество православия крестом обратилась, а на Пасху все и произойдет. Предание из века об этом гласит.

- А вы, значит, знали, а мне не говорили? — потрясенно спросил президент.
- Так вы не спрашивали… — пожали плечами иерархи и вновь потупили влажные свои очи. — Нас давно уже ни о чем не спрашивают. Вот и сидим тут…
- Эх, святые отцы, святые отцы, — обиженно укорил их президент.

Но пастыри вскочили вдруг разом и возопили:

- И не называйте нас, пожалуйста, святыми отцами, как у этих мерзких латинян заведено! А потом… грешники мы, грешники великие… — и пригорюнились.

И в этот момент Патриарх в трапезную входит, а можно сказать -влетает: в домашнем простом подрясничке и в теплых тапках с заячьей подпушкой, и бледно-голубенькие глазки под очками в золотой оправе задорно поблескивают. В руках его Евангелие раскрытое.

- Вот, — кричит Патриарх, — нашел! — И, пальцем по странице водя, читает на ходу громко и назидательно: — Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе… — и на столбом стоящего президента наткнулся.

- Значит, Апокалипсис, владыко? — прошептал Президент.
- Наконец-то! — неожиданно оптимистично воскликнул Патриарх всея Руси. — Заждались ведь уже!..

Реакция же народа была самая разнообразная. Многие утверждали, что не крест это, а оптическое явление, другие морщились, повторяя время от времени: Рассосется… , а третьи ясно видели и понимали — крест и никуда от этой правды не спрятаться.

А что же власть демократическая, избранная свободным волеизъявлением? Она осознавала свою ответственность. Когда президент прямо спросил Патриарха:

- Что делать?
Патриарх прямо же и ответил:

- Молиться и поститься! Всем!

Засучив рукава, власть взялась за дело. Конечно, против демократии не попрешь, но казенному люду приказать можно. Во всех присутственных местах повесили иконки, и все государственные служащие, армия, милиция и спецслужбы в трехдневный срок выучили: а) Отче наш , б) Символ веры, в) Молитву честному животворящему кресту. Когда подчиненный входил к начальнику, он должен был перекреститься на обязательные образа и поклониться в пояс.

А начальник должен был ответно поклониться и трижды расцеловать подчиненного. Многим это не нравилось, с разнополыми начальниками и подчиненными случались конфузы, но когда более или менее эта старинная новизна привилась, посмотрели на небо и поняли — не то. Крест приближался.

Тогда президент решился, на что раньше решиться не мог: сменил григорианский календарь на юлианский. И стали жить по старому стилю, на четырна-дцать дней от Европы и Америки отставая. Однако когда вновь взглянули на небо…

Демократия мешала. В государственных учреждениях в обеденный перерыв подавали только постное, а в частных ресторанах скоромное лопали, да еще как! И президент потребовал у Думы чрезвычайных полномочий. Там состоялись жаркие дебаты между левым блоком Все можно и правым Можно все . Дело доходило до мордобоя. Когда дебаты зашли в тупик, депутаты обратились к почетному председателю Думы, отцу русского либерализма, седовласому и благообразному.

- Не отдадим демократию неведомо кому неизвестно за что. Это однозначно! — прохрипел он в микрофон, и зал взорвался аплодисментами.

Президент распустил Думу и ввел чрезвычайное положение. Повсюду был установлен строгий пост. Обязательное ношение нательных крестиков проверялось специальными патрулями, отсутствие таковых вело к аресту вплоть до Страшного суда.

Но народ, который сравнительно недавно стал жить как люди, и всего па-ру лет как выдавил из себя наконец раба, не соглашался. Стали возникать беспорядки. А между тем громада креста зависла над Россией, над Москвой, над поникшими кремлевскими орлами, и внутри него полыхало густое и тревожное багровое с черным пламя.

Оставалась последняя неделя перед Пасхой — Страстная.

А в деревне Мамреевке бабушка Октябрина приказала долго жить. Никакого креста по причине слепоты она не видела и никаких разговоров про него по причине глухоты не слышала. Ушла атеистическая душа в счастливом неведении. Правда, перед самой кончиной впала бабушка в детство, то есть стала детство вспоминать и вспомнила вдруг, как когда-то на Пасху из церкви, что была в соседней деревне Квакшино, все жители окрестных деревень благодатный огонь по своим домам разносили: и в Мамреевку, и в Васильево, и в Переверзево. И тут, после смерти бабки, словно стукнуло что Мишу по башке, запало ему в сердце… Вообще-то во все эти глупости Миша не верил, он был юноша современный, он просто очень Машу хотел, а она, глупая, боялась. Креста этого боялась. И Миша рванул в Москву. И как ни трудно было в суматохе и панике, добрался до самого верха, до президента. Тот тоже не знал, что такое благодатный огонь, но навел справки и, узнав, задумался… А пока он думает, расскажу тому, кто не знает, что же это такое.

Чудо это совершается на Святой земле в храме Гроба Господня ежегодно накануне Пасхи. В этом храме служат греки, и только в этот день они уступают место русским.

При огромном стечении народа в храм проходит митрополит в одной нательной рубахе, и после многочасовой изнурительной молитвы на его свече возникает огонь. …В миг, когда из часовни Гроба вдруг действительно вырывается священный огонь, все отпрыгивают и жмутся к стенам. Потому что бегущие дьяконы в развевающихся одеждах на бегу суют пламя в лица, в пучки свечей, в бороды. И толпа, отпрянув от стен, жадно расхватывает его, срывая пламя на пучки праздничных свечей , — рассказывает очевидец чуда.

А между тем в нашей истории — кульминация. В страну Святой земли вылетает суперсовременный Миг-101, и на колени летчика усаживается Патриарх всея Руси. В левой руке его — старый железнодорожный фонарь, а правой он все время крестится.

Летели под крестом на бреющем. Но у горы Арарат чуть не случилось несчастье — до столкновения оставалось несколько секунд, а пилот в страхе и ужасе стал осенять себя вдруг крестным знамением. Спасибо Патриарху — схватил ручку управления и увел самолет в сторону.

Страна замерла в ожидании. И в минуты этого великого ожидания президент обратился к соотечественникам напрямую через все аудиовизуальные средства, которые сегодня нам представляются немыслимыми.

- Россияне! Господа! Товарищи! Друзья… Братья и сестры, — сказал он и заплакал.

Плача, шмыгая носом и громко сморкаясь в платок, президент путано и невнятно объяснил, что мы должны делать…

В это мгновение на Святой земле появился благодатный огонь.

А через полчаса он уже был здесь.

Так как Кремль и все пространство вокруг него было запружено народом, то доставлять благодатный огонь в главный храм Москвы Успенский собор пришлось с вертолета через колокольню. Первым от него поджег свечку президент. И понес к себе. Вы пробовали когда-нибудь идти по ночной улице с горящей свечкой в руке? Непросто это, доложу я вам. Ты ее ладонью от ветра прикрываешь, а она светом своим глаза тебе слепит, так что и не видишь почти ничего. Трудно было нашему президенту в те минуты. И хотя путь его был обставлен по-президентски — секьюрити и все такое, — очень, очень непросто ему было: ответственность. Но свечку не выронил и огонь сохранил. Затеплил президент лампадку перед иконкой, которую повесил в своем кабинете согласно собственному указу, сел на табуретку, вытер со лба пот и перекрестился.

А из Кремля, из всех его ворот вытекали тоненькие ручейки огней и медленно расплывались по темной и безмолвной Москве. Во все ее концы — на Таганку, на Юго-Запад и в Чертаново… Главное было, чтобы не погасла в пути ни одна свечка. И если бы кто спросил идущих в тот момент: Веруете? — они бы ответили шепотом, одними губами: Веруем…

И, наверное, эта мгновенная всеобщая вера уравновесила на какое-то время на неведомых нам небесных весах отсутствие в России праведника, ибо утром, ранним утром, когда все, абсолютно все заснули — и президент, и Патриарх, и Маша впервые на плече у Миши, — когда только развиднелось, оказалось, что небо — голубое и чистое, как в день своего творения…