Нил Янг: «Золото для смельчака»

Каждый раз, когда Нила Янга подозревают в готовности уйти в отставку, он делает резкий рывок назад, в молодость. В последние годы он несколько раз удивлял преступной вялостью. Так было с альбомом Broken arrow — утомительными скачками с группой Crazy Horse, потом — с неудачно названным, маразматическим Looking forward.

Сегодня же Нил Янг с благородной уверенностью человека, никогда себе не изменяющего, возвращается — благодаря альбому Silver gold — с охапкой нежных, светлых, как пшеничные колосья, песен, собранных величественным жестом жнеца. Эти песни лишены красивости, шумного напора и очень человечны, что не соответствует энергичным ритмам окружающего мира. Но именно поэтому Silver gold выделяется на общем фоне, а Янгу не приходится вставать в позу или прилагать усилия, для того чтобы как-то отличиться.

Его творчество время от времени порождает вопросы: каким секретным оружием Нил Янг борется со следами коррозии? Упал ли в детстве в чан с антикоррозийной жидкостью? Почему он — возможно, единственный пятидесятилетний рок-музыкант — не ощущает тяжести своего возраста?

Первый из возможных ответов — своеобразие его карьеры, напоминающей памятник, высеченный не из монолитного гранита, но из осколков скалы, из ее трещин и уступов. Рожденный под знаком распада, Янг всегда появлялся как случайная песчинка в громадном часовом механизме популярной североамериканской музыки.

Электрический ковбой или пасторальный рокер, фолк-певец, стоящий между полем и асфальтовой дорогой, или шансонье с голосом старой девы, пожиратель глубин и пространств или страстный домосед, Нил Янг уже более тридцати лет является Янусом, спонтанным последователем двойной игры, способным, сидя у окна своего ранчо, опередить самых модных всадников, проносящихся мимо.

Поскольку Нил Янг все свои намерения доводит до конца, но является заложником противоположных устремлений — неодолимого желания расширить пространство своей жизни и одновременно сидеть в тапочках дома, — его воспринимают как одного из самых выдающихся шизофреников из породы «сделано в США»… Внебрачный сын Нового Света, ставшего для Янга театром боевых действий и местом укоренения.

Великая сила этого одиночки состоит в том, что погружение в Америку совершенно не вредит его самости, не мешает целостности и человеческому масштабу. Не потому ли, что он канадец? Янг не отождествляет свою личную реальность с судьбой какого-либо народа, не путает коллективные мифы и автобиографические сюжеты и, стало быть, не рискует превратиться в марионетку, порождение легенды, большей чем он сам, легендарный Янг.

Если многочисленные музыкальные перевоплощения, стилистические выверты Янга и связаны с историей страны, охваченной противоречиями, то все же их главный побудительный мотив — его свирепый индивидуализм. Здравый смысл должен был подсказать ему оставить карьеру после альбома Harvest. Но Янг продолжал использовать разные музыкальные традиции, уточняя таким образом свою индивидуальность — слишком сложную, чтобы свести ее к какой-либо формуле.

Его противоречивая дискография, в буквальном смысле раздираемая приверженностью к разным направлениям, тем не менее воспринимается на протяжении долгих лет как последовательная сага, в которой музыкант часто возвращается назад, для того чтобы неуклонно двигаться вперед. «Теперь моя музыка представляет собой смену времен года, — признается он в интервью. — Но я не боюсь пережевывать одно и то же, потому что никогда не видел одинаковой весны или лета». Этой тонкой развернутой метафорой Нил Янг объясняет ритм своих творческих импульсов, которые он нередко пытается запутать. Сегодня Silver gold может напомнить сельские пейзажи и сдержанные чувства, известные по таким его альбомам, как After the gold rush, Harvest, Comes a time. Новый альбом свидетельствует о том, что самые далекие путешествия часто пролегают по уже хоженным тропам, на которых, однако, находишь новые цвета и открываешь новые перспективы.

Именно поэтому его циклические и циклотомические произведения остаются, подобно естественному течению времени, и неизменными, и непредсказуемыми. Именно поэтому Нил Янг является сегодня одним из самых крупных традиционных североамериканских музыкантов. Слово «традиционный» употреблено здесь в значении «самый живой», «самый динамичный», «самый неожиданный».

Ричард Роберт. Волнует ли вас проблема старения?

Нил Янг. Однажды Боб Дилан сказал: «Тут я бессилен, но не виноват». И я мог бы повторить то же самое. Я вижу, как меняется моя походка, мое лицо, пластика. Но все остальное мне кажется прежним. Листья опадают, деревья продолжают расти, горизонт остается неизменным. Какие-то мечты становятся реальностью, хотя она не всегда похожа на воображаемые картинки. Тогда я оставляю стоянку и отправляюсь в другие места. Мне нравится жанр путешествия: дорога, на которой оставляешь следы, насчитывает столько этапов и столько стоянок. Жизнь на самом деле хорошая штука. Она доставляет мне много радости, я знаю о ее преимуществах и пользуюсь ими. Мне незнакомы времена, когда бы я спрашивал себя, что же я делаю на этой бедной земле. А ведь такие люди есть, но я их не понимаю. Это ужасное состояние, и всегда есть возможность его обойти.

Ричард Роберт. Вы достигли мудрости?

Нил Янг. Слава Богу, нет! Я лишь следую своим путем, скачу рысью до следующей остановки. Музыка — не милая лошадка, которая вас с легкостью перемещает из одного пункта в другой по дороге к мудрости. Смею надеяться, что это все-таки более трудное дело, более взрывоопасное. В сущности, у меня только одна цель: создавать хорошие вещи и в тот момент, как они заживут своей жизнью, отправиться дальше. Мои побуждения прозрачны: я не хочу задерживаться на том, что уже сделал. Я хочу быть открытым всем ветрам. На меня влияет все: места, где бываю, то, что я слышу, вижу. Я готов к встрече с незнакомым без лишних вопросов, без всяких предубеждений. Иначе все было бы страшно предсказуемым и мы бы с ученым видом беседовали о карьере «большого профессионала». Я доволен жизнью. Меня радует, что каждый альбом одни люди встречают аплодисментами, а другие корчат рожи и думают, что я провалился. Такая сшибка мнений — один из лучших стимулов, который мне известен.

Ричард Роберт. Является ли Silver gold (по сути и форме) вашим самым личным, откровенным высказыванием?

Нил Янг. Реакция публики во время моего недавнего сольного турне позволяет так думать. Многие слушатели мне говорили, что эти песни их задели, взволновали. В карьере каждого музыканта всегда есть один диск, который особенно близок публике. Со мной это случилось сейчас. Особая доверительность, интимность интонации этого альбома связана и с тем, что мы записывали в студии. Мне нравится это чувство команды, эти таинственные сиюминутные превращения. Тут есть что-то воздушное, какой-то открытый звук — немного как в After the gold rush, который был сделан в тех же условиях. Слушая диск, я хочу услышать именно то, что действительно происходит в настоящий момент, а не то, что звучит так, как будто это происходит когда-то вообще.

Ричард Роберт. Зачем вам понадобилось столько времени для завершения альбома?

Нил Янг. Для меня самого неожиданной была та тщательность, с которой я работал над этим альбомом — он создавался три года, — потому что вообще-то я считаю, что переизбыток дотошности лишает музыку непосредственности, достоверности.

Ричард Роберт. Этот альбом ничего общего не имеет с коммерческой суперпродукцией. Вы и ваши музыканты играли без дополнительных эффектов, очень свободно.

Нил Янг. Да, но прежде чем к этому прийти, я долго шел на ощупь. Сначала я хотел записать альбом один и назвать его Acustics. У меня в резерве были кое-какие песни, которые подходили к этому, так сказать, опыту камерного музицирования. В последние годы я собрал целую коллекцию инструментов типа укулеле или гармоники, которые покупал за несколько долларов в магазинах и на барахолках. Я думал использовать грубое и одновременно нежное звучание, которое ласкало бы слух своим диссонансом. Но попытки такого рода мне показались очень странными или, по крайней мере, малоубедительными. Тогда я это дело бросил и обратился за помощью к старым знакомым, чтобы они сыграли для диска. Мы записали замечательные выступления на моем ранчо, но проект был прерван после моей новой встречи с Кросби, Стиллз и Нэш. Затем я решил отправиться в турне один. Хотел проверить новые песни на публике. Некоторые из них были написаны в необычной для меня структуре, и мне надо было поупражняться. Такая разбросанность в значительной мере задержала выход альбома, но в процессе работы для меня многое прояснилось.

Ричард Роберт. Почему вы все-таки привлекли коллег? Ведь одиночке трудно сработаться с другими?

Нил Янг. В каком-то смысле. Но я общительный одиночка. В моей музыкальной географии есть закоулки, которые принадлежат только мне. Например, я себе не представляю, как можно с кем-то писать тексты. Это моя заповедная зона. Но потом, в момент записи, я не знаю ничего более приятного, чем слышать свои песни, окрашенные чувствами моих друзей, которым я доверяю. Даже если содержание альбома не всегда автобиографично, оно тем не менее довольно личностно. Громадная заслуга музыкантов, с которыми я записывал альбом, заключается в том, что они — благодаря своему умению слушать — смогли избавить меня от смущения. Я показывал песни без всяких оговорок, не чувствуя стыда. Мы проигрывали их два-три раза, и большей частью этого было достаточно. Я не хотел, чтобы мы без конца репетировали. Как это часто бывает, сами фрагменты диктовали целое, и не было необходимости в дополнительных эффектах. Для этого альбома требовалось спокойное исполнение, без нажима или показухи.

Ричард Роберт. Некоторые песни этого альбома связаны с вашим прошлым. Какую роль оно играет сегодня в вашей жизни?

Нил Янг. Как и у всех, кто сидит за рулем, у меня есть маленькое смотровое зеркало, время от времени я бросаю в него взгляд.

У меня острая цепкая память, но работает она скорее вспышками, чем длинными ностальгическими наплывами. Воспоминания меня редко посещают. Они, как задушевные друзья, которые остаются на пороге дома, — с ними разговор короткий. Бесполезно его продолжать, ведь нам больше нечего доказывать друг другу. Прошлое — как город, вы его прошли, а время превратило в руины. Вы можете попытаться этот город вновь найти. Но он никогда не возникнет перед вашими глазами. Однако в голове отпечатался его план и образы. Вернуться в тот город вам поможет только воображение.

Работая над антологией своих песен, я хотел сделать не памятник, а портрет — полный и объективный, без пропусков, но и без ретуши. Сейчас, когда чемонданчик собран, я чувствую и радость, и разочарование. И не скрываю, что предпочел бы более новую технику. Думаю, надо бы изобрести формат прослушивания (или записи?) такого качества, которое сравнимо с возможностями DVD. Вместо этого мы заблокированы в эпохе CD, которые звучат, как игрушка. Мне кажется неправильным, что в дигитальной сфере ничего с 1982 года не произошло. Думаю, все же настанет время, когда компании звукозаписи задумаются об этом. Пока же им меньше всего свойственна забота о качестве.

Ричард Роберт. Сегодня в вашей музыке более явно, чем когда-либо, проявляется сентиментальность.

Нил Янг. Любовь — внутренний стержень каждой песни из этого альбома. Это очевидно. В них есть что-то простое, и потому они нравятся. Музыка, на мой взгляд, создается не для того, чтобы производить впечатление. В этом альбоме нет никакого совершенства, но все там уникально, несмотря на небрежности, ошибки.

Ричард Роберт. Больше тридцати лет вы используете разную стилистику — рок, фолк, кантри, симфоническую музыку, new wave. Меняются ли правила игры для каждого диска?

Нил Янг. Есть общие правила, их не так много, но они определяют способ работы. Те, кто связан со мной, об этом знают. Первое правило состоит в том, что мы никогда не прерываем запись. Машина крутится без передышки, какова бы ни была ценность происходящего — будь то разговоры в середине песни или наши обсуждения какого-то фрагмента. Второе правило: никогда не корпеть над куском, который не получается. Соус должен схватиться быстро. Не думаю, что я по натуре нетерпелив, но легко расстаюсь с песнями в тот момент, когда не слышу их дыхания. Я совсем не жду бури за каждой нотой — мне достаточно легкого дуновения. Если этого не происходит, я констатирую смерть и перехожу к другой вещи. Вот почему я всегда прихожу в студию с ворохом песен. Я знаю, что некоторые из них не выдержат испытания. Мне приходится даже вытаскивать из старья, как случилось с Rasor love на этом диске. Такая игра стоит свеч.

Ричард Роберт. Вы ощущаете радикальные перемены в вашем отношении к музыке по сравнению с началом карьеры? Каким образом вы развиваетесь?

Нил Янг. В последнее время я много слушал классическую музыку, меня интересовала ее структура. Я бы хотел сохранить мелодичность своих композиций, но поработать именно над структурой. Если относиться к музыке с академической точки зрения, то мне еще многому надо научиться. Что же до чувственной стороны, то я вполне доволен, делаю, что мне нравится, следую своей интуиции. Для Silver gold мы могли записать те же самые песни в гораздо более жесткой интерпретации, как бы на острие ножа. Но это был бы другой, чуждый мне диск.

Ричард Роберт. Вы еще продолжаете удивляться, что вдохновение спасает, что его источник не иссяк?

Нил Янг. Чем дольше живу, тем больше благодарен тому, что я музыкант. Я серьезно отношусь к ремеслу и всегда пытаюсь засвидетельствовать ему свое почтение. Я забочусь о том, чтобы — где бы я ни был — всегда были инструменты, даже если я до них не дотронусь. В гостиницах, когда я гастролирую, мне нужны рояль и гитара. Музыка всегда должна быть под рукой. Я не хочу отрывать себя от того, что сделало меня автором песен. Кроме того, очень важно ничего не форсировать, жить в согласии со своим внутренним ритмом. В течение месяцев может ничего не случиться, но вдруг меньше чем за два дня напишешь четыре песни. Все зависит от того, что происходит в жизни. Механизм творчества абсолютно от меня ускользает. Как объяснить связь с подсознанием или внезапный наплыв слов и нот? У меня нет ответа.

Ричард Роберт. Можете ли вы сегодня сказать, что связаны с какой-то определенной музыкальной традицией?

Нил Янг. Вчера с Дюком Данном, бывшим бас-гитаристом группы, мы как раз говорили о наших корнях. И обнаружили, что оба были в детстве убаюканы Джимми Ридом¹. Нам потребовалась вся жизнь, чтобы разгадать эту тайну: Рид играл и пел блюзы с такой девственной непосредственностью, что казалось, он вообще не думает. Восхитительный идиот — в первозданном, благородном смысле слова. Он играл — все звучало точно, выходило само собой. Именно такую традицию мы с Дюком пытаемся развивать. Точность себе не закажешь. Но можно, по крайней мере, дать ей шанс проявиться. Лучший способ этого добиться — оставаться вблизи первоисточника, приблизиться к самой песне. Те, кто работает с нами, знают, что все остальное вторично. Я не хочу становиться сутенером собственной музыки. В моем репертуаре есть песни, которые меня больше не интересуют, они свое отжили. Я не стану их исполнять, даже если продюсер какой-то телепередачи будет умолять на коленях с чеком в руках. Таков телевизионный мир, где о музыке никто никакого реального представления не имеет. Вот где происходит настоящее столкновение культур и где вы никогда не будете говорить на одном языке. Они вам там не шутя предлагают сняться под фонограмму, под балетное вращение камер, делают из вас полоумного и не понимают, почему вы их посылаете подальше.

Ричард Роберт. Вас оскорбляет современное отношение к музыке?

Нил Янг. Я, насколько возможно, избегаю невыносимых ситуаций. И не чувствую никакой зависимости от продюсеров телевизионных шоу, предпочитая сидеть в своем углу, шлифовать свои песни. Если музыку хоть немного унижают, я сразу ухожу и никакой энергии, никаких усилий на борьбу не трачу. Некоторые считают, что я слишком серьезно отношусь к делу, многих это раздражает. Но меня уже не переделаешь. И я никому не мешаю играть в свои игры.

Ричард Роберт. У кого из современных музыкантов вы находите это качество точности, о котором говорите?

Нил Янг. Я не слушаю много — во всяком случае столько, сколько хотел бы. Обычно это музыка, которую передают по радио, случайная. Скажем, когда мы с дочкой возвращаемся домой в машине и она переключает программы.

Я часто возвращаюсь к старым знакомым — таким как Джей Джей Кэйл². Большую же часть времени я прислушиваюсь к звукам природы, к симфонии, которая постоянно «исполняется» всем, что окружает мое ранчо. Во всем этом есть музыка. И я не знаю ничего более непосредственного, живого…

Les Inrockuptibles, 16 — 22 mai 2000, N 243

Перевод с французского Зары Абдуллаевой

¹Джимми Рид (1925 — 1976) — негритянский классик блюза, прославившийся в послевоенные годы и особо ценившийся профессиональными музыкантами за грубое, необработанное, «природное» исполнение.
²Джей Джей Кэйл (род. в 1938 году) — исполнитель блюзов, выступающий и по сей день.

Беседу ведет и комментирует РиЧард Роберт