Приполярный Сочи: Сестрорецк ‒ Зеленогорск

В советских городах главную улицу (проспект Ленина или Победы) называли Бродвеем, сокращенно Бродом. Здесь прогуливались атомные чувихи, здесь коктейль-холл, фарцовка, торговля фирменными дисками, безразмерными носками и жевательной резинкой. Тут жила местная элита, в комиссионке генеральши и артистки оперетты приценивались к карельской березе, тут гостиница «Интурист», главные магазины, ресторан с оркестром, грузинами и центровыми ребятами. Это самая нарядная, порочная, космополитическая зона города. Приморское шоссе (как и Невский проспект) — петербургский Бродвей. Один — в городе, другой — за городом. Приморское шоссе, как сказали бы англосаксы, — не aroad, а the road.

В Курортном районе — строительный бум. За последние годы здесь построили несколько тысяч коттеджей. Вложения в недвижимость оценить трудно, но они колеблются по оценке специалистов между 500 миллионами и миллиардом долларов. Тут дома Виктора Черкесова, Александра Невзорова, Владимира Барсукова-Кумарина, Валерия Гергиева, Владимира Когана, Людмилы Нарусовой, Юрия Темирканова. Целые городки вилл, огороженных общими мощными заборами, возникли к северу от Репино — в Ленинском, в самом Репино — в районе Дома творчества кинематографистов, в Александровской, вдоль сестрорецкого Ермоловского пляжа, в Разливе, между Зеленогорском и Ушковым. Новая реальность, как это часто бывает в нашем городе, возрождается на месте, где когда-то в жизни Петербурга императорского периода существовала так называемая «царская дорога». Двор выезжал на лето в одну из резиденций, и придворные предпочитали возводить свои дворцы, дачи и особняки где-нибудь поблизости.

На пути к Петергофу, у Царского Села до сих пор сохранились остатки усадебных парков, великокняжеские дворцы, министерские дачи, казармы гвардейских полков.

C конца XIX века, когда двор окончательно потерял значение центра, вокруг которого собирается интеллектуальная, артистическая и денежная элита, возникает как бы оппозиционная официозу летняя зона, излюбленное место дачного отдыха процветающих художников, модных писателей, адвокатов, издателей. Это Сестрорецк, где в 1898 году был открыт курорт с грязелечебницей, и расположенная по другому берегу Сестры «ближняя Финляндия», от Оллилы (Солнечного) до Ваммельсу (Молодежного) с центром в Териоках (Зеленогорске). Сосны, прославленная финская чистота, купание и гребля на заливе, удобное сообщение с городом. Здесь жили главные ньюсмейкеры Серебряного века — Максим Горький,

Леонид Андреев, Корней Чуковский, Виктор Шкловский, основоположник «театра для себя» Николай Евреинов. На пляже в Куоккала Маяковский писал «Облако в штанах». В Пенатах собирал на свои вегетарианские «среды» петербургскую артистическую богему Илья Репин. Для детей первых русских дачевладельцев — Лидии и Николая Чуковских, Ивана Пуни, Дмитрия Лихачева «ближняя Финляндия» навсегда осталась страной детских идиллий, прерванных 1917 годом, вскоре после которого Куоккала, Оллила и Териоки стали финскими курортами.

Когда в 1944-м бывшая «ближняя Финляндия» снова оказалась ленинградским пригородом, ее репутация как места кружкового отдыха интеллектуалов, эдакого северного Коктебеля, была еще жива. С 1940-х годов здесь раздавали участки под дачи городской научной и культурной элите, строились Дома творчества писателей, композиторов, кинематографистов. В сталинское и хрущевское время тут бок о бок жили Дмитрий Шостакович, Николай Черкасов, Анна Ахматова, Евгений Шварц, Иосиф Хейфиц, знаменитый математик Владимир Смирнов. Под комаровскими и репинскими соснами обсуждали академические и театральные сплетни, играли в крокет и шарады, музицировали, катались на велосипедах люди особенные, сохранившие пресловутые петербургские традиции, не вполне соответвовавшие общепринятым стандартам.

Как и в московских Жуковке и Переделкино, на Карельском перешейке росла особая порода детей, потомство поднадзорной, но вполне материально благополучной элиты — мальчики, с детства водившие папины «Волги», знавшие толк в горных лыжах, читавшие по-английски охотнее, чем по-русски. Шашлыки, зимние и летние купания, возможность провести ночь с подружкой на академической даче, иллюзия советского «Великого Гэтсби» привлекали в Комарово фрондеров брежневского времени — Бродского, Наймана и Рейна, подпольных антикваров, красоток из Дома мод, тридцатилетних докторов физико-математических наук. К началу 80-х, впрочем, эта цивилизация уже переживала тяжелый кризис. Дети академиков не стали академиками, дачи ветшали, блестящие плейбои 1960-х пили, уезжали в эмиграцию, впадали в бедность. Но вот наступили новые времена, и в советский вишневый сад пришли постсоветские Лопахины.

Около тысячи машин в час движутся в пятницу вечером из Петербурга в сторону Зеленогорска. Приморское шоссе — Рублевское шоссе Петербурга. Новые жители загородной зоны — бизнесмены, чиновники, высокооплачиваемые менеджеры постепенно создают здесь новую цивилизацию, пеструю, складывающуюся стремительно, прямо на глазах. Мы только в начале этого динамического социального процесса.

Постройки начала 1990-х напоминают кавказские сакли, замки Людовика Баварского и «Диснейленд» одновременно. Башни с коническими завершениями, окна-бойницы, эркеры, лифты на второй этаж, литье, тяжелый цоколь из гранита, гаражи, баня, домик охраны. Ограда, как в феодальном замке, ров, куртины, вышки. Все подготовлено к круговой обороне, способно выдержать прямое попадание из гранатомета «муха». От этой бурной поры первоначального накопления остались могучие недострои: хозяева убиты или вынуждены были бежать куда-нибудь в Грецию, Испанию, на Каймановы острова.

К концу десятилетия рисунок застройки решительно поменялся: бионические, округлые формы (посмотрите на дом у входа в сестрорецкие «Дубки», носящий местное название «Третий глаз») или деревянная скандинавская псевдопростота — никаких оград, триколор на флагштоке, «тарелка», обеспечивающая связь. Карельский перешеек постепенно движется от средиземноморской роскоши к протестантской аскезе. Это еще не Финляндия, но уже похоже. Одновременно с бумом индивидуального строительства обустраивалась инфраструктура: через каждые полкилометра трассы — кафе, придорожные мотели, бензоколонки с магазинчиками. В Дюнах — гольф, в Репино — прокат лошадей, на Курорте — катание на дельтаплане, аквабайки, к северу от Зеленогорска — обустроенный горнолыжный склон с подъемником. От Лисьего носа начинается придорожная торговля: цветы, дрова для шашлыка, лисички, грузди, копченая рыба. Эта лепота, первоначально тяготевшая к трассе, постепенно выплескивается на периферию: берега Щучьего озера, прежде напоминавшие помойку, вычищены и выложены специально привезенными валунами; у железнодорожных станций зонтики летних кафе, к дачам проложены асфальтовые дорожки.

Но сабурбия не только для автовладельцев и курортников. Это трасса издавна влекла парочки — от студентов, которым рай и в палатке или спальнике, до современных Вронских и Карениных, драматически рвущих семейные узы. Все проникнуто пороком, адюльтером, любовью. Маленькие гостинички, по-французски сдающие номера не на сутки, а на часы, баньки, предназначенные вовсе не для семейного помыва, мотели и санатории, где танцуют, знакомятся, заводят курортные романы.

Этим летом почти на сто процентов заполнены санатории и дома отдыха. По эспланаде Ермоловского пляжа движутся нарядные дамы из Сестрорецкого курорта: соломенные шляпы, длинные легкие платья, шпицы на поводках. В Белые ночи мчатся машины с мигалками: здесь Селезнев, депутаты, замминистров, губернаторы. Снова забиты Дома творчества: в писательском стрекочут пишущие машинки, по Репино бродят Герман с Кармалитой, по Комарово прогуливаются Нина Ургант с Зинаидой Шарко. Карельский перешеек снова, как и десять лет назад, превращается в приполярный Сочи.

Новейшие Лопахины не вытеснили Раневских и Гаевых, а мирно ужились с ними.

Сестрорецк — город, где живут поколениями. «Трудовая династия» — здесь не штамп из советского производственного фильма, а обычный социальный институт, все вышли с завода Воскова, знаменитого, основанного еще при Петре. Тут делали мосинские трехлинейки, пулеметы-пистолеты Дегтярева, потом перешли на изготовление оснастки. Когда-то здесь работали почти все горожане. Сейчас Инструментальный завод дает работу примерно тысяче квалифицированных слесарей и станочников, это в пять раз меньше, чем в середине 80-х. Остальные находят работу в Петербурге, благо до него полчаса езды, или служат в окрестных санаториях. Все знают всех и помнят местных уроженцев, ставших знаменитыми, — от «Есенина русского футбола» Всеволода Боброва и лыжницы Любови Егоровой до путинского советника Андрея Илларионова и звезды НТВ Павла Лобкова. Конечно, здесь множество проблем: застройка ветшает, трасса несет соблазны и в городе серьезно озабочены молодежной наркоманией и проституцией вдоль шоссе. Коттеджное строительство не дает потомственным горожанам особых выгод и вызывает естественную неприязнь к новым богатым, не укорененным в местной, давно сложившейся среде. Большинство сестроретчан до сих пор живут в деревянных дачках начала века, двухэтажных, с резьбой, затейливыми башенками, цветными стеклами. В 70-е началась застройка многоэтажными каменными домами, почти все они построены по индивидуальным проектам и носят затейливые названия — «Муравейник», «Кукуруза», «Пирамида», «Два поросенка». Весенними ночами, как и десятилетия назад, у плотины город традиционно ловит корюшку, здесь все — и пацаны, и почтенные отцы семейства. Козье молоко, купания в Разливе, походы за грибами и черникой, дивные виды, огромный старинный парк «Дубки», патриархальный быт и близость Петербурга создают городу удивительные возможности. Петербуржцы, привыкшие проскакивать Сестрорецк по Приморскому шоссе, еще не понимают всей прелести этого городка, соединяющего провинциальную идилличность и принадлежность к северной столице. Это место не хуже Царского Села и Петергофа, но не так знакомо и изъезженно.

Зеленогорск — совсем другой город. Тут все связано с трассой и сервисом.

В свое время зеленогорские фарцовщики, пираты Приморского шоссе, гремели в Ленинграде как ребята рисковые, опасные и по-особому щеголеватые. Сейчас они остепенились — кто-то устроился в местные кафе и пансионаты, ухаживает за палисадниками и находит усладу в подледном лове, здешнем всеобщем увлечении. Кто-то выбился в бизнесмены и дает бывшим одноклассникам работу за стойкой бара или прилавком. Есть и те, кто до сих пор не утихомирился: хитрая система выделения участков, бум на рынке недвижимости создают возможности для рэкета, делают организованный поджог ветхих, заброшенных дач выгодным промыслом. Как в любом городке, где все всех знают, сестрорецкие и зеленогорские образуют мощные закрытые корпорации: правоохранители и правонарушители вышли из одних классных комнат и детские связи для них сильнее писаного права.

Эти городки для Питера — как Химки, Люберцы, Долгопрудный для Москвы. Здесь все повязаны и друг друга не выдают. Начать свое дело приезжему, даже петербуржцу, не просто. Но местные деловые люди постепенно остепеняются. Дурная слава им уже не нужна. Как и повсюду в России, верховодят бывшие спортсмены, покровительствующие физической культуре и православию, местные патриоты, строящие корты и борющиеся с наркоманией.

В Курортном районе большие планы. Здесь думают об аквапарке, большом новом зверинце, хотят устанавливать памятники местным уроженцам, разбивать новые лужайки для гольфа, благоустраивать пляжи. Руины профсоюзных санаториев, заброшенные после августовского кризиса виллы все меньше определяют здешний пейзаж. Сосны, дюны, песчаные пляжи преображаюся в петербургский Лонг-Айленд третьего тысячелетия.