Страсти по майорату

Испытанный читатель детектива знает: если где-нибудь на приеме после бокала шампанского или бордо года Кометы один из героев падает замертво, значит, у кого-то из присутствующих есть мотив для его убийства. Ревность, тайна, зависть, соперничество, но чаще всего — деньги. Убить, чтобы завладеть наследством, — вот любимый мотив Агаты Кристи, Рекса Стаута, Джона Макдональда.

У англосаксов есть выражение «old money» — состояние, переходящее из поколения в поколение, деньги почтенные и освященные традицией. Оld money не только дают их обладателю все возможности, предоставляемые богатством как таковым. Они пропуск в замкнутый мир знаменитостей, куда новых богачей не принимают, будь они хоть владельцами копей царя Соломона. Ротшильды, Рокфеллеры, Нобели давно связаны родственными связями друг с другом и с аристократией крови — баронскими, графскими, герцогскими родами старой Европы. Наследственные деньги ценны вдвойне, они и богатство, и пароль, открывающий двери, закрытые для других.

В старой России еще больше, чем в современной Европе ценились деньги наследственные, клановые, дворянские. Из-за них убивали, обманывали, совершали подлоги. В начале века из преступлений такого рода наиболее шумной известностью пользовалось убийство отставного поручика гвардии Бутурлина и дело о подлоге младенца князя Орлова-Давыдова.

Наследник двух древних и богатейших родов России бояр Бутурлиных и князей Щербатовых умер в мае 1911 года от внезапной и страшной ангины. Ничто не указывало на насильственную смерть — у милейшего и препустого поручика не было врагов. Вскрытие, произведенное по требованию отца и вдовы, свидетельствовало о смерти естественной.

Однако вскоре полиция получила сведения, проливавшие свет на эту историю. Информация, полученная петербургскими детективами, привела к аресту доктора медицины Панченко, русского инженера, потомка шотландских королей Обриена де Ласси, дворянки Муравьевой и проживавшего в квартире у Муравьевой Петропавловского — молодого человека без определенных занятий.

Выяснилось, что Обриен де Ласси, женатый на сестре покойного Бутурлина, находился в критической ситуации. В расчете на то, что русскому флоту, ведшему войну с Японией, будут нужны миноносцы, он, заручившись связями в морском ведомстве, заложил несколько таких кораблей на своем заводе в Пинске. Однако война закончилась поражением России, денег в казне не было, конкуренты оказались расторопней, а приятелям из Адмиралтейства пришлось оставить службу.

Судостроительный завод Обриена де Ласси был близок к банкротству: кредиторы настаивали на выплате огромных долгов. Сам потомок королей любил жить широко, деньги не считал. Между тем все огромное состояние Бутурлиных и Щербатовых было майоратным: оно не дробилось между наследниками, а переходило к старшему в роде — отставному поручику. Потомок королей задумал последовательно убить Бутурлина-младшего и обоих его родителей. Тогда огромное наследство должно было по закону достаться его жене.

Обриен де Ласси был человеком просвещенным. В начале XX века самой модной наукой слыла микробиология. Имена Коха, Пастера, Мечникова были у всех на слуху. Шотландец познакомился в Петербурге с доктором Панченко — старым неряшливым неудачником. За взятки и шарлатанство его не раз выгоняли со службы, а коллеги брезгливо сторонились старика.

В 1910-е годы «проблема пола» необычайно волновала публику. Почтенные отцы семейств бросались в рискованные сексуальные эксперименты, богема открыто практиковала однополую любовь, карточки «французского жанра» жадно раскупались любителями. Доктор промышлял криминальными абортами, статейками в полупорнографических журналах о проблемах пола и лечением импотенции снадобьем, называвшимся «спермин доктора Пеля».

Панченко состоял одним из трех любовников вдовы офицера Муравьевой. Сорокалетняя Мессалина для здоровья жила с армейским капитаном, по любви — со своим двадцатипятилетним квартирантом Петропавловским, а для денег — с доктором Панченко, который содержал Муравьеву, двоих ее детей и двоих любовников. Но старику это нравилось — он был мазохистом. Он испытывал наслаждение, когда решительная вдова колотила его калошами, выгоняла на мороз без пальто или в соседней комнате занималась любовью с одним из сменщиков доктора.

Обриен де Ласси, человек дела, видевший людей насквозь, понял, что старый мазохист и есть тот, кто ему нужен. Он заказал Панченко три убийства. За Бутурлина-младшего он обещал алчному доктору десять тысяч рублей, за старшего — пятьдесят, а за княгиню Бутурлину-Щербатову — сто тысяч. Начинать следовало с поручика, он недавно женился и у него мог появиться наследник. Все убийства должны были быть произведены посредством вибрионов заразительных болезней, чтобы полиция не нашла ни убийцу, ни заказчика.

Панченко, несмотря на свое жалкое положение, был знающим микробиологом, любимым учеником Мечникова по Новороссийскому университету. Вначале он думал воспользоваться микробом холеры (им следовало заразить бутерброд), но потом вспомнил малоизвестную немецкую статью о вибрионе дифтерита, разрушающемся в организме так быстро, что вскрытие не дает представления о причине смерти. Панченко отправился в Институт экспериментальной медицины и выпросил у одного из сотрудников, своего бывшего соученика, штамм дифтеритного микроба, объяснив, что он нужен ему для научных экспериментов.

Доктор познакомился с отставным поручиком Бутурлиным. Тот был человеком мнительным, и Панченко удалось его убедить в том, что ему необходимо пройти курс лечения от половой слабости. Десять инъекций спермина обещали Бутурлину невиданную мужскую силу. Когда жена Бутурлина уехала на неделю в имение тестя, Панченко приступил к делу. После первой же инъекции поручик занемог, в два дня умер, был отпет и захоронен подле могил предков.

Между тем убийца поставил в известность о своих планах сожительницу и мучительницу Муравьеву. Они обсуждали будущие доходные убийства. Муравьева ассистировала Панченко при экспериментах с вибрионами. Все эти разговоры через тонкую перегородку, отделявшую его комнату от спальни Муравьевой, слушал Петропавловский. Завистливый приживал понял суть зловещего плана Панченко и Муравьевой и решил их шантажировать, с тем чтобы они поделились частью гонорара, полученного от Обриена де Ласси. Петропавловский рассказал о шантажном замысле своему случайному трактирному приятелю; тот оказался полицейским агентом.

Следствие было весьма трудоемким: Панченко, вначале признавшийся в убийстве, в дальнейшем стал все отрицать. Обриен де Ласси изначально не давал признательных показаний. Потребовалось сложнейшее многократное патологоанатомическое исследование останков несчастного Бутурлина, чтобы эксперты, среди которых был и Иван Петрович Павлов, обнаружили следы дифтерийного вибриона, совпадавшие с образцами, найденными при обыске у Муравьевой.

Суд, состоявшийся в 1912 году, привлек внимание всей России. Заказчик и исполнитель получили по двадцать лет каторги, Муравьева — четыре, Петропавловский был оправдан. Сестра убитого и жена заказчика Обриена де Ласси Мария сошла с ума в момент произнесения приговора. Шекспировские страсти в век микроскопа.

19 сентября 1916 года в Окружном суде началось дело по иску графа Орлова-Давыдова к его жене, урожденной Пуаре. Об этом газеты писали всю роковую, последнюю для императорской России осень.

В детстве дочь обрусевшего француза, учителя музыки, Мария Пуаре слагала вирши и увлекалась театром. Однако отец выдал ее против воли замуж за богатого пожилого полковника Свешникова, впавшего в религиозную манию и вскоре упрятавшего молодую жену в «желтый дом».

Между тем прелестная Мария была известна московским любителям сцены. Знаменитый опереточный антрепренер Лентовский, покровитель многих начинающих актрис, сумел вытащить ее из сумасшедшего дома. Она ушла от жестокого мужа и с успехом выступала в московских театрах. Изящная блондинка с неожиданно сильным низким голосом пользовалась успехом у больших московских бар и вскоре стала любовницей знаменитого московского либерального барина князя Петра Долгорукого.

То ли связи князя, то ли таланты самой Пуаре привели ее в 1908 году на сцену Александринского театра. Роли здесь она играла небольшие, но зато прославилась пением в концертах. Исполнение ею романса «Я ехала домой» почиталось знатоками жанра образцовым…

В 1906 году Пуаре через князя Долгорукого, переставшего быть ее любовником, но оставшегося светским приятелем, познакомилась с графом Алексеем Орловым-Давыдовым, церемониймейстером двора, предводителем калужского дворянства, владельцем огромного состояния, одним из богатейших людей России. Отец оставил ему по завещанию двадцать миллионов на банковском вкладе, сахарный завод и особняк на Английской набережной. И тридцатипятилетняя Пуаре, и пятидесятилетний Орлов-Давыдов любили театр. Граф был поклонником романсов, которые так чудно исполняла актриса. Но сблизила их прежде всего страсть к оккультным наукам, вызывавшим в те годы невероятный интерес. Пуаре сама была известным медиумом: астральные тела любили общаться с людьми из посюстороннего мира через нее. Орлов-Давыдов благоговел перед этой редкой способностью Марии, делавшей ее настоящим проводником в мир тайн и вечности. Граф посещал спиритические сеансы Пуаре, на которые попадали только избранные. Во время сеансов в соседних комнатах падали разные предметы, гасло электричество, раздавались удары и стуки непонятного происхождения, через комнату летали цветы из ваз, звучала какая-то таинственная музыка. Пуаре часто впадала в полную бессознательность во время своих сеансов, бормотала: «Смерть, смерть…» Однажды Пуаре, закрыв глаза, стала тихо бормотать: «Дух велит… Снимите, что на груди». Граф снял с нее медальон, в котором нашел баночку с надписью «Яд». В баночке была сулема. Граф понял, что спас Пуаре жизнь, не дав ей наложить на себя руки, что между ними установилась мистическая связь. Пуаре познакомила графа со своей подругой, ясновидящей Анной Ивановной Чернявской. Та предсказала графу: он разведется и женится на женщине, которая его любит. Орлов-Давыдов был женат, но его жена, урожденная баронесса Сталь, постоянно проживала в Баден-Бадене и графом пренебрегала. Их единственная дочь умерла.

«Дух большой» и «дух малый» чередовались на дежурстве в особняке Пуаре на Фонтанке. Пуаре сообщила графу: ее посещает дух его покойной дочери. Большую часть разговоров с духами Пуаре записывала в блокнот, на «блоки», и давала читать графу. Духи говорили графу о любви Пуаре, о том, что у них должен родиться ребенок. Граф читал «блоки» с интересом, привык к ним «и смотрел на них как на явления высшего порядка». В мае 1912 граф стал любовником Пуаре… Через месяц актриса-спиритка сообщила о своей беременности. В сентябре они поехали в Крым, но граф отлучился в Калугу, где получил письмо с сообщением, что у Пуаре выкидыш. В начале 1913 года Пуаре и ее друзья-медиумы убедили наконец графа в неверности его жены. Граф подал на развод с согласия жены, и 17 января 1914 года состоялось бракосочетание Орлова-Давыдова и Марии Пуаре. Обитали они, впрочем, на разных квартирах; граф предпочитал брак не афишировать. Мария Пуаре стала графиней, но не наследницей. Имущество Орловых-Давыдовых было майоратным. Его по смерти графа (которому было уже за шестьдесят), при отсутствии сына-наследника, должен был унаследовать брат — Александр. Детей же сорокалетняя актриса иметь не могла, ее преследовали женские болезни. И никакие духи не могли ей помочь.

Мария пытается найти младенца, похожего на графа. Ее приятельница акушерка Давыдова покупает какого-то ребенка за пятнадцать рублей, но Пуаре он кажется уродом («Зачем вы мне такую дрянь приносите, мне нужно породистого, с густыми бровями и чтобы был похож на графа»), и они продолжают поиски. Через другую акушерку — Черкес — они находят красивого мальчика, сына кухарки Надежды Андреевой. Ребенка выкрали у кухарки, в то время как та готовила обед хозяевам.

Граф в Калужской губернии получил телеграмму о рождении сына Алексея (текст телеграммы: «Алексей приехал»). Когда граф вернулся, «мать» сказала ему, как бы шутя: «Смотри, какой красивый, какой славный, на рынке достали».

Летом супруги уезжают за границу, где их застает война. Они возвращаются в Петербург. Постепенно их отношения ухудшаются, у Марии снова начинаются разговоры с духами. Духи говорят, что граф должен оставить завещание и большую часть состояния отдать новорожденному сыну. Однако граф уже начинает понимать: все истории с духами подстроены. К тому же ребенок подрос, и стало очевидно, что он похож на графа, «как негр на китайца». Однажды во время ссоры с графом графиня сказала: «Я вижу, ты сомневаешься, что Лелька — твой сын. Если твои родные хотят, я согласна подвергнуться медицинскому освидетельствованию, которое докажет, что я не способна иметь детей, но уплатите мне за это миллион». Тогда граф подал заявление в прокуратуру, в котором обвинял жену в подлоге метрического свидетельства.

Суд проходил в знаменитом «Белом зале», в котором слушались дела Засулич, Сикорского, Сазонова. Судебное разбирательство шло восемь дней. На нем присутствовали сливки общества — князья, графы, статские советники, адвокаты, артисты и артистки. Билеты были распроданы за три недели до суда. Среди свидетелей — будущий премьер России, бывший шафером при венчании графа.

Суд признал ложность метрического свидетельства, но оправдал Марию Пуаре. Казаринов, адвокат обвиняемой, произнес великолепную речь: «Стучится старость, осень жизни, и берет она (Мария. — Л.Л.) собаку, кошку, ищет ласки, привязанности, уюта, теплоты, а муж вместо этого хочет отправить ее в тюрьму. Пуаре бросает вызов самой природе, решая признать своим чужого ребенка, а что может быть важнее детей для несчастной женщины».

А про спиритизм и духов адвокат сказал так: «Да стоит ли разбираться в этой обидной комедии, подкладки которой граф не видел только потому, что был слаб глазами».

Успех процесса был феноменален. Говорили только о нем. 4 ноября 1916 года драматической цензурой была запрещена новая пьеса «Подложный сын, или Околдованный граф» по причине «портретности главных действующих лиц» (А.А.Орлов-Давыдов и Пуаре), но через два дня в театре на Литейном прошел спектакль под названием «Дух Коли Бузыкина», посвященный перипетиям процесса.

Между тем глава октябристов Гучков уже готовил государственный переворот, Феликс Юсупов собирался убить Распутина, а на 1 ноября назначено было открытие сессии Думы.

Что случилось с Пуаре и Орловым-Давыдовым в героическом 1917-м или незабываемом 1919-м, мы не знаем. Был ли граф расстрелян у стены Петропавловской крепости или заканчивал свои дни в Париже, преподавала ли графиня пение красноармейцам, вела ли драмкружок у швейниц или сгинула от тифа где-нибудь на станции Тихорецкая? Во всяком случае, ни ей, ни ему семейный майорат Орловых-Давыдовых уже не принадлежал.

Что касается Обриена де Ласси, то ему 1917 год принес освобождение из Шлиссельбурга. Выхлопотав английское подданство, постаревший инженер вернулся на родину предков — в Шотландию и на верфях Данди считался дельным и знающим специалистом. Имение Бутурлиных оказалось в Литве, и в ходе аграрной реформы президента Сметаны было разделено между трудолюбивыми литовскими хуторянами. Панченко умер в тюрьме.

Убийства из-за наследства требуют наличия оного. У нас, в отличие от англосаксов, old money практически отсутствуют. Современные российские состояния — вещь новая. Наследники еще не подросли: они в гимназиях, на юрфаках, в Кембриджах. Вырастут, появятся у них жены — вот тогда и станут актуальны старые судебные процессы над отравителями Бутурлина и мошенницей Пуаре. А пока разве что какой-нибудь ублюдок прихлопнет опостылевшую жену заодно с тещей, продаст квартиру, а вырученное за нее прогуляет. Но это не для Агаты Кристи. Это для Андрея Кивинова.