Штиль

Московский международный кинофестиваль мы комментируем публикацией рецензий на несколько заметных фильмов, показанных в его программах. (Впрочем, самые заметные в этот блок не вошли, так как были привезены из Канна и, соответственно, отрецензированы в каннской подборке)¹.

Отказ от обзорной статьи легко прочитывается как намек: материала для ненатужных обобщений о тенденциях мирового кино либо для продуктивного разговора о своеобразии московской фестивальной стратегии мы действительно не обнаружили. Не было звонких открытий и вопиющих обвалов, похоронивших под собой некие глобальные замыслы, не было скандалов, срежиссированных или случайных, не было дерзновенных проб и непереносимых безобразий в составлении программ, в драматургии их совместного существования, в решениях жюри, в декларациях начальников, участников, гостей.

Вот и пришлось журналистам в который раз топтать лысый пятачок просчетов ведомственных, вроде отношения дирекции к прессе или скудости информации. А уж совсем затосковав по интриге, самим придумывать чертей — скажем, выдавать фильм Занусси «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем» за сочинение для геев, убиваться по поводу отсутствия необходимого Тарантино или присутствия кого-то совсем ненужного.

Мы помним, однако, что ругать, как и хвалить, надо в согласии с законами, автором (авторами) —в данном случае фестиваля над собой поставленными.

Кинофестивали сегодня все более откровенно демонстрируют отчетливость образа, определенность целей — от самых масштабных до вполне локальных. Как правило, стиль и стратегия главных смотров мирового кино без труда рифмуются (ассоциируются) с особенностями места, где они происходят.

Публицистическая нацеленность, геополитическая актуальность Берлинале, не отдельных картин, а всей его метасюжетики, органичны для города — перекрестка двух миров, для центра новой Европы более, чем для любого другого города на свете. Непревзойденный и непредсказуемый каннский шик с оттенками сенсации и канона одновременно, с интригой скандала и самоуверенной интонацией догмы, диктующей киномоду на ближайшую перспективу, — под стать репутации французской «от кутюр» и слепящей роскоши Лазурной Ривьеры. Венеция, Роттердам, Локарно, Пезаро, Лондон — эти фестивали не спутаешь, стиль каждого — подчеркнуто необщее выражение лица — сложился, вернее, был избран и отшлифован до блеска в соответствии с множеством факторов, среди которых не последнюю роль играет адрес (адреса), заказчик. Хотя сила лучших киносмотров в том, что они сами способны формировать аудиторию, расширять, воспитывать и видоизменять ее, привлекать абсолютно новую — свою — публику. Оказывая таким образом на приютивший их город мощное обратное влияние. И чем больше становится фестивалей (и меньше хорошего кино), тем четче прописывают организаторы характер каждого из них: борьба за выживание. Поэтому и не зависит их успех (неуспех) от годового киноурожая (недорода). Чистота системного замысла и, соответственно, законченность стиля и образа не разлетятся в пыль, если Коэны привезут худшую свою картину, Линч — прямо противоположную той, что от него ожидали, а главный фаворит не приедет вовсе и фильм не пришлет…

Однако отсутствие стиля или, скажу точнее, его стертость, размытость, нейтральность — тоже стиль. Это очевидно, как очевидно и то, что не может каждый фестиваль удивлять открытиями, провозглашать смену вех и давать пищу для критических концепций. «Явлений» и «тенденций» сегодня в кино значительно меньше, чем киновернисажей. Для строительства же фестиваля существенно не это. Бесстилье становится стилем, а отсутствие лакомой пищи — событием, если стоящими у руля то и другое осознано как сюжето— и смыслообразующий принцип, хотя бы как составляющая проекта. Вот с этим осознанием, по-моему, у нас главная беда. А от нее — все прочие.

Образец качественно совершенного стилевого спокойствия (слово «штиль» выглядело бы двусмысленно) — фестиваль в Монреале. Корректная задача — с учетом местных условий. Далеко от центров мировой киномоды, в прокате по преимуществу американские и французские фильмы. Огромный город, университеты, интеллигенция. Туристы. Конец августа — начало сентября. Хороший климат, много пожилых людей. Не ставя пионерских задач, монреальская команда решает одну скромную, но достойную: она показывает, что делается сегодня в мире. Вроде бы без тщательной установки: в конкурсе и новички с невнятицей под флером радикализма, и выдохшийся «нафталин», почетные, давно повторяющие самих себя мэтры (год назад, когда мне довелось судить конкурс в качестве члена жюри ФИПРЕССИ, это были Этторе Скола и Карлос Саура), и восточные участники — иранские, китайские, корейские ленты, ставшие непременным товаром в любом фестивальном ассортименте, и средний мейнстрим, но со звездами. Плюс короткий метр перед каждым полнометражным фильмом, тоже конкурс и тоже всеядный, беспринципный: нефигуративный видеоарт, спокойные документальные очерки, мимические скетчи, старомодная и суперавангардная анимация. Вежливое гостеприимство и сугубая предупредительность («мы рады всем») в распределении призов. Вне конкурса — все лучшее с барского стола лучших фестивалей, национальные ретроспективы, поражающие не столько качеством, сколько охватом. Полные залы, максимальный комфорт в работе прессы, на площади перед многофункциональным фестивальным центром — гигантский экран; поздним вечером здесь бесплатно крутят мировые хиты.

Нейтральный — «над схваткой» — сценарий международного кинематографического действа, сложенный по канонам бесстрастно правильного анонимного стиля, требует не менее точной и мастерской режиссуры, чем резко выраженный и легко узнаваемый неповторимый авторский стиль.

Московскому международному пуризм и авторство пока, мне кажется, явно не по чину (и не по карману). Смело заявленный и последовательно претворенный стиль требует нешуточной свободы. Больших средств, международного и внутрироссийского авторитета, щепетильности — на грани снобизма.

Но кое-что и нам по силам.

Чтобы определиться в целях, надо, видимо, понять, для кого мы фестиваль делаем. Столица, ее гости плюс скучающие в мертвый сезон москвичи, студенты, уже свободные, но еще не разъехавшиеся на каникулы, киноклубники (они еще живы), бюджетные гуманитарии, всегда любопытствующие, «чем кормили у богачей»: за два месяца до Москвы — в Канне, за четыре — в Берлине, за десять — в Венеции. Киногурманы, которым любопытен и филиппинский триллер, и социальная чернуха из Калькутты. Полиадресность оправдывает всеядность: пусть будет смущающее разнообразие небольших (по бедности), но с фантазией составленных программ — персональных, национальных, тематических, жанровых (константы на фоне меняющегося времени). Такая бестолковая пестрота фестивальной «поэтики» вполне уместна в декорациях «порта семи морей» Москвы.

Структурированность кинопоказов, и на этот раз доказавшая свое преимущество перед навалом «хорошего кино для всех» (при том, что в курортном Сочи программа, названная так много лет назад, на мой взгляд, не потеряла своей актуальности), совсем не обязательно предполагает диетическую строгость. Прекрасна была коллекция «Национальные хиты», собранная Владимиром Дмитриевым, но к ней бы в соседнем маленьком зале совсем уж запредельные залепухи крутить — латиноамериканские, наши. К Петру Шепотиннику во Дворец молодежи торопилась вся кинематографическая Москва, не попавшая на центральные киноплощадки мира — а рядом бы, для узкого круга, что-нибудь запредельно элитарное показать, с маргинальных площадок. Пусть общая картина получится не концептуальной, пусть за ней не будет угадываться мощный демиург, вроде Жиля Жакоба или Франко Мюллера. Не до жиру, мы все еще дремучи — фестивальная пресса запечатлела наше представление о контексте, как о меню в ресторане (или в Интернете), бесшабашно объявив ньюсмейкерами позавчерашних персонажей, либо вымучив фундаментальные теории на основании трех случайно увиденных подряд фильмов. (Разумеется, были и профессиональные реплики — речь о тенденции.)

Прессу, впрочем, не хочется ругать в связи с фестивалем. Дирекция и без того ежедневно указывала ей на ее ненужность, и будь на месте постылых журналистов «МК», «МН» и прочая хоть Марков с Кугелем, хоть Сьюзен Зонтаг с Паулиной Кейл, и им бы пропусков на фильм фон Триера не досталось. А между тем всякому ясно, что продуманные отношения с критикой — один из показателей качества акции и одновременно один из его гарантов.

Отсутствие открытий, «волн» и «догм» легко объяснить, отсутствие качества — ничем не сгладить.

Мутное представление об адресате и у руководителей ММКФ, и у нас, о нем пишущих, вместе с банальной нерадивостью и незнанием ремесла привели к тому, что и хорошо затеянное не было продвинуто к зрителю. У дирекции не может быть пасынков и любимцев: показ в Музее кино или в Доме кинематографистов, охраняя свою специфику, должен слыть таким же эксклюзивом, как конкурсная премьера или спецсобытие в «Пушкинском» (по примеру Канна). Либо функционировать в формате нормальных кинематографических будней (по примеру Роттердама, где о лекции Джона Джоста в микрозале про пульсирующее видеоизображение пишут и говорят столько же, сколько о программе японских шлягеров).

Фестивалю приходилось отбивать нападки журналистов, недовольных тем, что им показывают фильмы, которые вот-вот выйдут в прокат. Непрофессиональный упрек — мы по-советски уважаем дефицит, тамиздат, подполье. Между тем такова международная практика. Только ММКФ работает с прокатчиками и их картинами не совсем профессионально. Хотя я понимаю всю сложность, порой воистину непреодолимую, взаимодействия фестиваля с нашими владельцами иностранных лент (не всегда, кстати, виной тому злой умысел последних), все же думаю, что фестиваль не слишком старается, чтобы премьере или предпоказу купленного фильма придать в рамках ММКФ статус престижного события, которое способно оказать влияние на прокатную судьбу картины. Реклама, продажа саундтреков, хотя бы косвенное общение с создателями фильма — в записи с каннской (берлинской, венецианской) пресс-конференции, через Интернет и т.п. — да мало ли что еще может превратить пресное в вожделенное.

Все, разумеется, понимают, что кроме хороших идей и людей для достижения качества нужны хорошие деньги. Гарантии — для приличного конкурсного улова — прибыльного проката. И все-таки: объективные трудности не отменяют, а лишь усиливают необходимость осмысленного фестивального проекта. Ибо «закон не писан» не бедным, а глупым.

P.S. Готова повиниться в наивном прекраснодушии, бодром пафосе записной отличницы. Конечно, несколько наигранном — сама была фестивальным отборщиком и знаю, сколь драматически разведены в этой работе замысел и воплощение. Но, во-первых, оргкомитет и дирекция — совсем другая «ветвь власти». И от них реально многое зависит. А во-вторых, в самом этом феномене — «фестиваль» — есть что-то из пионерского детства: дяди и тети решают, что мне смотреть, и привозят это, и устраивают праздник с фейерверком. (Правда, на фейерверк — он расцвечивает либо открытие, либо закрытие Московского международного — меня могут и не пустить.)

¹ См.: «Искусство кино», 2000, 10. Не вошедшая в каннский рецензионный блок картина «Дьяволы на пороге», вызвавшая большой интерес и в Москве, будет проанализирована в одном из ближайших номеров.