Высокая печать

Умные журналы в России ведут очень странное существование. Очень жалкое, очень неуверенное.

Если за ними каким-то чудом не стоят политики или рекламодатели, это бедные журналы. Что, с одной стороны, хорошо, потому что составителей строчек нельзя подозревать в алчности, а с другой стороны, плохо, потому что лишает авторов двух важных стимулов, которые предлагают в обмен на душу большие газеты. Газеты умеют создавать соблазны. Они не просто дают деньги, они еще и выходят каждый день. То, что ты пишешь сегодня, прочтут завтра.

В умных журналах невозможно говорить ни о чем актуальном, а только о вечном. Чтобы никого не обижать, приведу пример из жизни «Искусства кино».

Летом 2000 года пресс-служба Московского кинофестиваля попыталась заключить перемирие с некоторыми газетами. Мы поторговались с Александром Олейниковым, мы ударили по рукам, и перемирие было заключено, но через неделю я прочитал в журнале статью про неуклюжие маневры фестивальной верхушки. Я был потрясен оперативностью и дьявольской информирован-

ностью издания и продолжал ею потрясаться, пока не сообразил, что речь шла о прошлом фестивале, 1999 года.

Одна из идей, испортившая жизнь нескольким журнальным поколениям, это идея журнала, которому плевать на месяц и даже на год, потому что он печатает не поганые заметки, а тексты рукописей, которые не горят. Журнала — образца философской прозы, продукта свободного экзистенциального выбора, а не сиюминутного коммерческого расчета и бездуховного серийного производства.

Валявшиеся в домах подшивки «Нового мира» сильно запутали нацию. Журналы тогда заменяли и книги, и газеты. Их стали, страшно сказать, переплетать и ставить на полки. Занимались этим отнюдь не профессиональные библиотекари, а частные представители интеллигенции, чтобы снова и снова к ним возвращаться. И это в маленьких шестидесятнических квартирках! Пыль, астма, антисанитария.

Журнальные авторы с тех пор верят, что место им на полке, в крайнем случае на чердаке на даче. С мусорным баком им свыкнуться труднее. В этом смысле писатели газет, понимающие, что в плоды их усилий завтра завернут селедку, имеют более здравую самооценку.

Так, гордо двигаясь, мы дошли до точки, с которой ни один умный журнал не способен себя воспроизводить. Гранты Сороса, дотации Минкульта, ведомственная поддержка и разовые спонсоры — вот что еще держит их на свете. И они изо всех сил держатся на этом свете, вместо того чтобы организованно отправиться на тот.

Я говорю об Интернете. Умные журналы до сих пор не в силах это осознать, потому что рождены мастерами пишущей машинки и высокой печати. Поэтому издатели умных журналов до сих пор обожают бумагу, не зная, наверное, что процесс письма и чтения кардинально изменился.

Нет больше смысла в подшивках. Мы перестали нуждаться в «справочной литературе», потому что появился особый механизм, взявший на себя обязанность все за нас помнить и доставлять нам со всего мира все необходимые справки. Нашу частную память заменила универсальная память Сети.

Отчуждение памяти — это покруче, чем отдельный от героя нос, странствующий по Петербургу. При этом память Сети так велика, что ей нужна система закладок и разработанные каталоги. То есть нам принадлежит уже не память сама, но память о памяти. Это не стоит воспринимать как конец профессии, но лишь как посрамление идеалов знаточества. Может быть, великая удача в том, что впервые произошло деление памяти на две части. Человеку может в результате достаться лучшая, человеческая доля: чувственная память, память ощущений и состояний. Недаром один из афоризмов «отца кибернетики» Норберта Винера звучал, как «человеку — человеческое, вычислительной машине — машинное».

Как может расширяться эта универсальная память? Только благодаря

умным журналам, которые перестанут печатать эссе, а начнут высказываться исключительно по делу. Умные журналы могут сохранить себя только так — отказавшись от идеи влияния, от идеи общих интересов, от идеи литературы ради простой идеи расширения фонда профессиональных сведений и мнений.

Бумажный журнал этого дать уже не может. У него есть свои несомненные достоинства, например, его можно брать с собой в сортир. Но недостатков больше.

Чисто бумажный журнал адресован человеку, который не пользуется компьютером, то есть либо малообразованному, либо бедному, либо страшно оригинальному.И нигде не работающему, кстати. С таким контингентом надо быть поосторожнее, если ориентироваться только на него, тогда уж благороднее содержать ночлежку.

Если же отнестись к бумажному журналу как к версии сетевого, как к распечатке файлов, пусть не очень удачно выбранных, все становится на свои места. И чем специальнее будет журнал, тем лучше. «Искусству кино» выжить трудно. Просто «Кино» легче. Но вечная жизнь суждена реферативному сборнику «Бетон и железобетон».

Мы, товарищи, прошли большой путь. Начало 1990-х, когда каждый приличный человек собирал журнал, чтобы лечь с ним в обнимку на пороге типографии, теперь вспоминается с усмешкой. Но эти попытки многому могли бы научить издателей и публику.

Оказалось, что в двух крупнейших городах, превосходящих своим населением среднюю европейскую страну, не найти десяти хороших журнальных фотографов, трех десятков авторов и пяти художников. Количество вариантов с тех пор ограничивалось простой ротацией — «ты напишешь в мой журнал, а я напишу в твой журнал». Одни и те же авторы одними и теми же словами пишут про одних и тех же героев. Одни и те же имена значатся в списках редколлегий. Кажется, что на колбасной фабрике набивают один длинный журнал, потом нарезают по страницам и продают под разными названиями.

Читатели относятся к этому так же и оберткой интересуются мало, а разве что ингредиентами фарша: Курицын — 10 процентов сухого вещества, Кузнецов — 30 процентов, Трофименков — 15. Питательно. Можно брать.

Западные журналы, не занятые самоутверждением среди своих, с гораздо большей четкостью эксплуатируют основные точки общечеловеческого притяжения: страх, жадность, лень, любопытство, боязнь прослыть немодным. Менее всего они полагаются при этом на буквы и слова.

Проект же русских журналов, хоть каких циников пригласи, хоть какие деньги им суй, все равно остается идеалистичным. Стереотип журнала как суррогата книги для чтения непреодолим и от привычки выражать свои чувства исключительно литературно, и от презрения ко всяческой моде и визуальности.

А пока выписывать умные журналы — все равно что держать открытый дом.

Странная и малознакомая компания является к тебе раз в месяц под новой обложкой. Каждый вроде бы претендует на твое внимание, но прямо с порога начинает беседовать с пустотой, как бабка в метро.

Один разбрасывает туда-сюда, как шапку-шарф, малопонятные парадоксы. Другой держит тебя за пуговицу и говорит банальности так веско и значительно, что понимаешь: он, верно, над тобой смеется. Послушайте, говорит третий, мой новый сценарий. И читает. Двое взаимно намекают друг другу на что-то постыдное: знает кошка, чье мясо съела в чужом глазу. Приведенный в дом иностранец возвышает голос, и тебе начинают переводить его мнения о важных событиях.

В жизни я в таких компаниях не был уже давно. В журналах попадаю то и дело. Если не ставить себе специальную задачу вспомнить молодость, это скоро совсем надоест.