50-e. Две неравные половины

Снимая с дальних библиотечных полок пыльные, годами никем не востребованные номера журнала «Искусство кино» за 1950 — 1956 годы и открывая их, думаешь о том, в какой абсурдной действительности жили мы, тем не менее считая эту действительность нормальной. А еще некоторые говорят, что «Хрусталев, машину!» — неправдоподобный фильм…

Смотрите: издается специализированный кинематографический журнал. Правда, довольно тонкий, хотя и называется «толстым». Правда, выходит один раз в два месяца (материалов нет, фильмов катастрофически мало), но все же выходит, продается в киосках, наверное, имеет подписчиков…

Однако про кино из этого журнала не узнать ничего. Точнее, кинематограф там вещь чисто назывная. Заменив некоторые повторяющиеся слова (теперь мы именуем их «ключевыми»: «экран», «режиссер», «актер», «актриса», «портрет») на понятия из других сфер жизни, например, из сельского хозяйства, получишь тот же результат — про сельское хозяйство не узнать ничего. Потому что целью этого издания (как и других параллельных) является не информация, не то или иное «ведение» (в данном случае — киноведение), а «повторение — мать учения», вколачивание, вдалбливание в людские мозги нескольких основополагающих истин: мы живем в лучшей стране мира; капиталистическое окружение гниет и нищает; советский народ героически трудится и строит коммунизм; своими победами мы обязаны великому Сталину.

Вот уж где уместно вспомнить психолингвистическое и социокультурологическое открытие Мишеля Фуко, названное им дискурс, то есть особая целенаправленная речь поверх реальной жизни с ее реальным языком-коммуникацией. У нас это слово модно, им часто бравируют попусту, но здесь оно на месте. Журнал «Искусство кино» в 1950-х являет собой идеальный образец советского идеологического дискурса. Не суть, не смысл, не истина, а заговор, забалтывание, задурманивание и бесконечное пережевывание одного и того же до отупения.

Первый номер за 1950 год ярко-красный. Он посвящен З0-летию советского кино. Правда, непонятно, как исчисляется эта дата, обычно историю советского кино начинают 27 августа 1919 года, когда Ленин подписал Декрет о национализации кинодела. Но, впрочем, не важно, юбилей так юбилей. Не все ли равно, в мире абсурда всегда юбилей, всегда праздник… На обложке герб и орнамент, цветная вклейка — кадр из «Падения Берлина»: Сталин, он же Геловани (очень похож!), правая рука на четко схваченной камерой коробке «Герцеговины Флор», в левой руке — трубочка. А в стеклянном проеме окна заветного кабинета — Спасская башня…

Это символ эпохи. Он общеизвестен: «культ личности», «сталинизм», «тоталитаризм» и прочее. Двухсерийный блокбастер, и по тем временам могучий, а сегодня — просто фантастический в своих макробюджетных масштабах (еще бы, скажем, для эпизода взятия Зееловских высот наново задействована, наверное, вся армия-победительница), фильм «Падение Берлина» Михаила Чиаурели является гордостью советского кинематографического года, объявлен «выдающейся победой социалистического реализма», уже удостоен Сталинской премии 1-й степени!

И слава Богу! Пишите! Анализируйте! Здесь есть о чем говорить и о чем задуматься — фильм-то (сегодня это ясно видно), при всей своей одиозности, и вправду выдающийся! Это, прежде всего, талантливый кинематограф. А чего стоит хотя бы свадьба Гитлера и Евы Браун, венчальные свечи, марш Мендельсона, гибель собаки от смертельной ампулы, два огонька, улетающие во тьму… Уверена, что великий Висконти вспоминал эту сцену, когда снимал «Гибель богов», а через полвека мы будем негодовать и восхищаться, недоумевать и восторгаться «Молохом» Сокурова… А ведь это было в 1950-м.

Но нет, в советском киножурнале той поры «хоть невзначай, хоть наобум не улыбнется томный ум», как писал в свое время А.С.Пушкин. Унылые и стопроцентно штампованные строки рецензии Л.Погожевой повторяют про «высокоидейное», «высокохудожественное», «патриотическое» произведение. Да потому что, строго говоря, это пишет не Людмила Погожева, чьи ранние и свежие статьи об источниках света в романах Достоевского успела опубликовать «Красная новь», не Погожева, которая будет подписывать обновленный журнал от-тепели в 60-х. Это водит ее рукой дискурс. И коллеги-критики Р.Юренев, И.Маневич (вот тройка лидеров ранних 50-х) пишут точно так же, под копирку, не отличишь. А ведь умеют, как можно будет убедиться в дальнейшем, совсем по-иному, и в жизни они блестящие, остроумные, настоящие люди кино. И, скажем прямо, молодая кинокритика, вошедшая в прессу с оттепелью, писала тоже по дискурсу, может быть, чуть-чуть разбавленному, и нас эпоха тоже успела обучить «как надо» после вольнолюбивых институтских семинаров — во всяком случае, свои статьи-дебюты о «Прологе» Дзигана или «Уроке истории»

Арнштама я прочла сегодня с ужасом по причине их серости.

Образцом для критики была официальная статья какого-нибудь начальника, министра кинематографии И.Г.Большакова, например. Говорили, что умные люди понимают их тайнопись, знают коды и умеют вычитывать из кромешной тягомотины «установки». Рядовой читатель был от этого далек.

Конечно, можно возразить, что вот, дескать, каково кино, таков и киножурнал. Действительно, в «малокартинье» (так вскоре назовут послевоенное кино до революционных событий после смерти Сталина) было не разгуляться перу литератора. И все же материал имелся. Не говоря уж о фильмотечном фонде, о наследии 20-х и 30-х, о проблемах теории, которую довели до уровня самой примитивной марксистской догматики. Была прекрасная актерская работа Александра Борисова в «Мусоргском», выламывавшаяся из болванки «патриотической биографии русского гения», было разруганное в газетах и, по счастью, поддержанное журналом, но так же скучно, слепо, как все остальное, — «Щедрое лето» Барнета с его юмором, подтекстом, несомненным двойным дном. Был, наконец, жанр-монстр, кентавр, некий «фильм-спектакль» — за нехваткой картин, до семи в год (это была, напомню, сталинская ориентация на «шедевр» — пусть мало, но зато все шедевры!), заснимались на пленку театральные спектакли. Много шутили по этому поводу: «теперь пора изобрести кино, ждем Люмьера». Но ведь открывалось поле для глубокого теоретического сравнительного анализа двух искусств! А уж культурная ценность кинозаписи бесспорна: вся великая плеяда артистов русского театра — Пашенная, Турчанинова, Москвин и украинский Бучма в «Украденном счастье»… Но никому не пришло в голову — да и сейчас не приходит! — войти в эту золотую кладовую.

Если со всей возможной доброжелательностью постараться отыскать ценные крупицы в работе журнала до перелома (смерти Сталина), то придется назвать: 1. Описание сцены вечеринки у капитана Косарева (М.Бернес) и замечательной игры Сергея Бондарчука в этой сцене из «Тараса Шевченко» (любопытно, что своеобразная версия ее появится в «Судьбе человека») в статье о фильме Игоря Савченко, написанной А.Марьямовым. 2. Интересную архивную публикацию «В.Г.Короленко и кино» — о его замысле сценария об Америке. 3. Публикацию статьи С.М.Эйзенштейна «Двенадцать апостолов», забавно, что напечатана она была без заголовка — все-таки нечто опасное, религиозный дурман.

Раз-два да обчелся!

Что ворошить прошлое и так подробно расписывать то, что никогда не воротится? А почему не воротится — ну, не совсем то, а какая-нибудь другая наволочь, другая эпидемия, другой дискурс? Ведь были у советского кино и тогда мощная критическая традиция, блистательные умы, таланты экстра-класса: Недоброво, Пиотровский, Тынянов, Шкловский, Эйхенбаум и более молодые Блейман, Вайсфельд, Добин, Коварский. Но их нет на страницах «ИК»-50.

Да и после спасительного марта 1953-го далеко не быстро идет выздоровление. Все еще нужен какой-то двигатель сверху. Короче — нужен съезд КПСС, по счастью, им оказался ХХ.

А до того — слабо, медленно идет «таяние льда», трудно менять ориентиры. В номерах межеумочных 1954 — 1956-х назову статью С.Фрейлиха «Право на трагедию» (1957, № 12) о «Сорок первом» Григория Чухрая — вот где взыграла ифлийская выучка! Пока в газетах все решали, могла или нет партизанка Марютка полюбить «классового врага» — беляка, автор «ИК» рассмотрел этот «казус» в контексте трагедийного жанра с его вечным конфликтом естественного чувства и некоей внешней силы. Вспомнились и «ведомственные ножницы», отрезавшие трагический финал у «Звезды» Э.Казакевича — А.Иванова на экране, и описано было «крылатое искусство оператора» (а это Урусевский!), у которого небо и море меняются местами в зависимости от цели эпизода. Словом, это была уже критика нового времени.

И вот наконец сверху дано добро оттепели. Первый номер «Искусства кино» за 1957 год вспомнится как праздник. Новый формат. Дивный дизайн С.Телингатера: синева на белоснежном фоне и по верху обложки — черная лента раскадровки к «Поэме о море» недавно скончавшегося Довженко. И сценарий «Поэмы» с иллюстрациями-эскизами. И вместо удручающе бездарной передовой — «круглый стол» «Разговор о кинокритике, о журнале».

Ну, конечно, не без ритуала: «Новый год советская кинематография встречает кипучим творческим трудом. Решения ХХ съезда КПСС выдвигают…» Но вот берет слово С.И.Юткевич. Между прочим, он был членом редколлегии еще до «переворота». Сравнивает фильм и ракорд — ракорды «берут из пленочных отходов, на них больше всего царапин и точек. Их выбрасывают… Хочется, чтобы наш журнал был бы не ракордом, а больше походил на фильм… Начнут его читать только тогда, когда мы будем говорить о самом главном — об искусстве кино».

Вот-те, здравствуйте! Об искусстве кино — в «Искусстве кино»! Дожили! Какая новость!

Тем не менее это была как раз программа действий. Тесная комнатка редакции в здании Театра киноактера на улице Воровского действительно становилась штабом кинокритики и в первую очередь той молодой, которую позже назовут «шестидесятнической». Штабом и школой профессионализма, которую вели Яков Варшавский, Александр Новогрудский и сама добрая, умная, веселая Людмила Павловна — спасибо! И Царствие им всем Небесное!

Впереди у журнала долгая дорога с многими поворотами, горести, ошибки. Но будет помниться тонкий женский профиль над колыбелью младенца в селе Сосницы на обновленной обложке «Искусства кино» — образ надежды и радости.