Брат жил, брат жив, брат будет жив

Мы думали, что после рецензии Н.Сиривли нафильм «Брат-2» («ИК», 2000, №8) истатей М.Липовецкого, И.Манцова иД.Дондурея («ИК», 2000, №11) кнепосредственному анализу картины А.Балабанова больше невернемся. Однако, когда вредакции появились учебные работы восемнадцатилетних студентов киноведческого факультета ВГИКа, решили продолжить дискуссию. Взгляд второкурсников наэтот фильм, наего место вкинокультурном процессе имеет особый и, как нам представляется, весьма значимый статус— поколенческий. Неговоря ужотом, что оба текста— замечательные образцы профессионального анализа.

Как мыжили без брата раньше— совершенно непонятно. Кажется, онбыл всегда. Это просто мызаблудились, непотой тропинке пошли. Носбратом можно больше ничего небояться, оннам верную дорогу точно укажет. Брат жил, брат жив, брат будет жив.

Говорить одостоинствах или недостатках новой картины Балабанова неимеет никакого смысла. Сказать, что получилось хорошо, ачто плохо, несказать ровным счетом ничего. Самое главное вфильме— его сверхнеобходимость.

«Брат-2», возможно, самая важная картина завсю историю постперестроечного кино. Про нее ужточно нескажешь, что «ее могло быинебыть». Зато теперь так можно сказать про весь постсоветский кинематограф. «Брат-2» наглядно продемонстрировал, что его, этого кинематографа, несуществует, ибо несуществует времени, ккоторому онсебя относит. Нофеномен картины втом, что демонстрацию эту осуществили несами авторы, азрители, итолько зрители. Нельзя непризнать блестящих социопсихоаналитических способностей Сельянова иБалабанова, нотакой бешеный успех просчитать было просто невозможно. Скорее, вихпроекте присутствовала некая доля риска— ведь приходя вкинотеатр, зрители ждут фильма, анесеанса социального психоанализа, чем, посути, иоказался «Брат-2». Ноподобного риска удалось избежать. Витоге именно публика оказалась единственным носителем смыслов фильма, нопри этом сама того незаметила.

Фильм— это только идеальная форма, содержанием которой становимся мы, зрители. Иглавный герой вовсе неДанила Багров, акаждый сидящий взале. Вопрос только втом, кто здесь кого выбирает— форма содержание или наоборот,— что здесь первично, ачто вторично. Для меня совершенно очевидно, что «Брат-2»— явление впервую очередь социально-идеологическое итолько впоследнюю— художественное, кинематографическое.

Эстетика постсоветского культурного пространства основана напоявившейся возможности совершить нечто такое (все равно что), что раньше было непозволительным, невозможным, ностало абсолютно реальным, аоттого еще более желанным. Намой взгляд, обретение долгожданной свободы реально только наповерхности, наглубине же— совершенно иллюзорно. Ибо свобода обреталась некак средство для (ее же!) достижения, акак уже совершенно достигнутая (сквозь «огонь, воду имедные трубы» времени) цель. Отсюда возникает ипредставление оеерепрезентации вкультурных сферах (в кинематографе, вчастности): основополагающим моментом становится открытая демонстрация того, что заветная цель уже достигнута, аглавное желание художника— навесь мир прокричать, всем заявить освоей свободе (то есть, грубо говоря, продать ее). Отом, что свобода есть прежде всего внутренняя составляющая творческого процесса, иречи неидет.

А если продать, товкакой форме? Вот вчем вопрос. Иответ нанего раскрывает существо понимаемой свободы: продажа происходит вформе полного отрицания прошлого. Освободиться отпрошлого путем его уничтожения. Ксожалению, эта форма оказалась нетолько самой выгодной ипростой, ноиединственно возможной. Ноипроцесс разрушения имеет конец, который вданном случае наступил очень быстро. Источник свободы иссяк— все табу детабуированы, ажелания реализованы, ноничего «другого» непоявилось. Мыуспели только разрушить, аничего нового так инесоздали. Попытки сотворения новой мифологии или (и) идеологии, конечно, были. Нодля того чтобы ихпринять, нам необходимо было опять жезабыть освоем прошлом, вычистить его изнашего сознания. Споявлением фильма «Брат-2» стало совершенно ясно, почему эти попытки оказались невостребованными. Более того, фильм Балабанова, существуя втом жеконтексте, опрокидывает весь постперестроечный кинопроцесс, демонстрируя ирреальность иутопичность его устремлений, иодновременно свидетельствует обокончании его истории.

Оказалось, что «сила вправде», аправда… впрошлом. Вот готовая формула современного (с перспективой набудущее) российского бытия, которую нам предлагает «Брат-2». Нодля ееактивного использования требуется выполнить одно условие— вспомнить обэтом самом прошлом (в тот момент, когда мыуже его вроде быуспели позабыть). Именно эту внутреннюю процедуру ипроделывают Балабанов сСельяновым, возвращая нам то, что мы, как казалось, навсегда потеряли. «Брат-2»— первая постсоветская картина, которая полностью реанимирует наше советское прошлое совсеми его составляющими. Втовремя как остальной российский кинематограф 90-х пытается это прошлое как можно быстрее похоронить, Балабанов, напротив, реанимирует его. Ивыигрывает. Невероятный успех картины, как лакмусовая бумажка, проявляет типологию нынешнего российского социума. «Брат-2» вбольшей или меньшей степени пришелся повкусу всем слоям нашего общества. Этот факт говорит отом, что вподсознании каждого досих пор сохранились элементы той как быотвергнутой идеологии, которую содержит «Брат-2». Тоесть Балабанов работает снашим коллективным подсознанием, находит внем залежи этой самой идеологии ивыводит ихвсферу сознания. Вэтом плане фильм совершенно виртуозно манипулирует психофизикой зрителя. Напамять приходят разве что идеологические программы Эйзенштейна.

Механизмы, которыми пользуется режиссер, всем хорошо известны.

В фильме сочетаются элементы двух параллельных реальностей, без которых сложно представить нынешнюю жизнь,— телевизионной икомпьютерной. Каждый шаг Данилы сопровождается песней какой-нибудь модной современной группы, что впрямую отсылает квидеоклипам. Диалоги в«Брате-2» слышны крайне редко, вместо них используются законченные речевые формулы, которые легко могли бысойти заидеальные слоганы для рекламных роликов. Кстати, действуют они тоже одинаково: засчет неоднократного повторения мыихневольно запоминаем ипереносим взнаковую среду повседневного обихода (убойные фразы «Брата-2» уже успели стать народными). Инестоит забывать, что свой путь вфильме Данила начал вОстанкино, нателевидении, где повстречал национальных телезвезд, играющих самих себя.

Повествовательная структура картины вомногом тождественна структуре многих компьютерных видеоигр-бродилок (к слову, самых популярных среди населения). Спомощью этого хода происходит мгновенная исовершенно автоматическая, естественная идентификация зрителя сгероем, которому, как вигре, для достижения своей цели необходимо пройти через несколько уровней, скаждым разом усложняющихся, либо жепросто «убить» как можно больше врагов. Вподобных играх герой невидим (на экране изображено только оружие, которое ондержит вруках), так что наего месте неизбежно оказывается сам игрок. Тожесамое касается иДанилы Багрова (человека, фактически несуществующего, совершенно никакого), чье место занимает зритель-игрок.

«Брат-2» полностью становится компьютерной видеореальностью вэпизоде «мочиловки» вамериканском баре. Применяя подобную эстетику кстилю изображения экранной действительности, Балабанов конструирует такую реальность, вкоторой найдет себе место каждый более или менее современный человек. Нопронизана она абсолютно иными, несегодняшними информационными токами. Вовремя просмотра эта «нестыковка» незаметна, так как еенезамечает главный герой, скоторым мысебя отождествляем. Для него, аследовательно, идля нас все вокруг очень органично, так, как оно идолжно быть.

Он нерефлексирует идеологию, которой руководствуется,— онсней родился. Ноточно так жеимыродились сней, ибо совершенно очевидно, что она, эта идеология, перешла вгенетический код, стала элементом генетической памяти (вопросы «когда родились?», «в какое время?» уже неиграют существенной роли).

Этот фактор непозволяет упрекнуть авторов фильма внасильственной дидактике. Но, безусловно, «Брат-2» просто нефункционировал быбез упора наэту врожденную зрительскую податливость. Все идеологические знаки картины воспринимаются нами совершенно естественно, как нечто свое, родное иабсолютно закономерное, мынереагируем наних как нараздражители. Хотя, если приглядеться, можно слегкостью ихотыскать: друг Данилы, работающий негде-нибудь, ав«бывшем Музее Ленина», впервые встретил его наКрасной площади стоящим перед мавзолеем; герой Сухорукова палит изпулемета чапаевских времен; Данила нераз (особенно втрудные минуты) повторяет стишок, который читал мальчик нашкольном утреннике; для офиса мафиози Валентина Белкина использовался реальный кабинет Ленина вГорках.

Эти знаковые структуры актуализируют вподсознании публики заложенные вфильме мифологемы. Основная изних— мифологема тотального национального братства (вспомним стишок-рефрен). Братьями рождаются, анестановятся. Интересно, что вотношениях Данилы сдругими людьми социальные роли последних легко снимаются. Вэтой реальности есть только один социальный статус— брат. Братом может быть кто угодно— хоть проститутка, хоть поп-звезда Салтыкова, хоть американский водила, выручивший Данилу…

Для Данилы мир делится набратьев инебратьев. Все элементарно просто ивпрямь ненуждается нивкакой рефлексии. Ноотаком явлении братья инеслыхали, аесли быислыхали, то, по-видимому, отнесли быего квраждебному миру.

Кстати оних, оврагах. Уних тоже есть свои мифологические корни— чисто кинематографического порядка. Внаших фильмах овойне, снятых вгоды войны, немцы часто выглядят круглыми идиотами. Ихдаже пожалеть хочется. Такой жетупой ижалкой представлена вражеская сила в«Брате-2». Ноипомочь им, бедным ибольным, нечем, ибо, как известно, братом стать невозможно. Вот иприходится отних, словно отсорняков, избавляться. Братья жесильнее, умнее илучше всех… мыэтих американцев «догоним, перегоним», анапоследок еще ибольшой «гудбай» сделаем— вот они, впервые переизданные мифы Советской России, которые мысудовольствием читаем иперечитываем вновой картине Балабанова.

«Брат-2» показателен итем, что полностью затмил недавний мегапроект под названием «Сибирский цирюльник», который тоже старательно возрождает нашу славную историю. Номифу Михалкова овеликой имогучей царской Руси суждено остаться внашем поистине невозвратимом прошлом. Оказалось, что царей внаших генах уже давно инавсегда сменили братья. Это, пожалуй, главная иединственная мысль, почерпнутая мной изпоследнего фильма Балабанова. Благодаря которому все узнали, что уРоссии, действительно, есть свой особый путь— восстановить то, что самими жебыло разрушено.

Речка, небо голубое,
Это все мое, родное,
Это Родина моя,
Всех люблю насвете я— тчк.