Дежа вю, или Куда приводят мечты

Идея родилась, как всегда, неожиданно. Вдело вступил случай, орудием выступило подсознание. Так ужполучилось втот день, когда ясмотрел легендарного «Чапаева» ивнутри меня рождалось чувство, будто бынедавно где-то видел янечто подобное. Дежа вю. Ясмотрел наЧапаева, героя гражданской войны, авидел другого героя— Данилу Багрова. Мгновенно ассоциация обросла ворохом колючих мыслей. Мысль— рука— бумага. Бумага вынесла, стерпела.

Не могу отвечать затемные уголки своего подсознания, нозарацио отвечу.

Строго говоря, идея сопоставить два фильма «Чапаев» и«Брат-2» нетак ужабсурдна, как может показаться напервый взгляд. Намоей стороне текст.

Я имею ввиду эпизод вфильме А.Балабанова, когда вкадре солируют Виктор Сухоруков ипулемет «максим». «Чапаевский…»— ностальгически произносит брат старший, добавляя что-то огероической эпохе.

Одного этого уже достаточно, чтобы говорить оссылке налегенду советского кино. Конечно, цель эпизода невтом, чтобы процитировать классику, Балабанова увлекает совсем другое. «Чапаев»— это интерпретант, спомощью которого «Брат-2» приобретает подлинный смысл, бэкграунд вмифологии советского прошлого, аДанила Багров тем самым включается вопределенный культурный контекст (что авторы старательно скрывают, ноэто обнаруживается при сравнении первого ивторого фильмов: в«Брате» Данила— герой без прошлого, герой-ребенок, в«Брате-2»— герой-чапаевец, сам кого угодно поучающий). Фильм претендует нато, чтобы его назвали прямым продолжателем-наследником традиций советского кинематографа. Тоесть попросту надо забыть все, что происходило унас встране последние лет пятнадцать, ивернуться назад. ВСССР.

Простите, погорячился. Конечно, невернуться. Заяви такое Балабанов, его бынепоняли. Мысль Балабанова мягче, понятнее иприятнее— прошлое надо реабилитировать. Ничего позорного встране с1917 по1986 год непроисходило. Позор— это наше время (сюда аккуратно вписывается первый кадр фильма: гротескный «новый русский» нафоне «джипа» по-своему, по-бандитски, читает стихи Лермонтова для какого-то телевизионного проекта).

Для Балабанова преодоление безвременья— воспоминания овременах Большого Брата. Надо по-постмодернистски, иронично взглянуть назад, всвое прошлое, лучшее перенять. Аесли еще короче идоходчивей— вернуться влучшие годы советской истории.

Предположив, что яправ, легко понять причину тотального (хорошее, нозабытое слово) успеха картины, азначит, полного приятия зрителем ееидей. Сельянов иБалабанов неизобрели нечто новое, аугадали настроение масс. Дальше— дело техники: сделали «Брата-2», нормальное народное кино. (Кстати говоря, А.Балабанов иС.Сельянов были непервыми, кто поимел барыши наколлективном бессознательном россиян. Ранее наместе провидцев откинематографа оказались неведомые пророки отполитики, врезультате чего «родился» Путин. Путин, Балабанов иСельянов— люди одного времени, носители духа 70-х, последовательно ивкакой-то мере неумышленно насаждающие этот самый дух нановой почве нового времени.)

«Но кчему столько слов вокруг «Чапаева»?»— спросите вы. Язадавал себе тот жевопрос. Иответил нанего. Янашел доказательства своей гипотезы, впоиске соприкосновений двух фильмов обращаясь опять жек«Чапаеву».

Сходство первое, формальное. Очевидное. Оба фильма являются яркими примерами всенародного успеха. «Чапаев» вообще легенда, растасканная нацитаты. Предполагали такой успех братья Васильевы или нет— неизвестно, новсе, что могли, сделали, для того чтобы ихфильм обрел статус киномифа. Яимею ввиду драматургию «Чапаева». Построенная поклассической схеме остросюжетного кино, картина легко разбирается наэпизоды. Фрагментарность— главный принцип еедраматургического построения. (Отсюда истоль частые «зтм», подчеркивающие завершенность эпизода.) аэто как раз то, что многим бросается вглаза вфильме Алексея Балабанова.

Драматургия «Брата» совсем нетак совершенна, как драматургия «Чапаева». Главное сходство— принцип фрагментарности. Иногда фильм кажется сборником видеоклипов— эпизоды разделяются закадровой музыкой. Этот прием, нащупанный внашем кино Васильевыми, Балабанов пытался, вомногом искусственно, применить в«московской» части фильма— ондробит его наэпизоды, скрывая вялость действия (противоположный пример— «американская» часть, построенная как чистый экшн; Балабанов будто бызабывает остиле первой половины фильма, аредкие «зтм» используются исключительно ворнаментальных целях, как вэпизоде последних убийств). Врезультате начало фильма выскакивает изпамяти после первого просмотра. Видимо, разделение наэпизоды было призвано оживить содержательно пустое начало.

Сходство второе, содержательное. Невероятное. По-моему, совершенно ясно, что дилогия Балабанова— это попытка создания «героя нашего времени». Без прошлого, без комплексов, без социального статуса икаких бытонибыло представлений, как жить,— героя чистого, как tabula rasa. Вэтом особенно преуспел «Брат». Вторая часть, «Брат-2»,— совсем другое кино, утверждающее, идеологически просчитанное инереальное, как сказка, как некий условный мир. Что жевнем происходит?

Очевидно, что идет война. Это ясно уже попервым эпизодам фильма. Данила сдрузьями наТВ-6. Важно, что онвоевал вЧечне, был там самым «крутым». Опять любопытное столкновение: впервом фильме участие Данилы ввойне имело тожезначение, что иучастие вовьетнамской войне героя Роберта Де Ниро иззнаменитого «Таксиста» Мартина Скорсезе. Важно, что в«Таксисте» и«Брате» синдром войны является необъектом изучения, аспособом по-новому видеть действительность. В«Брате-2» война— способ мышления героя. Впервом фильме онвоевал, адумал, что жил, вовтором— воевал, потому что так идумал.

Данила сам ввязывается ввойну, наэтот раз понимая, начто идет. Словами Салтыковой «Ты ненавойне» Балабанов убеждает зрителей, что прав все-таки Данила: мынавойне ирадуемся, как наши хладнокровно расстреливают бандитов изнемецкого автомата. Эхо войны. Хотя знаковым является скорее другой эпизод— расстрел «джипа» изпулемета «максим». Война идет гражданская, значит, самое время для чапаевского пулемета. Кадр-цитата, экспрессия ракурса изфильма Васильевых сменяется эффектным рапидом изакадровой музыкой… Все-таки наш Багров круче Василия Иваныча.

Чего немог легендарный Чапаев, так это бить врагов вмировом масштабе. Невладел чудо-богатырь иностранными языками. Данила тоже языков незнает, нодля него это помехой нестало. Оносуществил мечту предка. Наш общий (по авторскому замыслу) брат отправляется вСША, так инерешив свои проблемы вМоскве. Что жеэто, как жетак? Неслабость это нового героя, асила! Ничего нет случайного вфильме Алексея Балабанова. Превосходство свое над героем Маковецкого Данила все-таки доказал.

В «Брате» происходит расслоение американского пространства, условное ивполне конкретное. Условно действие происходит навражеской территории. Война ведется зазоны влияния: есть черные, есть хохлы, теперь есть имы, русские, благодаря представительству братьев Багровых. Наша задача эту благодатную землю захватить. Никогда неповерю, что Данила едет вШтаты только затем, чтобы вернуть деньги обманутому хоккеисту. Онедет наразведку боем. Америка будет нашей, Чикаго переименуем вНью-Бирюлево. Авот белым американцам ловить вШтатах нечего— имБалабанов отказывает вправе наэту землю. Единственный сколько-нибудь значимый белый американский персонаж (кроме главного бандита)— водитель грузовика— искусственный, изфильма выпадающий. Видимо, его ввели висторию исключительно изчуждой поэтике «Брата» политкорректности. Американская часть неизменно идет на«ура» упублики.

Но вместе снеопределенным местом обитания врага Балабанову нужна все-таки вполне определенная Америка, тысячи раз виденная вамериканских лентах. Если наэкране Нью-Йорк, вголове множество ассоциаций— фильмы обандитах, полицейских, маньяках, маньяках-полицейских ит.д.Ит.п. Эти ассоциации как раз инужны Балабанову, наних-то онирассчитывает, чтобы иихвключить вконтекст фильма. Онзнает, чего мыхотим.

Американское кино для людей моего поколения давно уже стало родным мультфильмом. Балабанов делает то, очем мечтает утомленный американскими картинками обыватель: сталкивает киношную реальность почти мифической страны сквазиреальным нашим персонажем, неизкино— прямиком изжизни. ИзМосквы. Балабанов задействовал всю знаковую систему американского кино идобился успеха.

Герой Бодрова— персонаж стихийный ианархичный. Вынесенная вназвание идея фильма отом, что все русские— братья, посути своей неявляется реакционной или политической. Ноэто идея сбольшими аппетитами, способная объединить нацию вмомент кризиса исдавить кольцом круговой поруки.

…Я иногда боюсь этого фильма. Боюсь, незаведут ли подобные идеи всех нас вбратскую могилу. Мне хотелось бывынести взаголовок статьи слова Данилы из«Брата» как мой ответ самому Даниле: «Не брат тымне…» Только это была бынеправда. Истина втом, что ондействительно Брат.