Полеты наяву. «Приходи на меня посмотреть…», режиссеры Михаил Агранович, Олег Янковский

«Приходи на меня посмотреть…»

По мотивам пьесы Н.Птушкиной «Пока она умирала…»
Автор сценария Н.Птушкина
Режиссеры М.Агранович, О.Янковский
Оператор М.Агранович
Художники В. Филиппов, О. Кравченя
Композитор В.Биберган
Звукорежиссер Р.Казарян
В ролях: Е.Васильева, И.Купченко, О.Янковский, Н.Щукина
НТВ-ПРОФИТ, Киностудия Горького при поддержке
Службы кинематографии Министерства культуры РФ
Россия
2000

Однажды в чертогах Снежной королевы злобные тролли грохнули зеркало, да так, что осколки разлетелись по белу свету. Один из них угодил в глаз мальчику Каю. С той минуты красота стала казаться ему уродством, а уродство — красотой. Чем не притча о кинокритике наших дней? Не знаю, что и когда попало нам в глаз, но то, что критическая оптика сплошь и рядом неадекватна, оспорить невозможно. Похоже, мы сами не знаем, чего хотим. Блокбастеры нам не по нраву, потому что от них разит Голливудом. Мелодрамы нехороши своей провинциальностью. Да и вообще жанр — это не наше, мы не умеем делать жанр. Арт-хаус — куда ни шло, но ведь и авторское кино делать разучились. Одним словом, как у Гоголя: есть один порядочный человек — прокурор, да и тот, по правде говоря, свинья. На нас, критиков, не угодишь, и я, пожалуй, начинаю понимать (о, горе мне!) тех режиссеров, которые бегут от критиков, как Мопассан от Эйфелевой башни. Да что режиссеры — им на роду написано конфронтировать с критикой. Есть же еще и зрители. С ними наш брат и вовсе не считается. А ведь они хотят смотреть отечественное кино с отечественными звездами. Имеют право. И не надо портить им праздник.

Вышла картина «Приходи на меня посмотреть…». Знаменитый актер (Олег Янковский) и знаменитый оператор (Михаил Агранович) попробовали себя в режиссуре. И сделали это без претензий, с трогательной застенчивостью опытных мастеров, решившихся стать «молодыми режиссерами». Для дебюта они выбрали рождественскую сказку — ставка была на то, что старый добрый сентиментальный жанр всегда в цене, особливо в наше жестокое время. И разыграли ее в одной декорации — в интерьере двухкомнатной квартиры — звездным составом: Екатерина Васильева, Ирина Купченко, Олег Янковский и примкнувшая к ним молодая ленкомовская актриса Наталья Щукина. Забегая вперед, скажу, что картине, где благородство стиля несомненно, недостает, на мой взгляд, ритма. Скорей всего, ощущение ритмического провисания, недостатка действия возникает из-за вялости драматургии, и классные актеры не могут компенсировать зияющие дыры смысла. Но публика в зале этого не ощущает — зрители принимают картину восторженно, чутко реагируют на все режиссерские и актерские акценты. Сказка о том, как одна вековуха нашла свое женское счастье, и с кем — с мужчиной, похожим на Олега Янковского! — не может оставить равнодушным решительно никого. Кроме, конечно, критиков, этих истинных ценителей прекрасного. Зрители же в восторге от реинкарнации «Иронии судьбы» в начале третьего тысячелетия. Картина перекликается с неувядаемым шедевром застоя и не только с ним. Она насквозь реминисцентна, и в этом — в скрытой и откровенной цитатности — ее алгоритм, если хотите, принцип поэтики. Прежде всего цитируется Чарлз Диккенс, английский классик, чей портрет висит на стене и чьи романы мать и дочь читают друг другу вслух долгими зимними вечерами. Диккенс — это концептуально. Столп христианской нравственности и обличитель ханжеской морали читается в условном сказочном мире фильма как знак благородного неоконсерватизма и исповедания нетленных ценностей Старого Света. Неспроста Софья Ивановна (пусть и по нечаянности) благославляет жениха и невесту именно портретом Диккенса, а не иконой.

Там, за окнами обжитой, уютной старомодной квартирки, жизнь идет по своим законам, но здесь-то, в своем дому, все останется как было. Незамужняя дочь, посвятившая себя матери, будет безропотно нести свой крест. Центр ее жизни — старуха мать в инвалидной коляске, прячущая под благостной миной молодой цепкий взгляд и улыбчивую стервозность диккенсовских персонажей. Затейница Е.Васильева с удовольствием пускает в ход эту матрицу, осовременивая и расцвечивая ее на свой лад. Конечно, Софья Ивановна в ее исполнении больше похожа на привыкшую понукать дворней провинциальную барыню, чем на советскую вдову-пенсионерку на заслуженном отдыхе. Но позвольте уж актрисе, согласившейся наконец сняться в кино, сыграть роль, да еще не простую, а возрастную, так, как ей хочется и видится. Тем более что ее актерская фантазия под стать рождественской сказке, где чудесные превращения непременны.

Ирина Купченко в роли немолодой, но все еще свежей Золушки несет идею жертвенной любви так же впечатляюще и интеллигентно, как в ранних своих работах («Дворянское гнездо», «Дядя Ваня», «Чужие письма»). Однако сегодня у нас открылось новое зрение: помимо столь ценимого в нашей культуре благородства стиля и прочей «духовки» мы можем наконец вслух оценить и голливудские параметры актрисы — королевская стать, длина ног, ну просто Джулия Робертс!

Глядя на Купченко, я думала, как соскучился по ней, по самому этому женскому типу, наш бедный экран. Ну кто кроме нее сможет так органично и кротко сыграть дочь, отказавшуюся от личной жизни ради матери, привередливой, капризной и такой сильной в своей немощи? Пожалуй, одна Инна Чурикова. И она уже сыграла нечто подобное в «Ребре Адама». Только в фильме В.Криштофовича все-таки субъектом действия была героиня Чуриковой. А здесь центральной фигурой стала Софья Ивановна. От нее, как от печки, танцуют и сюжет, и смысл.

Если бы не очередной материн каприз, героиня продолжала бы тихо вековать возле инвалидного кресла. Но старуха, собравшись помирать, вдруг озаботилась тем, что оставляет дочурку одну на белом свете. И дочь, привыкшая за долгие годы во всем потакать матери, однажды вечером впускает в дом мужчину, который ошибся дверью и позвонил не туда. Такова завязка. В кадр входит Олег Янковский с цветами, бутылкой шампанского и шлейфом своих коронных ролей. Сергей Макаров из «Полетов во сне и наяву», экс-чемпион из «Влюблен по собственному желанию» и, конечно же, дай бог памяти, тот пьяненький функционер из киноверсии гельмановской пьесы «Мы, нижеподписавшиеся»… Янковский и сегодня ничуть не утратил своего фирменного обаяния enfan terrible. Легкая небритость придает ему, то есть его герою, аудитору Игорю, уверенный шарм мужчины с донжуанским списком в кармане. Но режиссер Янковский, просчитав наши ассоциации, захочет напомнить о другом поколении своих ролей, о другом своем имидже. И в картину войдет совсем маленький, почти штриховой эпизод, который напомнит знаменитую сцену «несения свечи» из «Ностальгии» Тарковского. Кадры со свечей мотивированы бытовым обстоятельством: в доме погас свет, и Татьяна, обнаружив за дверью незнакомца, отдает ему зажженную свечу, чтобы он мог спуститься по лестнице. И он уходит, держа в руке слабый фитилек света, вот-вот уйдет… Но героиня окликает его. Тут и начинается игра с множеством qui pro que, исход которой известен заранее. И мы дождемся поцелуя в диафрагму. Но прежде насладимся игрой, в которую вовлекут нас актеры своей святой верой в предлагаемые обстоятельства.

Итак, Таня представляет матери незнакомца как своего давнего поклонника. Незнакомец из невинной корысти подыгрывает женщине, пустившей его в квартиру. Ему надо сориентироваться на местности — он же заблудился, «шел в комнату — попал в другую». По крайней мере, отсюда можно позвонить своей «зайке-курочке-рыбке» и уточнить адрес. Словом, герою, спешащему на свидание к юной деве, приходится задержаться с двумя немолодыми дамами, пожертвовать принесенным шампанским и даже облить им дорогой костюм, который Таня ловко приведет в порядок, но потребуется время, чтобы пиджак просох. Тут-то Игорю придется ответить на вопросы любознательной Софьи Ивановны, никогда не слышавшей ни про аудиторов, ни про дачи на Канарах, зато уверовавшей, что этот немолодой, но импозантный мужчина — верный поклонник ее Танечки. Когда же гость, уже без цветов и шампанского, отправляется наконец к своей заждавшейся «курочке», Таня, закрыв за ним дверь навсегда, начинает придумывать для ублажения мамы другой, совсем невероятный сюжет. И когда через пару дней Игорь приходит снова, Татьяна делает все, чтобы поскорее от него избавиться, — ведь он, сам того не зная, может испортить ей песню. А «песня» уже рвется в дверь, врывается в комнаты. «Вот, мама, — торжественно врет Таня, — это моя дочь Дина!» Далее следует бредовый рассказ про то, как она оставила малютку, рожденную вне брака, в роддоме, и вот девочка выросла и нашла свою мать…

С появлением Дины — Н.Щукиной, с вульгарными манерами продавщицы-лотошницы и вульгарным макияжем а-ля Вероника Кастро, в рождественскую сказку врывается «мыльная опера». В этой сцене используются самые жирные «мыльные» штампы: потерянная и обретенная дочь, вручение ей фамильных драгоценностей, аффектированная актерская игра — маскарад он и есть маскарад. Актерский ансамбль выигрывает эпизод именно потому, что работает его не пародийно, а на голубом глазу, как делают это актеры мексиканских сериалов.

Казалось, Татьяна ублажила мать, уверила, что есть у нее и дочь, и друг, вроде бы даже отец дочери, и теперь может расслабиться. Роли сыграны, и успешно. Игорь утешается со своей «рыбкой», Дина исчезла с фамильными жемчугами. Как говорится, «эндец коту». Зато дочерний долг выполнен, у Софьи Ивановны появился стимул для жизни. И старуха вошла во вкус. Проявляя не свойственные ей до сих пор самоотверженность и альтруизм, она в новогоднюю ночь отсылает дочку из дому, чтобы та непременно встретила Новый год с Игорем. И приходится Тане прятаться во дворе, поглядывая на окна своей квартиры.

Здесь, в единственном эпизоде на пленэре, нас ожидает последний аттракцион. В образе Деда Мороза на костылях проковыляет Дина. Бедняжка сломала ногу, поскользнувшись на банановой кожуре, попала в больницу под самые праздники. Не считая того, что она, кажется, беременна… Татьяна счастлива — есть повод подняться в дом, в тепло, и объявить Софье Ивановне, что у нее намечается правнук. Обе входят в квартиру, видят пустое кресло, Таня близка к обмороку: где же Софья Ивановна? А та, как ни в чем не бывало, на своих ногах встречает дочь и названую внучку. Понятно, что свершилось чудо, что душевный подъем поднял старушку из инвалидного кресла… Но сказка есть сказка — вместо того чтобы хлопать крыльями по поводу чудесного исцеления бабули, Таня и Дина быстренько проворачивают мистерию преображения. Дина бросает приемной мамаше какие-то пакеты, та удаляется на кухню и является оттуда ну просто королевой. В длинном платье и с фамильными жемчугами на шее. Цитата из «Ребра Адама», где парализованная старуха, терроризирующая весь дом, дочь, зятей и внучек, встает с одра и, напевая старинный романс, ввергает домочадцев в ужас — что-то еще она выкинет, чтобы ее близким жизнь медом не казалась, — здесь переосмыслена. Наша Софья Ивановна при всей своей несносности воплощает принципиально иную идею. Ее консервативный мир, по законам которого она вырастила свою высоконравственную дочь, оказывается куда более реальным, прочным и притягательным, чем где-то-там-непонятно-где находящийся мир аудитора Игоря, «нового русского». Дача на Канарах — это вилами на воде писано, а что язва у него — невооруженным глазом видно.

И тянет его в этот дом с портретом Диккенса и нерушимыми домашними ритуалами. Тут и супчику нальют и винегретиком накормят. Мне нравится, что в этой картине обратный вектор: не Игорь увозит в свои хоромы с евроремонтом обретенную семью, а женская семья принимает его, неприкаянного и уставшего нового русского аудитора. Он же бухгалтер.