Владимир Хотиненко: «Открытий не было»

Наталья Сиривля. Вы были председателем жюри очередного, VIII фестиваля «Святая Анна». Иначе говоря, вы имели уникальную возможность посмотреть все, что снимают сегодня начинающие кинематографисты… Что вы можете сказать об игровом конкурсе?

Владимир Хотиненко. Да, я посмотрел все. Не знаю, хватит ли меня еще раз на подобный эксперимент, но я специально поставил перед собой такую задачу и выполнил ее. Учитывая уникальность мероприятия, то есть отсутствие предварительного отбора, когда любой молодой человек «с улицы» может принести картину и она попадет в конкурс, мне было интересно — не отыщутся ли золотые слитки среди этой руды?

Должен сказать, что эти мои золотоискательские надежды, в общем, не оправдались. Очень хотелось найти какого-нибудь дикого гения…

Н.Сиривля. Не случилось?..

В.Хотиненко. По-моему, да. Были любопытные вещи, но открытий, когда смотришь и говоришь: «Ох ты!» — не было. Но такое нечасто случается.

На фестивале было много левацких, авангардистских картин, особенно из Санкт-Петербурга. Это целое направление, но оно все же вторично, третично… Мне хотелось узнать, что же у них, у молодых, в головах происходит, и, странным образом, так и не удалось заглянуть в их внутренний мир. Была одна любопытная картина — «Папа вернулся» Павла Егорова. Снятая на видео, она поразила какой-то свежестью и молодежным нахальством. Папа там — то ли папа Римский, то ли сам Господь Бог… Я пытался этот фильм вытащить на поверхность, но остальные члены жюри меня не поддержали. Так что из всего потока этого безумного андерграундного кино — только один фильм, хоть сколько-нибудь любопытный. Но я все же доволен, что подписался на этот эксперимент, отрицательный результат — тоже результат.

Н.Сиривля. Я так поняла, что конкурсную программу можно условно разделить на две части — полулюбительский, андерграундный кинематограф и фильмы людей, уже доказавших, в принципе, свое право заниматься этой профессией…

В.Хотиненко. Совершенно верно.

Н.Сиривля. Мне удалось посмотреть лишь несколько картин-призеров. Такое ощущение, что их авторы достаточно профессиональны, они вполне готовы работать в сфере производства аудиовизуальных образов, но… не в сфере полнометражного игрового кино.

Вот, например, работа Анны Меликян «До востребования». Юная девушка с сумкой почтальона бродит по городу, влюбленно следит из-за угла за немолодым преподавателем — отцом двух мальчиков-близняшек … Когда он появляется в поле ее зрения, она надевает обычные, светлые очки. Когда герой исчезает, девушка отгораживается от мира темными стеклами. Смена очков — вполне кинематографический прием. Но в фильме это именно прием, демонстрация того, как с помощью детали можно поменять кинематографическое значение образа.

Параллельно на экране идут кинопробы других юных дев, и мы всякий раз наблюдаем любопытный процесс превращения живого, трехмерного существа в пульсирующий образ на пленке. Режиссер с удовольствием играет возможностями, предоставленными попавшей ей в руки камерой, но ни законченной истории, ни взаимодействия характеров, ни целостной среды в фильме нет.

Или фильм «Дурачки» Алексея Германа-младшего. После просмотра в памяти остается разве что красиво снятый туман и красная баржа, плывущая по морю в лучах встающего солнца… Иначе говоря, у молодых режиссеров есть умение строить кадр, есть интерес к пластике, к фактурам, к визуальному языку. Но, боюсь, им пока нечего сказать…

В.Хотиненко. Во-первых, это всего лишь учебные работы. Если вы посмотрите студенческие фильмы наших корифеев, «Каток и скрипку» например, вы увидите, что и там мало что предвещает будущего Тарковского.

А во-вторых, «нечего сказать» — общая болезнь современного российского кинематографа. Нам даже в голову не приходило ставить это в вину конкурсантам. Мы изначально договорились с членами жюри, что будем принимать во внимание исключительно профессиональные качества работ, с учетом того что кино наше, как никогда, нуждается в профессионалах…

При этом должен заметить одну любопытную вещь. На Западе наши студенческие фильмы пользуются очень большим успехом. Их приглашают на множество фестивалей, они берут главные призы. Последний пример: «Санжыра» Нурбека Эгена. В этом году в Берлине это едва ли не единственная картина, которая представляла нашу необъятную родину. И сразу после Берлина ее пригласили на сорок фестивалей, в Лос-Анджелесе она получила главный приз… За год до этого в Берлине главный приз в короткометражном конкурсе получил Саша Котт… Российские студенческие фильмы неизменно участвуют в короткометражной программе Канна… Значит, на Западе эта продукция востребована. Что это может означать, как вы думаете?

Н.Сиривля. Любопытство. В кинематографическом мире существует огромный спрос на любые свежие, незахватанные картинки. Весь этот поток короткометражных экспериментальных, авангардных картин, который крутится на бесчисленных фестивалях, напоминает огромную молотилку — машину по измельчению и парадоксальному комбинированию уже привычных, виденных, примелькавшихся образов. А тут появляется что-то невиданное: киргизский обряд обрезания. Подлинные этнографические фактуры, трогательный мальчик, незамысловатая метафора, точнее, синекдоха: утрата детства — утрата крайней плоти, усиленная еще и потерей ботинка, который в финале уплывает вдаль по бурной реке… Как же этому не порадоваться? С одной стороны, все понятно, с другой — как нечто новое это притягивает взгляд…

В.Хотиненко. Одним любопытством данный феномен не объяснишь. На практическом семинаре в Турине, где собирались представители всех европейских киношкол, я показывал фильмы своих студентов и наблюдал за реакцией зала — это было не просто любопытство, все смотрели с огромным интересом и уважением. И ведь, заметьте, интерес к нашим студенческим работам держится уже довольно долго — года три или четыре, притом что «взрослое» российское кино особого энтузиазма на Западе не вызывает. Может быть, дело в том, что мы традиционно жаждем получить «кино с идеями», а на Западе востребовано совсем другое — формальное мастерство, свежесть взгляда? Возможно, мы просто хотим видеть не то, что нам показывают, и потому хорошее, качественное студенческое кино не входит в нас, как нож в масло? Для меня это вопрос. Но от решения его зависит оценка прошедшего фестиваля.

И другая проблема: что происходит с ними дальше? Если на стадии ученичества они конкурентоспособны, то потом…

Н.Сиривля. Потом они попадают в ситуацию отсутствия денег. Но, вероятно, беда еще и в том, что их хватает лишь на создание некоей свежей картинки? В опусах призеров фестиваля я, честно говоря, не вижу потенциала для большого кино.

В.Хотиненко. Вы не правы. Вот, например, Андрей Кавун — мой студент из ВГИКа, получивший главный приз за фильм «Сколько стоит эта рыбка?», по-моему, он вполне готов снимать полнометражные ленты.

Н.Сиривля. Да, работа Кавуна стоит несколько особняком. На первый взгляд, это дурашливо смонтированные эпизоды на тему «идиотизм деревенской жизни». Прыгающие надписи: «Утро», «День», «Вечер»… В кадре лопухи, одуванчики, кошки, дебелая деваха, которая весь день копает грядки, а под вечер, сделав себе маникюр и педикюр, отправляется на дискотеку… Однако все, что мы видим на экране, — не набор кинематографических приемов, но фрагменты единой, целостной, протяженной реальности. Ее как ни снимай — сверху, снизу, сбоку или вовсе неподвижной камерой, уставившейся куда-нибудь в угол стола, — все равно она живет в кадре по своим собственным, невыдуманным законам. Эта чуткость к органике живой жизни, способность запечатлеть ее на пленку — огромная редкость в сегодняшнем нашем кинематографе… Ведь жизни много, реальность безбрежна, и если человек владеет секретом черпать из нее кинематографические и прочие идеи, он может снимать какое угодно кино.

В.Хотиненко. Да, эта картина очень интересная. Андрей перешел ко мне со сценарного отделения. Он драматург, мы даже вместе с ним написали сценарий, который, к сожалению, пока не запущен. Но в «Рыбке» Андрей попытался вынести за скобки все свои сценарные навыки и сделать фильм в духе минимализма, практически без слов.

А дальше произошла любопытная история. Когда с огромными трудностями он отснял весь материал в деревне, выяснилось, что практически все оказалось в браке — полосы, пятна… Что делать? Переснять невозможно. Андрей в ужасе пришел ко мне, и мы с ним вместе стали думать, как превратить этот брак в стиль. Я сказал ему: «Представь, что ты материал где-то нашел и должен сделать из него кино». Он очень долго монтировал, отказавшись от придуманной поначалу структуры, складывал эпизоды и так и сяк, придумал проклейки всякие, надписи, и получилось, на мой взгляд, даже интереснее, чем задумывалось изначально.

Когда Кавуну дали главный приз в номинации «Игровое кино», он был совершенно потрясен. Он воспринимал эту картину как некий лабораторный эксперимент, как свое внутреннее дело. И я рад, что «Рыбка» обрела поклонников в лице членов жюри фестиваля. Я эту картину люблю, она мне нравится своим спокойствием, несуетностью, интересным кинематографическим мышлением… Повторяю, за этого человека я могу поручиться.

Н.Сиривля. Были ли на фестивале другие попытки разглядеть через объектив камеры действительно существующую реальность?

В.Хотиненко. Были, конечно. Например, фильм Ангелины Федосеенко «Тупик» про двух девушек, влюбленных друг в друга. Но автор живет в Америке, и картина отличалась от других именно потому, что она американская.

Программа белорусской киношколы была отмечена печатью этакой крепкой, соцреалистической эстетики. Мы даже отметили «Идиллию» Александра Канановича (мастерская М.Пташука) .

Своеобразная реальность — этакий живописный абсурд провинциального существования — есть и в картине Алексея Германа-младшего. Тоже по-своему замечательная работа. Замечательная и фактурами, и мастерством съемки…

Был еще незамысловатый, но трогательный вгиковский «Концерт» Анны Вестерхольт, тоже вполне узнаваемая житейская история — про бездарную девочку, которую «мучат» музыке.

Но, в общем, складывается ощущение, что молодых мало интересует их собственная жизнь. В основном в кадре старики, дети… А своего как будто и нет. Убежден, этому есть какое-то объяснение, причем социально-психологического свойства. Часто говорят: потерянное поколение… Те, кто начинает сегодня, формировались в какой-то неясной реальности с абсолютно смещенной системой координат. Трудно ждать от них целостного восприятия мира. Может быть, хорошо уже то, что среди персонажей, которых они выводят на экран, нет ни бандитов, ни проституток растрепанных…

Кстати, документальная программа в смысле поисков нового, современного героя показалась мне куда более интересной. Игровое кино ищет, а документальное — берет и находит. И такие сильные, интересные и объемные получаются персонажи… На фестивале было довольно много фильмов про инвалидов — слепых, безногих, безруких… Инвалид в коляске, который стал «новым русским», сам себя сделал. Девочка, которая тоже не может ходить и мечтает уехать в Америку. Слепой парень, который был качком, а, потеряв зрение, стал совершенно другим человеком… Грандиозные герои, любого бери, снимай. Все это производит куда более интересное впечатление, чем попытки отразить реальность средствами игрового кино.

Н.Сиривля. Вы общаетесь с молодыми кинематографистами не только как член жюри, но и как педагог. В прежние годы в учебных работах преобладало в основном стремление к самовыражению, теперь, похоже, картина меняется — молодые стремятся преимущественно к профессиональной реализации, так ли это?

В.Хотиненко. Без самовыражения, конечно, тоже не обходится. Странно, если бы было иначе. Но вы правы: профессиональное самоутверждение выходит на первый план. Больше того, меня даже смущает тот уровень профессионализма, которого студенты достигают благодаря применяемой нами методике натаскивания и тренинга. Я боюсь, что они будут, как гимнасты, показывающие свои наилучшие результаты в пятнадцать лет. Но, чтобы мои опасения подтвердились или были опровергнуты, должно пройти время. Пока же я вижу, что многие из выпускников достаточно легко входят в большое кино. Саша Котт уже заканчивает полнометражную картину, Ульяна Шилкина должна вот-вот запуститься, Нурбек Эген на стадии запуска, Юрий Кузин тоже. Мой сын Илья снял уже две картины… То есть пять человек за два года практически вошли в профессиональный кинематограф. Это немало. Вопреки, казалось бы, всякой логике, когда даже сложившимся и знаменитым режиссерам не всегда удается найти свое место в сегодняшнем кинопроцессе, у молодых это как-то получается.

Н.Сиривля. Готовы ли они психологически работать в рамках продюсерской модели кинематографа?

В.Хотиненко. Да, большинство готовы. Все мои студенты очень разные люди, но ни для кого из них столкновение с продюсерским кино не станет травмирующим моментом. У них может что-то получаться или не получаться, но психологического сопротивления эта ситуация у них не вызовет.

Н.Сиривля. Ваши студенты ориентированы на работу в игровом полнометражном кино или готовы снимать все что угодно — рекламу, клипы, сериалы?..

В.Хотиненко. Во-первых, многие уже снимают. А во-вторых, мы в процессе учебы делаем такие этюды, благодаря которым все, в том числе и телевизионные жанры, для них достаточно органичны. Я приучаю их к мысли, что главное — работать. Реклама — так реклама, «мыло» — значит «мыло». Главное, не сидеть без дела, не ловить мух… А дальше, если ты сильный — выживешь, пробьешься, будешь делать что-то свое.

И вы знаете, чем дальше, тем больше я прихожу к выводу, что судьба молодого кинематографа напрямую зависит от того, что будет происходить в стране. Если что-то случится, чем-то таким повеет, они сумеют поднять паруса. Ведь что такое наш знаменитый революционный авангард? Это кино, поймавшее ветер революции в свои паруса. Не случись революции, все могло бы ограничиться достаточно камерными экспериментами. Так вот, если молодые будут готовы поднять паруса, все будет замечательно. Но для этого нужно быть в постоянном тренинге. Нужно уметь и хотеть работать. А дальше уж как получится.