Пограничная трагедия. «Совместная зона безопасности», режиссер Пак Чан Вук

«Совместная зона безопасности» (J.S.A. / Joint Security Area)

По роману DMZ Пак Сан Ёна
Авторы сценария Ким Хюн Сеок, Пак Чан Вук
Режиссер Пак Чан Вук
Оператор Ким Сун Бок
Композитор Чо Юн Вук
В ролях: Ли Юн Аи, Ли Бюн Хен, Сон Кан Хо
Myung Film Co.
Южная Корея
2000

«Совместная зона безопасности» (J.S.A. / Joint Security Area) Пак Чан Вука продолжила дело, начатое южнокорейским же фильмом Кан Дже Гю «Шири», и моментально перекрыла его кассовый успех в Южной Корее, за несколько месяцев проката собрав 28 миллионов американских долларов. «Северная Корея с человеческим лицом» — так трактовалась главная заслуга «Шири», переломившая многолетнюю установку на «холодную войну» в корейском кино. Однако несмотря на то что работники южнокорейских спецслужб аплодировали «Шири» стоя, вряд ли именно этот шпионский боевик, виртуозно подчиняющий жанровой формуле политические мотивы, по-настоящему рифмуется с реальными событиями, происходящими в настоящее время — вручением Нобелевской премии мира президенту Южной Кореи или с намерениями властей двух стран строить призванную их соединить железную дорогу. «Шири» заставляет вспомнить знаменитое высказывание Дюма-старшего : «История — это гвоздь, на который я вешаю свои романы». Фильм легко обращается с историей, и его несомненный профессиональный уровень обеспечил ему феноменальный успех на западном рынке, сравнимый с привычным успехом японских и гонконгских картин.

Степень условности политического аспекта в «Шири» становится понятной при ответе на простой вопрос: что бы было, не влюбись сотрудник южнокорейских спецслужб в шпионку из Северной Кореи? А был бы чистый экшн, причем более качественный, чем в американских образцах категории «Б». Не случайно в фильме акцентирован момент конкуренции враждующих сторон по части боевой стратегии, подготовки, амуниции, выносливости и прочих радостей боевика. «Зачем мы ели трупы собственных детей?» — в контексте проигранной в «Шири» любовной истории предсмертный вопрос северокорейского диверсанта звучит не только укором президентам-популистам, после многих лет взаимной вражды надумавшим вступить в диалог, но также личным упреком изменнице, подарившей любовь южнокорейскому сопернику. В первом же эпизоде фильма этот самый герой отдавал возлюбленной последний кусочек мяса. Спрашивается: зачем?

«Шири» демонстрирует индифферентность к большой истории и политике, и режиссера не особенно занимает вопрос, кто кому «товарищ», «брат», «враг» или «друг». Начни он в этом серьезно копаться, начни ворошить клише популярного в Южной Корее кино о гражданской войне, получилась бы «Совместная зона безопасности», или J.S.A., как ее коротко называют.

Не только названием J.S.A. напрашивается на сравнение с J.F.K. Два фильма — два расследования, два способа отделить миф от правды, избавить правду от шелухи измышлений. Способы разные, результат примерно один: взятые в дело фрагменты «правды» только усиливают позиции мифа, делают миф прочнее и неоспоримее.

В руках Оливера Стоуна была реальная любительская пленка последних секунд жизни президента Кеннеди, которая манила к себе одержимого прокурора Джима Гаррисона как «фетиш правды», как высшее знание, обещающее стать вечным укором любой из окончательных версий убийства. В J.S.A. также есть «очевидец» — мост между Южной и Северной Кореей, на который не смеют ступить ни те, ни другие пограничники. Мост — хранитель знания о каждом из перебежчиков, о каждой овце, случайно или по чьей-либо воле забредшей на противоположную сторону. И в жизни, и в фильме этот безмолвный свидетель носит пафосное название Мост невозвращения. Он — главный объект демилитаризированной зоны в деревне Панмунджом и метафора расколотой надвое нации.

Отнюдь не прихоть заставила режиссера J.S.A. Пак Чан Вука потратить почти третью часть огромного по корейским меркам трехмиллионного бюджета, чтобы создать точную копию Моста невозвращения. Воочию увидеть страшное место для корейцев все равно что бросить взгляд на тот свет. Панмунджом — место подписания договора о прекращении огня в 1953 году, центр Совмест-ной зоны безопасности, главный пункт выдачи перебежчиков и сердце конфликтов «холодной войны». Панмунджом — одно из самых опасных мест на земле, привыкшее к провокациям, стычкам, сигналам тревоги, опутанное минными заграждениями и светом прожекторов. Корейцы слагают о нем легенды, служившие здесь пограничники видят его в кошмарах, и только любители острых ощущений из западных стран иногда приезжают сюда на экскурсию. У нас, к счастью, нет Панмунджома, и нам их трудно понять.

Здесь, в Панмунджоме, и происходит инцидент, ставший сюжетом J.S.A.. Ночная стрельба, два убитых пограничника с северного поста, двое раненых, разбросанные гильзы, рисунки в блокноте… Расследовать дело поручается Софи Джен, что скандально по двум причинам: во-первых, Джен — швейцарская подданная, наполовину кореянка, во-вторых, она первая женщина, вступившая на территорию Совместной зоны безопасности. В отличие от похожего фильма Роба Райнера «Несколько хороших парней», где полковник (Джек Николсон) постоянно мешает расследованию и третирует молодого представителя закона, в «Совместной зоне безопасности» подобного персонажа нет. Следствию мешают сами участники инцидента, которые не в силах ни понять, ни объяснить, что же с ними произошло. Фильм также не в силах объять необъятную правду истории, хотя вводит путем ретроспекций предысторию инцидента — лишь внешнюю сторону всей пограничной трагедии.

Если есть ружье, оно должно обязательно выстрелить. Если есть единый язык, корейцы должны вступить в диалог.

Четыре пограничника — по двое от каждой из сторон, — рискуя попасть под трибунал, собираются на северокорейском блокпосту, травят армейские байки, играют в карты, вспоминают о доме и не могут понять, почему их разделяет граница. Никто из них не хочет быть перебежчиком: каждый знает, что служит правому делу, и вполне готов за это убить и погибнуть. И все же южные бегают к северным, носят вкусные булочки, «попсу» и мужские журналы и клянутся себе, что делают это в последний раз…

Место действия и есть история фильма, его глубина, философия, источник конфликта. Это не фон, на котором развиваются события, а герои попадают в чей-то любопытный фотообъектив (как в одном из эпизодов фильма). Это и есть герой, имеющий имя, биографию и год от года наращивающий свой чудовищный миф. Пограничники — стреляют ли они, братаются ли — не суть этого мифа. Ибо никакое различие в перипетиях не меняет силу и пафос разыгранных по его мотивам пограничных трагедий, не нарушает преемственность трагиче-ской вины и, увы, не готовит катарсис для тех, кто готов к состраданию. Возможно, поэтому немцы, познавшие на собственном опыте катарсис объединения разломленной нации, не отдали фильму ни единой награды своего Берлинале. Они не смогли простить того, что не увидели в нем себя. Ведь главное в J.S.A. не идея братания, а обреченность этой идеи, не мечта о единстве нации, а бездна, лежащая между ее враждующими частями, не поиск общего языка, а нежелание признать, что этот язык по-прежнему общий.

«Было бы прекрасно, если б страх прошел и мы могли наладить диалог друг с другом», — комментировал месседж фильма Пак Чан Вук. Для него кристально ясно, что диалог невозможен, пока люди боятся друг друга, боятся вступить на последний мост, соединяющий экономически процветающий край и голодную тоталитарную секту. Режиссер намеренно и целенаправленно отпускает камеру в полет над «границей» между Кореями, вызывая у своих соотечественников неописуемый страх (все знают, что на реальной границе камеру расстреляли бы на месте), а потом завершает свой фильм фотографией, на которой герои пограничной трагедии (павшие и живые) смотрятся одной нерушимой семьей.

Катарсис возможен через страх и сострадание. Национальный катарсис — не исключение.