Ад

Весна 1999 года. Разрушенный поселок где-то в Косово. Приближается вечер. Вдали, за причудливой линией холмов заходит солнце. Среди руин одного из домов сидят человек десять мужчин, две юные женщины и несколько детей. Одна из женщин прижимает к себе спящего младенца. Тишина. Молодой мужчина с профессиональным фотоаппаратом на шее дремлет. У него усталое небритое лицо. К карману потрепанной брезентовой куртки приколота пластиковая карточка Press. Это Фрэнк Доуптон. Рядом — седой сгорбленный старик со странной застывшей улыбкой. Откуда-то издалека вдруг доносится шум приближающегося к поселку грузовика. Фрэнк открывает глаза. Подросток, сидящий рядом с матерью и младенцем, осторожно оборачивается к выбитому окну.

Прогромыхав по мосту, большой грузовик сразу останавливается. Несколько сербских солдат выскакивают из-под брезента и направляются к поселку. Впереди высокий, коротко стриженный мужчина лет тридцати пяти. Это Сказа, местный командир. Он обращается к одному из солдат, и видно, что лицо его от виска до подбородка пересекает глубокий шрам. Сказа резко останавливается, когда идущий за ним солдат поднимает автомат и от нечего делать дает длинную очередь по замершим в тишине руинам.

Автоматная очередь отзывается громким эхом, а несколько секунд спустя в ответ раздается отчаянный детский плач.

В доме, из которого он доносится, никто не двигается. Все глядят на мать, истерически прижимающую к себе ребенка. «Перестань, задушишь», — говорит перепуганной женщине сидящий рядом с Фрэнком старик. Слышны шаги приближающихся солдат. Старик оборачивается к фотографу, кивает на узкую лестницу, ведущую на чердак:

— Спрячься.

Фрэнк не двигается.

— Иди, нас все равно обнаружат.

Солдаты уже возле дома. Один ногой высаживает дверь.

— Выходите! — кричит командир. — Быстрее!

Придерживая фоторепортерскую сумку, Фрэнк преодолевает последние ступеньки и наконец заползает на чердак. По сути это крыша — уцелели лишь перекрытие и часть фасада. Лежа неподвижно, Фрэнк прислушивается к звукам внизу.

В сером вечернем свете солдаты поспешно отделяют женщин и детей от мужчин — тех строят в ряд, руки за голову.

Фрэнк осторожно поднимается с пола и, миллиметр за миллиметром продвигаясь вдоль стены, добирается до угла. Отсюда виден двор. На ощупь вынимает аппарат и подносит к глазу видоискатель. Бесшумно делает несколько снимков.

Раздается первая очередь. В тишине, отделяющей ее от следующей, слышно, как на чердаке падает кирпич. Сказа моментально оборачивается.

— Проверить наверху! — орет он совершенно зря, потому что солдаты стоят совсем рядом.

Один из них тут же кидается к дому. Мгновение спустя он уже на крыше.

— Давай вниз, — говорит он Фрэнку и стволом автомата указывает кратчайший путь во двор.

Фрэнк послушно спрыгивает на землю. Репортерская сумка сползает с плеча и катится под низкую деревянную скамейку, прилепившуюся к фасаду.

— Снимаешь? — интересуется командир.

Фотограф не отвечает. Сказа крепко хватает его за рукав куртки.

— Так снимай, — говорит он и пинком подталкивает Фрэнка к тому месту, с которого без труда можно охватить всю сцену. Подняв автомат, командир позирует.

— Поведай миру, как мы боремся за свои права! — смеется он.

Затем, по-прежнему глядя в объектив, дает длинную очередь мимо цели. Лишь один из стоящих в строю мужчин падает на землю. Остальные стоят молча. Старик глядит на Фрэнка, делающего снимок за снимком. Тишина. Сказа заряжает автомат.

— Это ты меня сбил, — бурчит он. — Не привык я к папарацци, — вновь смеется командир.

Ему вторят развеселившиеся солдаты. Командир дает еще одну очередь — на этот раз метко. Все падают. Остается стоять лишь не сводящий глаз с фотоаппарата старик. Продолжая снимать, Фрэнк движется вперед. Почувствовав сбоку движение, Сказа неожиданно оборачивается и направляет автомат на Фрэнка. Не опуская аппарат, тот пытается заслониться рукой, и в это мгновение Сказа стреляет. Фотограф падает. В тишине слышно, как внутри аппарата, который он выронил, перематывается пленка. Командир подходит к Фрэнку и поднимает аппарат. Открывает, вынимает пленку. Катушка выскальзывает у него из рук, и Сказа с яростью отшвыривает ее, она катится в раскинувшийся за домом заболоченный луг. Потом спокойно оборачивается к старику, все еще стоящему перед ним.

— Лопата есть? — спрашивает он. — Закопаешь их, — говорит командир, не дожидаясь ответа.

Рассвет. Те же вымершие руины поселка. Двенадцатилетний мальчик — тот, что накануне вечером сидел рядом с матерью, державшей на руках ребенка, — стоит на другом краю болотистого поля. Издали глядит на тела возле дома и съежившуюся фигуру старика на деревянной скамейке. Мальчик медленно направляется к нему, но, сделав несколько шагов, останавливается. В размокшей земле он замечает пленку. Подходит, поднимает, сжимает в ладони. Спустя мгновение снова идет к дому. Медленно приближается к лежащим в грязи телам. Осторожно садится на корточки рядом с одним из них.

— Папа… — тихо произносит мальчик.

Он смотрит на лицо мертвого мужчины, затем протягивает руку и ласково застегивает пуговицу затвердевшей от грязи и крови отцовской рубашки. Подняв глаза, встречает взгляд старика. Тот сидит неподвижно, с прежней застывшей полуулыбкой. Тяжелые, сожженные солнцем ладони лежат на ручке воткнутой в землю лопаты. Подходя к нему, мальчик замечает под скамейкой репортерскую сумку Фрэнка. Мальчик нагибается за ней, расстегивает. На дне — десяток желтых катушек. Мальчик добавляет к ним ту, что сжимал в кулаке.

Вечер. Одна из центральных улиц большого западного города. Из супермаркета выходит молодая женщина лет тридцати двух. На ней короткое темно-серое пальто, через плечо сумка с покупками. Это Анель. Она быстро направляется к стоящему у тротуара маленькому синему «Форду». Проходя мимо большой витрины с телевизорами, мельком взглядывает на стену экранов — на них Овальный зал Галереи и элегантная толпа с бокалами в руках, крупным планом герой вечера — высокий, чуть полнеющий мужчина, не очень запоминающееся лицо, слегка вьющиеся волосы.

Анель останавливается перед телевизорами, когда на экранах позади поднимающих тост гостей появляется ряд фотографий. Их показывают по очереди. Отчетливо видна серия черно-белых снимков — экзекуция в Косово. Темные фигуры жертв и расстреливающих их солдат освещены низкими лучами заходящего солнца. Вырисовывается рваный силуэт разрушенного поселка и широкой горной гряды. Происходящее снято сначала сверху, затем крупным планом — стоящие в ряд мужчины, профиль целящегося палача и солдат за его спиной. Последний снимок почти целиком закрывает мужская — словно заслоняющаяся от выстрела — ладонь. Анель подходит ближе к экранам и вглядывается в снимок, который сменяется рекламным роликом. Женщина замирает, тупо глядя перед собой, потом подходит к машине. Открывает дверцу, несколько секунд сидит неподвижно. Затем поворачивает ключ зажигания и резко трогается с места.

Овальный зал Галереи, который мы видели на телеэкранах. Темноволосый мужчина лет двадцати с небольшим подходит к стоящему за камерой оператору. Это Питер — тележурналист, шеф одной из находящихся здесь телевизионных съемочных групп.

— Есть? — тихо спрашивает он оператора. — Сделай крупным планом. Он мне нужен соло.

Оператор кивает и отстраняется от камеры. Питер занимает его место. В черно-белом кадре — улыбающееся лицо Ричарда Блэсса. Журналист отходит.

— Прекрасно. Подержи его еще мгновение, потом фотографии. Все по очереди. Крупным планом, — говорит он оператору и направляется к столу с напитками.

Маленький синий «Форд» останавливается перед широкой лестницей Галереи, когда по ней спускаются последние гости. Анель выходит из машины и поднимается по ступенькам. Дверь музея уже закрыта. Анель несколько раз нервно нажимает медную ручку. Ей открывает средних лет женщина в рабочем халате.

— Простите, можно войти? — спрашивает Анель.

— Сейчас? Только что закончилось. Все уже разошлись, — спокойно смотрит на нее привратница.

— А вы не могли бы меня пустить? На минутку. Мне очень нужно. Вы даже не знаете, как это для меня важно… — Анель умолкает, не уверенная, что убедила женщину.

— Очень важно? — уточняет привратница.

— Важно, — отвечает Анель.

— Выгонят с работы? — спрашивает та.

— Нет, не выгонят, — улыбается Анель.

— Если не выгонят, входите, — говорит привратница и тоже улыбается.

В Овальном зале Галереи пусто. Верхний свет выключен. Горят только маленькие лампочки над фотографиями. Минуя длинный, уставленный пустыми рюмками стол, Анель пересекает зал. Садится в широкое кожаное кресло перед серией снимков, которые она видела по телевизору. Один за другим рассматривает их — внимательно, бесстрастно. Спустя мгновение переводит взгляд на висящую ниже табличку «Ричард Блэсс. Первая премия за фоторепортаж 1999 года». Встает, подходит ближе. Внизу надпись маленькими буквами: «За подтверждение важнейших принципов и приоритетов профессии журналиста». Анель опускает голову. Затем медленно, шаг за шагом, идет вдоль снимков. Останавливается у последнего и всматривается в снятую крупным планом ладонь — она занимает почти всю завершающую репортаж фотографию. За пятном руки виден фрагмент бурой гимнастерки и нацеленное на фотографа дуло автомата. Анель поднимает руку и осторожно касается заметного на снимке небольшого шрама рядом с большим пальцем.

Тишину пустого зала неожиданно прерывает шум уборочной машины. Привратница катит ее по мраморному полу. Перекрикивая гул, обращается к Анель, все еще стоящей перед фотографией.

— Вы смотрите, смотрите. Я должна, а то меня выгонят! — не прерывая работу, подмигивает уборщица.

Анель еще раз, слегка наклонив голову, рассматривает ладонь на фотографии, на секунду оборачивается и, увидев, что женщина занята уборкой, осторожно отклеивает снимок от висящего на стене листа, сворачивает и прячет под пальто. Быстро возвращается за сумкой, которую бросила на кресле посреди зала, и подходит к уборщице. Останавливается у нее за спиной и осторожно касается плеча. Женщина оборачивается, выключает машину. В зале наступает тишина.

— Все?

— Да, — отвечает Анель. — Вы мне очень помогли.

— Это хорошо, — уборщица наклоняется, чтобы вновь включить машину.

Анель осторожно удерживает ее.

— Вы не знаете, куда они все пошли?

— Пожрать пошли, пожрать немного.

— Куда?

— Как всегда, на Парк Лайн.

— Спасибо, — благодарит Анель и, чуть неловко, придерживая рукой полу пальто, наклоняется. Нажимает кнопку, включает машину и быстро выходит из зала.

Боковое стекло автоматически опускается, и Анель смотрит на освещенный теп— лым светом ресторан, у которого она остановила машину. Лишь несколько секунд спустя замечает Ричарда Блэсса — он разговаривает с людьми, сидящими с ним за столом. На мгновение, случайно, взгляд журналиста встречает обращенное к нему лицо Анель — их разделяет окно ресторана. Мужчина удивленно смотрит на сидящую в машине женщину. Та спокойно выдерживает его взгляд.

Блэсс отводит глаза, продолжает разговор. Анель тоже отворачивается. Смотрит на пустую противоположную сторону улицы. Плачет.

В просторной квартире тихо. Через высокие окна в элегантную гостиную проникает отраженный в реке (ее видно из окна) лунный свет и тусклые блики фонарей протянувшегося вдоль другого берега бульвара. Это одна из квартир в перестроенных огромных помещениях бывших портовых складов, в старом районе города.

На металлических ступенях лестницы быстрые шаги, скрежет ключа в замке. С сумкой на плече и свернутой в трубку фотографией Анель входит в квартиру. Быстро пересекает гостиную и длинный коридор. Входит в мастерскую с такими же высокими, выходящими на набережную, окнами. Останавливается у стола и зажигает над ним маленькую лампочку. Не снимая пальто, торопливо разворачивает на столе рулон. Разглядывает снимок, затем открывает ящик, вынимает оттуда кнопки и прикалывает фотографию к высокой деревянной полке. Несколько секунд смотрит на фотографию. Направляет на нее свет лампы, садится на стул. Над снимком до самого потолка — папки с фотографиями. На переплетах аккуратные надписи: «Африка-93», «Мексика-94» и т.п.

На нижней полке ряд огромных фотоальбомов «Балканы 1991-5 ». Анель не сводит глаз с освещенного лампочкой снимка. Еще мгновение сидит неподвижно, потом стремительно поднимается и выходит в коридор.

Дверь детской тихонько открывается, и Анель на цыпочках подходит к кровати, в которой спит десятилетний темноволосый мальчик. Анель садится на постель, потом прижимается к ребенку.

— Ты спишь? — тихо спрашивает она.

Мальчик ровно дышит, повернувшись к ней в профиль.

— Эдвард, ты спишь? — повторяет Анель немного громче. Ребенок открывает глаза. Перед ним ласково улыбающееся лицо матери.

— Привет, сынок, — шепчет она.

Мальчик тоже улыбается, он привык к поздним приходам матери.

— Я хочу тебе кое-что показать, — говорит Анель, гладя сына по голове. — Ты не очень устал?

Мальчик качает головой — нет.

Эдвард в пижаме вглядывается в приколотый к полке снимок. Анель, повернувшись к нему спиной, смотрит в окно. Спустя минуту, не оборачиваясь, спрашивает:

— Узнаешь?

— Узнаю, — отвечает Эдвард.

— Расскажи мне, — тихо просит женщина.

— Папина рука, — говорит мальчик и глядит на мать.

Анель кивает — все верно.

— Его пальцы… — Эдвард подходит ближе и встает на цыпочки, пытаясь дотронуться до висящей над его головой фотографии. — …а здесь, выше — этот шрам. След от петард, помнишь? — чуть улыбнувшись, мальчик снова поворачивается к матери. — Это случилось в прошлом году. На Новый год. Ты тогда на нас ужасно накричала, помнишь? — добавляет он.

— Помню, — отвечает, помолчав, Анель.

Мальчик напряженно глядит на мать, затем встает рядом с ней у окна и касается ее руки.

— Мама… — произносит он тихо.

Анель вглядывается в реку за окном.

— Мамочка, откуда у тебя эта фотография? — спрашивает Эдвард.

— Одолжила, — отвечает она наконец, присев перед сыном на корточки.

— А еще есть? — серьезно интересуется мальчик.

— Нет, — улыбается женщина. Она прижимает сына к себе и слегка похлопывает по спине. — Беги в кровать, — тихо произносит она. Тот неохотно выходит, и Анель возвращается к столу. Как минуту назад Эдвард, она останавливается перед снимком, затем быстро протягивает руку и гасит лампу.

Небольшой, беспорядочно обставленный кабинет, посередине кожаный клубный диван. На нем, тупо уставившись в телевизор, сидит Ричард со стаканом виски в руке. Раздаются позывные вечерних новостей — первой идет информация из Косово. Албанцы начали раскапывать массовые захоронения на границе Албании и Македонии. Ричард ставит стакан на столик у дивана, опирается локтями о колени, наклоняется к телевизору. Напряженно вглядывается в экран. Перед его глазами мелькают усталые ожесточенные лица что-то быстро говорящих албанцев, огромные, наполовину раскопанные могилы у темной стены леса, застывшие в ожидании лица сбившихся в кучу женщин и детей. Репортаж заканчивается, и Ричард тут же щелкает кнопкой пульта. Неподвижно сидит перед пустым экраном, в котором криво отражается комната. Не глядя, тянется к лежащему на столике телефону. Колеблется еще немного, затем по памяти набирает номер.

Все еще в пальто, прислонившись к дверному косяку темной гостиной, Анель долго смотрит на телефон и лишь несколько секунд спустя подходит к столу и берет трубку.

— Алло, — говорит она тихим, спокойным голосом.

— Привет, Анель, это Ричард. — Он откидывается на спинку дивана.

— Привет, — отвечает Анель и делает паузу.

— Почему ты не пришла на вернисаж? — спрашивает мужчина на том конце провода.

— Я спала, — отвечает Анель. — У меня был тяжелый день. Заснула рядом с Эдвардом. Прости. — Она неподвижно стоит посреди гостиной, слегка опираясь бедром о край стола.

— Весь вечер спала? — Ричард делает большой глоток виски. — Мне показалось, что я видел тебя сегодня вечером на Парк Лайн. В машине.

— Да? — равнодушно спрашивает Анель и снова делает паузу.

Ричард тоже молчит, залпом допивает виски и ставит стакан.

— Может, я ошибся, — произносит он наконец.

— Наверное, — отвечает Анель и отворачивается к окну.

— Как ты себя чувствуешь? Ты хоть немножко успокоилась?

— Нет, — коротко отвечает Анель.

— Я бы хотел поговорить с тобой… Мне необходим этот разговор, — Ричард делает паузу. — Ты согласна? — добавляет он.

— Хорошо.

— Завтра в десять. Там, где мы всегда сидели с Фрэнком, возле моего офиса. Знаешь, где это?

— Знаю, — отвечает Анель.

— Ты придешь? — переспрашивает Ричард.

— Приду, — отвечает Анель, нажимает «отбой» и спустя мгновение набирает номер. — Адам? Это я, — говорит она, замолкает, слушая голос на том конце провода. — Ты приедешь? Я жду, — добавляет женщина, услышав ответ, и снова выключает телефон.

Кладет трубку на стол и идет в кухню. Наливает в стакан воды, залпом выпивает. По коридору проходит в мастерскую. Зажигает лампочку и вновь принимается рассматривать фотографию.

Прыгая через две ступеньки, Адам бежит по металлической винтовой лестнице в доме Анель. На нем светлый свитер и мягкие вельветовые брюки. Адаму, пожалуй, немного за тридцать, но выглядит он моложе. Юношеское, почти мальчишеское обаяние сквозит в его манере двигаться, выражении лица. Пробегая последний пролет, он смотрит вверх — дверь в квартиру Анель приоткрыта.

Анель наконец сняла пальто и в одном платье, босиком ждет в коридоре. Когда запыхавшийся Адам останавливается на пороге, она выходит навстречу. Сразу прижимается к нему всем телом. Нервно целует и увлекает за собой в глубь квартиры. Обнимая Анель, Адам ногой захлопывает за собой дверь.

Негромкий звук эхом разносится по квартире. Эдвард просыпается. Садится в постели, прислушивается, затем выскальзывает из кровати и осторожно подходит к двери, но не открывает ее.

Анель нервно, почти истерично раздевает Адама посреди мрачной гостиной, освещенной только отблесками фонарей на бульваре. На мгновение отступает и одним движением снимает через голову платье. Адам обнимает ее и прижимает к себе.

Эдвард выходит из комнаты и на цыпочках идет по длинному коридору.

В конце его неожиданно останавливается, услышав глубокое ускоренное дыхание. Отступает в темную нишу. Через несколько секунд осторожно высовывает голову и из-за выступа стены заглядывает в неосвещенную гостиную. Между ножками стоящего посредине стола видит два светлых пятна сплетенных тел и в профиль — запрокинутое лицо матери.

Адам и Анель занимаются любовью быстро, жадно, втиснувшись в небольшое пространство между диваном и столом. Их дыхание становится все громче. Наконец, уткнувшись в плечо Адама, Анель заглушает крик, затем медленно открывает глаза. Она не замечает фигурку, спрятавшуюся в коридоре почти напротив. Мгновение лежит в объятиях Адама, затем стремительно — возможно, слишком стремительно — отстраняет его. Мужчина удивленно заглядывает ей в лицо. По щеке Анель катится слеза.

— Что случилось? — тихо спрашивает Адам. — Я что-то сделал не так? — опираясь на локоть, он склоняется к ней.

— Нет, дело не в этом, — говорит она и, встав, поднимает c пола платье.

Натягивая его через голову, Анель проходит мимо затаившего дыхание мальчика в мастерскую. Слышно, как она откалывает кнопки. Спустя несколько секунд Анель возвращается с фотографией, вновь едва не коснувшись прячущегося в нише сына.

Анель входит в гостиную, зажигает лампу над столом и кладет на него фотографию.

— Смотри, — говорит она тихо. — Ты видишь?

Адам не отвечает.

— Ты узнаешь? — спрашивает Анель с надеждой, как недавно спрашивала сына.

Адам поднимается с пола, натягивает брюки и останавливается у стола напротив нее. Смотрит на снимок в светлом круге.

— Да, узнаю, — твердо отвечает он и поднимает глаза на Анель. — Война. Балканы, — добавляет Адам равнодушно и берет рубашку.

— Да. Все верно, — не отрывая взгляда от фотографии, Анель кивает.

Адам вынимает из кармана брюк сигареты и подходит к окну.

— Ну и что? — помолчав, сухо спрашивает он.

Удивленная его тоном, Анель молчит. Она отводит глаза от снимка и быстро отворачивается от стола. Теперь мужчина и женщина стоят спиной друг к другу.

— Ты о нем думаешь? — не меняя позы, спрашивает после паузы Адам.

— Да, — тихо отвечает Анель и, помолчав, добавляет: — Все время. Все время. Все больше… — неожиданно обрывает она, по-прежнему не глядя на Адама.

Тишина. Адам делает несколько затяжек.

— Ты не была такой, — произносит он. Оборачивается к ней и пытается придать голосу нежность: — Ты не была такой год назад, не была полгода назад… — добавляет тихо.

— Не была, — так же тихо отвечает Анель.

Она наконец смотрит в его сторону, затем подходит к окну. Останавливается рядом с Адамом и вынимает из его пальцев сигарету.

— Не была. Но теперь я такая, — заканчивает она.

— Почему? — не глядя на нее, еще тише спрашивает Адам.

— Не знаю. — Анель переводит взгляд на окно. — Может, потому что его нет, его и в самом деле нет.

Адам кивает, затем идет к дивану и поднимает валяющийся свитер. Накидывает на плечи. Глядя на него, Анель докуривает сигарету.

— Ты не останешься? — спрашивает она тихо.

— Нет, — отвечает Адам.

Уже одетый, он бросает взгляд в ее сторону, затем идет к двери.

— Адам! — Анель повышает голос, но в нем звучит просьба понять.

Мужчина оборачивается к ней.

— Ты мне поможешь? — спрашивает она еще более кротко.

Адам возвращается и слегка прижимает ее к себе, потом молча выходит из комнаты. Спустя мгновение тихо хлопает входная дверь.

По-прежнему стоящий в коридоре Эдвард инстинктивно зажмуривает глаза. Анель у окна тушит сигарету. Смотрит на снимок на столе.

Утро. На кухонном столе возле кружки с молоком лежит небольшая сложенная пополам фотография. Анель, уже одетая для выхода, проходит мимо сидящего за столом Эдварда и сразу замечает снимок. Мальчик осторожно разглаживает его краем ладони. Анель наклоняется к сыну.

— Откуда это у тебя? — спрашивает она, глядя на фотографию.

На снимке Фрэнк Доуптон. В куртке, одной рукой придерживает лямку рюкзака, другой опирается о парапет набережной. За невидимой внизу рекой — отреставрированные склады, между ними и дом Анель, Фрэнка и Эдварда. Фрэнк улыбается чуть глуповатой улыбкой, будто стесняется позировать для такой обычной фотографии.

— От папы. Он мне дал перед отъездом.

— Ты мне раньше не показывал.

— Да, — кивает Эдвард. — Это было только для меня. Папа оставил это мне, а не тебе, — добавляет он слегка обиженно.

— Я понимаю, — говорит Анель и отворачивается, чтобы налить себе кофе.

Мальчик смотрит на нее.

— Он в той же куртке, что и на фотографии, которую ты мне показывала ночью, — говорит он, глядя матери в спину.

— Конечно, он же всегда в ней ездил, — Анель старается, чтобы ее слова прозвучали равнодушно.

Несколько секунд тишины. Наконец, Анель, чувствуя спиной взгляд сына, говорит:

— Такая старая, поношенная. Помнишь, как он ее называл? — Анель оборачивается к сыну и улыбается: — Фронтовая куртка. Фронтовуха.

Эдвард снова наклоняется над фотографией.

— Посмотри еще… — просит он.

Анель останавливается за спиной у мальчика.

— Мама, что ты видишь?

Анель молчит, глядя на скривившееся в неуверенной улыбке лицо мужа.

— Часы… — подсказывает Эдвард.

— Часы… — соглашается Анель.

— Тоже фронтовые, — уточняет сын.

Анель берет свою чашку. Стоя, слегка облокотившись о шкаф, пьет кофе.

— Мама, что ты делала вчера ночью? — спрашивает вдруг Эдвард. Анель смотрит на сына.

— Ты подсматривал? — спрашивает она после паузы.

Мальчик молча кивает.

— И что? — снова спрашивает мать.

— Мне не понравилось, — спокойно и серьезно говорит Эдвард. Анель снова смотрит на него. У мальчика грустное осунувшееся лицо, он явно плохо спал. Анель ставит кружку и садится рядом с сыном на корточки.

— Сынок… ты ведь знаешь, что я люблю папу больше, чем ты… — говорит она.

— Ты не можешь любить больше, чем я, — прерывает Эдвард.

— Могу, — говорит Анель и встает.

— Но по-другому. — Эдвард поднимает голову и внимательно смотрит на мать, но Анель избегает его взгляда и переводит глаза на фотографию Фрэнка.

— Ужасный урод, правда? — очень тепло, с улыбкой произносит она, берет снимок, снова сгибает пополам и вкладывает в маленький кармашек школьного рюкзачка, лежащего наготове на соседнем стуле. — Ты ведь здесь его носишь, верно? — Анель снова улыбается сыну — тот по-прежнему серьезен.

— Здесь. Думаешь, он жив? — спрашивает он вдруг, напряженно глядя на мать.

Анель спокойно застегивает кармашек, ставит рюкзак на пол и садится рядом с Эдвардом.

— Не знаю, — она глядит в окно, залитое утренним солнцем. — Но ведь если бы он был жив… он бы нам звонил… — Анель оборачивается к сыну и смотрит ему в глаза.

Эдвард долго выдерживает ее взгляд.

— Мы ведь его найдем, правда, мама?

— Мы должны это сделать.

Тишина.

— А если его убили? — спрашивает Эдвард, наклоняясь к матери.

— Тогда мы тем более должны это сделать.

С школьным рюкзачком за спиной Эдвард выбирается с заднего сиденья синего «Форда». Захлопывает дверь и машет сидящей за рулем матери. Анель смотрит, как мальчик присоединяется к толпе ребят, бегущих через дворик к густо поросшему виноградом старому школьному зданию. Заводит машину и трогается с места.

Синий «Форд» останавливается в нескольких кварталах от школы. Анель выходит из машины и сворачивает на широкую оживленную улицу. Смотрит на противоположную сторону, на внушительном здании большая вывеска Photo Press Association; дальше, метрах в десяти, высокие, слегка затемненные окна бара. Анель мгновение колеблется, затем входит в овощной магазин напротив офиса Ричарда. Долго и тщательно выбирает две желтые груши, время от времени поглядывая на входную дверь здания напротив. Уже возле самой кассы замечает, как оттуда энергичным шагом выходит Ричард Блэсс. Он направляется в бар.

— Так вы плaтите или нет? — нетерпеливо торопит кассирша Анель, которая провожает Ричарда взглядом.

— Конечно, — Анель быстро достает кошелек.

Выходит из магазина, не колеблясь, направляется к стоящей за углом машине и уезжает.

Через большие окна в квартиру Анель светит яркое солнце. Анель входит, бросает на стол ключи и сумку, скидывает туфли. Раздается тихий звонок. Анель никого не ждала. Она подходит к домофону и нажимает кнопку. Слышится низкий приятный мужской голос:

— Добрый день. Бернхард Кассель. Мы с вами договаривались на сегодня. Анель удивлена, но быстро отвечает:

— Конечно. Добрый день. Пожалуйста, входите. Последний этаж…

Она отпускает кнопку и бежит по коридору в глубь квартиры.

Огромная комната рядом с мастерской Фрэнка вся завешана превосходными фотопортретами, в основном черно-белыми. В углу почти каждого из них — автографы, слова благодарности и т.д. Анель быстро опускает темные шторы, выбирает из висящих на стене многочисленных картонных задников нейтральный серый фон и ставит впереди него стул. Выходит в коридор и сразу замечает высокого элегантного пожилого мужчину в летнем чуть помятом костюме.

— Это вы? — спрашивает она немного невпопад и бросает взгляд на свои босые ноги.

— Это я… — говорит Бернхард Кассель и протягивает ей руку, — …к сожалению, — добавляет он, когда Анель, надевая по дороге туфли, подходит, чтобы поздороваться.

— Простите, — улыбается она Касселю, — что вам пришлось приехать ко мне, таких людей, как вы, об этом не просят. Но по техническим причинам… Это необходимо, чтобы добиться высокого качества снимка… — оправдывается она.

— Не в этом дело, — Кассель небрежно машет рукой, словно тема не стоит разговора, и отпускает ее руку.

— Вы не любите фотографироваться? — моментально догадывается Анель.

— Ненавижу.

— Тогда зачем же вы это делаете?

— Приходится. Последние несколько книг я издал с одной и той же фотографией 60-х годов. — На лице Касселя впервые появляется едва заметная ироническая улыбка. — Меня могут заподозрить в бессмертии, — заканчивает он.

— Понятно, — Анель тоже улыбается. — Не беспокойтесь. Все будет хорошо. Пожалуйста, туда. Она идет впереди него по коридору.

— Только, пожалуйста, ничем меня не мажьте, — предупреждает Кассель, идя следом.

— Я никогда этого не делаю, — улыбаясь, оборачивается Анель.

— Это хорошо, — Кассель вслед за ней входит в мастерскую, садится на приготовленный стул. — Кошмар какой-то … — бурчит он себе под нос. — На старости лет так издеваться над человеком…

Анель не отвечает и подходит к штативу, стоящему напротив Касселя. В это время раздается звонок в дверь.

— Прошу прощения, я на минутку, — говорит она и исчезает в коридоре.

Низкий пузатый почтальон сует Анель квитанцию для подписи.

— Добрый день. Подпишите, пожалуйста.

— Из банка? — уточняет Анель.

— Как обычно, — отвечает тот неохотно.

Анель закрывает за ним дверь и поднимает с коврика газету. Смотрит на фотографию Блэсса на первой странице, ряд снимков фоторепортажа и ниже — две колонки интервью. Не отрывая глаз от газеты, садится в гостиной за стол. Пробегает глазами беседу с Блэссом. Время идет — на пороге появляется Кассель. Почувствовав его присутствие, Анель отрывается от газеты и быстро встает.

— Простите, я зачиталась, — говорит она, смутившись.

— Так в этих газетах еще есть что читать? — спрашивает Кассель без улыбки.

— Иногда есть, — отвечает Анель и возвращается в мастерскую. Молча ждет, пока Кассель снова сядет на стул. Глядит на его подвижное интеллигентное лицо, с которого он безуспешно пытается согнать выражение неудовольствия и неприязни.

— Не беспокойтесь, — успокаивает его Анель. — Вы получитесь таким, какой вы есть, а не таким, каким вас хотели бы видеть.

Кассель внимательно глядит на нее — в этот момент несколько раз срабатывает вспышка, аппарат ритмично пощелкивает.

— Готово.

— Уже? — удивляется Кассель.

— Уже, — довольно отвечает Анель. — Я всегда делаю только один вариант. Только тот, который я бы выбрала из остальных. Ненастоящих, — объясняет она Касселю, вынимая из аппарата пленку и на мгновение исчезая в маленькой проявочной, которая соединяет мастерские Анель и Фрэнка.

— Откуда вы это знаете? — спрашивает Кассель, с интересом наблюдая

за ней.

— Не знаю, — смеется Анель. — Но так мне кажется.

— Но откуда вы знаете, какой я?

Анель пожимает плечами.

— Я вас читаю много лет. Этого, наверное, достаточно?

— Много — это сколько? — уточняет Кассель.

— С шестнадцати лет, — точно отвечает Анель. — Я прочитала все. Все, что вы написали, — говорит она, — и я знаю ту фотографию с обложки, о которой вы говорили.

— Я знал, что люди покупают мои книги, но не знал, что кто-то их еще и читает, — помолчав, произносит Кассель.

— Раз покупают, так и читают, — возражает Анель.

Кассель качает головой.

— Необязательно. Это две совершенно разные вещи.

Анель внимательно смотрит на него, затем пересекает комнату и поднимает шторы. Останавливается у окна и снова бросает взгляд на мужчину. Кассель все еще сидит на стуле. Мгновение они глядят друг на друга.

— Вы хотите мне что-то сказать? — неожиданно спрашивает писатель.

— Да, — кивает Анель. — Так случайно совпало, что вы здесь… и что у меня именно такая проблема, но… — Анель на мгновение останавливается, она явно очень взволнована. — Но я хотела бы этим воспользоваться, — она смотрит Касселю в глаза. — Можно?

— Пожалуйста, воспользуйтесь, — отвечает тот.

Анель, помолчав, начинает говорить. Она слегка запинается.

— Несколько месяцев…

— То есть сколько? — прерывает ее Кассель.

— С 3 апреля этого года, — говорит Анель.

— То есть три месяца и десять дней, — поправляет Кассель.

— Да… я не знаю, где мой муж.

Анель снова останавливается, словно размышляя, стоит ли продолжать.

— Это иногда случается, — произносит Кассель.

— Но он был фотографом, работал на фронте… Простите, я на секунду…

Анель останавливается и быстро выходит из мастерской. Кассель встает со стула и медленно подходит к окну. Возвращается Анель с газетой и большим снимком из Галереи. Кладет газету на подоконник перед писателем. Показывает фоторепортаж, получивший премию.

— Это его фотографии. Он их сделал, — говорит она, показывает последнюю и кладет рядом снимок мужской ладони. — Я украла его вчера из Галереи, в которой проходил вернисаж. Это его куртка, его часы, его ладонь, — она несколько секунд напряженно смотрит на Касселя, затем показывает напечатанную в газете фотографию Блэсса. — А это его коллега. Ричард, — спокойно говорит Анель. — Вчера он получил за этот репортаж премию года, — добавляет она.

Кассель поднимает глаза от газеты и пристально смотрит на нее. Он говорит медленно, взвешивая каждое слово:

— Следовательно, этот человек, у которого в руках оружие, убил вашего мужа, а Ричард забрал сделанные им снимки. Или же… его убил кто-то другой, но и в этом случае Ричард украл фотографии, — заканчивает Кассель.

— Да, только два варианта, — соглашается Анель.

— Нет, есть и третий, — прерывает ее Кассель.

Анель смотрит на писателя.

— Третий вариант такой: его убил тот, кто забрал фотографии.

Анель глядит все так же напряженно.

— Но это малоправдоподобно, — добавляет он.

Анель молчит. Кассель сосредоточенно наблюдает за ней.

— В любом случае это означает, что вашего мужа нет в живых.

— Да, видимо, именно так, — отвечает Анель, избегая его взгляда.

— Но это также значит, что он не подает признаков жизни, — говорит Кассель, переводя взгляд на пейзаж за окном.

— Да, — снова послушно соглашается Анель.

— Но вы ведь их ощущаете? — писатель спокойно поворачивается к ней.

— Да, — кивает Анель. — Все время, — добавляет она и, почувствовав на себе взгляд Касселя, уточняет: — Быть может, даже сильнее, чем раньше.

— Я понимаю, — Кассель едва заметно улыбается. — В подобных ситуациях так и бывает. Вы будете с этим жить. — Мгновение они молчат. — Такие открытия, они чаще всего приходят слишком поздно, — добавляет Кассель и снова смотрит в окно, на серо-коричневую гладь реки. — И что? — спрашивает он, наконец. — Вы хотите, чтобы я подсказал, чтo вам делать, да?

— Да. Именно это, — решительно отвечает Анель.

— Пока что, — Кассель снова слегка ей улыбается, — я бы хотел узнать, нельзя ли мне выпить виски со льдом.

— Конечно, — говорит Анель.

Стремительно обернувшись, она опрокидывает стоявший за ней стул. Поднимает его и выбегает из комнаты. Кассель смотрит в окно. Мимо величаво проплывает белый пароходик. Приближаясь к порту, он несколькими глухими гудками возвещает о своем прибытии, затем медленно покидает прямоугольник окна.

Пытаясь унять дрожь в руках, Анель наполняет стакан и тоже смотрит в окно. Теперь пароходик проплывает мимо окон гостиной. Со стаканом в руке Анель задумчиво глядит на него, пока он не исчезает из поля зрения. Она возвращается в мастерскую и протягивает Касселю стакан.

— Моего мужа звали Фрэнк Доуптон, — говорит она.

Писатель делает глоток и смотрит на нее.

— Перед отъездом в Косово он несколько месяцев просидел в Африке. Болел. Я ездила туда к нему… отношения у нас были не очень… Впрочем… он все время где-то пропадал, но теперь я знаю…

— Не надо говорить, — прерывает ее Кассель.

Анель умолкает, но глядит на него по-прежнему выжидающе. Долгая тишина. Стоя у окна, мужчина спокойно потягивает виски. Наконец оборачивается к Анель.

— Вы ждете моего ответа?

— Жду, — отвечает Анель. — Вы ответите мне?

— Нет, — говорит Кассель. — Пока нет, — поправляет он себя, помолчав. — Это должно немного побыть во мне.

Залитый ярким послеполуденным солнцем бульвар. Кассель выходит из дома Анель и, заметив такси, тут же машет рукой.

Такси останавливается перед уже знакомой нам широкой лестницей Галереи. Писатель выходит из машины и не спеша поднимается по ступеням.

В Овальном зале еще пусто, перед фотографиями бродят отдельные группки молодых людей — учащиеся окрестных школ и институтов. Кассель направляется прямо к получившему премию репортажу. Сосредоточенно рассматривает. Долго стоит перед тем местом, где раньше висела заключительная фотография. Задумчиво глядит на белый пористый лист. Затем решительно поворачивается и идет к выходу. На пороге останавливается и берет буклет с фотографией Ричарда Блэсса на обложке. Две молодые девушки смотрят на писателя, потом улыбаются друг другу.

— У вас есть альбомы Фрэнка Доуптона? — спрашивает Кассель молодую продавщицу в киоске на первом этаже.

— Да, есть, — отвечает та и спустя мгновение кладет перед Касселем большой альбом.

На обложке пустыня — тревожный вечерний пейзаж. Кассель несколько секунд смотрит на него.

— А альбом Ричарда Блэсса тоже можно посмотреть? — спрашивает он, не сводя глаз со снимка на обложке.

— К сожалению, нет, — отвечает продавщица.

— Но, разумеется, он вскоре появится, — улыбается ей Кассель.

Он начинает медленно листать альбом. Чуть дольше задерживается над фотографией подростка, с апатичным видом сидящего на сломанном ящике в конце опустевшей, раскаленной солнцем улицы. Закрывает альбом, пробегает глазами краткую информацию об авторе на четвертой странице обложки, переводит взгляд на телефон, лежащий на прилавке киоска.

— Простите, можно позвонить? — спрашивает он продавщицу.

— К сожалению, это не мой, — отвечает та.

— Пожалуйста, возьмите мой, — предлагает девушка — одна из тех, которые рассматривали Касселя наверху, в Овальном зале Галереи.

— Спасибо, — вежливо благодарит Кассель и берет телефон. Вынимает записную книжку, оттуда — визитку. Надевает очки, читает номер. Отойдя на несколько шагов, набирает его.

— Госпожа Анель Доуптон? — спрашивает он. — Это ваша модель, — Кассель слегка улыбается. — Вы все еще ждете ответа? Если да, то он таков: ничего не делайте. Ничего. Дождитесь моего звонка. До свидания, — Кассель выключает телефон и подходит к девушке.

— Господин Бернхард Кассель? — решается та, беря телефон.

— Да, — отвечает Кассель и, помолчав, спрашивает, видя, что девушка не сводит с него глаз: — Почему вы так на меня смотрите?

— Я думала, вы моложе, — откровенно отвечает она.

— Что поделаешь? — пожимает плечами писатель, пряча записную книжку во внутренний карман пиджака.

— Вы берете альбом? — спрашивает продавщица.

— Конечно, — спокойно отвечает Кассель.

Ранний рассвет. Небольшой ухоженный парк еще тонет в сумраке. За темными кронами деревьев виден светлый фасад внушительного старинного здания. Тишина. В одном из окон первого этажа лампа отбрасывает теплый круг. Мужская рука осторожно перелистывает страницы фотоальбома. Рядом на столе полбутылки виски, большая мраморная пепельница, полная окурков, и медная лампа. Кассель берет очередную сигарету и внимательно рассматривает фотографии. Время от времени что-то записывает в лежащий рядом большой блокнот. Тушит сигарету, выключает лампу и подходит к окну. Сосредоточенно глядит на парк.

В квартире Анель тоже тишина. В кухню постепенно проникает бледный рассвет. Анель сидит за столом, склонившись над открытым альбомом с фотографиями мужа. Поднимает голову — телефонный звонок. Берет лежащую рядом трубку.

— Вы не спите? — Кассель стоит у окна, все еще глядя на парк.

— Нет, — отвечает Анель и, несмотря на усталость, слабо улыбается.

— Я тоже, — говорит Кассель. — Вы рассматриваете фотографии? — спрашивает он, помолчав.

— Да.

— Я тоже, — Кассель смотрит на раскрытый альбом на столе и свой блокнот. — У меня к вам просьба… Пожалуйста, приезжайте ко мне, домой… сейчас, сразу… если можно.

— Я приеду, — отвечает Анель и выключает телефон.

По коридору быстро идет в комнату Эдварда. Приоткрывает дверь, смотрит на спящего мальчика. Успокоенная, возвращается. По дороге берет пальто и выходит из квартиры.

— Садитесь, пожалуйста.

Кассель смотрит на Анель — та стоит посреди гостиной. Огромное, выходящее в парк окно террасы контрастирует со стенами, плотно заставленными рядами книг.

— Сюда, — показывает писатель на удобное кресло с видом на деревья. Анель садится, Кассель занимает место напротив.

— Спасибо, что приехали, — говорит он, с улыбкой глядя на нее.

Женщина молчит, ждет.

— Госпожа Анель… я думаю, вам надо позвонить Ричарду Блэссу и сказать, что ваш муж дал о себе знать, — говорит Кассель.

— Я не буду этого делать, — немедленно возражает Анель. — Не буду прежде всего потому, что не знаю, хотел бы этого Фрэнк или нет… — Она умолкает. —

А во-вторых, потому, что Ричарду лучше других известно, что Фрэнк не может дать о себе знать — он мертв, — заканчивает Анель.

Кассель глядит на нее, потом медленно откидывается на спинку кресла.

— Именно этого я от вас и ждал. Вы не только хороший человек, вы к тому же неплохо просчитываете возможные ходы, — говорит писатель.

Анель не реагирует на комплимент. Она продолжает сосредоточенно вглядываться в лицо Касселя.

— Зачем вы меня об этом попросили?

— Если бы я писал книгу, то ее героиня — моя героиня поступила бы именно так, — отвечает Кассель.

Анель смотрит на него.

— Господин Кассель, но ведь это не литературный сюжет. Это настоящая жизнь, не фабула…

— Да, я знаю, — прерывает писатель. — Простите.

Они молчат, затем Кассель вновь наклоняется к Анель.

— Госпожа Анель, чего вы хотите… чего вы хотите на самом деле? — тихо спрашивает он.

— Господин Кассель… — начинает женщина.

То ли от холода, то ли от волнения она слегка дрожит. Прячет ладони в рукава пальто и съеживается. Заговаривает снова, не сводя глаз с Касселя:

— Ведь у него должна быть своя могила. Ведь он имеет на это право… от меня, от нашего сына. Ведь он имеет право… на какую-то … память. Нашу…

— Вы хотите чего-то еще? — спрашивает Кассель.

— Не знаю, — Анель задумывается. — Не знаю, хочу ли я чего-то, кроме того, о чем только что вам сказала, — говорит она тихо.

— И вы не хотите это проверить?

— Нет, сейчас нет, — отвечает Анель и вдруг зажмуривается — яркие лучи восходящего солнца неожиданно появляются из-за деревьев и светят прямо в ее усталое лицо.

— Поезжайте, — говорит Кассель, вставая с кресла.

Анель тоже поднимается и пересекает гостиную.

— Вам нужно отдохнуть, — добавляет писатель, открывая дверь.

Несколько секунд они стоят на крыльце, глядя на парк. Анель оборачивается к Касселю. Тот улыбается.

— Простите, что вам пришлось приехать в это время, но я хотел узнать, чего вы ждете…

— Ничего. Вовсе не пришлось. Может, я сама хотела, — спокойно отвечает Анель.

— Да, — улыбается Кассель. — Стоило узнать, чтo у вас внутри… — говорит он, глядя на свою гостью, но та молчит. — Чтобы узнать что-то о себе… — Писатель умолкает. — Наверное, это ничего не меняет? — спрашивает он.

— Нет, ничего не меняет, — отвечает Анель и направляется к машине. Кассель ждет, пока синий «Форд» проедет ворота парка, и входит в дом.

Стеклянный фасад высокого современного здания. Телефонный звонок. После нескольких гудков раздается голос Ричарда Блэсса:

— Это квартира Ричарда Блэсса. Пожалуйста, оставьте сообщение.

Внутри царит мрак. Ричард спит на большой двуспальной кровати в темной спальне, окна которой закрыты плотными жалюзи. Слышится голос Бернхарда Касселя:

— Добрый день, господин Блэсс. Это Бернхард Кассель. На меня огромное впечатление произвел ваш фоторепортаж, который мне посчастливилось увидеть. Очень надеюсь на встречу и беседу с вами. Уверен, что она будет интересна нам обоим. Жду вашего звонка. Мой телефон 45477579. До свидания.

Блэсс открывает глаза. Переводит взгляд на красную лампочку телефона, стоящего на ночном столике. Протягивает из-под одеяла руку и нажимает кнопку. В спальне вновь звучит голос Касселя:

— Добрый день, господин Блэсс. Это Бернхард Кассель. На меня огромное впечатление произвел ваш фоторепортаж, который мне посчастливилось…

Огромный редакционный зал ежедневной газеты. Одну из стен занимают десятки экранов разных телевизионных каналов, передающих утренние известия. Катаклизмы, фронтовые репортажи, авиакатастрофы, террористические акты и т.д. В зале царит характерный гул. Кроме работающих телевизоров — жужжание факсов, беспрестанные звонки редакционных телефонов и журналистских сотовых. По лабиринту боксов кружат поглощенные своими делами репортеры, редакторы, их ассистентки. Анель выходит из лифта напротив зала и быстро проходит между перегородками. Останавливается у одного из столов, наклоняется к молодому парню, который что-то печатает на компьютере.

— Адам здесь?

— Кажется, еще здесь, — не прерывая работу, отвечает парень и кивком указывает на один из боксов в углу зала. — Он после ночного дежурства.

Анель направляется туда. Останавливается за спиной у Адама, углубившегося в Интернет. Молча садится рядом на вращающийся стул. Адам отрывает взгляд от компьютера и без удивления смотрит на нее.

— Ты плохо выглядишь, — говорит он после паузы.

— Я не спала всю ночь, — отвечает Анель.

— Я тоже, — Адам пытается ей улыбнуться.

Анель молчит, потом резко спрашивает:

— Почему ты не звонишь?

Мужчина отводит глаза.

Голос Анель смягчается.

— Адам, помоги мне, не убегай.

— Что-то происходит? — сухо интересуется Адам, все еще стуча по клавишам компьютера.

— Да, происходит.

Анель тщетно пытается встретиться с ним взглядом, потом отворачивается. Поднимает глаза и над перегородкой видит толпящихся в зале людей — они пол-ностью поглощены борьбой с временем и лавиной новостей. Адам не спеша выключает компьютер и начинает наводить порядок на столе. Анель вглядывается в один из экранов: на фоне неба — похожие на фейерверк замедленные, словно бы нереальные взрывы. Снова наклоняется к Адаму.

— Я не могу жить, когда ты сердишься, — говорит она и еще больше понижает голос, — пойми, это действительно кое-что важное…

Анель вдруг умолкает, потому что Адам неожиданно оборачивается.

— Что? — пристально глядя ей в глаза, спрашивает он жестко.

Анель сидит неподвижно. Молчит, потом качает головой — не хочет или не может сказать сейчас. Поднимается и говорит, не глядя на Адама:

— Я просто хочу, чтобы ты сейчас был с нами… со мной, с Эдвардом… Чтобы ты просто был с нами, — заканчивает она, берет сумку, быстро уходит в глубь зала, но тут же возвращается, хватает Адама за руку и говорит: — Чтобы быть вместе по-настоящему, нужно немного страдания. Нужно что-то пережить вместе. Нельзя так, как здесь — через стекло, — женщина кивком указывает на экраны телевизоров. — Ты должен чувствовать то, что чувствую я.

Отпустив его руку, она быстро уходит.

Адам энергичным движением отодвигает стул, смотрит в глубь зала. Находит Анель в последний момент, когда та проскальзывает в закрывающийся лифт.

Напротив школьного дворика, облокотившись о дверцу машины, стоит Анель. Начало второй половины дня, в здании тихо, уроки еще не кончились. Женщина запрокидывает голову и закрывает глаза. У нее спокойное, хотя усталое и бледное лицо. Из заросшего виноградом здания доносится звонок и тут же — громкие детские голоса, грохот отодвигаемых стульев, топот ног.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Эдвард, останавливаясь перед матерью.

— Тебя жду, — отвечает Анель, наклоняется к сыну и тихонько говорит: — Мы едем кататься на лодке.

Мальчик с радостным криком бросается ей на шею.

В спортивной лодке Анель и Эдвард в ярко-оранжевых спасательных жилетах. Мальчик сидит впереди. Аккуратно работая веслами, они отплывают от песчаного берега небольшого залива и ставят лодку параллельно главному течению реки.

— Ты готова? — спрашивает Эдвард через плечо.

— Да.

— Хорошо, — говорит он и включает таймер на своих часах.

Анель ждет, пока сын снова возьмет весла, и начинает громко считать, помогая им войти в ритм:

— Раз, два, три…

Лодка движется все стремительнее. Анель и Эдвард умело наклоняются над веслами.

— Быстрее, Эдвард, энергичнее! — подгоняет сына Анель.

Разогнавшаяся лодка резко рассекает гладь реки и минует деревянный помост на другом берегу. Эдвард моментально выключает таймер. Переводя дыхание, оборачивается к матери.

— Рекорд, мама, — говорит он.

Анель долго смотрит на него, потом говорит:

— Я ужасно тебя люблю.

Кассель осторожно наполняет золотистой жидкостью две пузатые рюмки. Подает одну из них Блэссу. Улыбается ему и поднимает свою рюмку. Блэсс повторяет его жест. Они молча выпивают.

— Ваша работа доставила мне огромное удовольствие… — говорит Кассель, отставляя рюмку. — Это так редко случается… — Он встает и принимается не спеша расхаживать по гостиной. — Чтобы кому-то удалось уловить мимолетность, неотвратимость мгновения…

Вечер, в парке за окном еще светло, но в гостиной уже царит полумрак. Блэсс с рюмкой в руке сидит перед окном — там, где сидела Анель.

— Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь повторить это. Это было для меня таким переживанием… — говорит он тихо, стараясь встретиться с Касселем взглядом.

— Мне хотелось поговорить с вами о фотографии. Именно с вами… — Кассель смотрит на Блэсса, тот скромно улыбается. — Почему она действеннее, правдивее движущихся картинок, которые мы ежедневно наблюдаем в этойстеклянной коробке. Этих картинок, становящихся тем нереальнее, чем ближе они пытаются подойти к реальности. Знаете, когда я смотрю телевизор, меня часто посещает чувство, что все это не существует. Происходит понарошку. Трагедии, которые мы видим ежедневно, утрачивают измерение исключительности, утрачивают смысл, который на самом деле в них заключен. — Кассель подходит к столу и зажигает лампу. — Фотография вызывает во мне совсем другие чувства, — добавляет он и оборачивается к Блэссу, который слушает, время от времени согласно кивая головой. — Я смотрю, — по-прежнему стоя у стола, подводит итог Кассель, — и мне кажется, что все это нереально. Единственная реальность — то, что за этим стоят люди, они живут за счет того, что показывают все эти картинки…

Писатель открывает ящик стола и вынимает выцветшую вырезку из старой газеты. Молча протягивает Блэссу. На дереве висит тело девятилетней девочки.

— Вы видите, — говорит Кассель, — она повесилась, потому что какие-то сукины дети ее изнасиловали, а другой сукин сын сфотографировал. — И обесчестил ее вторично, — говорит он, подойдя к окну. — Она хотела быть одна. Одна! Спряталась в этом лесу. Но он нашел ее и унизил снова, — продолжает Кассель, глядя в окно. — Он не умел передать ее страдание, не умел передать ее бессилие. Сфотографировал собственное равнодушие, за которое ему хорошо заплатили, — Кассель отворачивается от окна и долгим взглядом смотрит на Блэсса. — Вы когда-нибудь читали мои книги, господин Блэсс? — спрашивает он вдруг.

Блэсс, смутившись, делает неопределенный жест рукой.

— Не читали, — догадывается Кассель. — А жаль, потому что у нас, знаете ли, много общего. Оба мы сукины дети. Как и тот, который сфотографировал этого ребенка. — Кассель подходит к Блэссу, спокойно забирает у него снимок и прячет обратно в стол. Не спеша продолжает: — Мы живем за счет того, что описываем чужое несчастье. Крадем его, — Кассель глядит на беспокойно ерзающего в кресле Блэсса. — Да, господин Блэсс, я тоже никогда не бывал в тех местах, которые описываю, и тоже никогда не ощущал боли, от которой страдают мои герои. Как и вы. Потому я так рассчитывал на нашу встречу…

Кассель улыбается Блэссу, который избегает его взгляда, потом смотрит в окно. Далеко, у высокой ограды, видна фигура склонившегося над газонокосилкой садовника. Кассель подходит к открытому окну и внимательно рассматривает его.

— Мне хотелось поговорить с вами в этом доме, окруженном ровно подстриженными газонами, — добавляет он с улыбкой и снова оборачивается к Блэссу.

Фасад дома Анель и Эдварда. Последний этаж. На подоконнике высокого окна Эдвард — профессиональным жестом он подносит к лицу пальцы, изображая видоискатель фотоаппарата. Сосредоточенно рассматривает гуляющих по набережной людей. Звонок в дверь. Мальчик соскакивает с подоконника и открывает.

На пороге Питер.

— Привет. У вас не работает домофон. Меня сосед впустил, — говорит он Эдварду с симпатичной улыбкой.

Мальчик внимательно разглядывает гостя.

— Госпожа Анель Доуптон дома? — спрашивает Питер, помолчав.

— Мамы нет. Вы, конечно, журналист? — спрашивает Эдвард мужчину, все еще стоящего в дверях.

— Конечно, — отвечает Питер и садится на корточки перед Эдвардом. —

А что — по мне видно?

— Разумеется, видно, — отвечает тот.

Питер глядит на него, потом встает и направляется к лестнице.

— Привет, я еще позвоню, — сбегая вниз, бросает он через плечо.

Старый садовник с усилием толкает перед собой газонокосилку в самый дальний угол большого газона и поглядывает на дом. В гостиной в теплом свете лампы отчетливо видны фигуры Касселя и Блэсса. В темном окне кабинета рядом вырисовывается почти неуловимый женский силуэт. Это Анель. В пальто, сунув руки в карманы, она вглядывается в пространство темного сада. Садовник долго смотрит на нее, потом наклоняется и включает косилку. Через открытое окно в гостиную неожиданно доносится гул. Блэсс стремительно оборачивается.

— Не бойтесь, — шутит Кассель, закрывая окно. — Это не бронетранспортер, это всего лишь газонокосилка, — говорит он и подходит ближе к Ричарду. — У меня все есть, деньги, дом и сад моей бабушки. Я достаточно обеспечен, чтобы описывать чужое несчастье, даже если бы никто не покупал мои книги.

Блэсс молчит. Писатель наклоняется к нему и тихо говорит:

— Господин Блэсс, у меня к вам просьба… здесь, рядом, в моем кабинете на столе лежит альбом, я бы хотел вам его показать. Вы не могли бы его принести?

Ричард, удивленный, поднимается с кресла, но к двери, которую указал Кассель, не идет.

— Это прекрасный альбом, там нет таких фотографий, как та, что я показал вам. Зато есть любовь, страдание… и великая доброжелательность. Есть отвага и сострадание. Неотвратимость. Не только боль, но и отчаяние… Того, кто их делал, звали Фрэнк Доуптон. Он не был журналистом, не был репортером. Он был чем-то бoльшим. Я вам говорил, это так редко случается. — Кассель не сводит с Ричарда глаз, тот неподвижно стоит посреди комнаты. — Вы украли эти фотографии, господин Блэсс. Вы украли не только эти фотографии, но и доброжелательность, тонкость, талант того, кто на самом деле их сделал… — говорит Кассель, глядя Ричарду прямо в глаза.

— Я не украл эти фотографии, — отвечает Блэсс после долгой паузы. — Поверьте мне. Их принес албанский мальчик, — говорит он, приближаясь к Касселю.

— Мне это говорить необязательно, я не исповедник, — резко отзывается тот, подходя к двери в соседнюю комнату.

Когда он открывает дверь, Анель стремительно отворачивается к окну. Блэсс медленно подходит к порогу. Останавливается и замечает у окна Анель. Разделенные пространством комнаты, они несколько секунд смотрят друг на друга. Между ними на столе — открытый альбом Фрэнка. Не выдержав взгляда Анель, Ричард отворачивается. Быстро, не глядя на Касселя, пересекает гостиную и, громко хлопнув дверью, выходит из дома. Анель и Кассель стоят молча, в разных комнатах. В наступившей тишине слышатся шаги Блэсса по гравиевой дорожке и шум мотора.

— Успокойтесь, он сейчас вернется, — говорит Кассель, подходя к двери кабинета.

Анель молча смотрит на него.

— Почему вы молчите? — спрашивает писатель, выдержав ее долгий взгляд.

Анель не реагирует. Стоит неподвижно у окна.

— Хотите чаю, кофе… виски? — спрашивает Кассель, приближаясь к ней.

Анель качает головой. В молчании они стоят друг напротив друга.

— Скажите что-нибудь, — просит Кассель.

— Я боюсь.

— Чего вы боитесь?

— Я боюсь вас, — говорит Анель, глядя на него. — Вы действительно такой? Вы всегда были таким?

Тот ласково улыбается.

— Это и для меня загадка, — медленно и сдержанно произносит он.

Долго смотрит на Анель, затем не спеша возвращается в гостиную. Снова они без единого слова стоят в разных комнатах. Тишину нарушает резкий телефонный звонок. Кассель подходит к аппарату.

— Я слушаю.

Блэсс мчится по загородному шоссе к городу. Нажимает кнопку сотового телефона, висящего возле коробки передач. Машина въезжает на холм; вдали внизу виден цветной калейдоскоп огней и ведущая к городу автострада.

— Зачем вы это сделали? — спрашивает Ричард, услышав спокойный голос Касселя. — Зачем?

— Чтобы вы смогли наконец немного пострадать… и чтобы вызвать небольшое замешательство… — отвечает тот.

Входит Анель. Видит слегка скривившееся в улыбке лицо Касселя. Медленно пересекает гостиную и останавливается у выхода на противоположном конце комнаты. Кассель смотрит на нее, затем говорит в трубку:

— Чтобы на мгновение прикоснуться к истине, — он делает паузу и подходит к окну, глядя на застывшую в дверях Анель. — Возвращайтесь. Если неизвестно, как поступить, лучше всего поступать порядочно. На всякий случай. Быть может, — говорит он, понижая голос, — быть может, мы чему-то научимся, а?

Кассель ждет ответа, но слышит лишь длинные гудки.

Машина останавливается, перед самым въездом на автостраду. Блэсс выключает мотор и закуривает сигарету. Глядит на кажущиеся отсюда такими маленькими коробочки автомобилей — освещенные точками огней, они, словно игрушки, стремительно скользят друг мимо друга на скрещивающихся нитках шоссе. Блэсс тушит сигарету и разворачивается.

Анель все еще стоит перед домом, когда издалека доносится шум мотора. Женщина медленно спускается с крыльца и видит, как у ограды парка тормозит автомобиль Блэсса. Услышав шаги Анель, Кассель поднимается с кресла и останавливается у окна: Анель и Ричард идут друг другу навстречу по гравиевой дорожке.

— Я не знаю, что тебе сказать, — говорит Блэсс, останавливаясь перед Анель. — Объяснения у меня нет.

Она молчит. Смотрит на него. Тишина.

— Помоги мне, — тихонько просит Ричард. — Помоги мне.

— Это ты мне помоги. Я не причиню тебе зла, — говорит Анель и, пройдя мимо, выходит за ворота.

Быстро направляется к машине, оставленной на тротуаре соседней улицы. Садится в нее и уезжает.

Раннее утро. Небольшой квадратный холл в квартире Блэсса. Сам он стоит на высокой кухонной табуретке и швыряет на пол вещи с антресолей. Вниз летят старый плед, разорванный спальник, поношенная брезентовая куртка и, наконец, репортерский кейс Фрэнка Доуптона. Ричард спрыгивает с табуретки и поднимает его. Неловко, чуть нервно, словно боясь ненароком повредить, отряхивает, затем несет в свой кабинет. Ставит на стол, выдвигает ящик. Долго перебирает десятки визиток. Наконец вытаскивает смятую бумажку с надписью: «Фрэнк Доуптон. Фоторепортер». Разглаживает ее ладонью, затем вставляет в прозрачный пластиковый кармашек на клапане сумки.

В красном свете проявочной особенно четко вырисовывается силуэт Анель: с щипцами в руке она наклоняется над маленькой ванночкой с проявителем. Там плавает белый квадратик бумаги, на котором постепенно появляется лицо Касселя. Анель внимательно, словно увидев впервые, рассматривает его.

— Эдвард!

Услышав громкий голос матери, мальчик бросает книжку и срывается с тахты. Входит в мастерскую и сразу замечает снимки пожилого человека — они сушатся на леске у окна. — Тебе нравится? — спрашивает Анель.

— Фотографии — да, — отвечает Эдвард. — А он — нет. Мороженое я бы с ним есть не пошел.

Анель задумчиво смотрит на него, потом медленно кивает.

— Может, ты и прав, — говорит она и не спеша пересекает комнату.

Сын выходит за ней в коридор.

— Ты туда идешь? — спрашивает он, подходя.

— Да, — кивает Анель.

— Боишься? — спрашивает мальчик.

Анель улыбается и прижимает его к себе.

— Нет, все в порядке, — говорит она, обнимая сына еще крепче.

Интерьер пустого загородного бара. Окна выходят в мрачный дворик, заставленный рядом мусорных контейнеров. Анель медленно подходит к последнему столику, втиснутому в угол у окна.

— Пришел? — говорит она, садясь напротив Блэсса.

— Пришел, — отвечает Ричард.

Мгновение они молча глядят друг на друга, затем мужчина наклоняется и поднимает какую-то вещь, лежавшую рядом с его стулом. В следующую секунду кладет на стол фотоаппарат с вмятиной.

— Испорчен, — говорит Анель и ногтем осторожно соскребает с края аппарата засохшую грязь.

— Да, такой мне отдали.

— Он лежал в земле?

— Не знаю, таким мне его принесли, — повторяет Блэсс.

— И что дальше? — спрашивает она, помолчав.

Ричард снова наклоняется и берет с пола фоторепортерскую сумку.

— Это его сумка, — говорит он, ставя ее на столик.

Анель смотрит на вставленную в пластиковый кармашек сумки смятую карточку с фамилией Фрэнка.

— Я знаю, — говорит она, не сводя глаз c имени мужа. — А остальное? — спрашивает женщина спустя мгновение.

— Больше у меня ничего нет.

— А фотографии твои, да? — Анель поднимает глаза на Ричарда.

Он молчит. Смотрит в сторону.

— Все фотографии, которые он там сделал — несколько десятков пленок, — это все твое, да?

— На них ничего не было, — говорит Ричард. — Ничего. Все пленки оказались засвечены.

— Тебе всегда надо врать?

— Клянусь.

— Клянешься? — с иронией переспрашивает Анель.

— Клянусь, — повторяет Блэсс. — Мне удалось проявить только эти несколько снимков… которые ты хорошо знаешь, которые все знают, — тихо заканчивает он.

— Хорошо… — еще тише говорит Анель. — Но, наверное, тебе еще есть чтo мне сказать, а? — голос звучит резко.

— А что еще я могу сказать? — удивляется Ричард.

— Послушай, ты что, не понимаешь… — Анель сильно наклоняется к нему, — я хочу знать, где он?

— Но ведь он мертв, — прерывает Блэсс.

— Верно… — сухо отзывается Анель. — И именно поэтому я хочу точно знать, где он.

— Не понимаю.

— Как ты можешь не понимать, — обрывает его Анель.

— То есть ты хочешь знать, где его похоронили, где он лежит? — нервно спрашивает Ричард.

Анель откидывается на спинку стула. Молчит. Ричард молчит тоже. Анель продолжает равнодушно, не глядя на Блэсса:

— Я не причиню тебе зла, я же сказала… Будешь жить спокойно. Будешь снимать дальше, делать карьеру… А у меня будет его могила.

Анель оглядывает зал, внимание ее привлекает стоящий за стойкой и не спускающий с них глаз бармен. Обращаясь к нему, она говорит громче:

— У вас есть листок бумаги и какая-нибудь ручка?

— Есть, — отвечает тот без улыбки. — А может, что-нибудь выпить?

— Воды!

Анель смотрит на Ричарда. Тот избегает ее взгляда, разглядывает через окно стоящие во дворике контейнеры. Поворачивается лишь тогда, когда бармен кладет на стол бумагу и ручку и ставит воду. Молча начинает рисовать. Говорит тихо, по-прежнему не глядя на Анель:

— Сумку с фотографиями мне принес маленький албанский мальчик.

— Это я знаю, — обрывает его Анель.

— Он рассказывал, что Фрэнка похоронил его дедушка. На следующее утро после казни всех тех мужчин, которых ты видела на снимках… Их… ему тоже пришлось похоронить. Это были его сыновья и внуки. Это было сорок километров от… — Ричард наклоняется над листочком и вписывает название города.

— Ричард… — глядя на его склоненную голову, говорит Анель совершенно другим тоном.

Мужчина поднимает на нее глаза.

— Почему ты мне не сказал? — тихо спрашивает она.

— Не знаю, я негодяй, — отвечает Ричард.

Анель долго смотрит на него и вдруг отворачивается к окну.

Во дворик въезжает огромная мусорная машина. Останавливается, затем мед— ленно, методично поднимает первый контейнер и опрокидывает его в кузов. Анель берет со стола сумку Фрэнка и, не глядя на Ричарда, встает и выходит.

Пустая, нагретая солнцем площадка военного аэродрома. Его окружают дежурные единицы сил КЕЙФОР. На одной из боковых полос медленно идет на посадку небольшой военный вертолет. Навстречу ему не спеша направляется военный джип. Останавливается, оттуда выходит высокий офицер конт— ролирующих аэродром международных войск. Вертолет касается земли. Открывается дверца, плавно выезжает короткий трап. Анель, крепко держа за руку Эдварда, спускается первой, за ней появляется Адам. Встречающий их офицер отдает честь, затем ведет гостей к машине. Джип трогается и покидает территорию аэродрома.

Приближается вечер. Кассель сидит на террасе своего дома, провалившись в старый полотняный шезлонг и укрывшись клетчатым пледом. Из-под опущенных век наблюдает за плывущими белыми перистыми облаками. Неожиданно тишину нарушает громкое жужжание газонокосилки. Кассель со злостью сбрасывает плед и садится.

— Не сейчас! — орет он садовнику, пытаясь перекричать шум косилки. —

Не сейчас!!!

Садовник удивленно глядит на писателя, затем, слегка пожав плечами, выключает косилку. В саду наступает тишина.

По узкой извилистой дороге едут два военных джипа и большая «скорая помощь». В первом джипе на задних сиденьях мы видим Анель, Эдварда и Адама. Сидящий рядом с водителем седой офицер оборачивается и помогает Адаму опустить стекло. В машине жарко, подходит к концу долгий жаркий день. Офицер глядит на спящего у матери на коленях Эдварда, потом на Анель, которая тоже дремлет, положив голову Адаму на плечо. Мужчины обмениваются коротким мимолетным взглядом, затем Адам отводит глаза и смотрит в окно.

Разрушенный косовский поселок, который мы уже видели раньше. Десяток полуразрушенных дворов, заболоченный луг до самого леса. Дальше — цепь невысоких гор на горизонте, там медленно садится солнце. Тишина. Издалека доносится шум приближающейся к селению автоколонны. Седой сгорбленный старичок — тот самый, которого мы помним по сцене казни, произошедшей здесь несколько месяцев назад, — медленно поднимается со скамейки у дома.

На мосту появляются два военных джипа и «скорая». Приближаются к дому, перед которым стоит старик.

Ранний вечер. Четверо солдат осторожно, с трудом несут к «скорой» металлический ящик размером с гроб. Крепко прижавшись друг к другу, на скамейке перед домом сидят Анель и Эдвард. Рядом, чуть подальше, — старик. Он поворачивает голову к мальчику. Эдвард несколько раз громко хлюпает носом, потом судорожно прячет лицо в рукав материнского пальто. Анель, замерев, вглядывается в темную поверхность металлического ящика — солдаты медленно заносят его в открытые дверцы «скорой». Адам, повернувшись к ним спиной и глубоко засунув руки в карманы куртки, смотрит на раскинувшиеся за домом болотистые поля и черную линию леса. Мгновение спустя, уткнувшись взглядом в землю, он начинает носком ботинка нервно разгребать размокшую землю. Оборачивается, когда слышит, как с негромким треском открывается крышка металлического ящика. Анель тоже оборачивается, их взгляды встречаются. Они глядят друг на друга, затем Адам направляется к открытым дверцам «скорой». Подходит, заглядывает в ящик. Несколько секунд спустя поднимает глаза и смотрит на Анель. Кивает.

Автоколонна — два военных джипа и «скорая» посередине — медленно покидает поселок. Машины едут по проселочной дороге, минуют большую территорию старой разрушенной фабрики и въезжают в опустевший серый квартал. Сидящий рядом с матерью Эдвард стискивает колени и начинает нервно притопывать. Анель замечает это и наклоняется к переднему сиденью. Осторожно касается плеча сидящего перед ними офицера. Машины — одна за другой — останавливаются перед низким неоштукатуренным корпусом. Анель выводит сына из джипа и ведет за обшарпанную стену мусорника.

— Быстренько, Эдвард! — тихо просит она и подталкивает мальчика к стене. В ожидании смотрит на здание. На одном из маленьких квадратных балконов второго этажа сидит в инвалидной коляске тридцатипятилетний, коротко стриженный мужчина. Анель несколько секунд смотрит на обрубки ног в завязанных серых штанинах, затем украдкой поднимает глаза на его лицо. Мужчина равнодушно смотрит на нее. На коленях у него дешевый цветной журнал с раздетой девицей на обложке. На балкон выходит старая толстая женщина и ставит перед ним на высокой табуретке миску с едой. Мужчина отворачивается, и теперь видно, что лицо его от виска до подбородка пересекает шрам.

— Все, мама, — говорит Эдвард, просовывая руку в ладонь Анель.

Мужчина на балконе поразительно похож на командира, руководившего казнью в косовском поселке, во время которой погиб Фрэнк Доуптон. Он провожает взглядом Анель и Эдварда, которые садятся в передний джип. Потом, не сводя глаз с медленно трогающихся с места машин, откладывает смятый журнал на лежащую рядом стопку ему подобных и берет ложку. Спокойно глядя на удаляющуюся автоколонну, начинает не спеша есть.

Поздний вечер. Бернхард Кассель под своим клетчатым пледом по-прежнему сидит на террасе, глубоко провалившись в старый полотняный шезлонг. Вглядывается в бархатное синее небо. Встает, и, придерживая на плечах плед, идет в темную гостиную. Пересекая ее, бросает взгляд на работающий без звука телевизор. Подходит ближе, глядя на немые, искаженные криком лица мужчин, высоко несущих транспаранты и перечеркнутые черной краской фотографии недавнего вождя. Кассель подходит еще ближе и внимательно рассматривает лица. Потом берет пульт и выключает телевизор.

Такси подъезжает к дому Анель и Эдварда. Анель нагибается — ищет в сумке мелочь.

— Я заплачу, — говорит Адам и смотрит в окно.

— Ты с нами не выйдешь? — удивленно глядит на него Анель.

— Нет.

Оба говорят шепотом, разделенные спящим Эдвардом.

— Пойдем к нам, не надо тебе возвращаться домой, — чуть нервно улыбается Анель.

Нагнувшись к Адаму, она касается его руки. Тот, по-прежнему глядя в окно, качает головой.

— Это слишком. Слишком для меня, Анель, — говорит он, не оборачиваясь.

— Почему? Теперь ты мне ближе, чем когда бы то ни было, — Анель напряженно глядит на него.

— Не могу. Сейчас мне нужно немного побыть одному, — помолчав, говорит он.

— Может, ты попробуешь? — снова просит Анель.

Адам вновь качает головой.

— Нет. Сейчас нет, — говорит он и отворачивается.

Эдвард открывает глаза. Ни Анель, ни Адам не замечают этого.

— Но ты помнишь, что ты наш?

— Да, я буду об этом помнить, — говорит Адам и только теперь замечает открытые, устремленные на него глаза мальчика.

Анель тоже смотрит на сына.

— Пойдем, Эдвард, мы уже дома, ты сейчас ляжешь в кровать, — говорит она громко, но в голосе еще чувствуется напряжение.

Выходит из машины и протягивает руку заспанному мальчику. Эдвард вылезает и внимательно смотрит на мать, затем заглядывает в такси.

— Она это серьезно сказала. Ты наш.

Мгновение ждет реакции Адама, но тот опять отворачивается к окну. Стоя у открытой машины, мальчик смотрит на мать, потом захлопывает дверцу. Такси трогается. Анель и Эдвард стоят на тротуаре, глядя ему вслед.

— Пойдем, — говорит Анель. — Пойдем выспимся.

Она хватает сына за руку и направляется к подъезду.

Чудесный, солнечный зимний день. Обсаженная высокими деревьями широкая аллея старого кладбища. Вдалеке скользят по утоптанному снегу две фигурки. Анель и Эдвард с маленькими рюкзачками за спиной, смеясь, приближаются к перпендикулярной дорожке и сворачивают. Продолжая скользить, они подходят к могиле со светлым камнем под раскидистой, покрытой толстым слоем снега елью.

— Привет, папа, — говорит Эдвард и сбрасывает рюкзак на деревянную скамейку.

На камне выгравирована надпись: «Фрэнк Доуптон. Фоторепортер. 1962 — 1999». Мальчик достает миниатюрную зеленую елочку и осторожно распрямляет свежие ветки. Анель тоже снимает с плеч рюкзак и вынимает из него коробку с цветными шариками.

— Пожалуй, будет неплохо, правда, Эдвард? — улыбается она сыну, который устанавливает елочку на могильном камне.

— Будет очень хорошо, мама, — отзывается мальчик.

У обоих розовые от мороза лица; они склоняются к елочке и принимаются осторожно развешивать шары.

Вечер. Празднично украшенный торговый пассаж на одной из главных улиц города. Эдвард с матерью проходит мимо цветных витрин, стоящих возле них рождественских елок и Санта-Клаусов, раздающих подарки. Минуют расцвеченную, как и все остальные, витрину книжного магазина. Анель пробегает глазами выставленные в ней книги, альбомы и т.д. Новинка Бернхарда Касселя — «Фотографии, получившие премию». Анель резко останавливается. Ниже объявление: «Торжественный вечер, посвященный выходу книги. Музей современного искусства. Овальный зал. 2.01.2000. Приглашаем!»

— Подожди меня здесь, — говорит она и быстро входит в магазин.

Подходит к прилавку с книгой Касселя. Берет ее в руки, открывает. Рассматривает фотографию писателя на задней обложке, сделанную ею несколько месяцев назад.

— Хороший снимок, правда? — слышит Анель приятный голос молодой продавщицы и поднимает на нее глаза. — И книжка хорошая. Правда — замечательная история, — продолжает девушка. — Почитайте.

— Да… — не глядя на нее, тихо говорит Анель и переворачивает книгу. Еще раз смотрит на название, потом кладет на место. — Я ее знаю.

Она оборачивается к витрине, за которой, прижавшись носом к стеклу, стоит Эдвард. Мальчик многозначительно постукивает по часам.

Ночь. На темно-синем небе вдруг тысячами цветных искр вспыхивает фейерверк. Каскад огней взлетает вверх, потом начинает медленно опускаться, образуя четырехзначное число.

Квартира Анель и Эдварда. Анель с бокалом шампанского стоит у окна, сын сидит рядом, забравшись с ногами на подоконник. Оба смотрят на освещенное фейерверком небо: словно на гигантском экране, там уже отчетливо видны огромные, переливающиеся разными цветами цифры — 2000.

— Всего тебе доброго, мама, — взволнованно говорит Эдвард, обнимая Анель за шею.

— Всего тебе доброго, сынок, — отвечает она и целует мальчика.

Задумчиво глядя в окно, выпивает шампанское. В следующее мгновение ставит бокал на подоконник и берет телефон. Быстро пересекает гостиную и, остановившись, смотрит на Эдварда. Словно загипнотизированный, тот сосредоточенно наблюдает за тем, как число на небе тает и вместо него возникают слова: «Happy New Year». Анель стремительно выходит, набирает номер.

— Я знаю, кому ты звонишь! — отводя глаза от окна, кричит ей вслед Эдвард. — Передай ему от меня привет! Даже поцелуй его от меня.

Проходя по темному коридору, Анель невольно улыбается, потом прикладывает трубку к уху.

Овальный зал Галереи современного искусства. Тот самый, где несколько месяцев назад экспонировались последние фотографии Фрэнка Доуптона. В конце за широким столом сидит Бернхард Кассель. Через весь зал тянется длинная очередь гостей с цветами и экземплярами «Фотографий, получивших премию» в ожидании автографа. У стен несколько десятков фоторепортеров и журналистов с телекамерами и магнитофонами. Кассель со своей характерной улыбкой дает интервью очередному телеканалу. Рядом с камерой стоит Питер. Вопросы он задает быстро и очень уверенно.

— Вы были в Косово? — спрашивает журналист.

Кассель неторопливо качает головой.

— Нет, я старый человек, — помолчав, отзывается он. — Я наблюдаю мир только благодаря таким людям, как вы.

— Сюжет вашей книги придуман или вы опирались на реальные факты? — задает Питер следующий вопрос.

— Каждая реальность может казаться выдумкой. И каждая выдумка может стать реальностью, — медленно отвечает Кассель и останавливает взгляд на равнодушном лице журналиста.

— Вы не могли бы уточнить?

— Точка зрения определяется точкой сидения.

— Я задал простой вопрос, — с некоторым раздражением произносит Питер. — Вы могли бы на него ответить?

— Я уже ответил. Наше сознание — смесь выдумки и реальности, — говорит Кассель и встает из-за стола. Он переводит взгляд на стоящих за Питером журналистов и громко добавляет: — На сегодня достаточно.

Овальный зал галереи пустеет. Кассель прощается с обступившими его людьми и медленно спускается по ступеням. На площадке стоит молодой худой мужчина в очках. Он идет за Касселем и догоняет его на середине лестницы.

— Добрый вечер, — говорит мужчина в очках. — Меня зовут Фредерик Пломка… я кинорежиссер, я хотел бы…

— Это вы… — прерывает его Кассель, останавливаясь. — Я о вас слышал. Вы, говорят, на так называемом гребне…

— Мне об этом ничего не известно, — улыбается Пломка. — Может быть…

— Говорят еще, что вы подражаете недавно умершему режиссеру… Как его звали?..

— Матеуш Мартовский, да? — подсказывает Пломка.

— Кажется, да, — кивает Кассель и внимательно смотрит на стоящего перед ним режиссера. — Вы высоко ставите планку. Знаете, ее ведь можно сбить. И не только из-за «что?», но и из-за «как?». Вы ведь знаете, о чем я.

— Нет, — отвечает тот.

Кассель улыбается.

— Мой отец всегда говорил: «Умеешь считать — рассчитывай на себя», — замечает он.

Пломка долгим взглядом смотрит на писателя и молчит.

— Вероятно, вы хотели бы снять фильм по «Фотографиям, получившим премию», да? — после длинной паузы спрашивает Кассель.

— Вы угадали, — улыбается Пломка. — Именно об этом я и хотел бы с вами поговорить.

— Но ведь не сейчас?

— Нет, конечно, нет.

— Конечно… — повторяет за ним Кассель. — Пожалуйста, позвоните мне в ближайшие дни. Я часто бываю дома.

— Я позвоню завтра. Спасибо.

— Только знаете, я очень дорогой автор, — добавляет Кассель.

Пломка едва заметно улыбается.

— Догадываюсь, — отвечает он, помолчав.

Солнечное зимнее утро. Анель стоит в кухне с кружкой кофе. Наклоняется к столу, просматривает лежащую на нем утреннюю газету. В углу страницы замечает фотографию Бернхарда Касселя — за столом в Овальном зале. Анель ставит кружку, садится и начинает читать интервью под снимком. От чтения ее отвлекает звонок в дверь. Анель поднимается, делает еще глоток и подходит к двери.

— У вас домофон испорчен. Меня впустил сосед с первого этажа. Милый человек, — говорит Кассель, заметив на ее лице удивление. На писателе элегантное зимнее пальто. Под мышкой — экземпляр «Фотографий…».

— Пожалуйста, входите, — приглашает Анель без улыбки.

— Правда, можно? — спрашивает Кассель и, не дожидаясь ответа, переступает порог.

— Пожалуйста… — не очень уверенно говорит Анель и первая идет в гостиную.

Подойдя к столу, оборачивается к гостю. Кассель по-прежнему в пальто, он останавливается по другую сторону стола, затем кладет на него принесенную для Анель книгу.

— Я здесь, во-первых, потому, что вы не пришли на мое торжество, хотя я вас ждал. Во-вторых, потому, что хотел вас поздравить с Новым годом. В-третьих, потому, что хотел подарить вам эту книгу, — глядя на Анель, медленно говорит Кассель.

— Спасибо, но я не буду ее читать, — отвечает та, поднимая глаза. — Я не буду читать ни эту, ни следующие ваши книги, — спокойно заканчивает женщина.

— Почему? — так же спокойно спрашивает Кассель.

— Они перестали меня интересовать. Перестали быть для меня важными.

— А что для вас важно? — не сводя с нее глаз, спрашивает Кассель.

— Жизнь, — отвечает Анель. — Любовь… Но по-настоящему. А вообще — покой. Понимаете?

Они стоят в гостиной и смотрят друг другу в глаза. Кассель осторожно кивает — он понял.

— Но это недостижимо, — помолчав, роняет писатель.

— Может быть, — соглашается Анель. — Но путь к этому как раз и интересен. И прекрасен.

Кассель молчит. Только после долгой паузы он начинает говорить, тяжело опираясь руками о спинку стула.

— Но эта история настоящая, — замечает он тихо.

— Уже нет.

— Уже нет? — переспрашивает писатель.

Но Анель отводит глаза — она ответила. Кассель опирается о стул еще более грузно.

— Не мучайте старого человека… Я уже не изменюсь, — говорит он.

— Знаю, — отзывается Анель. — Поэтому я и не буду читать ваши книги.

— Я не изменюсь… — повторяет Кассель. — Но спасибо, что вы есть. Такая, какая есть, — он смотрит на женщину.

Та молчит. Кассель снова заговаривает.

— Может быть, все же хорошо, что я написал эту книгу, — говорит он тихо, с сомнением. — Может быть, все же хорошо… — повторяет писатель и вопросительно смотрит на Анель.

— Может быть… — помолчав, без особой уверенности соглашается женщина. — Но для кого хорошо? — спрашивает она резко и теперь уже сама выжидающе глядит на Касселя.

Писатель долго ищет ответ, наконец слегка пожимает плечами — он не знает. Молчит еще мгновение, потом снова спрашивает:

— Что бы вы сделали, если бы я дал согласие на экранизацию этой книги?

— Ничего. Не стала бы смотреть.

— Ничего больше? — допытывается Кассель.

— Ничего, — Анель улыбается. — А что? Вы думаете, я захотела бы вас

убить? — с иронией спрашивает она.

— Например, — не исключает такой возможности писатель.

— Зачем? — продолжает Анель. — Ведь теперь это было бы уже не важно.

— Не знаю…

Кассель выходит в коридор. Открывает дверь, на пороге оборачивается. Глядя на Анель, по-прежнему стоящую у стола, приподнимает на прощание руку и уходит.

Анель слышит, как негромко хлопает дверь, и опускает глаза. Быстро хватает лежащую на столе книгу и бежит к двери.

— Книга! — кричит она вслед Касселю, который медленно, держась за перила, спускается по металлическим ступенькам.

Мужчина оборачивается.

— Простите, забыл. — Он берет у нее книгу.

— Не верю, — шепчет Анель, слегка улыбаясь, и быстро взбегает по лестнице. Кассель ждет, пока она закроет за собой дверь, и лишь тогда медленно продолжает свой путь вниз.

Ранний вечер. Стеклянный фасад высокого современного здания, в котором живет Ричард Блэсс. Сунув руки в карманы, Питер смотрит наверх, на мозаику темных и освещенных окон. Спустя мгновение ловко проскальзывает в подъезд, пока автоматические двери медленно закрываются за выходящей из дома молодой женщиной с псом на руках. Питер стремительно подходит к лифту, входит в него, но тут же возвращается в коридор и направляется к почтовым ящикам. На одном из них находит фамилию Блэсс. Проверяет номер квартиры и снова идет к лифту. Войдя, нажимает кнопку одного из верхних этажей. Лифт начинает подниматься.

За массивной дверью с табличкой «Ричард Блэсс» царит тишина. Питер решительно нажимает кнопку звонка. Ни звука. Подождав несколько секунд, он звонит снова. На этот раз дольше. Снова тишина, затем быстрые тяжелые шаги. Дверь стремительно открывается. Блэсс небрит, рубашка расстегнута.

— Я журналист… — глядя на него, начинает Питер и делает паузу.

— Я вас слушаю, — торопит Блэсс, продолжая стоять на пороге.

— Вы меня не впустите?

— Нет. Я занят. Уезжаю.

— Уезжаете? Надолго?

— Какая вам разница?

— Понятно, — говорит Питер. — До свидания, — добавляет он, отходя к лифту.

Блэсс закрывает дверь. Журналист неподвижно стоит у лифта, потом возвращается. На этот раз дверь открывается после первого же звонка.

— Что вам нужно? — Блэсс не скрывает своей ярости.

Питер улыбается и достает из кармана куртки экземпляр «Фотографий…».

— Я только хотел спросить, читали ли вы эту книжку, — говорит он.

— Нет, — быстро отвечает Блэсс.

— Еще один вопрос, — так же быстро реагирует Питер, делая шаг к стоящему на пороге Ричарду. — Эта книга о вас?

Блэсс со всей силы хлопает дверью прямо перед носом у Питера. Тот отшатывается. Со стены рядом падает репродукция — панорама ночного города с тысячами световых точек. Стекло трескается, разделяя картину на две ровные половины. Питер спокойно смотрит на нее, затем поднимает и осторожно вешает на место.

Три пары весел ритмично рассекают пенящуюся воду, по которой плывут белые, покрытые тонким слоем снега кусочки льда. Лодка быстро движется на свет бледного весеннего солнца. Не сразу удается различить в ней три фигуры в спасательных жилетах. На огромной скорости лодка проплывает еще немного, минует деревянный помост и замедляет ход. Эдвард бросает весла и выключает таймер на своих часах.

— С мамой у нас никогда так не получалось, — запыхавшись, говорит он, оборачивается назад и сильно перегибается через борт, чтобы увидеть сидящего за Анель Адама.

Рассвет. Ранняя весна. Разрушенная окраина поселка где-то в Косово. На тянущейся вдоль руин дороге мы видим — со спины — подростка. На плече у него большая, облепленная грязью фоторепортерская сумка. Он пересекает небольшой замусоренный двор и входит в бар — старый деревянный сарай. Мальчик останавливается на пороге. У окна, на другом конце зала замечает темный мужской силуэт. Подходит и ставит сумку на стол. Мужчина тут же хватает ее, но мальчик быстро забирает сумку со стола и прижимает к себе. Камера медленно приближается. Мужчина молча сует руку в карман брюк и вынимает пачку купюр. Отсчитывает несколько и кладет перед мальчиком на стол. Тот сидит неподвижно и долго вглядывается в деньги. Наконец поднимает голову и смотрит на мужчину. Выразительно качает головой. Потом быстро ставит сумку на стол и, не притронувшись к деньгам, поднимается. Идет к двери. Мужчина тут же берет сумку и открывает ее.

— Cut! — слышен голос режиссера.

Включенная камера отъезжает назад. Выезжает из бара, пересекает замусоренный дворик, и теперь мы видим, что за ним, на краю дороги, по которой шел мальчик, стоит съемочная группа. Фредерик Пломка в зеленой брезентовой куртке вбегает в бар.

— Beautiful! — кричит он. — Great, really! — хвалит он актеров.

Крепко прижимает к себе мальчика и похлопывает по плечу все еще сидящего в кадре освещенного ослепительным светом мужчину. Тот опускает руку в карман куртки, вынимает сигареты и закуривает.

Лестничная клетка в доме Анель и Эдварда. С последнего этажа в глубоком колодце пролетов мы видим поднимающуюся наверх Анель. Питер сидит на последней ступеньке под ее дверью. Женщина поднимается медленно — она несет сумку с покупками и букет первых весенних цветов. Когда, добравшись до последнего пролета, Анель замечает журналиста, наблюдавший за ней Питер поднимается.

— Добрый день, — говорит он.

Анель кивает в ответ и внимательно смотрит на гостя.

— Вы журналист, да? Вы уже были здесь какое-то время назад? — спокойно спрашивает Анель.

— Был, — соглашается Питер и вынимает из кармана экземпляр «Фотографий…». — Вы поговорите со мной об этой книге?

— Нет, — отвечает Анель.

— Никогда?

— Никогда.

— Но я уже многое знаю, — улыбается Питер.

— Это меня не касается, — говорит Анель.

Она проходит мимо него к двери и ищет в кармане пальто ключ. Питер останавливается у нее за спиной.

— Я все же хотел бы кое о чем спросить вас… — начинает он, глядя на женщину. — Это книга о вашем муже?

Анель, поставив сумки на пол, чтобы открыть дверь, спокойно оборачивается к нему:

— А я хотела бы вас кое о чем попросить. Бросьте это.

— Почему?

— Не стоит всегда все доводить до конца… Не стоит всегда все знать… — говорит Анель, чуть улыбаясь.

— Но я человек самолюбивый, — отвечает Питер с такой же улыбкой.

— И, наверное, скоро начнете писать книги, — говорит Анель, переставая улыбаться.

— Возможно, — отвечает он. — Я, действительно, очень самолюбивый человек.

Запруженный людьми зал вылетов главного городского аэропорта. Ричард Блэсс в брезентовой куртке, с сумкой на плече и фотоаппаратом на шее проходит таможенный контроль. Над воротцами горит электронная надпись. Конечный пункт — Приштина.

Весенний день клонится к закату. В шезлонге на террасе сидит Кассель, как всегда наблюдая за небом. На этот раз оно серое, затянутое плотными низкими тучами. Писатель встает, входит в гостиную. Останавливается у столика с телефоном, снимает трубку, начинает медленно набирать номер на старом круглом диске.

В квартире Анель и Эдварда тихо и пусто. В высокие окна гостиной начинают барабанить первые капли дождя. Раздается телефонный звонок. Камера пересекает пустую гостиную, коридор, заглядывает в комнату Эдварда. На стене у стола висит на крючке фоторепортерская сумка, рядом, на полке — профессиональный фотоаппарат с небольшой вмятиной на боку. Камера медленно минует их и возвращается в коридор. На звук барабанящих по стеклу дождевых капель и продолжающего звонить телефона накладывается пение тенора.

Парк, ранний вечер. Сквозь распускающиеся на деревьях первые весенние листья пробивается все более сильный дождь. Голос тенора все ближе и отчетливее. На огромном, ровно постриженном газоне ряды стульев. Слушатели восхищенно смотрят на высокую эстраду, на которой расположился оркестр. На авансцене стоит тенор. Дождь усиливается, и зрители почти одновременно раскрывают зонтики. Кто-то подходит к певцу и осторожно, стараясь не мешать, держит над его головой зонт. Оркестранты продолжают играть. Известная итальянская ария разносится по всему уже темному парку. В полосах света прожекторов сереб-рится дождь.

По улице, крепко прижавшись друг к другу под большим мужским зонтом, идут Анель, Адам и Эдвард. Вот они проходят мимо витрины, где в ряд выстроились телевизоры, на экранах — вечерние новости.

Черно-белые кадры: по большому, огражденному колючей проволокой минному полю бежит мужчина. Где-то на краю — по другую сторону — подволакивая ноги, медленно передвигается старушка. Сгорбившись до самой земли, не глядя вперед, ступает на заминированную территорию. Мужчина кричит и, приближаясь к ней, непрерывно щелкает затвором висящего на шее фотоаппарата. На мгновение останавливается — и только теперь мы узнаем Ричарда Блэсса. Он снова бежит вперед, и секунду спустя на экране — тело, высоко подброшенное в темном облаке взметнувшейся от взрыва земли.

Анель, Эдвард и Адам не глядят на экраны. Они приближаются к доносящемуся даже сюда, на улицу, голосу тенора. Наискосок пересекают пустую, залитую дождем мостовую и оказываются среди деревьев парка. Проходят вдоль стульев и садятся на три свободных места в последнем ряду. Порыв ветра.

Редакционный зал одного из главных телеканалов. В кресле, сильно подавшись вперед, сидит Питер. В руке у него пульт дистанционного управления. На экране появляется последний фрагмент репортажа из Косово. Военный вертолет стоит на поле возле изгороди из колючей проволоки. Четверо солдат засовывают в задний люк тщательно закрытый черный пластиковый мешок.

Парк. Концерт. Ветер все сильнее, с пюпитров начинают разлетаться ноты. Шум дождя заглушает музыку. Несколько музыкантов тщетно гоняются за кружащимися в воздухе листами, потом покидают сцену. Все усиливающийся ливень разгоняет публику.

Редакционный зал. По-прежнему сидя в своем кресле, Питер перематывает назад записанную на видео программу вечерних новостей, затем нажимает кнопку slow. В замедленном темпе еще раз просматривает момент взрыва и выброшенное вверх, в облаке земли тело Блэсса. Перематывает пленку дальше и снова в замедленном темпе смотрит, как в вертолет вносят черный мешок с трупом. Откидывается на спинку кресла и долго, очень долго ждет, пока медленно крутящийся винт не поднимет машину в небо.

Ночь. Опустевший парк под струями дождя. Тенор теперь поет a capella. Поет чудесно. Ряды скамеек опустели. Слушают только по-прежнему сидящие в последнем ряду Анель, Эдвард и Адам.

Текст написан при участии Агнешки Липец-Врублевской. Перевод с польского Ирины Адельгейм (Krzysztof Piesiewicz, Agnieszka Lipiec-Wroblewska. Czysciec. Warszawa, Skorpion, 1999).