Алексей Ханютин: «Все немного сложнее»

Наталья Сиривля. Вместе с Б.Равдиным вы написали когда-то «Горки ленинские» — сценарий о последнем периоде жизни В.И. Ленина, основанный ис-ключительно на документах¹. То есть вы владеете этим материалом, как никто. Какие впечатления вызвал у вас фильм А.Сокурова, являющийся в некоторой степени реализацией вашего давнишнего замысла.

Алексей Ханютин. Я отнесся к нему с уважением. Что-то понравилось, что-то нет. Но я особый зритель. Волею судеб мне, действительно, пришлось очень подробно и серьезно заниматься всем, что связано с болезнью и смертью вождя, изучать архивные документы — мемуары, письма, медицинскую историю болезни и т.п. Поэтому я вижу, где авторы фильма отступают от исторической правды и почему они это делают. Какие-то из вынужденных отступлений я принимаю, другие кажутся мне излишним упрощением ситуации.

Н.Сиривля. В чем же фильм не соответствует документальной картине событий?

А.Ханютин. Начнем с того, что болезнь Ленина развивалась как бы в два этапа. Первый удар случился с ним в 1922 году, но он оправился, вернулся в Кремль, где провел конец 1922 — начало 1923 года. Второй удар произошел весной 1923 года. После этого Ленина вновь перевезли в Горки, где он оказался в полной изоляции, окончательно сраженный болезнью, жалкий, лишившийся речи.

И несмотря на все усилия врачей и Надежды Константиновны, которая занималась с ним восстановлением речи по методике профессора Доброгаева, вождь так и не пришел в себя и в январе 1924 года умер. Арабов с Сокуровым объединили два этапа болезни. В «Тельце» Ленин то произносит достаточно связные тексты (даже иной раз по-немецки), то беспомощно мычит. В нашем сценарии он издает лишь нечленораздельные звуки: «а-ля», «вотвотвотвотвот…» и т.п., и это ближе к исторической правде, чем то, что происходит в фильме Сокурова.

Н.Сиривля. Я понимаю, для чего это сделано. Сокурову важно было обострить ситуацию — показать не только разрушения, причиненные болезнью, но и личность, которая была разрушена, обнаружить в ней пласты дворянской, интеллигентской и, собственно, партийной ментальности, которая в конце концов подчинила себе все остальное. В жалком паралитике, которого мы видим на экране, действительно, угадывается целеустремленный фанатик, умудрившийся повернуть ход истории. Ленин в фильме сохраняет следы былого, пусть бесчеловечного, жестокого, но безусловного титанизма. И для Сокурова это важно — в каком-то смысле он идентифицируется со своим персонажем в переживании трагиче-ского несоответствия между грандиозностью сверхчеловеческого замаха и всепобеждающей стихией телесной немощи, разрушения и смерти.

В сценарии Арабова, говорят, присутствовал мотив некоей внутренней эволюции героя: мучительно пытаясь решить задачку — умножить 17 на 22, — Ленин вдруг понимал, что числа можно просто потихонечку складывать, и таким образом приходил к осознанию постепенного, эволюционного пути преобразований. Сокуров этот мотив отбросил: Ленин у него до конца признает только один путь — жестокого революционного насилия — и, потеряв власть, утратив способность распоряжаться даже собственным телом, видит для себя единственный выход — просить у партии яд. Кстати, он действительно просил?

А.Ханютин. Да. Вопрос даже рассматривался на Политбюро. Но все испугались. Они вообще очень боялись, что Ленин покончит с собой. Поэтому за ним постоянно следили. Даже в двери туалета была сделана горизонтальная щель, и охранник следил, как бы вождь не воспользовался уединением для очередной попытки суицида. Эта атмосфера тотальной слежки, просматриваемости всех уголков дома, жизни и физиологических отправлений на виду у всех очень точно передана в фильме Сокурова. Неточно и исторически совершенно недостоверно другое — хамство, ненависть и откровенная враждебность охраны и обслуги дома в Горках. Вот уж чего не было, того не было. Сталин, действительно, позволил себе несколько некорректных высказываний по адресу Надежды Константиновны, чем, кстати, ускорил второй удар. Но люди, непосредственно окружавшие Ленина, начиная от начальника охраны эстонца Пакална и кончая медсестрами и санитарами, были вождю абсолютно преданы. Почти боготворили его. Санитар Казимир Зорька даже слегка сдвинулся умом на этой почве.

Он собирал состриженные волосы и ногти Ленина, заворачивал в бумажку, делал соответствующие надписи и хранил как реликвии в своей записной книжке. Представляете шок, который я испытал, когда мне в архиве выдали эту книжку и из нее выпала бумажка с ленинскими волосами. Я понимаю, почему Сокурову понадобилось окружить Ленина враждебными и грубыми хамами: тиран как бы становится заложником созданной им машины тотального подавления.

Но в реальности, повторяю, все было сложнее.

Н.Сиривля. «Телец» не претендует на документальность, но в нем есть несколько планов, точно воспроизводящих известные фотографии и автоматически отсылающих нас к официозному «мифу о Ленине», которым всех советских людей грузили с ясельных лет. Я лично биографией вождя специально никогда не интересовалась, но, смотря картину, поражалась, насколько же крепко сидит в голове насильственно закачанная туда информация. На первых же минутах просмотра живущий в подсознании миф просыпается, и ощущение такое, как в детстве, когда мы языком пробовали контакты электрической батарейки: и приятного мало, и наличие заряда отрицать невозможно. Энергетика фильма, сила его воздействия во многом питается чудовищной энергией государственного кумиротворчества, облучавшей нас на протяжении семидесяти лет. Так что Сокуров работает до сих пор с актуальными слоями коллективного бессознательного и созданный в фильме образ «вечно живого» вождя, мучительно переживающего бессилие перед лицом собственной смерти, возможно, что-то в этих слоях переворачивает и сдвигает. Многие критики написали, что перед нами заключительный аккорд, финал советской мифологической ленинианы, что портрет Ленина наконец-таки «дорисован». Как вы думаете, какой это может вызвать резонанс? Как этот фильм, обладающий, на мой взгляд, довольно неожиданным для Сокурова зрительским потенциалом, способен повлиять на общественное сознание?

А.Ханютин. Я вообще сомневаюсь в том, что кино способно всерьез влиять на общественное сознание. То, что вы говорите о конце ленинианы, относится разве что к кинолениниане. На экране, подчеркиваю, на киноэкране, такого Ленина действительно еще не было. Но в научной литературе, в публицистике да и на телевидении все о болезни, ударах и полнейшем распаде личности Ленина в последние годы его жизни было сказано еще на заре перестройки. Никакого откровения для общества в этом нет. Те, кому это было интересно, давно в курсе. Тем, кому неинтересно, не пойдут смотреть и картину Сокурова. И то, что вы говорите о заряженности нашего подсознания, его «облученности» ленинским мифом, относится к сознанию людей нашего поколения, поживших все-таки при советской власти. А те, кто не воспитывался с детства в ленинских комнатах, не работал на ленинских субботниках и не ездил на обязательные экскурсии по ленинским местам, на фильм, боюсь, никак не прореагируют.

У них ныне свои кумиры и свои мифы.

Н.Сиривля. Но ведь сама тяга к мифотворчеству и обожествлению власти в обществе никуда не девалась. И если, как вы говорите, по причине равнодушия знающих или незнающих в обществе нет сегодня той силы, которая способна была бы раз и навсегда снять «дедушку» с пьедестала и вынести его из мавзолея, не опасаетесь ли вы, что при благоприятных обстоятельствах культ этой мумии может вспыхнуть вновь?

А.Ханютин. Не думаю. Хотя кто его знает… Ленин, конечно, фигура исключительно кровавая, но и трагическая. Он не так прост и, боюсь, еще не скоро будет нами до конца понят. Ленин со всеми его жестокостями и беспринципностью глубоко укоренен в российской истории, и, кроме всего прочего, это, безусловно, совершенно уникальный, выраженный национальный тип.

¹ Р а в д и н Б., Х а н ю т и н А. Горки ленинские. — «Искусство кино», 1993, № 3.