Нетерпимость

Беседа с Лени Рифеншталь, в которой эстетика явно потеснила политику (о политических аспектах творчества Рифеншталь журнал уже писал в номере, посвященном рецидивам фашистской идеологии, — «ИК», 1994, № 10), показалось нам актуальной, и мы решили опубликовать ее без всяких комментариев. Но тут как раз и произошел уже многократно описанный в газетах инцидент, связанный с почестями, которые оказали железной фрау в городе-герое на Неве именно к шестидесятилетию с начала войны.

В этой ситуации сугубо искусствоведческий ракурс запланированной публикации приобретал странный позиционный смысл. Чтобы уйти от эдакого ледяного олимпийского эстетизма и вернуть интервью в русло изначальных аналитических задач, предваряем разговор с Рифеншталь размышлениями наших петербургских авторов об историческом и культурном содержании случившегося на фестивале «Послание к человеку» скандала.

21 июня, в канун «круглой» даты — начала Великой Отечественной, под овации зала на сцену петербургского Дома кино вышла… Лени Рифеншталь. Сюрпризы реальности часто вызывают оторопь у приверженцев «чеховских» полутонов — жизнь оказывается аляповатой до плакатной грубости и «сделанной», как бульварный роман. Кто предположил бы, что в XXI веке приз «Золотой кентавр» российского фестиваля «Послание к человеку» с формулировкой «За неоценимый вклад в развитие мирового кинематографа» получит режиссер, чей главный фильм «Триумф воли» воспевает съезд нацистов в Нюрнберге?! Средства массовой информации почтительно освещали визит в Россию «легенды мирового кино» (газета «Метро» ласково назвала ее «бабушкой Лени»), журналисты восторгались остроумием, обаянием и спортивными увлечениями дамы, а после конференции наперебой гордились тем, что не задали ей ни единого «неудобного» вопроса.

(А у въедливого профессионала они напрашивались… Разумеется, фрау привыкла говорить, что при гитлеризме решала чисто художественные задачи и ведать не ведала ни о каких репрессиях, но о том, что в канун съемок «Триумфа воли» была бессудно истреблена «старая гвардия», штурмовики Рема, да не одни они, — не могла не знать, тем более что в фильме повторяется примерно этакое: « Кое-кто поговаривает о неких разногласиях внутри партии, но именно сейчас она едина, как никогда…» Отчего же съезд показан как светлый праздник?.. Давно ли замолкли стоны умиравших в подвалах сподвижников «вождя», какими бы они ни были?..)

Журналисты вовсю иронизировали над появившейся в петербургской газете статьей «Триумф беспамятства», где ветеран войны протестовал против действительно безумной акции — демонстрации в центральном (!) кинотеатре города фильма… «Триумф воли» (!!!). В конце концов в «Авроре» на Невском показали лишь «Олимпию»…

Разумеется, в статье акцентировался как бы особый цинизм показа этих лент в канун скорбной даты. Но жизнь даже еще более скверный драматург: торжествами в честь Лени Рифеншталь культурная столица на свой нынешний лад отметила «год Достоевского». Сколь ни выжигай его дух из облика города — визит высокой гостьи был осенен его незримым присутствием: споры, казусы, сама наэлектризованная слухами атмосфера (приедет — не приедет?) обнажали бездны, преодолеть которые не всегда помогает и нравственный ригоризм.

Вот у Дома кино стоят в пикетах аккуратные мальчики и девочки с фанерными щитами, надписи на которых осуждают показ фильмов Лени Рифеншталь. Они даже не пытаются имитировать гражданский долг: на молодых лицах — столь совершеннейшее равнодушие, что рядом с ними куда как выигрывает сама Лени, источающая победную энергию. Внезапно они уходят быстро и деловито, даже не дождавшись начала фильма, против которого, собственно, выступают (и о котором явно не имеют представления), — вероятно, закончилось время скудно оплаченного «народного протеста»…

После войны Лени, прирожденному кинематографисту, запрещали работать по специальности — ее явно бойкотировали не пламенные антифашисты, а подобные клерки, вооруженные «последними предписаниями». Либеральная нетерпимость здесь в чем-то сомкнулась с той, от которой натерпелись, скажем, Брехт и Кандинский. Сам облик молодых людей, «протестующих» против Лени Рифеншталь, психологически объяснил ту победоносность, с которой она появилась в Доме кино. Это был реванш за унижения перед людьми, которым безразличны и фашизм, и антифашизм, и искусство.

На фестивале поражало отсутствие молодых нацистов — вообще-то, в культурной столице их пруд пруди. Какой, казалось, повод для шабаша! Но… вероятно, они попросту не слышали саму фамилию Рифеншталь. Изумляло и другое: на сеансе «Триумфа воли» респектабельный зал Дома кино часто аплодировал не мастерству режиссера, а… выступлениям Гитлера. «Вождь» напористо призывал приструнить буржуазию, укреплять здоровую семью, бороться за нравственность и народное единство, расшатанные годами «демократического» хаоса… «А что, правильно говорит…», — гуляло по залу.

Перед входом в Дом кино рафинированный эрудит Михаил Трофименков пылко протестовал против всякой цензуры, в том числе и против запретов лент Лени Рифеншталь. К нему неспешно подошел респектабельный крепыш в годах и, деликатно покашливая, доверительно сказал: «Да, верно: от «черных» совсем житья не стало…» Едва ли эрудит рассчитывал на такой невольный союз.

Самый радикальный демократ города Саша Богданов наивно принес к Дому кино изданную за рубежом книгу о преступлениях нацизма. Его палец все указывал на мутное пятнышко на нерезкой фотографии, где цепочка людей ожидала расстрела, а голос настойчиво и беспомощно вопрошал: «А эта девочка чем виновата?..» Почему, дескать, она должна расплачиваться за то, что выдающийся кинематографист решал свои пластические задачи, поэтично снимая ее палачей?.. Но мутное пятнышко на старом снимке в глазах зрителей, рвущихся на сеанс, не шло ни в какое сравнение с баснословной киногенией фильма «Олимпия».

«А если бы вам дали столько технических средств, чтобы запечатлеть для истории нацистский съезд — вы отказались бы?» — запальчиво спрашивал киновед. Но… подобное предлагали не одной Лени. Вот в кабинете доктора Геббельса известнейший режиссер с тоской слушает о том, как из любви к его фильмам фюрер предлагает ему возглавить кино Германии. Однако сердце мастера греют не эти слова, а спрятанный в нагрудном кармане билет до Лондона, и он все высчитывает, не помешает ли словоохотливость министра пропаганды успеть вовремя вскочить в такси и дать деру… а от чего, собственно? Режиссеру даруются все технические возможности немецких студий, свобода творчества (во всяком случае, большая, чем у других), моральное алиби (до крематориев еще далеко, да и всегда будет возможность проблеять о своем романтическом неведении политической ситуации, к тому же можно пристроить куда-нибудь неугодных режиму коллег…), не говоря уж о высоком покровительстве со всеми вытекающими последствиями…

Но от этих благолепных картин его заранее тошнит. «Триумфаторы» еще не выпустили когти по-настоящему, но он отчего-то прекрасно знает, куда они тащат страну. Он еще раз ощупывает билет в нагрудном кармане, обещает «подумать» над лестным предложением и… отбывает туда, где, кстати, так и не поднимается до уровня своих «немецких» фильмов. У клерков с равнодушными лицами он проходит по графе «эмигрант» и «антифашист»: что ж, к конвейеру поставим, но особенно выпендриваться не дадим. Тем не менее Фриц Ланг, немец до мозга костей, творец «Усталой смерти» и «Нибелунгов», в условиях полной личной безопасности поступает как истинный европеец, знающий, с кем нельзя совершать никаких сделок.

Когда на сцену петербургского Дома кино прямо во время демонстрации «Олимпии» не вышла, а чуть ли не выпорхнула Лени Рифеншталь, зал ахнул: глаза, которыми она цепко обводила зрителей, были не просто живыми, а прямо-таки хищно сексуальными. Как-то ясно стало, что «мальчики кровавые» не часто бередят ее покой. «Какой ужас», — выдохнул коллега. «Какое чудо!» — раздались девичьи голоса…

Впрочем, именно такой человек и мог снять эту весьма странную и совершенно не пригодную для пропаганды достижений арийского спорта ленту, настоящими героями которой стали мускулистые торсы, бицепсы, снятые рапидом раскинутые в беге ноги спортсменов — часто из демократических стран да еще и темнокожих. На фоне триумфа расовой вольницы вполне унылыми выглядят физиономии вождей рейха, почтивших своим посещением стадион. Уж они-то явно попали сюда «для галочки»…

Лени путешествует по экзотическим странам, занимается подводным плаванием, издает фотоальбомы и мемуары… Она переживает волну второй славы. Она становится легендой. А мутное пятнышко осталось на старой фотографии, и даже разглядеть его очертания нам не дано.