Ералаш-арт

Когда-то Энди Уорхол решил сделать небольшую телепередачу, в которой не было бы ничего особенного, и сама по себе она была бы ничего особенного, и называлась бы в соответствии с формой и содержанием «Ничего особенного». Скромным человеком был Уорхол, что и говорить.

«Искусство кино» решило последовать поучительному примеру и сделать небольшую рубрику, в которой тоже не будет ничего особенного — маленькие статьи, несложные идеи… И сама рубрика будет, в общем-то, ничего особенного… А между тем скромность, наряду с краткостью, всегда считалась сестрой таланта. Вот и вздумалось нам чем-то этаким блеснуть. А почему бы и нет, ведь в нашем желании нет ничего особенного?

Роман Качанов снял фильм о загадочной русской душе. Как известно из истории отечественной литературы и философии, русская душа всегда тяготела к чему-то отвлеченному от родной почвы. К чему-то трансцендентному, а проще говоря, к заморскому. То она склонялась в сторону татарского ханства, то вдруг нежно замирала от связей с государством немецким, то кидалась в светскую салонность Франции… Потом в русском сердце что-то екнуло, и оно замерло от восторга перед Америкой, снисходя иногда до книксенов в сторону англицкую и голландскую… Поэтому Качанов назвал свой фильм просто — «Даун Хаус». Любителям заграницы сделал приятное, а также почтил вниманием медработников. А слово «хаус» метнул, как кость, бритоголовым мальчикам, живущим в одноименном электронно-музыкальном стиле. Однако люди образованные и в искусствах разумеющие от Качанова подарков не приняли.

А за что-то обиделись на него. Нечто подобное уже происходило в Голливуде, отказавшем в доброй улыбке Джону Уотерсу. Теперь и у нашего бомонда появился уотерсообразный любимец.

Приведу в пример несколько историй, которые наглядно демонстрируют реакцию полярных культурных слоев на последнее творение Романа Качанова «Даун Хаус».

История первая. Идет набор молодых журналистов в новый интернет-журнал. Единственный вопрос, на основе которого происходит зачисление: «Как зовут Бондарчука?» Если испытуемый говорит: «Федор», — сам виноват. Если произносит имя Сергей, имеет шанс на трудоустройство.

История вторая. На одном из светских приемов, собравших весь истеблишмент советского кино, актриса Ирина Скобцева неожиданно обнаружила, что оказалась в центре внимания со стороны товарищей по искусству. Они, выстроившись в длинную очередь, лобызали ей руку, после чего произносили примерно одну и ту же фразу: «Ира, как же ты позволила Феде сниматься в «Даун Хаусе»? Он же опозорил Сергея!»

История третья. В мае отец Иоанн Охлобыстин разразился открытым письмом к братьям и сестрам. Он поведал, как заблуждался, играя в кино, и как горько раскаивается по поводу содеянного им в недалеком прошлом, а паче всего — в фильме «Даун Хаус». Но, имея от природы душу широкую и ласковую, отец Иоанн не проклинает Романа Качанова и иже с ним, а шлет сим заблудшим овцам свое благословение.

В «Даун Хаусе» (как и в «ДМБ») Качанов эксплуатирует простую художественную форму, особенно хорошо известную советским детям, — это форма юмористиче-ского киножурнала «Ералаш». Но в данном случае несколько небольших анекдотических историй связаны одним героем и в итоге образуют самую печальную повесть на свете о Льве Мышкине, Настасье Филипповне и государстве Российском. Актеры играют все в том же «ералашевском» стиле, то есть примитивно, немного грубовато, без высокоэстетического интонирования; жизненные ситуации преподносятся наглядно, красочно и наивно. Отчего фильм приобретает оттенок примитивизма и нарочитого любительства. Что мне лично кажется скорее достижением, нежели недостатком. Почему соц-арт — это хорошо, а ералаш-арт — плохо? Ведь, по сути, Качанов удачно свел воедино русский матерный анекдот с американской комиксной культурой. Вернее, он удачно вспомнил детские ощущения от советского юмора, которые наслоил на бесконечный юмор отечественной истории.

В соответствии с российской традицией в основе сюжета — дауны, или, говоря языком Достоевского (роман которого взят за основу сценария), идиоты. Естественно, «Даун Хаус» — наш ответ жалкому эпигону русского психологического реализма фон Триеру, и наш пламенный привет традиционной идиотической ментальности, уходящей корнями в далекое российское прошлое.

Царь Федор Иоаныч родился слабоумным, сын Петра I Алексей был идиотом, Петр III (муж Екатерины Великой) ошеломлял двор ежедневной придурью, сама Екатерина получила от потомков прозвище русская Эмманюэль. Ее сын Павел вошел в историю как фигура романтическая и одновременно умственно недееспособная.

У солнца отечественной поэзии Пушкина было два сына и, как правильно заметил Хармс, оба идиоты. Гоголь коллекционировал рецепты от геморроя и целовался с покойницами. Некрасов страдал запорами, критик Аполлон Григорьев пил горькую, полководец Суворов часто пукал на приемах. Достоевский спустил все до нитки, играя в рулетку. Ленин превратился в дауна от сифилиса мозга, Сталин стал тираном вследствие шизофрении. Создатель МХАТа Станиславский был полным импотентом, а орденоносец Брежнев «рулил» страной в полном помрачении рассудка… Дворянская культура, захлебываясь от приступа сентиментализма, воспевала Луку Мудищева, беглого каторжника Отрепьева, идиота Мышкина, морфинистку Каренину, алкоголика Астрова, афериста Бендера… Русский народ придумал Ивана-дурака и матерные анекдоты. Ну а центральную площадь страны издавна украшает архитектурный шедевр — собор Василия Блаженного, человека кроткого, но опять-таки идиота. Вот, собственно, вкратце весь наш культурно-исторический бэкграунд («бэк» в данном контексте нужно читать как back, то есть, иначе говоря, «зад»).

Опираясь на соответствующий контекст, Качанов и изложил историю съехавшего на компьютерной почве Льва Мышкина, которого доверил сыграть Федору Бондарчуку. Что само по себе анекдотично: сын мастера крупных полотен в ералаш-арте. Но разве не анекдотично наше традиционное убеждение, что Достоевский искренне сочувствовал Льву, который Мышкин? Ведь подобное имя характерно скорее для плодовитого драматурга Александра Островского, известного своим сатириче-ским морализмом. Идиоту Мышкину очень близок (по горькой иронии и по положению в обществе) еще один классический даун — Александр Чацкий. А в сатирической направленности «Горя от ума» сомневаться не приходится. Подружка питерского сумасшедшего Чацкого Софья, подобно Настасье Филипповне, тоже стервозная женщина и, если верить Пушкину, настоящая «Эмманюэль». Так что Бондарчук-младший со своим «детским» юмором вполне может быть воспринят как кавер-версия князя Мышкина. То есть настолько серьезно, насколько вообще способна быть серьезной современная культура.

Проникнув в самые задние углы нашей исторической традиции и согласуясь с той же традиционно нашей логикой режиссера Качанова, Бондарчук достоверно изобразил своего среди чужих. Мышкин не колется, не пьет, не матерится и не дерется, потому что много и красиво галлюцинирует в стиле чистейшего поп-арта. Одно из замечательных видений настигает князя, когда он идет по мосту через Москва-реку. Обернувшись, Мышкин ясно видит прекрасные черно-белые небоскребы и летающие вокруг них дирижабли. Он жмурится, но картинка из «Метрополиса» опять всплывает за его спиной. Такие визуальные радости случаются с бедным программистом часто; видимо, виртуальная реальность (простите за банальное словосочетание) является его настоящим домом. «Газонокосильщик», одним словом. Вся прочая реальность — это настоящий арбатский сувенир, призванный наконец развеять миф об этико-центристском пафосе русской культуры.

Фердыщенко доверили сыграть Александру Баширову, он весь фильм рассуждает и громко пукает. Видимо, не так изящно, как полководец Суворов, но очень назойливо. Настасья Филипповна (А.Букловская) — настоящая украинская пионерка Лолита, которая выросла и пошла по знаменитым мужикам. Сначала по Артемию Троицкому (он же развратник Тоцкий), потом по страдающему ныне за грехи мирские отцу Иоанну Охлобыстину (он же Брателово-Рогожин) , потом по Бондарчуку… Однако так ни к чему и не пришла. В отличие от Мышкина, который пришел к полному духовному согласию с родиной, быстро привыкнув к страшно веселящему дыму Отечества. А все потому, что князь, подобно многим своим согражданам, любит писать (не пером, конечно) на зеленый импрессионистский ландшафт и упорно галлюцинирует в тот момент, когда другие персонажи бьют друг друга, потом целуются (что делать, русские обычаи) и от скуки изыскивают экзотические развлечения. Например, каннибализм. Но и такие забавы не смущают дауна-компьютерщика. Поэтому он кротко съест кусочек прокопченной ножки убиенной Настасьи, а затем попросит еще небольшой ломтик для верного друга Гани. Этакий антифеминистский упрек Гринуэю, который позволил неверной жене отведать кусочек убитого мужем любовника.

В «Даун Хаусе» много сопутствующих сюжету историй, или ералаш-цитат из известных фильмов: девушка Мари, взорвавшаяся от микропечи («Замужество Марии Браун» Фасбиндера), борьба человека с крокодилами-убийцами (микроцитатник на тему голливудских ужасов), сказочно прекрасный город будущего Метрополис… Будучи истинным патриотом, Роман Качанов предлагает нам не верить в оригинальность западных киносюжетов, а заморским плагиаторам советует прекратить воровать у нас наше прошлое. Оно для нас и по сей день представляет страшную (и в прямом, и в переносном смысле) ценность. И ценность сия уже много веков позволяет нам радостно смотреть вперед и созерцать там видения, прекрасные во всех отношениях. Про это заключительная картинка «Даун Хауса», вызвавшая у автора статьи не столько иронию, сколько некоторый философский ужас. В ней Качанов вполне лирично демонстрирует миру медленно уходящего по песочным зыбям Мышкина, который бережно, как вселенскую истину, несет людям копченую ляжку Настасьи Филипповны, глухо и бесстрастно повторяя: «Красота спасет мир!» А на солнечном небе мерцают буквы, быстро складывающиеся в ту же сакраментальную фразу: «Красота спасет мир!!!» И параксизм совестливой мысли душит реципиента, душит голодной мыслью о чьей-нибудь жирной и мясистой ляжке.