Кино на пробу

— Ты очень ненавидишь иностранцев?
— В детстве я не видел ни одного,
а теперь они готовят суши на каждом углу.
Кто же будет это есть?

Десятиминутный, практически немой пролог «Города потерянных душ» по своей визуально-смысловой выразительности рифмуется разве что со знаменитой (и совершенной) экспозицией картины Серджо Леоне «Однажды на Диком Западе». Только там все нарочито медленно, а здесь нарочито быстро. Короткие фразы из письма маме: «Я влюбилась в бразильца. Знаешь, где Бразилия? Это ровно с другой стороны Китая…» На улице парень в плаще перекатывает футбольный мяч — вот видны только ноги. В жалком баре гротескные злодеи оборачиваются на входящего, изумленно каркнув: «Марио!» На Марио — плащ с капюшоном и темные очки. Мгновенная перебранка и стремительная перестрелка — счет в пользу Марио, деньги дрожащими руками оставшийся в живых отдает ему же, получив за это пулю. Выйдя на улицу, Марио бросает жалкую дань на землю, с брезгливой яростью снимает с себя всю одежду и, оставшись нагим и прекрасным, уходит в туман, из которого выныривает уже сидящим на унитазе, с диким напряжением выдавливая из себя то, что дороже денег. И вот уже под боевую металлическую музычку он в кожаном плаще и с небрежно прихваченным посередине АК взлетает на вертолете… В автобусе едут арестованные иммигранты всех цветов и оттенков кожи, среди них красивая девушка с узким разрезом глаз. Нападение на автобус — ради нее, хотя и остальные радостно разбегаются, крестясь на картинно-стильного избавителя: слава Богу! Вертолет летит над городом, парень и девушка легко и весело, взявшись за руки, прыгают вниз. Падают — до полной гибели всерьез, выбивая гигантский столб пыли и вызывая шок у прохожих. Но тут же встают и, даже не отряхнувшись, потому что незачем, продолжают свой путь с элегантностью подлинных небожителей. Толстый телекомментатор захлебывается речью на португальском, пытаясь рассказать о героях этого эффектного городского происшествия, и повторяет: «Ну это прям как сценарий фильма, как сценарий фильма…» А ведь в самом фильме еще ничего не произошло.

Так снимает Миике Такаси, режиссер, не ставший мотогонщиком, вернее, мотогонщик, ставший режиссером. Он привык отшучиваться, вместо того чтобы серьезно обсуждать свои фильмы. Когда этого сорокалетнего японца спрашивают о насилии в его кино, он отвечает, что это не более чем реалистические детали, органичные для изображенных событий. И, на его взгляд, куда сильнее и глубже могут напугать фильмы, где насилие спрятано за кадром и не показано впрямую. Сам он в своей жизни испытывает такое насилие, например, страх потерять работу, то есть возможность снимать кино, — и считает, что оно ничем не легче, чем прямое нападение. Недавно он закончил, возможно, самый страшный свой фильм с банальным названием «Наемный убийца» и одновремаенно другой, самый светлый — мюзикл, основанный на смешных историях про привидения. А всего на его счету вполне графоманское количество снятых во всех жанрах картин — около пятидесяти за десять лет. Поверить в это трудно. Проверить — тоже непросто. Большая часть его фильмографии состоит из специального «кино для видео», где главное правило — не признавать никаких правил, но уметь ловко балансировать на условной границе между банальностью и абсурдом в стилистике, когда кровь из ран бьет даже не фонтаном — алыми букетами, доставляя далеко не невинное удовольствие зрителю.

«Леди-охотник», «Последняя гонка», «Оружие убийцы людей», «Телохранитель», «Вне закона», «Китайская мафия», «Парни из рая», «Цельнометаллический якудза», «Дождливая собака», «Блюз на арфе» — какая уж тут невинность, азиатчина для кабельных каналов. Однако, признаюсь, кое-что из этого, далеко не полного списка я смотрела с детским восхищением. Так вот, от «Китайской мафии», которую мне по случаю довелось смотреть на видео без перевода, глаза невозможно оторвать. История причем, надо полагать, самая дикая. Про страстную и жертвенную в итоге любовь жестокого босса (с убедительным лицом китайского Гэри Олдмена) какой-то триады к прекрасному юноше, легко дарящему секс-услуги в общественном сортире грязным подонкам и так же легко перерезающему бритвой горло любому, кто стоит у него на пути. А над «Дождливой собакой» — круто сваренным гангстерским вариантом сладостного «Кикудзиро» Китано Такеси — любая домохозяйка зальется слезами. А что, немой мальчик, которого наикрутейшему киллеру-одиночке вручила подружка очень давних лет в качестве их общего сына, прилипает к суровому профессионалу с куда большей достоверностью, чем девчонка к бессоновскому Леону, и в финале обретает голос, чтобы спасти отца от пули преследователя, которой, впрочем, тот все равно не избежит. И все это под блюзовый аккомпанемент многодневного дождя и четкий ритм прогноза погоды, поданные с такой пронзительностью, что этот экранный Тайвань не забудешь никогда.

Герои фильмов Миике Такаси — по преимуществу полукровки, потерявшие половинки своих душ при рождении от смешанных браков: полукитайцы-полуяпонцы или куда более экзотические полубразильцы-полуяпонцы. А также японцы, родившиеся в Китае или заброшенные судьбой на чужой Тайвань и прочие Филиппины. Ну и китайцы, живущие в Японии, но считающиеся абсолютными чужаками. Им целый мир — чужбина, а отечество, наверное, все же Япония.

Япония у нас сейчас до противности в моде. Журналисты с пеной у рта спорят о том, как писать правильнее — суши или суси, при этом одни уверяют, что звука «ш» в японском нет, а другие тогда интересуются, откуда же «ш» в никем пока не оспоренной «гейше»? Президент даже на татарском сабантуе не удержался от демонстрации приемов айкидо, стремительно сменяющего банальный буржуазный теннис. Новорусские жены повадились записываться на курсы икэбаны, а их мужья — дарить партнерам по бизнесу наборы самурайских мечей, включая и ножички, предназначенные для харакири. Самые успешные русские детективы сочиняет переводчик японской литературы. В телевизоре хитроумный японский электронщик воркует с удивительным домашним роботом-чебурашкой, который доверчиво признается, что хотел бы поболтать с пылесосом-сан. Вроде бы все идет к тому, что если наши островки мы все же не отдадим, то Кунашир и Шикотан, став Кунасиром и Сикотаном, сами переползут поближе к Хоккайдо.

Но, как ни странно, современное японское кино труднее, чем кажется при поверхностном взгляде, поддается расшифровке такими простыми отмычками, как расхожий дзэн из популярных брошюрок, потерявший в них национальную идентификацию, и самурайский кодекс чести, который любой невежа легко процитирует после фильма Джармуша «Пес Призрак». Любой, даже «продвинутый» критик, столкнувшись с этим кино, оказывается в положении моей университетской подруги-калмычки, которая сломала себе зрение, зубря пять лет иероглифы в метро по пути от «Бабушкинской» до «Ленинских гор». Но когда узкоглазая и желто-смуглая пигалица Катя впервые вышла вечером на улицы Токио, она поняла, что сияющие неоном названия ей мало о чем говорят, а встречные японцы совершенно очевидно принимают ее за «большую белую женщину». Так что впоследствии она выбрала местом эмиграции понятную Германию и затерялась где-то на просторах объединенной Европы, думаю, сохранив и там студенческое прозвище Японка. Наверное, ей понравились бы фильмы Миике Такаси про полукровок, даже в родном японском варианте украшенные иероглифами субтитров по всем краям — переводом с китайского или португальского. Или даже с русского: в «Городе потерянных душ» мелкий русский бандюган учит героев, как правильно есть икру и пить водку, с гнусным надрывом читая при этом есенинскую имажинятину: «Я покинул родимый дом, голубую оставил Русь. В три звезды березняк над прудом теплит матери старой грусть…» При переводе на язык хокку это, возможно, выглядит интересным смысловым иероглифом, не хуже, чем для нас заповедь дзэн: «Встретишь Буд-ду — убей его». Но при переводе на английский (для международной аудитории) — сущей белибердой, поверьте.

Самый высокий среди критиков рейтинг в Европе, да и в наших палестинах, у фильма «Кинопроба» Миике Такаси. Знакомство с этим режиссером, действительно, неплохо начинать с этой очень чисто сделанной притчи. Наслушавшись о скандальной репутации и фильма, и автора, вы будете битый час вежливо скучать, изумляясь, за неимением сюжетных потрясений, тому, какстранно для нашего глаза, уже напрочь замыленного тарантиноидным монтажом и растиражированной фонтриеровской съемкой «с рук», Такаси жестко ставит камеру на некую нейтральную точку — простые, симметрично выстроенные фронтальные кадры тянутся долго, как и невидимые тире в разреженных, с виду «пустых» диалогах вдовца и его возможной невесты, выбранной им на имитации проб к какому-то выдуманному телефильму своего друга. Думаешь, ну вот она, экспортная красота по-японски — медитация в прострации, дизайн пустоты и прочая икэбана эпохи хай-тек. А потом вдруг один из проходных персонажей, равнодушно улыбаясь, расскажет, как полиция пыталась сложить кусочки расчлененного трупа хозяйки заштатного бара «Каменная рыбка» в развеселой Гинзе и обнаружила три лишних пальца, ухо и язык. И добавит с бабьим вздохом: «Как ужасен наш мир, не правда ли?»

Этот жуткий анекдот вызывает благодарный зрительский смешок — наконец что-то начинает случаться. Хотя до этого Миике Такаси уже рассыпал кусочками паззла массу намеков на то, что мелодрама про вдовца не такая уж за-унывная, что это всего лишь обманка в контексте названия фильма. Во-первых, сам вдовец в молодости баловался кинематографом и старый друг-телевизионщик напоминает ему некий якобы документальный, но весьма извращенный сюжет: любовный треугольник между танцовщицей, ее хозяином и мальчиком с синдромом Дауна. Вот, между прочим, когда надо было смеяться в первый раз, ведь двое уже немолодых дядек юным соискательницам, похоже, предложили именно эту сценарную идею. Во-вторых, где-то впроброс тот же друг, убеждая вдовца, что надо жениться на тех, кто счастлив (то есть, в его версии, не подходит для актерской профессии), говорит, что кинопробы будут не совсем фиктивными и, если найдутся деньги, он использует эти кадры для нового телепроекта «Героиня завтрашнего дня».

Кадры кинопроб на самом деле отменные. Вереница девушек, по очереди садящихся на стул спиной к огромному окну, они рассказывают в двух словах о себе. Одна — в кимоно и с веером — позирует а-ля гейша. Другая выставляет попку в бикини, как типичная «японка с календаря». Третья почему-то пытается станцевать фламенко, притопывая и прихлопывая. Четвертая училась в Париже на дизайнера одежды, но полагает, что актрисой тоже стать неплохо бы. Пятая уже вдоволь напробовалась — снималась в «кино для взрослых», короче, в порно. Шестая — королева журнальных обложек — хочет от пин-апа перейти к действию. Седьмая, восьмая и далее… Монтажные планы становятся все короче, девицы почти мелькают, нужен перерыв. Только значительно позже появляется она, вообще-то, уже заранее выбранная вдовцом по анкетам, хотя умудренный киношным опытом друг и не советовал доверять фотографиям. Позже он же посоветует не доверять этой загадочной и лживой скромнице и окажется прав. Но его правота — это всего лишь логика мелодрамы, которую Миике Такаси подсунул доверчивым зрителям, пришедшим на «Кинопробу».

У названия фильма в каком-то смысле нет кавычек, а в каком-то их даже больше, чем нужно. Это и предложение убедиться во временных рамках одного сеанса, как легко скучно-банальное переходит в невыносимо ужасное и наоборот — подобно тому как лирическая героиня, с самого начала не менявшая снежно-белый костюм, надевает в макабрическом финале поверх него черный прозекторский фартук и приступает к изысканным пыткам своего незадачливого жениха.

Это и проба душевных сил и здравого смысла зрителей на прочность. Во всей путанице сна и яви, пустого бытовизма (любое место действия нам показано подробно, с уточняющими деталями) и ночного кошмара (на сорок седьмой минуте повторяющаяся довольно тупая мизансцена — телефон, мешок, девушка — чуть меняется: мешок со стоном переворачивается сам по себе), как и в балетном фуэте, надо найти неподвижную точку опоры для взгляда. Лучше всего для этого подходит юмор. Достаточно сопоставить деловитые рассуждения двух слишком уверенных в себе мужчин о том, кто из будущих претенденток может сгодиться в хорошие домохозяйки одному из них, с такими же деловитыми пояснениями роковой избранницы, отрезающей мужчине ступню: «Без ног далеко не уйдешь». Конечно, дьявол — это женщина, охваченная современным пламенем феминизма. Но мужской-то шовинизм просто не поднимается выше известно какого уровня. Так что можно не слишком переживать из-за мучений героя — в рамках предложенной игры оба «сексиста» стоят друг друга.

Это и разные пробы пера — режиссер, испытав нас предельно ровными и плоскими кадрами в «объективной» экспозиции, совершенно как Хичкок в «Психозе», начинает постепенно менять манеру, играя светом и тенью в снах (между тем что здесь сон, не совсем ясно), а то и беря ручную камеру, которая с шершавым звуком шарит безумным взглядом по стенам и обстановке, когда избранница-упырь приходит в дом своей жертвы. Такаси — виртуоз изображения, даже когда он работает задешево на цифровой съемочной технике. Но «Кинопробу» он снимал на хорошей пленке, поэтому выстроил удивительную в своей смысловой наполненности цветовую партитуру — от светлых, но почти лишенных цвета меланхоличных серых будней (офис, зал кинопроб, стерильные интерьеры якиторий) до мрачной, какой-то готической колористики кровавого финала.

Тут и пробы разных психологических трактовок. Героиня в эпизоде первого свидания в кафе, к которому фильм все время возвращается, каждый раз рассказывает разное о своем прошлом, решительными рывками из идеального образца будущей домохозяйки (прекрасные родители, большая любовь к балету, здравое отношение к своей травме и невоплощенной мечте о сцене) превращаясь в идеальное воплощение будущего кошмара (особенно хорош изувер отчим в инвалидной коляске, для которого малышка Асами с ее ожогами на ногах навсегда осталась связана с нежнейшей темой из оперы «Кармен», которую он наигрывает на пианино).

Тут и столкновение естественного метода проб и ошибок («Это всего лишь жизнь, не так ли?» — настойчиво повторяет героиня, и эти ее слова становятся последними в фильме) с искусственной схемой дедуктивного размышления (девушка, в анкете для кинопроб написавшая: «Жизнь — лучший способ достичь смерти», просто обязана в финале показать наглядно, как это делается, ласково-садистически щебеча: «Агония — это лучший опыт в жизни»). Всего лишь жизнь, всего лишь агония, всего лишь смерть. Может, конечно, это и фига в кармане, показанная знаменитому и пошлейшему трюизму «Восток — дело тонкое», чистой воды экзотическая и хулиганская азиатчина про призрака-суккуба. Но рассказана она все же универсальным языком. Если у каждого времени есть свои «8 1/2 », тогда «Кинопроба» — фильм, декларативно объявляющий в названии, что он «про кино», — вполне годится для конца века, так напряженно ожидавшего Апокалипсиса, что, может, действительно, стоит в самые болевые точки воткнуть иголки, приговаривая: «Глубже, глубже, глубже». Нельзя доверять фотографиям — у каждого человека есть ракурс, в котором он смотрится идеальным. Нельзя доверять людям — девушка, вся в белом, может достать из своего темного прошлого тонкую стальную струну и отпилить мужчине ноги, чтобы не остаться одинокой. А вот боли можно доверять. Впрочем, нет. Это говорит глумливая героиня, которая, собственно, и есть ходячая боль. Автор «Кинопроб», сбросив ее с лестницы, как испорченную куклу, дает понять, что боли можно доверять только в том случае, если можешь над ней посмеяться. И дает урок — и боли, и смеха.

После этого урока на ум первым делом приходит Бунюэль — из-за холодной интеллектуальной элегантности, с которой последовательно препарируются сюжетные линии, доводимые до абсурда. А вторым — Альмодовар, который лихо снимает по «закону желания», принимающего самые причудливые позы. Его прихотливые сюжеты, годящиеся для десятка увлекательных зрелищ, так же трудно пересказать во всех подробностях — какие-то линии безнадежно теряются, но при этом любой кажущийся алогизм и чрезмерность имеют внутри картины четкую формулировку, а все ружья, развешанные по стенам в начале, снайперски стреляют в конце.

Это уже о картине «Живым или мертвым», которую вполне можно включить в небольшой список шедевров маньеристского кича под одним из первых номеров. С самого начала этот удивительный фильм, который, на мой взгляд, стоит скрупулезно разбирать со студентами на уроках композиции, обрушивается на голову зрителя, как тот самый кирпич… (Кстати, одна из последних цирковых шуточек Миике Такаси — «Посетитель Q», где вслед за экранным титром — «Вам никогда не падал кирпич на голову?» — загадочный незнакомец, тот самый Q, подходит к главному герою и ударяет его кирпичом, после чего многое в фильме проясняется.) В первых кадрах Се Аикава и Рики Такэючи, две звезды, две светлые повести, увы, незнакомых нам японских видеофильмов про якудзу, сидят на берегу канала и, обернувшись на камеру, начинают отсчет: раз, два, три! И пошло-поехало : голая женщина стремительно падает из окна небоскреба, крашеный панк подбирает из ее мертвой руки пакетище героина, стриптизерша танцует на сцене клуба, полицейские бегут за кем-то сквозь толпу, мрачный мотоциклист бороздит улицу, одуревший мафиози нюхает дорожку кокаина длиной со взлетную полосу, другой мафиози с комичной жадностью жрет лапшу в ресторане. Темп все убыстряется, мелькают мотоциклист, автомат в чьей-то руке, стриптизерша, лапша, кокаин — бац, одному перерезали горло, другого прошили автоматной очередью, и лапша с помощью дигитального монтажа летит прямо в лицо зрителям, третьего мотоциклист застрелил через крышу автомобиля, а полицейский, влетев на место преступления в ресторане, быстро определяет и сорт лапши, вывалившейся из живота, и имя заказчика убийства. Вполне традиционный сюжет про дуэль умного гангстера с преследующим его офицером полиции здесь изложен с такой дикой лихостью абсурда, с таким ослепительно нахальным небрежением чувством меры, что прихотливый динамизм «Бешеных псов» Тарантино на этом фоне выглядит занудством школьных прописей. Но при всей безмерности внешней в своей структуре фильм разлагается на простые, логически внятные сюжетные блоки, которые еще чуть-чуть и могли бы сгодиться для многосерийного «мыла» с его пафосной сентиментальностью и трехпудовыми эмоциональными акцентами. Однако Миике Такаси не зря говорит про себя: «Я не режиссер, я аранжировщик». Если первое утверждение не более чем рефлекторное кокетство вошедшего в моду экзотического фрукта, то второе — чистая правда. К примеру, берется тяжелая артиллерия для испытания чувств и чувствительности зрителя: старший брат, японец, выросший в Китае, изгой в родной стране, был вынужден стать гангстером, чтобы дать младшему брату возможность чистоплюйствовать в американском колледже, изучая не что-нибудь, а законы, нарушением которых куплено его образование. Но бомбардировка штампами и несообразностями аранжируется, как тончайшая психологическая драма, всерьез бьющая по нервам: у братьев нет никого и ничего, кроме друг друга, родители умерли, и даже кладбище затоплено наступившим на берег морем, младший стоит на коленях в серой воде перед могильным камнем и говорит с матерью по-китайски. Конечно, не всякая сцена фильма решена столь выразительно. Но все интересно смотреть, пересматривать и пересказывать. А много ли на свете кино, про которое можно сказать то же самое?

Ну и невероятный финал, после которого несколько минут невозможно прийти в себя. Полицейский отрывает себе раненую руку и достает из-за спины огромную ракетницу, а все больше смахивающий на героя комикса гангстер вырывает из груди огненный шар, и все заканчивается космическим взрывом.

Миике Такаси, наверное, сегодня может считаться главным хулиганом не только Японии, но всего современного кинематографа. Он снимает по четыре фильма в год во всех техниках, какие возможны, ТВ, видео, кино и «цифра». Он берется за любые жанры — от семейной комедии до мюзикла, не боясь провалов и не стесняясь в средствах. Он нисколько не претендует на то, чтобы его фильмы относили к авторскому кино, предпочитая успех у зрителей и кассу. Но европейские фестивали, открыв этого трудолюбивого панка из Страны восходящего солнца всего три года назад, сделали его культовым среди интеллектуалов, любящих разгадывать загадки. На «Кинопробе» (сама видела) крепкие парни воют от ужаса, а хрупкие девушки впадают в страшную смеховую истерику. Так что «Живым или мертвым» — это не просто название фильма. Это особый метод повышения зрительского адреналина. Ведь кирпич в жизни, к счастью, не часто падает на голову. А иногда это даже полезно.