Сын Авраама в эпоху глобализации. «Фанатик», режиссер Генри Бин

«Фанатик»

Авторы сценария Генри Бин, Марк Джекобсон
Режиссер Генри Бин
Оператор Джим Денол
Художник Сьюзен Блок
Композитор Джоэл Даймонд
Звукооператоры Дэмиан Канелос, Дэвид Рафаэл
В ролях: Райан Госслинг, Саммер Феникс,
Гленн Фитцджералд, Тереза Рассел, Билли Зейн
Fuller Films, Seven Arts Pictures
США
2001

«Фанатик» Генри Бина ( Гран-при XXIII ММКФ) — фильм по-своему уникальный. При всей простоте усредненно-американского киноязыка он вызывает множество порой взаимоисключающих интерпретаций.

И зрители, и критики по обе стороны океана недоумевают: антисемитская это картина или филосемитская?

И что означает явление миру еврея нациста, который полфильма произносит страстные монологи, призывая уничтожать иудеев, как крыс, а в финале добровольно погибает на кафедре синагоги от им же самим заложенной бомбы? Что это? Провокация? Заигрывание со злом? Картина безумия? Но на сумасшедшего герой не похож: говорит много, складно и убедительно. Только вот смысл до конца непонятен.

Рискну предположить: непонимание связано с тем, что современный, остросоциальный сюжет излагается в рамках библейской логики, трудно совместимой с ментальностью современного человека. Вся парадоксальность и новизна «Фанатика» в том, что написанное в Книге Бытия автор воспринимает всерьез — как нечто, имеющее непосредственное отношение к нынешнему моменту истории вообще и истории богоизбранного народа в частности.

Фильм начинается цитатой из Библии: «Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Быт. 22, 2) — и заканчивается толкованием этой цитаты. Все что внутри — история тяжбы с Богом одного из сыновей Авраама, что тоже абсолютно в рамках библейской традиции. Вспомним, как до хрипоты торговался с Богом сам Авраам, отстаивая судьбу Содома. Как в ночи боролся с Богом Иаков, после чего до конца жизни остался хромым. Как библейский пророк Иона пытался уклониться от возложенной на него миссии и очутился в чреве кита. Как свой счет Всевышнему предъявлял многострадальный Иов… И это великие праведники, святые ветхозаветной Церкви! А история израильского народа в целом, как она изложена в Библии, — нескончаемая череда трагических кризисов, вызванных неподчинением Божьей воле. И кульминация этой драмы — отвержение частью иудеев Христа, что закончилось, как известно, разрушением храма и почти двухтысячелетним рассеянием. (Однако, согласно Павлу, — Рим. 11 — это непонимание является промыслительным и спасительным для других народов, то есть попущено Богом.)

В общем, народ сей — упрямый и «жестоковыйный» — особой покладистостью никогда не отличался. Однако обетования Божии непреложны, избранный народ остается избранным, и его миссия — быть «царством священников и народом святым» (Исх. 19, 6) — неотменима. Идентичность еврейского народа основана, как справедливо замечает герой картины, «не на крови и почве», а на связи с Невидимым. Его судьба — быть «закваской», инструментом спасения, свидетельством присутствия Бога в истории. Есть, конечно, евреи, равнодушные к религии, но нет евреев, равнодушных к собственному еврейству, а «еврейство» и «избранность Богом» — синонимы. И потому даже атеизм, космополитизм, тяга к ассимиляции для евреев — реплика в длящемся почти сорок веков диалоге (споре, тяжбе) с избравшим их Богом. Бог присутствует в их сознании, в их крови даже тогда, когда они Его яростно отрицают.

Мальчик Денни, герой фильма «Фанатик», головастый очкарик, изгнанный из хедера за вольнодумные речи, выбирает наиболее радикальный из всех возможных вариант бунта. Он становится… антисемитом, фашистом, оголтелым скинхедом — грозой окрестных негров и тихих близоруких подростков, изучающих Тору. В отличие от них юный бунтарь не желает принимать на веру россказни о величии, благости и всесилии Бога Авраама, Исаака и Иакова. Бог кажется ему злобным, мстительным деспотом, а евреи, поклоняющиеся Ему, — стадом баранов, позволяющих вести себя на заклание. После того как Господь не поразил Денни на месте за столь кощунственные слова, он принимается «искушать Господа Бога» на практике.

Если Бог сказал Аврааму: «Я благословлю благословляющих тебя и злословящих тебя прокляну», значит, непослушание Богу можно продемонстрировать полным отрицанием еврейства как такового. Если сила евреев в покорности Божьей воле, значит, непокорность можно проявить, накачивая и развивая собственную силу — силу мышц, воли и интеллекта.

И вот дерзкий очкарик преображается в бритоголового устрашающего качка (Райан Госслинг) в футболке со свастикой, мощными бицепсами и непреклонной сталью во взгляде. Ежесекундная демонстрация силы становится смыслом существования. Грубо растолкать идущих навстречу негров. Избить до полусмерти коллегу из параллельной фашистской группировки, рискнувшего проверить Денни «на вшивость». Прийти на заседание уже почти мирных, почти респектабельных легальных фашистов, чтобы крамольными речами раздуть в их сердцах тлеющий огонь антисемитизма. Не дрогнув, смотреть, как боевики на стрельбище дырявят из автоматов фанерные силуэты еврейского семейства: папа, мама, тонкошеий мальчик в очках (вылитый Денни в детстве), девочка с косичками… Выслушать рассказы жертв Холокоста и, подавив скупую слезу, бросить в лицо старикам, прошедшим сквозь все круги ада: «Так что же вы не сопротивлялись?!» Ежедневно общаться с подонками, претендовать на лидерство в их среде, каждое мгновение рискуя быть разоблаченным как еврей и чужак. И ради чего?

Как правило, демонстрация силы — оборотная сторона комплекса неполноценности. Но Денни комплексами не страдает. Он явно на голову выше своего окружения: его уважают, слушают, ценят, стремятся использовать… Демонстрация силы адресована не людям, а Богу: «Кто из нас сильнее? Доколе

Ты будешь терпеть мои враждебные выпады? Существуешь ли Ты на самом деле? Защитишь ли Ты свой (и мой) народ, или Тебе на него наплевать?»

И Бог в какой-то момент отвечает. Впервые его вмешательство становится очевидным, когда Денни с дружками приходит в синагогу, чтобы заложить бомбу. Пока его приятели писают с хоров, рисуют на стене свастику и крепят взрывное устройство, герой не реагирует; но когда один из них достает и разворачивает свиток Торы, Денни внезапно кричит: «Не прикасайся к буквам!» Что это? Прорыв еврейского подсознания? Суеверный, веками заложенный страх? Не думаю. Испугавшись, герой вышел бы из игры. Тут другое — властное, непререкаемое чувство святыни: в этих древних, священных буквах — Бог, Его Слово, Его Откровение…

Потом, сам не очень понимая зачем, Денни приносит оскверненный, израненный свиток домой. Зачем-то клеит его лейкопластырем. Почему-то запрещает своей девушке Карле (Гленн Фитцджералд) сидеть перед свитком раздетой. А когда по просьбе Карлы он читает на иврите: «И сказал Господь Аврааму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего (и иди) в землю, которую Я укажу тебе» (Быт. 12, 1), в гортанных звуках древнего языка — такая сакральная мощь, такая сила, что присутствие Бога становится почти физически ощутимым.

На Карлу все это производит неизгладимое впечатление. Независимая латиноамериканка, дочь фашистской пассионарии Лины Мебиус (Тереза Рассел), она тут же начинает учить иврит, справлять Субботу и ходить в синагогу. Именно умненькая Карла формулирует мысль, которой изо всех сил пытался противиться Денни: быть растоптанным, униженным, уничтоженным перед Богом, возможно, величайшее счастье из дарованных нам на земле.

Однако Денни уже не может просто, как ни в чем не бывало вернуться в лоно ортодоксального богобоязненного еврейства. Он понимает, что зашел слишком далеко — упрямо и дерзко противясь Богу, он вступил на территорию реального зла. На его совести смерть еврейского магната Маццони, имя которого он назвал на заседании фашистской ячейки в качестве жертвы номер один. В черно-белых не то видениях, не то снах герой видит себя нацистским солдатом, вздернувшим на штык трехлетнего еврейского мальчика — сына того старика, которого он с презрением упрекнул за слабость и трусость. Эпизод повторяется снова и снова, и лишь после того как Денни видит себя в этом сне на месте не палача, но жертвы, он принимает решение предать себя в руки Бога. Вызвавшись читать молитву в синагоге, он собственноручно закладывает под кафедрой бомбу в надежде, что Господь покарает его. Но не готовность принести себя в жертву становится знаком его окончательного примирения с Богом, а то, что за пять минут до взрыва Денни, сломив гордыню, предупреждает собравшихся и дает им возможность уйти. Игра в сверхчеловека закончена, герой становится просто человеком; и когда этот колос созрел для жатвы, Господь принимает жертву.

Сын Авраама погибает в ослепительной вспышке. В эпилоге, в посмертии, Денни поднимается по ступенькам в хедере своего детства и на каждой лестничной площадке встречает ребе, который продолжает давний прерванный спор. «Может быть, ты был прав, — говорит ребе. — Может быть, Иссак действительно умер, чтобы потом возродиться к другой, новой жизни…» И так снова и снова, и неясно, прав он был или не прав и что его ждет «там, наверху»… Диалог продолжается, но уже за пределами и жизни, и фильма.

Господь не заменил этого отрока агнцем. Другого выхода, видимо, не было: слишком ощутимо затягивается вокруг героя вязкая паутина лжи и предательства. Даже приятельница еврейка из прокуратуры, которая относится к Денни вполне сочувственно, пытается втянуть его в нечистую игру и заставить стучать на фашистов-соратников. На периферии фильма бледно, как пламя при свете дня, но в полную силу полыхают «костры амбиций» — фашисты-антиглобалисты балансируют между респектабельностью и экстремизмом, подсчитывая, что больше принесет дивидендов, журналист из « Нью-Йорк таймс» (Билли Зейн) жаждет сенсаций, подружка-прокурорша не забывает об интересах карьеры… С завидной американской ретивостью все стремятся к успеху и норовят скушать друг друга в рамках закона и приличий. Денни же не интересуют ни деньги, ни власть, ни известность, даже собственная безопасность и жизнь. Его интересует только Бог. Есть ведь такие «фанатики», не способные удовлетвориться казенной мудростью катехизисов и желающие получить ответы из первых рук! И Денни добивается ответа с настойчивостью истинного еврея.

Фашистский маскарад как форма богопознания — весьма экстравагантный поворот сюжета! Но так ли уж значимы перипетии этой религиозной драмы, если учесть, что попутно авторы обрушивают на голову зрителя целый ворох провокационных антисемитских лозунгов, идей, аргументов? От примитивного: «Мы ненавидим евреев, потому что они — евреи» до «высокоинтеллектуального»: «Евреи ставят под угрозу жизнь человечества; проповедуя абстракцию, они отрывают людей от крови и почвы. Смотрите, за триста лет, с тех пор как их выпустили из гетто, они подарили миру империализм, социальные революции, две мировые войны и оружие массового уничтожения»…

Зачем все это произносить? Зачем будить едва притихшее лихо? За годы, прошедшие после трагедии Холокоста, людям наконец-то внушили, что антисемитизм неприличен, постыден, как грязь под ногтями, как дурной запах изо рта. Кино долго и настойчиво приучало нас к мысли, что евреи — такие же люди, как все; а теперь вдруг нам говорят: евреи — другие, и такими, не будут никогда. Зачем?

Смысл, мне кажется, есть. Человечество вползает в эпоху глобализации, и проблемы национальной, культурной и религиозной идентичности обостряются с всевозрастающей силой. Ведь люди и народы, действительно, разные, их разность — это промысел Божий. И чем дальше, тем все более становится ясно, что безрелигиозная идеология либеральной терпимости и рационального гуманизма никак не может быть надежным цементом единого мира. Основа должна быть другой.

Выступая перед профашистски настроенными банкирами, Денни в какой-то момент предлагает самую парадоксальную формулу борьбы с еврейством: «Евреев надо любить… Они держатся друг за друга, они образуют народ лишь до тех пор, пока подвергаются гонениям, и обречены доказывать враждебному миру, что они умнее, талантливее и богаче всех остальных…» «А что, если, когда мы полюбим евреев, они станут еще талантливее, умнее и богаче?» — спрашивают из зала. «Да, — отвечает Денни. — Возможно, когда мы их полюбим, евреи станут еще сильнее. Они станут, как боги». После чего, возмущенно гудя, богатая толпа обращается в бегство. И тут побежал бы кто угодно — правые, левые, образованные и не очень; кто положа руку на сердце захочет, чтобы другой народ стал сильнее, а уж тем более — сильным «как боги»? Между тем это единственно возможная формула глобального мироустройства, корнями своими уходящая опять-таки в Библию. Любовь, содействующая тому, чтобы другие стали «как боги», точнее, «как Бог», есть иудео-христианская формула спасения, от библейского — «…и благословятся в тебе все племена земные», — сказанного Господом Аврааму (Быт. 12, 3), до евангельского: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный» (Мф. 5, 48). Если твоя любовь, терпимость и уважение помогают другим дорасти до их божественной сути — более высокого смысла в жизни вообще не найти. Когда эта формула станет такой же расхожей и общеобязательной, как сегодня нормы политкорректности, можно будет говорить о том, что возникла платформа для единства всего человечества. Но чтобы быть как — нужна вера, нужно все-таки ведать, как Кто?

«Фанатик», типично социальный или, как сейчас говорят, соцреалистический фильм, в силу своей парадоксальной фабулы и вызывающей проблематики принуждает нас связать в своей голове несвязуемое — сиюминутное и вечное, актуальную политику и метафизику, еврейское и всемирное… И заставляет увидеть, что абсолютное зло расовой нетерпимости, ксенофобии и распада преодолимо лишь на путях действительного приближения к Богу.