Эльдорадо. Сценарий

Очень странно: политическая партия занялась сценарным делом, попыталась вдохновить авторов на создание — хотя бы в виртуальном пространстве — здоровой жизненной среды, несмотря на отягчающие или даже трагические обстоятельства. Казалось бы, это дело самих авторов, наших дорогих товарищей кинематографистов. Но пока они дремали, такую задачу поставил перед собой Союз Правых Сил, организовавший конкурс на лучший кино— и телесценарий под девизом «Нормальная жизнь в нормальной стране» с беспрецедентным по своей величине призовым фондом.

Одни усмехались, другие считали, что вдохновение заказать нельзя. Ну а третьи поверили, что рискнуть не зазорно. Это первый в истории нашей страны конкурс, в котором одновременно соревновались сценарии игровых фильмов и телесериалов. Вместе с известными столичными драматургами в нем участвовали профессиональные и непрофессиональные авторы из тридцати одного города России и шести зарубежных стран.

Вопреки всем ожиданиям было получено более пятисот материалов — киносценарии, сценарии первых серий телесериалов, синопсисы, заявки, — из которых жюри во главе с Егором Гайдаром выбрало призеров.

Сценарием В.Моисеенко и А.Новотоцкого-Власова «Эльдорадо» мы открываем серию публикаций победителей, надеясь, что лауреатов ждет успешная творческая судьба.

Берек Ахметов не верил им. Дважды они облапошивали его, как мальчишку. В первый раз, десять лет назад, продали ему вагон куриных окорочков. Окорочка оказались протухшими. Берек поклялся убить их при первой возможности. Они объявились через пять лет и, ради того чтобы исправить свою ошибку, загладить смертельную вину, предложили купить по очень выгодной цене три роскошные квартиры в центре Москвы. Ахметов поверил им во второй раз. Квартиры купил. Через час выяснилось, что он приобрел три комплекта фальшивых ордеров. Квартиры были заняты, и никто не собирался освобождать их для Берека Саддыковича. Он пообещал при первой же возможности разрезать их на мелкие кусочки, приготовить из них плов и самолично съесть его…

И вот они вновь стоят перед ним — веселый, обаятельный Фарид и серьезный, сосредоточенный Саша. Стоят в гараже, полном новеньких «Волг» и «Жигулей».

Берек Саддыкович, родной, забудем старое! Виноваты мы перед тобой, но нас самих обманули! Думаешь, нажились мы тогда на этих проклятых окорочках и трижды проклятых квартирах? Нет! Чуть не нищенствовали все это время! Но теперь — посмотри! Товар лицом! И машины, и гараж! А цена просто смехотворная! Никому другому не продавали. Искали Берека Саддыковича, чтобы ему отдать все это богатство! И вот нашли — забирай Берек Саддыкович и машины, и гараж, и все это буквально за копейки! Ну не смешно ли!

И все же Берек Саддыкович не верил им. А вдруг опять обман? Но вот документы. И на гараж, и на машины. Гербовая бумага, гербовая печать, подписи высокопоставленных лиц!

Думал Ахметов, напряженно думал. Ходил вокруг машин, сверял номера. Вспотел даже. А Фарид и Саша улыбались, глядя на него. Надо же, не верит человек! Таким честным парням, таким серьезным документам и не верит! И принял тогда Берек Саддыкович решение. Поманил пальцем одного из двух своих телохранителей-нукеров. Кивнул ему головой. Бесстрастный, как каменный Будда, телохранитель отсчитал Саше и Фариду солидную кипу «зеленых». Ахметов пригляделся к деньгам и, вырвав их из рук Саши, отделил ровно половину — компенсацию за прошлые обиды и обманы. Саша быстро распихал деньги по карманам. Фарид вручил Ахметову документы и ключи от гаража. Приятели тепло простились со своим покупателем и, пятясь, вышли из гаража.

Саша и Фарид аккуратно прикрыли за собой двери гаража, на которых висела табличка «обед». Метров сто они прошли неторопливым шагом, а свернув за угол, вдруг ударились в бег, да такой, словно бежали стометровку на олимпийских играх.

Пока Ахметов осматривал свое новое имущество, у входа остановился старый «жигуленок», из которого вышли четверо. Невысокий парень и трое как на подбор здоровых молодцов. Молодцы устроились на скамеечке у входа в гараж, а парень подошел к дверям и перевернул табличку со словом «обед». На обратной стороне таблички было написано: «Автосалон Геннадий и К.» Переворачивая табличку, парень с удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Молодцы, сидящие на скамейке, напряглись, но парень, сделав им жест, мол, сидите пока, осторожно вошел внутрь.

Берек проверял прочность решеток на окнах, что есть силы дергая их на себя. Вдруг открылась дверь, и в гараже появился парень в грязных джинсах и кожаной куртке. Невзрачный такой, худенький, с недоеденным биг-маком в руке. Пережевывая бутерброд, парень удивленно уставился на Ахметова и его нукеров. Береку Саддыковичу не понравился пришелец. Он потребовал, чтобы парень немедленно убирался вон. Парень дожевал свой биг-мак и тихонько свистнул. В гараж вошли трое. У одного помповое ружье в руках, у двух других бейсбольные биты.

«И куда же я должен из своего гаража убираться? И как ты вообще сюда попал, дядя?»

Берек Саддыкович попытался вступить с парнем в спор, насчет того кому этот гараж принадлежит, но парень даже слушать его не стал. Он повернулся к одному из своих людей и коротко приказал, чтобы тот вызвал милицию. И тут до Ахметова дошло. Ведь он уже имел дело с этими шакалами — Сашей и Фаридом! И опять купился как последний дурак! Да что они, гипнотизеры?! Ну, найдет он их! Ох, будет он их рвать маленькими-маленькими кусочками, как те фальшивые бумажки, которые они ему подсунули!..

Саша и Фарид сидели в номере гостиницы «Космос». Саша пересчитывал доллары, полученные от наивного Берека, а Фарид разглядывал блики заходящего солнца на слившихся в едином порыве «Рабочем и колхознице». В углу номера тихо гундосил телевизор. Фарид зевнул и предложил съездить на пару недель в Сочи, но Саша вдруг включил телевизор погромче. Показывали сюжет о разоблачении очередной инвестиционной пирамиды. Учредители «Строителя» успели убежать с огромной суммой денег. Фарид и Саша переглянулись. Ох, как им нужна была такая же сумма денег! Один раз сорвать банк и уехать далеко-далеко …

Конечно, наивных людей осталось мало. На бумажки и обещание бешеных процентов уже мало кого заманишь, но на реальность, которую можно потрогать руками, люди ловятся и ловятся. Инвесторы хотят видеть, во что они вкладывают деньги. Например, пустую стройплощадку с ямой под фундамент. Но попробуй купи участок в Москве. У Саши и Фарида денег могло хватить разве что на покупку земли неподалеку от Полярного круга. Фарид пошутил, а Саша задумался. Чем плохо иметь землю на Крайнем Севере? Квартиры там, действительно, только белым медведям нужны, но ведь Север — это бездонные кладовые! Золото, газ, нефть. Нефть! В это люди поверят. Только все надо делать насколько возможно по-настоящему. И земля будет настоящая, да и работяг туда можно запустить, пусть копаются. Любая проверка не страшна. Все честно. Саша и Фарид ударили по рукам. Хоп!..

Небольшой поселок на Севере. Компаньоны уже третий день обрабатывали руководителя местной администрации Николая Елдырина. Контора его находилась на втором этаже деревянного дома. На первом этаже он жил с женой, детьми и младшим братом, похожим на него, как близнец. Фарид и Саша синхронно били себя по щекам, уничтожая назойливых комаров. Елдырин легко отмахивался от гнуса срезанной веткой тальника. Разговор ходил по кругу и повторялся, как волны с барашками, бегущие по морю, на побережье которого стоял поселок. Елдырин продавать за бесценок кусок даже бросовой земли не спешил, хотя в его единоличном ведении была территория, равная двум Бельгиям и половине Франции. И вот наконец, когда сумма обещанных наличных денег достигла какого-то известного одному хитрому Николаю уровня, он вдруг согласился уступить приятелям. «Хорошая земля — лес, река, зверь, рыба, ягоды…»

Как только все документы были оформлены, Саша и Фарид выразили желание взглянуть на место. Выходя следом за хозяином из кабинета, Фарид восхищенно шепнул Саше — в первый раз все по-честному, без дураков…

Плыли на стареньком катере. Сначала по морю, а потом вверх по довольно бурной реке. Катер вел Анатолий, напевая незатейливую песенку, а Николай, одетый, как и полагается начальнику, в костюм, белую рубаху с галстуком и шляпу, осторожно расспрашивал друзей, какого зверя они думают промышлять, а то, может, оленей будут разводить, как и его колхоз. Саша сначала отвечал уклончиво, а Фарид рубанул сплеча, нефть они будут добывать. «Нефть? — удивился Елдырин-старший, ну-ну. Вообще-то, искали здесь нефть лет тридцать назад да бросили, признали бесполезными недра. Даже технику оставили. Так и стоит техника. Неподалеку, кстати, отсюда, — добавил Елдырин, спрыгивая на болотистый берег. — Дальше пешочком». «А технику мы бы забрали», — сказал Саша. «Берите не жалко, там и бытовки остались…»

Долина реки с высоты перевала, на который втащил приятелей Елдырин, выглядела прекрасно. Было такое ощущение, что мир словно создан вновь. Даже гнус отступил на продуваемом месте. Фарид, набрав полную грудь свежего соснового воздуха, произнес:

— Эльдорадо!

— Да, — подтвердил Елдырин. — Место очень хорошее…

Неделю спустя, в одном из переулков Москвы над входом в бывший детский сад появилась вывеска «Эльдорадо Ойл Компани. Инвестиционная нефтяная компания».

Биржа труда. С раннего утра у закрытых дверей собралась довольно большая очередь. Люди были прилично одеты, но каждый из них нес на лице печать неустроенности и какого-то застарелого, усталого страха. Чуть в стороне, прислонившись спиной к стене, на корточках сидел небритый человек лет пятидесяти и пил пиво из горлышка бутылки.

И вот к этому печальному месту подкатила черная «Волга». Из машины вышел ослепительно красивый Фарид, одетый в белые джинсы и черную рубаху, расстегнутую так, чтобы каждый без труда мог любоваться толстой золотой цепью, болтающейся у него на шее. Одарив очередь обаятельнейшей улыбкой, Фарид объявил, что он ищет горного инженера, специалиста в области нефтяных разработок — работа аккордная, оплата сдельная. Очередь оживилась. Кто-то спросил, а не нужен ли ему специалист в области теоретической физики или грамматики русского языка. Фарид отрицательно покачал головой. Он уже собирался уходить, но вдруг небритый человек, пивший пиво, аккуратно поставив опорожненную бутылку в пакет, отделился от стены и, подойдя к Фариду, сказал, что он как раз тот, кого Фарид ищет. Анатолий Васильевич Гущин — двадцать лет стажа в нефтедобывающей промышленности, уволен недавно за хулиганство и самовольную отлучку с буровой. Фарид протянул руку инженеру-нефтянику, но тот, не обращая на этот жест никакого внимания, уже шел к машине и устраивался на заднем сиденье «Волги».

Как только Гущин переступил порог офиса «Эльдорадо Ойл Компани», Саша и Фарид, поставив перед Анатолием Васильевичем запотевшую бутылку водки, потребовали от него отчет о местах его прежней работы. Гущин неторопливо перечислил ряд известных нефтяных месторождений и должности, которые он там занимал. После этого рассказа Саша, оглядев стены бывшего детского сада, по которым скакали мультяшные белочки и зайчики, сказал, что им необходимо как-то обустроить офис. И было бы неплохо, если бы Анатолий Васильевич нарисовал для них схемы одного из тех мест, где он раньше трудился, естественно, не упоминая его название и, естественно, за определенную плату. Анатолий Васильевич согласился, и работа закипела…

Гущин

Двадцатилетний стаж нефтяника божьей милостью был прерван резко и безобразно. Теплым июньским вечером Гущин прилетел в Москву с нефтеразработок. Анатолия Васильевича отрядила в эту поездку бригада. Задержки по зарплате к тому моменту уже перевалили за полгода. Целый день Гущин ошивался в коридорах управления, дежурил у кабинета начальника, курил «Беломор» перед входом в шикарное здание, напоминающее своим стеклянно-никелированным фасадом увеличенный в тысячу раз флакон из-под парфюма. Директор был то на совещании, то в банке, то в Думе. В конце дня Гущину сказали, что он уехал на дачу на все выходные. А у Гущина всего-то был один этот день! И там — далеко ждали его возвращения озлобленные, отчаявшиеся люди…

Дача директора в элитном подмосковном поселке была уменьшенной копией управления. Гущин застал директора на теннисном корте, где тот помогал сыну поставить подачу. Гущин прошел прямо на корт, и состоялся у него с директором короткий разговор.

«Ты чего сюда приехал? — это Гущину. — Сбегай-ка за холодненьким пивом!» — это сыну.

Гущин принялся объяснять — за зарплатой он приехал. Люди полгода без денег. Звереют люди. Директор сделал скучное лицо. Звереют они! Да сейчас вся страна так живет. Нет денег у государства. Надо терпеть. Затянуть пояса. Гущин, играя желваками, посмотрел в глаза директору. Директор понимающе ухмыльнулся. Так и быть, лично ему, Гущину, он заплатит из своего кармана — не зря же летел в такую даль. А вот остальным работягам пусть передаст — терпите и работайте.

Какая-то белая пелена застлала глаза Гущина. Мог бы сдержаться, но не было сил. Спросил у директора, за сколько процентов он их кровные деньги в банках прокручивает. Лицо директора пошло красными пятнами. А Анатолия Васильевича уже несло. Бригада потерпит, если надо, но и вам, господин директор, придется потерпеть! И Гущин коротким, резким ударом в челюсть свалил директора на траву корта. Тот заверещал, зовя охрану… Дальше отделение милиции, трое суток в «собачнике», увольнение…

Гущин рисовал разрезы угольных шахт, схемы нефтяных пластов, а Саша и Фарид, развешивая чертежи на стены, не уставали восхищаться талантом мастера.

Работа была закончена. Пришло время Гущину задавать вопросы. Зачем понадобился горный инженер со стажем? Картинки рисовать? Нет. Нам нужен начальник нефтедобывающей партии, ответили ему приятели. И где же они планируют добывать нефть? А не все ли ему равно, безработному инженеру? Кроме того, эта информация представляет коммерческую тайну. Сейчас от Гущина требуется две вещи — дать принципиальное согласие возглавлять партию и набрать бригаду. Гущин подумал немного, выпил водки и принципиальное согласие дал. На следующий день начали формировать бригаду…

Гоглоев

В то утро Валеру принимали в посольстве Великобритании. Принимали сам посол и представитель Британского астрономического общества. Валера совсем недавно опубликовал несколько работ, которые он расценивал как просто интересные наблюдения, а вот британцы сочли их открытием. Господин из астрономического общества торжественно вручил Валере Гоглоеву мантию и тяжелую цепь с орденом, на котором на латыни был написан девиз общества и был изображен его герб. Он наговорил Валере комплиментов, хвалил его работы, бесконечно долго тряс его руку. Валера стал членом Британского астрономического общества…

Валера ехал на троллейбусе к своей обсерватории. Мантия, цепь и диплом лежали в обычном целлофановом пакете. Гоглоев улыбался. Сойдя с троллейбуса, Валера прошел через небольшой парк к зданию обсерватории. Четыре одинаковых джипа стояли на стоянке у входа. У самых дверей маячили два «качка» в кожаных куртках. Валера попробовал пройти мимо них, но они остановили его. Куда? Валера объяснил, что он здесь работает, даже пропуск показал. Пропустили.

Под куполом обсерватории, в темноте, разрываемой вспышками стробоскопа и лучами лазерных пушек, топтались на месте и энергично извивались под ритмичную музыку человек сто подростков — мальчиков, девочек… Ди-джей в колпаке астролога-звездочета руководил всей этой компанией, стоя возле своей аппаратуры на возвышении, где располагался телескоп. Валера протиснулся сквозь толпу, прошел в свой кабинет.

В кабинете сидели четверо здоровых парней. На Валерином рабочем столе стояла бутылка виски, лежала закуска. Все рабочие бумаги Валеры валялись на полу, в углу кабинета. Валера знал, что это за парни, но все равно строго спросил, что здесь происходит? И парни знали Валеру. Поэтому их «наезд» был ленивым, почти формальным. Ну чего он, в самом деле, чурка черножопый, все вопросы задает? Ведь еще неделю назад его предупредили, что помещение куплено под дискоклуб «Под звездным небом». Выпил бы лучше за первый день их работы. Валера пить с парнями не стал. Он подобрал с пола карту звездного неба, кое-какие бумаги и вышел из кабинета.

Во дворе четверо парней с повязками «секьюрити» грелись у костра, в который подбрасывали толстые папки из архива обсерватории. Валера постоял рядом с ними. Посмотрел, как корежится в огне бумага с машинописным текстом, повернулся и пошел прочь. На фонарном столбе заметил объявление. Какая-то компания набирала рабочих на нефтеразработки. Тормоза скрипнули за его спиной. Из черного «БМВ» вышел пожилой чеченец в папахе и в кожаном пальто. Чеченец окликнул Валеру именем, каким называли его только свои: «Ваха!» Но Валера не обернулся. Он был горец. Он не мог показать своему родному дяде слезы на лице. Тот еще раз позвал его по чеченски: «Ваха!»

Валера, не оборачиваясь, замотал головой, побежал, вскочил в троллейбус…

Чеченец сел в машину, закурил. Ваха гордый парень! Настоящий джигит! Никогда на судьбу жаловаться не станет!.. Эх!..

Туляков

Серафим никогда не был любителем таскаться по врачам. Но проклятый кашель вконец замучил его. И откуда бы взяться простуде жарким летом? Терапевт в поликлинике долго слушал грудную клетку Серафима. Простукивал ее длинными холодными пальцами, погнал его на флюорографию. Потом долго рассматривал снимки туляковских легких на просвет, цокал языком, покачивал головой.

— Затемнение в легких.

— Да? И что же это значит?

— Туберкулез, дорогой! Вам грозит туберкулез! Настоящая катастрофа в легких.

Серафим задумчиво прочел какое-то четверостишие по-английски.

— Что это?

— Лорд Байрон. Он от чахотки умер.

— Вот! Видите — умер! И вы умрете! Надо браться за свое здоровье! Есть прекрасные современные методики, отличные лекарства. Правда, все это довольно дорого… У вас как с деньгами?

— Честно говоря, не очень…

— Тогда можно поехать в санаторий на месячишко. Это дешевле. Есть у вас такая возможность?

— Боюсь, что нет…

— В любом случае надо менять образ жизни, климат. Пить молоко, хорошо питаться…

Серафим шел по улице. Несмотря на то что его заболевание было таким же, как у лорда Байрона, на душе было тоскливо. Лорд-то действительно умер! “My heart in the highland…” — трагично повторял Серафим строки из баллады Роберта Бернса, разумея под горами совсем другие — потусторонние выси. Он заметил палатку, торгующую молочными продуктами. Вспомнил, что ему необходимо пить много молока. Порылся в карманах. Денег хватило на самый дешевый пакетик. Тут же у палатки выпил молоко до последней капли. Прислушался к себе. Дикий продолжительный приступ кашля скрутил Серафима, заставив его сложиться пополам. Откашлявшись, Туляков пошел дальше. “My heart in the…”. Взгляд Тулякова упал на металлический щит для объявлений. Среди прочих на щите висел и его листок с написанным от руки текстом: "Даю уроки английского. Качественно и недорого. Серафим Туляков, автор монографии «Особенности поэзии Уильяма Блейка». Ни один корешок с телефонным номером Серафима не был оторван. Туляков с досадой сорвал объявление. И вдруг увидел отпечатанную типографским способом листовку «Эльдорадо Ойл Компани». Набирали рабочих для работы на Севере. Обещали хорошие деньги и великолепные условия труда…

Надо сменить климат?..

Глушко

Уволенный в запас из войск ПВО майор Глушко и его жена Ирина вышли из электрички и, спустившись с платформы, пошли по центральной улице дачного поселка. Именно в этом поселке им теперь, после долгих скитаний по гарнизонам, предстояло жить. Так решило командование, выделив под жилье уволенным офицерам коттеджный комплекс.

Они шли по поселку. С той и с другой стороны улицы тянулись заборы, за которыми стояли добротные дома. Ирина без умолку щебетала о том, как они теперь будут жить. Глушко сможет заняться своим любимым плотницким делом, а она займется садом. Посадит яблони, груши, крыжовник, смородину и уйму всего прочего. Как же она рада, что они наконец обретут свой дом! Надя, дочка, после окончания института сможет жить вместе с ними! Ведь это же счастье!.. Они все шли и шли по поселку. Глушко нес два тяжелых чемодана и сильно потел в своей парадной форме.

Поселок кончился, и за ним открылся огромный пустырь. На пустыре одиноко стояли две армейские палатки, дымилась полевая кухня. Из ближней палатки выбрался человек в трусах, тельняшке, с огромными «буденновскими» усами. Он помешал шумовкой какое-то варево в котле и тут заметил застывших на краю пустыря Глушко и Ирину. На лице усатого человека появилась широченная улыбка. Майор! Наконец-то прибыл! Светка, майор приехал! Из палатки выбралась женщина в полинявшем голубом халате. Она тоже приветливо улыбнулась Глушко и Ирине.

Майор бросил косой взгляд на жену. Ирина стояла бледная, застывшая, словно пораженная молнией. Глушко сглотнул тягучую слюну. «Слушай, прапорщик, а где эти-то — коттеджи?» Усатый прапорщик заулыбался еще шире. Обвел руками пустырь, палатки и полевую кухню. «А вот они! Надули нашего брата, как обычно!» Он даже захохотал, этот веселый прапорщик…

Ирина стряхнула с себя оцепенение. Повернулась и пошла в сторону станции. Куда?! Куда это она собралась? «К маме! Хватит с меня!» Ирина пошла быстрее, а потом и вовсе побежала.

Майор попытался остановить жену. Кричал ей вслед, что еще не все потеряно, что он разберется, что он, в конце концов, сам в состоянии построить дом. Глушко бежал за ней до самой станции и остановился только в тот момент, когда двери электрички с шипением захлопнулись перед его носом. Он остался на платформе в полном одиночестве. Снял фуражку и привычным движением стер пот с внутренней стороны околыша. И тут заметил приклеенное на стене объявление «Эльдорадо Ойл Компани». Работа на Севере, хорошие деньги… Дом… Дом!

Клюквин

Всю жизнь Витя Клюквин работал руками, и они были по-настоящему золотыми. Но и мозгами его не обделила природа, а то ни за что не работать бы ему в опытной мастерской ведущего физического института.

Витя вытачивал на станке очередную деталь и поглядывал с высоты пятого этажа во двор института. Там внизу галдящие и активно жестикулирующие люди разгружали из фур мешки с чаем. Таскали их в бывший аэродинамический ангар.

Витя понимал, что наука в этом здании умерла. Конечно, с его руками он мог легко и много зарабатывать где угодно, но он привык к своему институту, привык с детства, еще с тех времен, когда отец, проработавший всю жизнь в этой мастерской, брал его с собой и доверял выполнять простейшие операции. Вите нравились ученые, в чем-то смешные и нелепые, но остроумные и дотошные. Сейчас ему было жаль их. Для них с кончиной института пропадал смысл жизни. Витя выключил станок как раз в тот момент, когда в дверь постучали. В мастерскую вошел старик Блюм — академик, лауреат, бывший дамский угодник, по которому сохло не одно поколение студенток и аспиранток. Сейчас это был худой, сутулый старик с вечной мутной каплей на горбатом носу. Блюм долго откашливался, мялся и наконец, заикаясь, заговорил о том, что ему ужасно стыдно, но ситуация складывается таким образом, что… Витя не выдержал и, улыбаясь, перебил Блюма, чтобы не позволить тому унижаться и оправдываться. Он все прекрасно понимает! Дорогу рынку — наука больше не нужна. Блюм беспомощно развел руками. Витя вынул из станка микроскопическую деталь и протянул ее академику — вот, последний заказ. Блюм полез за очками. «Что это?! Что?» — «А вы, Лев Борисович посмотрите на свой чертеж — все согласно чертежу! Дожили до академиков, а так и не выучились, что размеры в чертежах указываются в миллиметрах, а не в сантиметрах». Блюм захохотал. Уел Витя академика. Блюм припрятал детальку в дальний карман — на память. Обнялись академик и мастер на прощание. Витя выгреб из ящиков все свои инструменты и приспособления и ушел из института. Навсегда.

Выходя за институтские ворота, заметил приклеенное к воротному столбу объявление «Эльдорадо Ойл Компани». Компания звала работяг на Север, в дикие края…

Крузенштерн

Лев Кириллович уже и забыл об этом интервью, данном им месяца три назад симпатичной корреспондентке районной газеты, и вдруг его вызывает начальник биостанции. Срочно.

Крузенштерн с сожалением оставил свой кабинет, увешанный любительскими фотографиями. Он прошел по пустынной территории биостанции, где стояла в тени тополей неработающая техника — бульдозеры, экскаваторы, — и вошел в домик администрации. Начальник в своем кабинете был не один. Рядом с ним сидел зам по АХЧ, а перед ними на столе была разложена та самая газета с интервью Льва Кирилловича. Начальник с ходу, без предисловий закричал: «Что ж вы делаете, Лев Кириллович, рубите сук, на котором вся станция сидит. Оставляете предприятие без дотаций, людей без зарплаты, ставите под угрозу само существование станции!»

Крузенштерн возразил, что подобных, черных мыслей у него нет и не было. Просто странно, что в запретную экологическую зону, в которой даже туристам запрещено находиться, в последнее время свободно въезжают грузовики и сваливают мусор прямо на берега, охраняемой законом реки. Вот он и поделился своим удивлением с корреспонденткой… Вечно красное лицо зама по АХЧ стало багровым. Этот не разводил церемонии, как начальник биостанции.

Поделиться он решил! Гусь! А знает ли Лев Кириллович о том, что за каждую машину с мусором им платят по полторы «штуки», что на эти деньги станция, собственно, и существует и сам Крузенштерн получает свою зарплату тоже из этих денег! Он что думает, ему, заместителю начальника биостанции по АХЧ, не жаль матушки-природы ? Еще как жаль! Но еще больше ему жаль людей, которые в противном случае сидели бы без зарплаты! Крузенштерн усмехнулся. А ведь не будет скоро никакой станции и работы для людей не будет. Ракообразные, которых они здесь изучают, не живут в грязной воде. Исчезнут они, закроется станция. Возможно, вскоре здесь размножатся мыши и крысы — вечные спутники свалок и помоек, но грызуны совсем не его, Крузенштерна, профиль. А посему Льву Борисовичу нет никакого резона сидеть здесь и получать зарплату за уничтожение экологического заповедника. Поэтому он прямо сейчас возьмет и напишет заявление об уходе. Начальник биостанции смущенно молчал, глядя на носки своих лакированных туфель. А его зам все багровел и багровел — ну и скатертью дорога! Только болтать надо бы поменьше, особенно с корреспондентками! Люди, с которыми они сейчас сотрудничают, — серьезные господа. Они со Львом Кирилловичем разговоры разговаривать не будут. Обидятся и найдут тогда младшего научного сотрудника Крузенштерна на той же свалке с дыркой в голове…

Крузенштерн шел по песчаной дамбе через реку. С обеих сторон крутые берега дамбы были завалены мусором. Он уносил с собой папку с фотографиями и какое-то черное, беспросветное чувство беспомощности…

Возле станции метро он прочел объявление «Эльдорадо Ойл Компани». Крузенштерн усмехнулся и вошел в телефонную будку. Он набрал номер той молоденькой корреспондентки из районной газеты. Когда ему ответили, Лев Кириллович сказал, что хочет дать еще одно интервью об экологическом состоянии биостанции, на этот раз более подробное и откровенное…

Уже неделю Гущин набирал бригаду. Он уже перестал что-либо понимать. Вот сейчас, например, сидел перед ним невысокий, смешной человечек по фамилии Машковцев, по профессии «электронный микроскопист». Никогда этот человечек, носящий очки с толстыми стеклами, в геологических партиях не работал, никогда не жил месяцами в таежных краях и никогда чего-нибудь тяжелее авторучки не попадало в его хилые руки. Ясно, не годится такой для работы на буровой! А Саша с Фаридом, как будто ничего не заметив, оформили «микроскописта» в бригаду, вручили ему аванс в конверте, назвали место, день и час сбора бригады для выезда к месту добычи…

Через неделю на Ярославском вокзале Гущин, Гоглоев, Туляков, Глушко, Клюквин, Крузенштерн и Машковцев стояли на перроне. Саша с Фаридом заботливо осматривали их снаряжение, спрашивали, все ли получили спецодежду, каски, рукавицы и так далее. Объявили посадку на поезд. Бригада начала грузиться в вагон. Фарид успел сказать, что запасов продовольствия хватит на месяц. Через месяц вертолетом будут доставлены свежие продукты и зарплата. Поезд тронулся.

…И вновь, под незатейливую песенку, Анатолий Елдырин вел старенький катер руслом заросшей по берегам буйной зеленью речки. Вновь старший Елдырин стоял рядом с братом, одетый в костюм, шляпу и нелепые в таком сочетании болотные сапоги.

Настроение Гущина, устроившегося на носу катера, было отвратительным. Из шестерых набранных в бригаду рабочих не было ни одного нефтяника. Члены бригады с интересом осматривали проплывающие за бортом берега. Крузенштерн безостановочно щелкал своим новеньким, видимо, купленным на авансовые деньги «Кэнноном» все вокруг. Смотреть на них Гущину были невмоготу. Тем более что спецодежда досталась им всем одного размера — пятьдесят второго, второго роста. Только на Клюквине, успевшем подогнать костюм по своему росту, и на привыкшем к аккуратности майоре Глушко это обмундирование хоть как-то смотрелось. А низенький Машковцев выглядел откровенным клоуном, засунутым в безобразный, развевающийся на ветру брезентовый мешок. Да и остальные напоминали солдат разбитого врагом полка…

Бригада вскарабкалась на перевал, и Гущин увидел долину и стоящую в ней проржавевшую, похожую на груду металлолома технику. Когда он опытным взглядом геолога оценил открывшийся перед ним вид, ему стало совсем горько. Зачем они сюда приехали? Никакой нефти здесь нет и быть не может! Гущин оглядел своих «бойцов», с восторгом взирающих на долину, и стал спускаться вниз.

Он первым дошел до лагеря, вошел в проржавевший домик-бытовку с едва заметной надписью «Начальник партии» и заперся изнутри. Вынул из чехла и проверил рацию. Рация работала. Тогда Гущин раскрыл свой рюкзак, вынул банки с тушенкой и три железные фляги со спиртом, налил полную кружку, «рванул», вскрыл ножом тушенку, закусил и повалился на нары.

А бригада, восторженно галдя, разгружала катер. Таскали на берег ящики с провиантом, снаряжение. Устраивались в соседней с гущинской бытовке. Крузенштерн все делал и делал снимки. Ему с удовольствием позировали…

В Москве в одном из цехов фабрики «Гознак» из печатной машины полезли первые, неразрезанные листы акций «Эльдорадо Ойл Компани». Стоящий рядом с типографским рабочим Саша взял один из листов и внимательно принялся разглядывать пятисотрублевые акции. На них была изображена живописная долина с нефтяной вышкой в центре.

«Ничего! Здорово!» Саша посмотрел на Фарида. В этом грохоте невозможно было разговаривать. Фарид улыбнулся и обнял Сашу…

В кабинете компании произошли коренные изменения. Пустые помещения заняли офисная мебель, компьютеры, всевозможная оргтехника.

Три барышни сидели в комнате, названной «приемная». Трое бойких молодых людей с лисьими глазами сновали туда-сюда по комнатам и залам бывшего детского сада. Время от времени кто-нибудь из них спрашивал у девушек, свободны ли в данную минуту Александр Петрович и Фарид Ибрагимович, и если девушки отвечали, что свободны, этот кто-нибудь скрывался за дверью с надписью «Президент» и вел за ней какие-то долгие тайные переговоры с боссами.

Но предполагаемые инвесторы не спешили нести деньги. Упаковки с акциями громоздились за железными дверями бывшей «горшечной», и пока ни одна из них не нашла своего покупателя…

Поезд метро мчался по тоннелю. Был поздний вечер. Пассажиров в вагоне было всего два человека. Подросток в широченных джинсах и толстовке да господин в очках, с «дипломатом» на коленях.

Среди рекламных наклеек в вагоне выделялась одна — солидный человек в очках укладывал в дипломат акции «Эльдорадо Ойл Компани». Ниже было приведено обращение этого человека к пассажирам метро: «Нефть — это надежно! Я вкладываю деньги в надежное дело!» Пассажиры внимательно смотрели на плакат. Подросток подошел к плакату, порылся в карманах, извлек черный фломастер. “Prodigy”, — вывел подросток поперек физиономии покупателя акций «Эльдорадо» и вышел на станции из вагона. Господин с «дипломатом» тоже порылся в карманах, нашел ручку и блокнот и подробно записал адрес и телефон компании.

А в долине начиналась новая жизнь. Поскольку начальник партии заперся в своей бытовке и от него не поступало никаких распоряжений, а долина в это короткое время золотой осени представляла собой поистине райский уголок, вырвавшиеся на волю «нефтяники» распоясались, как школьники. Крузенштерн не уставал перезаряжать фотоаппарат. Он не уставал снимать, находя буквально во всем некое очарование. Витя Клюквин каждое утро бегал к реке и купался в ледяной воде. Иногда он удил рыбу новеньким спиннингом, купленным перед самым отъездом. Майор Глушко принялся коллекционировать разные замысловатые коряги и приспосабливать их под хозяйственные нужды. Знаток творчества Блейка Серафим Туляков вечно пропадал в горах, где устраивался на каком-нибудь замшелом валуне, дышал чистым воздухом, не забывая спускаться вниз три раза в день к завтраку, обеду и ужину. Микроскопист Машковцев, оказавшийся при близком знакомстве страшным занудой, неожиданно сдружился с загадочным Валерой Гоглоевым. Валера бродил по лесу с мелкокалиберной винтовкой, которой он завладел в первый же день пребывания в лагере, и терпеливо слушал тягомотные рассказы Юрия Вячеславовича. Валера никогда не задавал никаких вопросов, но слушал Машковцева с интересом.

На свежем воздухе у здоровых мужиков разыгрывался бешеный аппетит. Запасы уничтожались со скоростью тающего снега. Бытовка начальника партии была по-прежнему заперта…

В головном офисе «Эльдорадо» царила унылая скука. Барышни-секретарши, позабыв энтузиазм первых дней работы, читали книжки, играли в нехитрые игры на компьютере, лениво болтали по телефону. Некогда энергичные молодые люди ходили из угла в угол как сонные мухи и с ненавистью смотрели на нераспечатанные пачки акций. Клиент не шел. Рекламная кампания на телевидении могла двинуть дело вперед, но денег было в обрез, и Фарид как настоящий игрок решил поставить на карту все. Персонал был отправлен в бессрочный отпуск. Весь офис, кроме кабинета президентов и «горшечной», где хранились акции, был сдан в субаренду. Фарид продал свою квартиру и машину…

Рекламное агентство «Спотек» располагалось в доме, похожем на чумной барак. Его руководитель Миша Корольков был вполне респектабельным человеком. Участок земли с нефтяной вышкой произвел на него такое впечатление, что он сразу предложил решение: киноэкспедиция к нефтеносной скважине, манекенщицы, добывающие черное золото из суровых недр, — шикарный ролик! Размещение в прайм-тайм ! Майки, кепки с символикой «Эльдорадо»! Да Боже мой! Все что угодно!.. Фарид назвал сумму, которой они с Сашей располагают. Миша заметно поскучнел. Сошлись на том, что ролик можно смонтировать прямо в Москве из кадров кинохроники и демонстрировать его в самое дешевое время — с восьми до девяти утра.

Режиссер с именем или прозвищем Парамон смонтировал ролик из старой кинохроники. Он и ландшафт сумел подобрать, и буровую вышку разместил в центре поддельной долины. А то, что один из нефтяников был негр, в общем, не портило картины. Мало ли, кто у нас нефть добывает?..

Через неделю ролик появился на экранах. Но это было еще не все…

Даму звали Эсмеральда — это был магический псевдоним Эммы Петровны Сарафановой. Дама обладала внушительным станом, буйной прической, хитрым цепким взглядом и еле заметными усиками. Носила много золота в ушах, на шее и на коротких толстых пальчиках. Имела привычку накладывать яркий, как индейская ритуальная маска, макияж.

Для того чтобы добраться до нее, приятелям пришлось ехать на электричке до станции «Тайнинская». Эсмеральда принимала клиентов в богатом частном доме.

Читая по дороге рекламный буклет магической фирмы Эсмеральды, Фарид узнал о том, что она является единственной ученицей давно скончавшегося шамана вымершего индейского племени. Видимо, потому что Эсмеральда осталась единственной обладательницей древних знаний, цена на ее услуги была запредельной. У Фарида чуть глаза не вывалились из орбит, когда колдунья назвала сумму, за какую она взялась бы им помочь. Саша уперся и сказал, что они согласны на все…

В ритуальный зал приятелей провожали две помощницы Эсмеральды. Они были намного симпатичнее своей хозяйки. Небольшая комната без окон тускло освещалась тремя светильниками, в которых тлел какой-то отвратительно пахнущий жир. Стены украшали старые циновки и индейские маски из папье-маше. Клиентов уложили на пол, на шерстяные, то ли кошачьи, то ли собачьи коврики с индейским орнаментом и оставили их одних. Фарид принялся шепотом выговаривать Саше, что за эти деньги лучше было бы «склеить» этих двух девок, чем платить Эсмеральде за ее сомнительные услуги. Саша сосредоточенно вглядывался в потолок, на котором флуоресцентной краской была изображена красная пентаграмма. В комнату вошла Эсмеральда. Волосы ее были распущены. Глаза сверкали. В одной руке она держала бубен, в другой — сухую лапу то ли собаки, то ли волка. Выглядела Эмма Петровна настолько страшно, что Фарид сразу же умолк. Эсмеральда прошла на середину комнаты, ударила собачьей лапой в бубен и о чем-то надолго задумалась, стоя как раз между приятелями. Потом тяжело вздохнула, словно думы ее были о чем-то совсем безнадежном, и вдруг совершенно неожиданно заколотила в бубен. Фарид вздрогнул. Саша во все глаза следил за шаманкой. Эсмеральда, лихо подтанцовывая, закружила вокруг приятелей. Она что-то бормотала, но что, понять было невозможно. Видимо, она пользовалась языком утраченного индейского племени. Неожиданно Эсмеральда прекратила свой дикий танец, застыв на исходной позиции между Сашей и Фаридом. Закатив глаза, Эмма Петровна заговорила глухим, не своим голосом, но по-русски. Она объявила, что ей удалось связаться с духом своего покойного учителя, который говорит ей, что эти двое молодых людей в самое ближайшее время разбогатеют. Она видит их в автомобиле «Роллс-Ройс», видит роскошные дома, в которых они живут, шикарных женщин, которые мечтают, чтобы приятели обратили на них внимание, и много других соблазнительных вещей. Эмма Петровна говорила все быстрее и вновь перешла на индейский диалект. Вдруг она упала на колени, завалилась на спину. Саша и Фарид были не на шутку перепуганы таким поворотом. В комнате возникли девушки-помощницы и поспешно вывели приятелей вон.

В приемной Саша и Фарид пили чай, настоянный на какой-то траве. Вошла Эсмеральда. Выглядела она бодро, говорила по-деловому. Она вручила приятелям бумагу с непонятными письменами. Бумагу следовало поместить на стене офиса. Лично Фариду и Саше предназначались два талисмана в виде миниатюрных мужских детородных органов. Эсмеральда по-мужски крепко пожала приятелям руки и пожелала им всяческих удач.

Когда Саша и Фарид выходили за ворота Эсмеральдиной усадьбы, произошло чудо. Небольшой вихрь закружил перед приятелями и, обдав их пылью, бросил к Сашиным ногам десятирублевую бумажку, которую тот поспешил поднять и спрятать в карман. Фарид не произнес ни слова. Он не посмел шутить по поводу столь явного проявления магического «приворота к деньгам»…

Долина северной реки с каждым днем становилась все прекраснее. Отцветающая осень открывала последнее, что у нее оставалось для участников «бурения», — яркие краски листвы и хвои, мягкое тепло, фантастические закаты.

Работы по-прежнему не велись. Дверь в бытовку начальника партии так ни разу и не открылась, а в ответ на стук из-за нее неслась только отборная пьяная брань.

«Нефтяники» полюбили собираться возле костра по вечерам. Поедали полные рационы, пили чай, травили байки. Туляков рассказывал английские анекдоты, Глушко армейские хохмы, а Машковцев принялся теоретизировать на тему обольщения женщин, которых якобы знал множество.

Сработали ли наклеенные в метро рекламные плакаты, помог ли телевизионный ролик, подействовали ли магические завывания Эсмеральды, но люди в «Эльдорадо Ойл Компани» пошли. Сначала пришел господин, изучавший плакат в метро. Он долго беседовал с Сашей и Фаридом, рассматривал схемы нефтеносных слоев и вышек, просмотрел документы нефтедобывающей партии. В офисе начали появляться другие клиенты. Некоторые из них уже готовы были купить несколько акций на пробу, но дотошный господин из метро остудил их энтузиазм, громко заявив, что готов поверить в честность компании, если своими глазами увидит место и убедится, что работы идут на самом деле. Саша и Фарид переглянулись. Что ж — им нечего скрывать. Они готовы удовлетворить естественное желание потенциального вкладчика и отвезти его к месту нефтедобычи. Несколько человек тоже выказали желание ехать вместе с недоверчивым господином, но Фарид сказал, что у них не экскурсионное бюро и взять они могут только одного человека.

В долине продолжалось благоденствие. Запасов оставалось достаточно. Да еще сегодня ожидалось прибытие вертолета с продуктами и деньгами. Готовясь к встрече, «нефтедобытчики» выложили из белых валунов на площадке в центре лагеря надпись: «Эльдорадо — Аэропорт»…

Вертолет летел над железнодорожными путями, где стояли вагоны с трубами, нефтеналивные цистерны. Саша и Фарид, перекрикивая шум моторов, объясняли одетому в пуховик и пробковый шлем недоверчивому господину, что эти вагоны принадлежат их компании. Господин снимал любительской видеокамерой. Улыбался, слушая объяснения приятелей.

К полудню в поселке «бурильщиков» послышался отдаленный стрекот вертолетного двигателя. Все оживились. Вот оно — летит! Еда, деньги! Шум мотора все нарастал. Все вскочили на ноги. Черная точка, выросшая над горизонтом, медленно приближалась к лагерю.

Вертолет завис над лагерем. В иллюминатор хорошо была видна буровая вышка, площадка с надписью «Эльдорадо — Аэропорт», «бурильщики», радостно размахивающие руками. Недоверчивый господин сверил по карте район, над которым они сейчас находились, приник лицом к иллюминатору и, помахав «бурильщикам» — молодцы, мол, — прокричал на ухо Фариду, что он вполне удовлетворен поездкой и теперь полностью им доверяет…

Члены бригады видели доброжелательную физиономию господина, махавшего им рукой в иллюминатор. Они тоже махали руками, показывали, куда вертолет должен сесть, но неожиданно машина с надписью на борту «Эльдорадо Ойл Компани» взмыла в небо, резко развернулась и полетела в ту сторону, откуда только что появилась. Люди в недоумении опустили руки.

Вечером в бытовке бурильщиков только и говорили о непонятном появлении вертолета. Почему он улетел? Самым резонным объяснением показалось заявление Тулякова: они увидели, что никакие работы в долине не ведутся, вот и улетели. Кто не работает, тот не ест! Но не работают-то они не по своей воле! Начальник заперся, а что они могут без начальника? Крузенштерн отправился стучаться в бытовку Гущина. Вскоре до всех донесся мат начальника. Валере Гоглоеву надоело слушать эти разговоры. Он взял винтовку и пошел в лес.

Гоглоев, дойдя до побережья, удачным выстрелом снял чайку-помора. Зачем? Он и сам не знал. Это было, как у Чехова: «Вот, чайку убил…» Чайка глупая, хоть и красивая птица. Чего ее жалеть? Но что-то нехорошее пробралось в сердца «нефтяников», какое-то смутное ощущение беды. Словно Валера этим нелепым убийством осквернил долину, отчего она из райского уголка превратилась в обыкновенный лес, окруженный обыкновенными горами. Говорить с Валерой стали односложно, отводя глаза. Один преданный Машковцев таскался за ним, пока Валера не наорал на него и не отогнал от себя прочь… На следующий день над долиной зарядил дождь. К вечеру он превратился в мокрый снег. Среди сытости, безмятежного покоя и мелких развлечений зима обрушилась неожиданно, как дурная весть из далеких, давно забытых мест.

Вернувшись в Москву, сменив пуховик на плащ, а пробковый шлем на шляпу, недоверчивый господин приобрел двадцать пятисотрублевых акций «Эльдорадо Ойл Компани». И пошло-поехало ! Приходили какие-то старушки, военные, тощие мужчины с кругами под глазами, словно согнувшиеся под тяжестью кошельков, напоминавших размерами дамские сумочки, тучные мужчины в расстегнутых до пупа потных рубахах. Все несли свою лепту, каждый в соответствии со своими доходами и расчетами…

Снег, перемежаясь с дождем, шел уже дня три. Мокрые, озябшие «бурильщики» спасались в протекающей бытовке, ругая чадящую и пожирающую непомерное количество дров печку. Вертолет больше не появлялся. Придавленные пониманием своего положения и неожиданной непогодой, люди разговаривали мало и исключительно по делу. Валера Гоглоев вообще целыми днями лежал на нарах, устремив взгляд в потолок. Вид его был настолько суров и неприступен, что даже Машковцев не решался к нему подходить. И вдруг Глушко вскочил со своего места. Натянул сапоги, набросил бушлат и выскочил в дождь. Через несколько секунд до обитателей бытовки донесся знакомый всем мат «начальника партии». Майор ломился в «командирский» домик.

И вот уже вся бригада собралась у бытовки начальника. Давай, открывай! Поговорить надо! И дверь впервые за несколько недель распахнулась. Анатолий Васильевич Гущин, заросший от самых глаз дикой бородой, но вполне трезвый, вышел на порог.

«Ну, чего надо?» — «Хватит, начальник! Хватит! Мы работать сюда приехали, давай работать! Давай искать эту чертову нефть! Иначе ни копейки не заработаем!» «Нефть? — Гущин высоко поднял брови — Нет ее здесь. Ничего здесь нет. Мой вам совет — собирайтесь и езжайте по домам! Никаких продуктов вам никто не привезет и зарплату не заплатит!..»

Бригада стояла и смотрела на своего начальника. Были они похожи в эти мгновения на матросов взбунтовавшегося судна. Гущин спокойно выдержал их гневные взгляды, усмехнулся. «Не верите?» Он посмотрел на часы. «Ну, заходите». Бригада ввалилась в бытовку начальника. Было здесь тепло, чисто и уютно. На столе горела керосиновая лампа. В горячей печи тлели угли.

Гущин покрутил настройку рации, стал вызывать базу. Сначала был слышен только эфирный гул и треск, а потом девичий голос ответил, что база слушает. Гущин, поглядывая на своих рабочих, спросил, когда будет вертолет с продуктами и, вообще, что им делать? Девичий голос ответил, что ему, Гущину уже не в первый раз говорят. Партия закрыта, все могут возвращаться домой. Договор с ними расторгнут. «Эльдорадо Ойл Компани» больше не нуждается в их услугах. Гущин дал «отбой» и выразительно посмотрел на людей. «Возвращайтесь домой…»

В свою бытовку «нефтяники» вернулись прибитые, молчаливые. Кто-то сел за стол, кто-то завалился на нары. Все думали об одном — что им делать? А Валера Гоглоев, кажется, уже все решил. Он взял свой рюкзак и принялся собирать вещи. Никто не стал останавливать Валеру. Хочешь — иди. Может, и мы скоро снимемся, и отправимся вслед за тобой. И Валера ушел. Растворился в темноте, за пеленой бесконечного водопада, падающего с небес в долину. Один Машковцев постоял недолго на пороге бытовки, провожая товарища. Крузенштерн уже вскрывал одну за другой консервные банки — ужин, — заметив, что запасов практически не осталось…

В ночном баре громко играла музыка. Упившийся шампанским, хулигански веселый Фарид кричал на ухо длинноногой блондинке, сидящей у стойки, что он арабский шейх и, если захочет, может купить в подарок своей новой подружке весь этот бар со всеми его потрохами. Насупившийся Саша сидел за стойкой над стаканом виски рядом с симпатичной брюнеткой. Они молчали. Вдруг Фарида потрепал по плечу какой-то здоровый «накачанный» парень. «Ты чего шумишь, клоун? Руками машешь? Столкнул мой бокал со стойки?» И тут началось. Фарид заехал «качку» в челюсть, повалил на пол и принялся избивать его ногами. Несколько парней ринулись на помощь своему товарищу. Пришлось Саше оставить виски и подружку и спешить на помощь Фариду…

Саша и Фарид шли по ночной Москве. У Фарида была разорвана рубаха, Саша обнаружил, что ему разбили очки, которые лежали у него в кармане. Он попытался надеть их, Фарид зашелся от хохота. Саша сказал, что не понимает причин его веселья. «Не понимаешь, друг? Мы ведь нашли Эльдорадо! Теперь весь мир наш!..»

Гоглоев вернулся под утро. Прошел на середину бытовки, сел на ящик, бросив рюкзак под ноги. Ленивые, промокшие разговоры вмиг прекратились. Все смотрели на Валеру. Он сидел, опустив голову. С мокрых волос стекала дождевая вода. Вдруг он поднял лицо и оглядел всех каким-то беспомощным детским взглядом. Он стал рассказывать, почему он вернулся. Вдруг выяснилось: ему, Валере Гоглоеву, в этом огромном мире идти некуда. Дома у него нет, любимой работы нет. Он, чеченец, до того доходил, что бутылки пустые собирал! А здесь все-таки … Здесь все-таки он не один. Машковцев налил и подал Валере кружку с горячим чаем. «А ведь мы, пожалуй, все такие, — задумчиво произнес специалист по ракообразным Крузенштерн. — И нам, пожалуй, всем идти некуда». Никто не возразил ему…

В то утро в долине лег глубокий снег. Гущин вышел из своей бытовки. В лагере было тихо. Видимо, послушались его мужики — уехали домой. Гущин пошел к бытовке «бурильщиков», открыл дверь.

Никто никуда не уехал. Все полуспали-полубредили, дрожа от холода в бытовке, завернувшись в спальные мешки и личные вещи, сберегая каждый атом тепла в скрюченных телах. И только выходящий из ртов пар говорило о том, что обитатели бытовки еще живы.

Майор разлепил глаза, выдрался из кокона одежд, в котором спал. Начальник партии Гущин разглядывал бытовку, стоя на пороге. Был он гладко выбрит и абсолютно трезв. «Что, решили зимовать?» Гущин посмотрел на стол, заваленный грязной посудой, прошел к плите, грохнул крышкой котла. Грязь! Презрительно оглядел дырявую крышу бытовки и потухшую печь. Потом окинул беглым взором шесть фигур проснувшихся уже «бурильщиков», следящих за его действиями. «Почему не уехали, работнички? Я же вам все сказал». «Некуда нам уезжать», — чуть слышным голосом, осипшим от простуды, отозвался Туляков. «А почему такая грязь? вы что — свиньи? Бомжи? Где дежурный?.. Ах, нет дежурного! Тогда кто первый по алфавиту? Гоглоев? Ты что ли? Давай в лес за дровами! Живо! А вы все, ждете отдельного приказа?! Жить хотите? Тогда надо работать». Гущин подставил ладонь, ловя капли с потолка. Майор сразу все понял — утеплимся, дело нехитрое. Гущин подошел к ящикам возле плиты, осмотрел запасы. «Хорошо питались! Запасов осталось на неделю, не больше». «В реке рыба», — заметил Крузенштерн. «Рыба! Завтра река встанет, сколько ее нужно наловить, чтобы хватило на зиму?» «Надо что-то придумать», — залепетал Машковцев. «Думайте. Пошли к буровой…»

Гущин долго осматривал механизмы, потом изрек, что не будет никакой работы — на керне половина зубцов сточена. Такой насадкой только в огороде бурить, а не местные кремнеземы. Тут уже вмешался Витя Клюквин. Он сказал, что сделает такую насадку. Ему бы только токарный и фрезерный станки… Может, в поселке есть. Витя готов прямо сейчас туда отправиться. «За семьдесят километров?» — «Ну и что! Дойду. Я жилистый. И вообще, начальник, мы все решили остаться и работать, так что давай по существу. Сами видим, что дело дрянь, но надо выкарабкиваться. Давай решать, что сейчас самое главное!» — «Самое главное? Свет, тепло и жратва… Свет обеспечит дизель вездехода». Этим Гущин займется сам. Дрова надо заготовить. Это уже для майора задача. С питанием плохо. Надо думать! Витя Клюквин уже укладывал скрученный с вала керн в рюкзак, собираясь идти в поселок. Гущин предложил ему взять еще кого-нибудь, но Витя отказался. Так в два раза больше запасов уйдет. Гущин внимательно посмотрел на него, оглядел снаряжение для похода. «Погоди-ка». Вышел из бытовки. Скоро вернулся, неся в руках легкий фирменный спальный мешок. «Держи — американский, армейский. Удачи тебе в пути!» И Витя пошел…

Гущин возился в чреве вездехода. Майор занимался бытовкой. Под его руководством люди откапывали из-под снега мохсфагнум. Конопатили им дыры в крыше. Только начали работать, как сразу стало ясно — один из них, а именно Машковцев к физическому труду совсем не пригоден. Забивал гвоздь и непременно бил не по шляпке, а по пальцам, запихивал мох в проржавевшую крышу и непременно обдирал себе руки. И когда Машковцев свалился-таки с круглой крыши бытовки, Гущин оторвался на секунду от двигателя и, задумчиво глядя на сморщившееся от боли лицо Юрия Вячеславовича, сказал, что неплохо было бы иметь постоянного дежурного на кухне. «К примеру, вот вы, Машковцев, готовить умеете?» — «Умею». — «Тогда займитесь едой…»

Днем бытовка была утеплена. Люди вошли в помещение, и каждый с удовольствием отметил, что стало гораздо теплее и суше. А когда Машковцев объявил, что обед готов, стало совсем весело. Кто-то позвал Гущина, но он ответил, что не голоден и остался возиться с вездеходом.

Оттого ли, что лег в долине чистый снег, преобразив ее до неузнаваемости, оттого ли, что починили крышу и в бытовке стало так тепло, что ходили уже без бушлатов, оттого ли, что уютно светились две большие лучины в углах, но стало в этом подобии жилья как-то по-домашнему хорошо и безопасно. И появилась надежда. Вот займутся они делом, и все как-нибудь наладится…

Машковцев совсем растаял. Вынул из рюкзака фотографию. На ней сам Машковцев — круглый, смешной, рядом симпатичная женщина и маленькая девчонка. Машковцев комментировал — ждут, мол, его жена и дочь. Ради них он здесь. Мужики, у которых семьи были давно разрушены из-за безденежья и неустроенности, позавидовали Машковцеву. Надо же, какой удачливый!.. Вдруг на улице что-то грохнуло, стрельнуло и затарахтело. Лампочка под потолком мигнула несколько раз тусклым светом, и вот ее спираль начала постепенно разогреваться, вбирая в себя энергию, и засветилась ярким светом. В бытовку вошел усталый и грязный Гущин. Вытер руки ветошью, взял оставленную для него еду.

Двигатель, казалось, навсегда заглохшего старого вездехода, стоящего у входа в бытовку, исправно, без перебоев тарахтел на холостом ходу. От него к домику тянулся кабель. Чуть вдалеке светился прожектор, освещая буровую вышку…

Был вечер. Николай Елдырин готовился к ужину. Перед ним стояли огромная тарелка ухи и полный стакан водки. Николай крякнул и, не торопясь, выхлебал весь стакан. Закусить не успел. В сенях послышались тяжелые шаги, и в комнату ввалился еле держащийся на ногах Витя Клюквин. «Нефтедобытчик»! А Елдырин-то думал, что их давно сняли из долины вертолетами. Замерзший, уставший и плохо соображающий Витя ничего не стал объяснять Николаю. Осипшим голосом спросил, есть ли в поселке токарный и фрезерный станки. «А как же! Есть. На мехдворе — новые. Как их поставили, так их никто и не трогал…» — «Пошли, покажешь!» — «Что? Сейчас? Да ты что? Ночь на дворе! Да и сам-то ты… Отдохни хотя бы, отогрейся! На-ка, выпей водочки. Завтра посмотришь!» Витя подумал. Принял из рук Елдырина стакан с водкой. Выпил, не замечая ее вкуса, как воду. «Тогда завтра в пять утра…»

Витя лег прямо на пол у печи и мгновенно уснул. Елдырин крикнул жену и брата. Втроем перетащили обмякшего Клюквина на кровать, раздели, укрыли…

Ежедневный порцион заметно снизился. Голод мучил «бурильщиков», которые занимались ремонтом буровой. А «англичанин» Туляков неожиданно пошел на поправку. Кашлять стал реже, порозовел. Стиснув зубы, исступленно работал вместе со всеми, зло бормоча под нос тексты любимого Блейка.

По вечерам в бытовке только и разговоров было, что о еде и способах ее добычи. Говорили об орехах, о медведях-шатунах. Машковцев сообщил, что видел недалеко от лагеря какие-то следы. Не медвежьи — маленькие. Может, заячьи? А Серафим Туляков добавил, что видел птиц, очень похожих на курицу. Он пробовал изловить одну, но та проворно взмыла в небо, как только он к ней попытался приблизиться. Гущин молча слушал эти разговоры. Однажды вечером он вышел из бытовки. Постоял немного на морозном воздухе. Снег спрессовался уже довольно плотно. По нему можно было ходить не проваливаясь. Вернулся. Ничего не говоря, подошел к нарам, где обычно спал Туляков. Взял его гитару, повертел в руках старенький инструмент и начал снимать с нее струны. «Зачем это?!» — «Затем! Завтра попробуем еды раздобыть…»

Утром принялись добывать еду. Машковцев грел на печи ведро с водой. Как только вода начинала кипеть, Глушко хватал ведро и бежал с ним в лес, где делал ледяные лунки, опуская горячее ведро в снег. После этого Глушко бросал в лунки хлебные крошки и опять шел в бытовку греть воду. Туляков, Гоглоев и Крузенштерн под руководством Гущина ставили петли на зайцев, изготовленные из гитарных струн, помечая места красными тряпочками…

Ночью Машковцев выбрался из своего спальника и бесшумно вышел из бытовки. Подсвечивая себе дорогу фонариком, он дошел до того места в лесу, где Глушко делал лунки в снегу. Направил в них фонарный свет. Пусты были лунки. Машковцев достал из кармана корку хлеба, тяжело вздохнул и пошел обратно, жуя на ходу хлеб. Лег, закутался в спальник. Вдруг что-то скрипнуло. Какая-то тень метнулась за порог бытовки. Машковцев приподнялся, взглянул в окно. Серафим Туляков спешил в сторону леса. Машковцев горько усмехнулся…

Саша и Фарид перебрались из гостиницы «Космос» в роскошный номер в отеле «Метрополь». До этого переезда был еще поход в автосалон, где Фарид купил дорогущий «Роллс-Ройс». Шаманка Эсмеральда говорила, что они будут ездить на «Роллс-Ройсе» — значит, будут!..

Саша проснулся в три часа ночи. Заглянул в спальню Фарида. Приятеля не было на месте. Саша быстро оделся, вышел из номера и спустился на первый этаж. Вошел в зал казино. Фарида он увидел сразу. Тот сидел за рулеточным столом. Безумно веселый, окруженный какими-то хлыщеватыми молодыми людьми и волоокими блондинками. Саша решительно подошел к другу, сгреб его со стула и потащил к выходу из зала, не забыв при этом собрать его фишки… Деньги сейчас нельзя тратить! Рано или поздно им придется срочно бежать из страны, и тогда каждый доллар будет на особом счету. Он что, ничего не понимает, этот Фарид?!

Наступило утро. Машковцев продирался сквозь кусты к первой лунке. Есть! В ледяной западне сидела куропатка! Во второй лунке еще две! Машковцев собирал их, как грибы. Похохатывая от привалившей вдруг удачи. Он притащил свою добычу в лагерь и узнал, что в силки за эту ночь попались два зайца. Дичь скакала и летала по бытовке, пытаясь найти выход. Надо было что-то делать со всем этим зверинцем, но никто не выказал желания взяться за нож. Тогда Гущин выгнал всех из бытовки, и скоро из-за двери одна за другой вылетели все пятнадцать куропаток со свернутыми шеями и оба зайца с проломленными черепами. Вслед за безжалостно умерщвленной дичью из бытовки вышел с головы до ног осыпанный перьями и пухом Гущин. У него был такой вид, что все невольно отшатнулись, словно ожидая от начальника продолжения резни, где вместо дичи будут выступать уже они сами. В этот момент со стороны перевала раздался шум двигателя.

С крутизны к лагерю мчался снегоход. Машина лихо подкатила к мужчинам и остановилась. За рулем сидел младший Елдырин, а за его спиной Витя Клюквин. Анатолий с интересом оглядывал лагерь. Ничего устроились! Потом сбросил с багажника два тугих мешка — один с луком, второй с картошкой. Спросил Клюквина, видно не в первый раз, что ему делать, если передача опять заедать начнет. Витя терпеливо и подробно объяснил. Елдырин кивнул. Крутанул ручку газа, и снегоход умчался туда, откуда только что приехал. Все глядели на Клюквина. Витя расстегнул рюкзак и вывалил из него на снег новенький, сверкающий металлическими зубьями керн.

Приближался Новый год, а с ним и первое собрание акционеров «Эльдорадо Ойл Компани», и первая выплата дивидендов владельцам акций. По этому поводу между друзьями разгорелся спор. Саша с деньгами расставаться не собирался. Он предложил выдать дивиденды все теми же акциями. Фарид обрушился на него с упреками в жадности. Он говорил, что, даже обманывая, они должны давать людям надежду. Решили так — поскольку они компаньоны, то каждый выделит из своей доли часть денег, чтобы к Новому году акционеры получили подарки от компании.

Для собрания акционеров был арендован зал одного из крупных московских кинотеатров. Вкладчиков встречали в фойе приветливые девушки в униформе. Точно такие же девушки ждали их в зале. Провожали, рассаживали людей, как самых дорогих гостей.

Была здесь и Оля Морозова, журналистка самой скандальной московской газеты, со своей приятельницей Ниной. Оля была девушка нервная и агрессивная. Нюх на интриги, заговоры и аферы, которые можно было с грохотом на всю страну разоблачить, был у Оли исключительный. Одевалась она с шиком, курила дорогие сигареты, вид имела самый стервозный.

Под аплодисменты переполненного зала появились Саша и Фарид. Саша с опаской следил за своим веселым приятелем. Количество выпитого Фаридом шампанского было критическим. Но Фарид, твердо держась на ногах, уверенно вышел к микрофону и, ни разу не сбившись, сделал короткий доклад. Из его речи выходило, что компания процветает, нефть в долине льется рекой, прибыли вкладчиков растут не по дням, а по часам и скоро все присутствующие в этом зале будут купаться в золоте. Под конец Фарид очень удачно поздравил всех с наступающим Новым годом и попросил принять подарки от компании. Зазвучала приятная музыка, и девушки в униформе принялись обносить акционеров одинаковыми пластиковыми пакетами.

Один из таких пакетов достался и Оле Морозовой. Она заглянула внутрь. В пакете лежала майка с логотипом компании, записная книжка, авторучка и круглый значок с надписью «Я „люблю Эльдорадо Ойл Компани“!». Оля поняла сразу, что здесь для нее будет чем «поживиться»…

После собрания акционеров Оля и Нина отправились в ресторан Дома кино. Во-первых, подругам хотелось есть, а в ресторане киносвятилища кормили вкусно и недорого, а во-вторых, в этот день там была премьера фильма «Нетопырь», который снял Нинин приятель.

Подруги вошли в кинозал. По экрану в бескрайнем море плыли очень серьезные бородатые люди на старорусских ладьях. Плыли не минуту и не две, а добрых четверть часа. Вдруг по экрану поползли заключительные титры. В зале раздались громкие аплодисменты и отчаянные рыдания ребенка…

В ресторане режиссер с нарочито усталой миной слушал поздравления и заявления друзей о прорыве в новую киномифологию. Нина с аппетитом поедала деликатесы, подталкивая подругу, чтобы та закусывала. Оле было скучно. Ее внимание привлекла небольшая группа людей, тихо, не чокаясь, выпивавших в другом углу ресторана. Оля поинтересовалась у соседа, обвешанного молодежными феньками длинноволосого седого «юноши», что там происходит. «Юноша» махнул рукой — поминают скончавшегося актера N. На Олю вдруг напала настоящая пьяная истерика. Она заорала на режиссера-премьера, что тот бездарь и урод, а все подпевалы за столом ублюдки и все они вместе не стоят кончика ногтя скончавшегося актера. Потом ее тошнило в туалете. Потом она отбивалась от каких-то рож, пытавшихся ее успокоить, и даже дала по физиономии какому-то господину, у которого эта часть тела напоминала задницу…

Домой Олю подвозил редактор ее газеты. Молодой человек с повадками «голубого». Оля уже протрезвела и со скукой слушала его нотации. Редактор мягко говорил: «Ну ты, мать, совсем офигела, переутомилась, наверное, надо бы тебе куда-нибудь съездить, отдохнуть». «А я и уеду!..»

В долине людей охватило то состояние тупого автоматизма, когда человек работает как часы, не ведая цели, не помня прошедшей минуты. Работает до тех пор, пока либо что-то получится, либо не наступит естественная остановка механизма — смерть.

Машковцев ощипывал куропаток и обдирал шкуры с зайцев. Готовил единственное блюдо — некий кулеш из дичи, крупы и картошки. И этот кулеш имел один и тот же вкус, как каждый день имел один и тот же распорядок. День — бурение, выемка керна; день — перенос вышки в новый квадрат; день — бурение, выемка керна… Добытые образцы приносил в лагерь Валера Гоглоев — одинаковые, спрессованные, метровой длины цилиндры породы. Пустой породы. Только у Машковцева они еще вызывали интерес. Как истинный ученый он внимательно разглядывал каждый образец, колупал его ножичком, смотрел в лупу, затем вздыхал с одной и той же поговоркой про отрицательный результат, который тоже результат. Ставил крестик на карте. Прикреплял к столбику бирку с датой, и новый образец пополнял растущий ряд цилиндров-близнецов на полке. А бурильщики впрягались, как бурлаки, тащили вышку на новое место. Гущин по одному ему ведомым признакам командовал — здесь. Распрягались, начинали крепить буровую установку. Их уже было почти не отличить друг от друга. Заросшие, с бородами (только майор да Гущин продолжали бриться), ловкие, как роботы, одинаково знающие, что должен делать каждый в тот или иной момент, и уже почти не разговаривающие друг с другом во время работы. Готово! Врубай! Пошло бурение…

В этот день Гущин остановил работу раньше, чем обычно, не объясняя причин. Да никто и не спрашивал. Конец так конец. Потянулись в лагерь мимо пройденных уже квадратов, которые можно было определить по торчащим крепежным столбам. Ввалились в бытовку. Валера поставил очередной цилиндр пустой породы на полочку. Машковцев, помешав в котле булькающую похлебку, принялся рассматривать образец. Остальные в ожидании еды занялись кто чем. Кто штопал разорванный рукав ватника, кто вешал сушить портянки у буржуйки. Туляков с Крузенштерном, как обычно, не снимая сапоги, рухнули на кровати, устремив бездумные взгляды в покатый потолок.

Наконец сели за стол. Не чувствуя вкуса, принялись хлебать. В этот момент в бытовке появился Гущин. Вместо того чтобы сесть вместе со всеми, он отозвал Машковцева в сторону, они о чем-то пошептались, потом пошли к плите. Никому до них не было дела. Все ели. И вдруг чем-то запахло. Какой-то давно забытый аромат. Уютом? Домом? Что это? И в кружки полился ароматный темно-коричневый напиток. Кофе!!! Откуда?! И хитрое лицо Гущина, который подходил к каждому и клал рядом с ним маленькую шоколадку «Сказки Пушкина». Да в чем дело?! Идиоты, сегодня Новый год! И все вспомнили — действительно, сегодня лучший праздник в году. Заулыбались, захвалили припасливого Гущина. Сделали по первому глотку кофе. Пьянит, как вино! А шоколад! Тает во рту, как что-то волшебное. А тут Клюквин с Гущиным рацию притащили. И вот — бой курантов. С Новым годом! А Машковцев вспомнил, что в этот момент нужно загадывать желание. И тут почему-то все вдруг угрюмо замолчали. И, допив кофе, как-то быстро расползлись по своим местам, улеглись. Что они все желали себе? Может быть, никто из них уже и не знал этого.

Гущин отправился к себе, а Машковцев принялся убирать пустую посуду…

Утром у Вити Клюквина случилось видение. Проснувшись раньше всех, он побежал к реке искупаться в проруби. Возвращался трусцой, на ходу делая подобие зарядки, и вдруг застыл. У входа в бытовку стояла удивительно красивая в ярко-красном пуховом комбинезоне девушка. Она стояла на лыжах, опершись на лыжную палку. Темные очки были подняты на лоб. Витю словно хватил столбняк. Девушка, смерив его немного презрительным, немного насмешливым взглядом, сбросила на снег рюкзак и спросила, где найти начальника партии. Витя показал на бытовку Гущина. Девушка подхватила рюкзак одной рукой и уверенно заскользила к указанному месту…

Через пять минут вся бригада стояла на улице возле бытовки Гущина и голодными глазами пожирала закрытую дверь. Наконец дверь распахнулась, вышел Гущин, а за ним она — женщина! От ее красоты и московского лоска у мужиков отвалились челюсти. Казалось, целую вечность им не доводилось видеть представительниц прекрасного пола. И Гущин выглядел каким-то смущенным и сократившимся то ли в росте, то ли в стати. Откашлявшись, он представил гостью — Ольга Морозова, корреспондент из Москвы, поживет тут пару дней. А Ольга стояла и явно наслаждалась произведенным эффектом. Руку как-то положила на бедро, как могут это делать уверенные в своей победительной красоте женщины, чем окончательно добила бригаду. И только Витя Клюквин посмотрел на нее равнодушно — только бабы здесь не хватало, сплюнул сквозь зубы, словно дворовый пацан, и пошел к буровой один.

В этот момент что-то мелькнуло в глазах Ольги, словно на миг с нее слетела оболочка уверенной женщины и за ней проявилась удивленная маленькая девочка. Чего это он? Но тут же взяла себя в руки. Работяга. Быдло, что он понимает.

Оглядываясь и одаривая девушку улыбками, бригада потянулась за Виктором. Гущин сказал, что Оля может занять его бытовку, а он пока поживет с бригадой. Оля приняла это как должное.

Появление женщины изменило бригаду, подняло настроение. Хорохорились из последних сил. На следующий день все, кроме Клюквина и Машковцева, сбрили бороды…

Ольгу все время кто-то сопровождал, пространно объясняя устройство лагеря, специфику бурильной работы, особенности северного быта. Но ни разу таким сопровождающим не был Клюквин. Оля, конечно, сталкивалась с ним то на буровой, то во время обеда, но его совершенно равнодушное отношение к ней странным образом выводило ее из себя. Однако она приехала сюда работать. Машковцев показал ей добытые образцы, объяснил, что все они пустая порода — кремнезем. На вопрос о нефтяных запасах Машковцев, успевший нахвататься теории у Гущина, простодушно поведал, что нефти здесь нет и быть не может. «А что же вы здесь бурите?» Машковцев слегка растерялся, а потом ответил, мол, просто бурим и все. «Понятно?»

И Оля засела в гущинской бытовке за портативный компьютер и начала сочинять статью, щелкая по клавишам: «Эльдорадо Ойл — мыльные пузыри из черного золота, или Северная Панама».

А в бытовке только и разговоров было, что о корреспондентке и ее красоте. Кто-то вспоминал знакомых женщин, похожих на Ольгу, кто-то — школьных любимых. Туляков читал тоскливые шекспировские сонеты на английском. Гоглоев вспомнил обычай своего народа -воровать невест…

И только Витя Клюквин не принимал в этих разговорах участия, лишь однажды заметил презрительно: «Обычная московская стерва, и что вы вокруг нее вьетесь?» Этим он вызвал всеобщее возмущение. Вплоть до того, что Машковцев, подойдя к нему и заикаясь, потребовал, чтобы он никогда не смел так говорить о женщинах вообще и об Ольге в частности…

Как обычно, утром Витя прибежал к своей проруби, отбил лед, наросший за ночь, разделся догола и, ухнув, прыгнул в ледяную воду. Проплыл три метра от берега, три обратно…

У проруби стояла Оля в своем шикарном комбинезоне. Она сказала, что восхищена мужеством Виктора. Надо же! Купаться за Полярным кругом в ледяной воде! У нее просто при мысли об этом все холодеет и мурашки бегут.

Витя висел в воде, держась за край проруби, и односложно мычал в ответ. А Оля все говорила и говорила. Говорила о том, что всегда мечтала вот так плавать в проруби. У Вити защелкали зубы, и он вдруг посреди Олиного монолога рявкнул, чтобы она убиралась к черту, потому что ему пора вылезать и идти работать. Оля сделала вид, что ее обидели слова Вити, и гордо удалилась. Дрожащий Клюквин выбрался на лед и принялся яростно растираться полотенцем. Но Оля не ушла далеко, а, спрятавшись за кустами, некоторое время наблюдала за Клюквиным, потом отвернулась и, спрятав руки в карманы комбинезона, побрела к лагерю.

Однажды вечером Оля ужинала вместе со всеми в общей бытовке. Мужчины, распустив перья, вели светский разговор ни о чем. Клюквин молча поедал варево Машковцева. И тут Оля спросила Витю, а какие женщины ему нравятся. Проглотив последнюю ложку, Витя ответил, что такие, какие борщ умеют готовить, как его мать, на его взгляд, это самые лучшие женщины в мире…

После ужина Оля сидела в бытовке Гущина перед включенным компьютером. Она никак не могла сосредоточиться на тексте. Писала слово, потом стирала его, опять писала. В общем, не шла работа. Накинув куртку, она вышла на крыльцо бытовки.

На пятачке между бытовками стояли двое — Крузенштерн и Клюквин. Курили. Крузенштерн сетовал на то, что стоит человеку появиться в каком-нибудь месте и вокруг него тут же начинают вырастать горы мусора — битое стекло, бутылочные пробки и всякая другая грязь. Увидев Олю, он приветливо махнул ей рукой. Оля улыбнулась в ответ. Клюквин бросил на нее равнодушный взгляд и снова отвернулся. Это вывело Олю из себя. Она зашла в бытовку, хлопнув дверью.

Оля стояла перед компьютером, нервно покусывая губы. Потом скопировала текст на дискету, спрятала ее в карман комбинезона и довольно сильно саданула «ноутбуком» по столу. Экран дернулся, и на нем появилась надпись: «В системе произошел серьезный сбой». Оля пощелкала по клавишам, но надпись не исчезала. Компьютер, что называется, «завис». Оля сделала невинное лицо и вновь вышла на крыльцо бытовки.

Клюквин и Крузенштерн по-прежнему стояли на пятачке. Оля окликнула Виктора. У нее что-то с компьютером, не мог бы он, мастер на все руки, взглянуть? С кажущейся неохотой Клюквин направился к ней. Вошел в бытовку.

Витя осмотрел компьютер. Потом попросил Олю выйти. Не люблю, мол, когда под руку смотрят. Оля пожала плечами и вышла.

Она стояла с Крузенштерном, который рассказывал ей об особенностях здешних лесов и рек, когда из бытовки вышел Клюквин. Оля вопросительно взглянула на него. «Что, ничего не получается?»

Почему же? У Вити Клюквина все получается! «Можете идти работать».

Оля вошла в бытовку, включила компьютер. По экрану пополз текст на английском языке: «Леди, в следующий раз, когда вам понадобится забить гвоздь, используйте молоток». Оля улыбнулась и спрятала лицо в ладонях…

В тот день бригада начала бурение на новом месте. Машковцев, привязав очередного зайца за задние лапы к перекладине возле печки, снимал с него шкуру. В бытовку вошла Оля. Она прошлась вдоль стола, посмотрела на появившийся за эти дни еще один образец кремнезема и поинтересовалась у Машковцева, а как готовят борщ. Машковцев с удовольствием и, как всегда, подробно принялся рассказывать. Во-первых, нужны свекла, капуста, картошка, укроп, лук… Затем… А вот что следует затем, он объяснить не успел. В бытовку влетел Гущин, держа в руках нежно, как ребенка, новый образец — голубого цвета. За Гущиным ввалилась бригада. Гущин, отобрав у Машковцева лупу, сам изучил весь образец, раздробив его ножом до мельчайших частиц. Остальные, затаив дыхание, наблюдали за его священнодействиями. Гущин взял карту и, вынув из кармана красный фломастер, обвел нынешнее расположение вышки, затем, потирая подбородок, обвел всех присутствующих взглядом. Первой не выдержала женщина. «Что это?» — спросила Оля. «Пока ничего», — ответил Гущин. Но теперь появилась кое-какая мизерная надежда, что они не зря здесь колупаются. Из суеверия он трижды сплюнул через левое плечо. И все как одна команда повторили его действия. «Так что дальше?» — стараясь казаться невозмутимым, поинтересовался Клюквин. «Бурить», — коротко ответил Гущин, выходя из бытовки. Все потянулись за ним. Только Машковцев остался готовить вечный кулеш, с тоской глядя вслед бригаде.

Все сгрудились возле вышки. Шток уходил все глубже и глубже в породу. На лицах у всех, и более всего на лице Гущина, было ожидание чуда, но чуда не произошло. Несколько раз чихнув, дизель буровой заглох. Гущин устало, как бы снимая напряжение с лица, провел по нему ладонью. Все! Солярка кончилась. Гущин думал, что ее хватит, чтобы добуриться до чего-нибудь, а ее не хватило. Все. Работа закончена. Закончена навсегда!..

Обедали молча. Это был момент, когда надежда умерла, и ее хоронили под мерный стук ложек об алюминиевые миски. Солярка оставалась только в баках вездехода, но это был настолько мизерный запас, что его можно было не принимать в расчет. На таком запасе разве что до поселка можно было доехать, если починить траки вездехода.

Пообедали. И вдруг Витя Клюквин, молчавший все время, заявил, что знает, где можно попытаться добыть солярку. Семь пар глаз впились в его лицо. И Витя объяснил. Когда он ходил в поселок, то чтобы не заблудиться, шел по берегу моря. А там старый буксир стоит на берегу. Виктор не мог пройти мимо такого обилия железа и механизмов, залез на судно и осмотрел. Ничего полезного не нашел, но заметил, что в цистернах было топливо. Можно поехать туда и попробовать добыть это топливо. Кажется, там и бочки есть. Гущин спросил Клюквина, понимает ли тот, что говорит? Учитывая запас горючего в вездеходе, у них, как говорится, билет в один конец. Если солярки там нет, в поселок придется идти пешком. Без еды, без палаток, с единственным нормальным спальным мешком. Но Витя ответил, что он все прекрасно понимает. Есть там солярка. Своими глазами видел.

Все утро чинили траки. После обеда все погрузились в вездеход и тронулись в путь. Оля забралась к Вите, который сидел на водительском месте. Ехали быстро, словно в такси по Тверской. Клюквин играючи управлялся с дифференциалами, будто баранку «Мерседеса» крутил. И Оля не выдержала. А можно ей попробовать? Никогда такой машиной не управляла! Клюквин откинулся на сиденье, уступая Оле рычаги. И получилось так, что из-за тесноты Клюквину пришлось обнять ее. Он почти касался ее груди. Оля ни единым жестом не противилась этому, сделала вид, что сосредоточилась на дороге и летевших навстречу сугробах и кустах.

Было место, где нужно было сворачивать. Сворачивай! Оля потянула на себя дифференциал, но тугой рычаг не поддавался. Стоял на месте, словно приваренный. Вездеход пробил сугроб, взлетел на пригорок и помчался на дерево. Сзади заорали мужики. Эй! Ослеп что ли! И только, когда до дерева оставались считанные метры, Витя, положив свою руку выше Олиной, спокойно потянул рычаг, и вездеход, круто развернувшись, избежал казавшегося неминуемым столкновения.

Оля смеялась беззвучным смехом на груди у Вити, а тот, довольно улыбаясь, направлял вездеход к побережью…

Вездеход стоял на берегу рядом с завалившейся набок тушей буксира, на ржавом борту которого еще можно было разобрать облупившиеся буквы «Павел Корчагин». Грохнул люк моторного отсека, на корме появился Гущин. Стоявшие на берегу ждали слова начальника…

«Есть солярка!»

Все заулыбались, хлопая Клюквина по плечам. Молодец! Второй раз спасает работу.

Солярка в баках буксира была, и много, но была она старая, перемешанная с грязью и попавшей туда водой — прозрачная каша. Ее надо было фильтровать. Бочки тоже были, но ржавые, их надо было обжигать и чистить. Дело нашлось для каждого. Клюквин, обследовав одежду товарищей, обнаружил отличный фильтр для солярки — хлопчатобумажные подштанники Крузенштерна. Он завел Крузенштерна за баржу и велел раздеваться. В результате почти двенадцатичасовой непрерывной работы было добыто двадцать бочек солярки, которые загрузили на сбитую здесь же волокушу и потащили, прицепив к вездеходу, обратно в лагерь. Виктор вел теперь караван очень аккуратно. За вездеходом тащились два месяца работы, тепла и света.

Уставшие бурильщики дремали или сидели молча. Молчала и Оля, с восхищением глядя на осунувшегося Витю Клюквина. Молчала, глядела и незаметно уснула, свернувшись на сиденье, положив голову Клюквину на колени…

Бурение продолжилось. Правда, теперь бурили практически на одном месте, не перетаскивали вышку с места на место. Но результат был тот же самый с единственной разницей. Теперь Валера Гоглоев приносил Машковцеву не серые кремнеземные керны, а столбики голубой глины, впрочем, такой же пустопорожней. Машковцев почти механически их рассматривал, заполнял очередную карточку, вешал на образец и спешил вернуться к своим обязанностям повара и завхоза.

Наконец Оля поняла, что больше ей здесь делать нечего. Разоблачительная статья была готова. Написанная живо и ядовито, она должна была уничтожить жульническое предприятие Саши и Фарида, а самим им обеспечить место на нарах. Ей было жалко членов бригады, которых обманули, бросив в бесплодную долину, которые не получат за свой труд ни гроша. Но такова была жизнь и такова была ее профессия — рассказывать правду и расставлять все по своим местам. Единственное, что она могла сделать для своих новых друзей, она сделала. Перед тем как отключить и упаковать в рюкзак «ноутбук», она изменила заголовок статьи. Теперь это называлось «Герои и мошенники». Ранним утром она собралась в дорогу. Зашла попрощаться к Машковцеву, который драил в кухне котел. Дошла до буровой. Сквозь шум дизеля прокричала, что уезжает. Рабочая суета не располагала к бурному прощанию. Кто махнул рукой, кто попросил передавать привет столице, кто просто улыбнулся. Она могла уходить. Задержал ее пристальный, глаза в глаза, взгляд Вити Клюквина. Он смотрел на нее, словно прощался навсегда, и она смотрела так же. Да и вряд ли когда-нибудь им удалось бы встретиться. Слишком разные они были люди, на слишком разных орбитах вращались их планеты. Витя первым отвел взгляд, принялся что-то налаживать в начавшем чихать двигателе. Оля пошла от буровой. Уже не оглядываясь, уже думая о пути к поселку…

Она легко и уверенно скользила на лыжах, спускаясь с перевала. Потом шла, сохраняя дыхание, сквозь лес. Прошла его. Впереди была большая проплешина, а за ней опять лес. Теперь уже большой, километров на шестьдесят. Невысокое солнце освещало только верхушки деревьев.

Оля уже приближалась к краю леса, как услышала за своей спиной рев двигателей вездехода. Остановилась. Стала ждать. И вот из леса появилась мощная машина, поднимая вокруг себя вихри снега, как катер поднимает волны. Вездеход остановился прямо перед Ольгой. Улыбающийся Витя Клюквин высунулся из люка и прокричал, чтобы Оля садилась, он ее подвезет. Оля обрадовалась, она не знала чему больше, тому ли, что не придется ночевать в лесу, или тому, что она еще раз увиделась с Клюквиным. Оля скинула лыжи, бросила их в вездеход. Сама забралась в машину, прижалась в тесной кабинке к загадочно ухмыляющемуся Вите. Клюквин выжал газ до отказа, потянул на себя рычаг и круто развернул вездеход на месте. Машина на полном ходу понеслась обратно к лагерю. И ничто, ни Олина ругань, ни ее неслабые удары по Витиным плечам и спине, ни ее почти слезные сетования на то, что ей срочно нужно возвращаться в Москву, не могло остановить хохочущего Клюквина, который гнал и гнал к лагерю…

Вся бригада сидела за столом. Белый лист бумаги лежал перед Гущиным, а на этом листе два каких-то грязных осколка то ли стекла, то ли камня. Все молча глядели на вошедшую в бытовку в сопровождении Клюквина Олю. Когда она остановилась у противоположного конца стола, все еще разъяренная тем, что ее вернули с половины пути, Гущин подвинул к ней лист. Оля взяла в руки невзрачный камешек, покрутила его между пальцами. Ну и что это?

Алмазы! Судя по всему, после голода, после отчаянного, бессмысленного копания в бесплодной земле им удалось найти кое-что !

Ну, хорошо. Пусть это будут алмазы. А Оля здесь при чем?

Гущин высказался коротко и предельно ясно — ей нельзя сейчас уезжать из лагеря. Раньше было можно. Она бы разоблачила жуликов. Партию бы закрыли, людей вывезли, ну и черт с ним! Но теперь они нашли алмазы. Если она расскажет об этом, все, ради чего они здесь выживали, достанется хозяевам этой долины. А никому из здесь присутствующих людей этого очень не хочется. Поэтому пока они не найдут выхода из сложившейся ситуации, лучше ей остаться здесь. Конечно, добавил Машковцев, удерживать силой ее никто не будет. Она сама должна сделать выбор — с кем она, с ними или с сидящими в Москве мошенниками, бросившими их здесь на верную гибель…

Но все-таки было бы лучше, если бы она осталась, добавил Туляков и выразительно взглянул на висящую на стене винтовку.

Это уже были лишние слова. Оля уже знала, что она никуда не поедет…

Черные, неприглядные кристаллы все шли и шли из-под углубляющегося в породу бура. Алмазная лихорадка охватила всех. Оля целыми днями пропадала на буровой. Даже не принимающий участия в работе вечный повар Машковцев время от времени прибегал к бригаде посмотреть, как идут дела. Его беззлобно, с шутками гнали обратно. Кончилось все тем, что однажды он сжег свой вечный кулеш и бригаде пришлось ужинать пахнувшими гарью остатками. Во время этого неудачного ужина Гущин сказал своим подчиненным, что они нарушают технологию добычи. По идее, надо ставить вокруг буровой домик-короб, отогревать грунт, вести тщательную промывку. И поэтому на завтра он назначил поход в лес за материалом для такого короба.

Витя Клюквин, запихивая в рот последнюю ложку горелого кулеша, повернулся к толстому смешному повару, стоящему с виноватым видом у плиты.

«Ну, что же ты, Вячеславович?! Мы пашем, пашем, а ты кормишь нас черт знает чем?!»

Машковцев густо покраснел. Залепетал извинения.

Люди в долине решали свои задачи, Саша и Фарид в роскошном номере отеля «Метрополь» — свои. И надо заметить, не менее сложные. Денег с доверчивых вкладчиков было собрано немало. Наступил критический момент, когда надо было красиво уйти с ними в тень, избежав расправы как со стороны инвесторов, так и со стороны органов правосудия. Легкомысленный Фарид предлагал просто сесть в самолет и мотануть куда-нибудь далеко-далеко за границу — пускай попробуют достать их оттуда. Саша смотрел на вещи реально — достанут. Интерпол откуда угодно достанет. Уезжать нужно, но уезжать нужно чистенькими, чтобы никто не посмел врываться к ним среди ночи с обысками и с предложением примерить наручники. Поэтому действовать они должны следующим образом…

Но договорить Саша не успел. В дверь вежливо постучали. Фарид ждал заказанного шампанского и поэтому открыл дверь без всяких задних мыслей. На пороге номера стоял кровожадно ухмыляющийся Берек Саддыкович со своими верными нукерами. Так и не услышав приглашения, гости вошли в номер.

«Вот и все!» — то ли подумал, то ли услышал чей-то незнакомый далекий голос Фарид. Но оказалось, что не «все». Саша вскочил из своего кресла, развел руки для объятий. «Берек Саддыкович! Ну, наконец-то мы встретились! Где тебя носило?!»

Такой уверенный, радушный прием слегка сбил Берека Саддыковича с толку, слегка поколебал его боевой настрой.

А Саша продолжал наступление. Они давно искали этой встречи, чтобы сделать Береку Саддыковичу грандиознейшее предложение, которое должно с лихвой покрыть все их прошлые недоразумения и ошибки. Но для начала нужно хотя бы присесть за стол и выслушать их.

Берек Саддыкович подумал и сел. А тут и шампанское подоспело. Официант поставил на стол ведерко со льдом, в котором охлаждалась бутылка настоящего шампанского «Вдова Клико», разлил золотистую жидкость в бокалы и удалился. Постепенно приходящий в себя, еще ничего не понимающий Фарид предложил выпить «за встречу!», но Берек Саддыкович демонстративно отодвинул бокал. Он приготовился слушать Сашины предложения…

Как и было решено вечером, утром вся бригада ушла в лес. Ушли далеко, потому что сведущий в экологии Крузенштерн заявил, что хороший лес для короба можно найти только за перевалом. Гущин не стал спорить с ученым, да и сам знал, что хорошего леса в долине не найти. И как-то так получилось, что постепенно Крузенштерн взял на себя руководство этой лесной экспедицией. Он указывал, определяя только по ему ведомым признакам, какое дерево валить можно, а какое нет. Он вдруг стал важен, словно был всю свою жизнь заправским лесничим. Покрикивал на Клюквина и Гоглоева, обрубающих сучки, давал советы Гущину и Тулякову, орудующим двуручной пилой, использовал майора Глушко в качестве своего адъютанта, в чьи обязанности входило помечать деревья, предназначенные под сруб, и время от времени бросал на Олю, увязавшуюся вместе со всеми в лес, гордые взгляды. Ему подчинялись с деланой серьезностью. Подначивали исподтишка. А в общем, работали весело. Все же новое дело. Все же хоть какое-то разнообразие…

Оставленный, как обычно, в лагере Машковцев не забыл свой вчерашний кулинарный позор и обидные клюквинские слова. Он решил сделать все возможное, но порадовать бригаду хорошим ужином. Юрий Вячеславович придумал приготовить жаркое из куропаток. В бытовке нашлась огромная сковорода. Машковцев водрузил ее на плиту, залил драгоценным растительным маслом. Он терпеливо дождался, когда масло как следует раскалится, и стал класть в него куропаточьи тушки. Но все же неопытный был повар Юрий Вячеславович Машковцев! Раскаленное масло вспыхнуло огромным пламенем. Спасая деликатесное блюдо, Машковцев схватил пылающую сковороду и, не обращая внимания на то, что пламя палит его жидкую белобрысую бородку, метнулся со сковородой из бытовки. Что он собирался делать на улице? Снегом что ли забрасывать огонь? Неизвестно. Но случилось так, что на скользкой утоптанной дорожке, ведущей от бытовки к бочкам с соляркой, он не удержался на ногах и грохнулся лицом на землю. Пылающая сковорода вырвалась из его рук и, прокатившись по насту несколько метров, остановилась, врезавшись в крайнюю бочку с соляркой. Горящее масло выплеснулось и принялось лизать промасленный бок бочки. И вот разом, в одно мгновение, пламя охватило ее целиком. Машковцев с ужасом понял, что сейчас может произойти. В этих бочках было собрано все горючее с перевернутого буксира. Взлети сейчас все это на воздух, вряд ли им удалось бы отыскать еще один источник солярки для двигателей вездехода и буровой…

Он вскочил на ноги и бросился к пылающей бочке. Нелепо скакал вокруг нее, не зная, что делать. Вдруг догадался сорвать с себя бушлат. Начал сбивать им упрямое пламя. Когда от бушлата остались одни рукава, сбросил уже прожженную в нескольких местах рубаху. Хлестал ею, по-звериному скуля и завывая, по железным бочкиным бокам. В ярости от своей бестолковости и неловкости, не замечая вздувающихся на руках, груди, лице волдырей…

Бригада возвращалась в лагерь под вечер. Гоглоев первым почувствовал беду. Он будто нюхом уловил странную тишину и тоскливую безлюдность лагеря. Гоглоев первым и бросился с перевала к бытовке. И именно его полукрик-полувой услышали все остальные, отставшие от него.

Машковцев лежал на полу в бытовке. На нем был ватник, надетый на голое, обгоревшее тело. На его лицо невозможно было смотреть. Почерневшее, с торчащими клоками обгоревшей бороды, с лихорадочно блестящими за треснувшими стеклами очков глазами, оно напоминало кусок обуглившегося дерева и, что самое страшное, было живым. Машковцев обрадовался приходу товарищей. Забормотал быстро, безостановочно — мол, хотел всех порадовать ужином, но руки не тем концом вставлены — чуть не спалил всю соляру! Слава Богу, все обошлось! А ужин он сейчас приготовит. Согреется сейчас и быстренько управится. Такой ужин сделает — с пальцами съедите! Он помнит, как мама готовила рыбу-фиш ! Помнит! Сейчас, только лихорадка эта непонятная пройдет…

Гоглоев, что есть силы, ударил себя по колену, завыл, как раненый зверь, закрутился на месте. Надо что-то делать! Умирает ведь Юрий Вячеславович! Подложил под голову Машковцева свой бушлат. А тот все бормотал и бормотал, все глубже проваливаясь в черный, безвозвратный бред…

Вездеход мчался по темному лесу в сторону поселка. Чтобы меньше трясло, Машковцева держали на руках. Гоглоев поддерживал его голову и орал на Витю на каждом ухабе, чтобы тот следил за дорогой, а не зевал по сторонам. Да Витя и без него старался.

Машковцев был в забытьи уже, наверное, минут сорок и вдруг открыл глаза. Он оглядел своих товарищей совершенно осознанным ясным взглядом и нормальным голосом попросил остановить машину. Сердце что-то щемит. Вздохнуть невозможно. Тут уж все хором заорали Вите: «Стой!»

Вездеход застыл в ночи посреди бесконечного леса. Гоглоев склонился к самому лицу Машковцева. Что? Что он хочет? Пить? Может быть, он замерз? Или трясет сильно?

«Да нет, нет… Просто сердце прихватило. Сейчас пройдет».

Туляков стал объяснять Машковцеву, что они везут его в поселок, где ему обязательно помогут. Гущин вспомнил, что в поселке есть телефон. По какому номеру надо звонить, чтобы известить жену Машковцева… «Жену? Какую жену?» — «Ну вот эту — с фотографии!»

Машковцев усмехнулся. Ха! Да нет у него жены. Давно уже нет. В Италии она живет с новым мужем. Муж ее делает обувь. Мягкие, мягче перчаток, туфли. Такие туфли, что ни за что не натрут ноги. Такие туфли, что вечно можно носить. Из хорошей кожи туфли. Дорогие, хорошие туфли…

И вдруг глаза Машковцева расширились. В них вспыхнул какой-то яростный, мощный огонь и тут же начал угасать и скоро угас совсем. Юрий Вячеславович Машковцев, смешной толстый человечек, носивший нелепые очки и так и не удосужившийся подогнать свою спецодежду по росту, умер…

Его похоронили на живописной сопке недалеко от лагеря. Место выбрал Туляков. Похоронили по-христиански, в добротном гробу. Поставили крепкий крест. Стояли без шапок на ветру вокруг могильного холмика. Только Валера Гоглоев сидел на корточках, приподняв руки ладонями к небу. Он еще помнил мусульманские молитвы, которые положено читать над усопшим. Здесь же присутствовал печальный по случаю Елдырин. Как представитель местной администрации он обязан был засвидетельствовать смерть Машковцева. Что он и сделал, передав бумаги Гущину.

Короткая панихида закончилась. Оля подошла к Елдырину и попросила свозить ее в поселок. Ей нужно было позвонить в редакцию, узнать, как идут дела. И вообще, пора было выяснить, что происходит в «Эльдорадо Ойл Компани».

Телефон в поселке был один. В елдыринском служебном кабинете. Оля сняла телефонную трубку и набрала номер.

Олина подруга Нина мчалась в спортивном кабриолете «БМВ» по Ленинградскому шоссе. Запищал мобильный телефон. Нина поднесла трубку к уху. «Кто? Ольга? Ты куда делась, подруга? Все еще там, в лесу? В тайге? Тут? Тут такие дела — «Эльдорадо» продают. Выставили на аукцион! Когда? Да буквально через неделю… Хитрые, сволочи!..»

Оля положила трубку и попросила Елдырина, причитающего у окна по поводу смерти Машковцева, чтобы он побыстрее отвез ее обратно в лагерь.

В одном из мидовских кабинетов Саша и Фарид договаривались с пожилой женщиной в очках о загранпаспортах. Паспорта нужны были приятелям срочно, по их словам, их ждало неотложное дело в одной из африканских стран. Желательно несколько виз, добавил Саша, дело международное, да такое, которое могло бы принести много пользы родному Отечеству. Внушительный конверт с деньгами, который женщина проворно спрятала в ящике стола, придал словам молодых бизнесменов требуемую весомость — паспорта они смогут забрать через три дня.

На Ярославском вокзале остановился поезд. Из вагона номер три вышла вся компания бурильщиков и Ольга. Заросшие, задубевшие мужики выглядели дико и чуждо на московском перроне. Но в них чувствовалась такая сила и мощь, что даже вокзальные милиционеры не останавливали их, а, наоборот, уважительно расступались. Оля пересчитала деньги в сумочке и, сказав, что на такси у них хватит, а там мама поможет, устремилась вперед к автостоянке. Но мужики возразили — сначала дело, а к маме они всегда успеют…

Вся компания бодро поднималась по широкой лестнице в старом доме в центре Москвы. Остановились у железной двери сейфового типа с глазком видеокамеры над ней. Витя Клюквин нажал кнопку звонка, дверь долго не открывали, хотя вспыхнувшая лампочка над камерой показывала, что кто-то рассматривает компанию. Наконец зажужжали хитрые замки, залязгали засовы и дверь медленно приоткрылась. В дверном проеме на инвалидном кресле сидел безногий мужчина. На лоб у него был надвинут обруч с монокуляром, каким обычно пользуются часовщики и ювелиры. Безногий сурово смотрел на друзей. Витя Клюквин сказал дяде Вове (так звали человека в коляске), что есть дело к нему.

«Так. Ты войди, а они пусть здесь подождут».

Гущин извлек из недр штормовки брезентовый мешочек, бережно вручил его Вите. Витя исчез за мягко чавкнувшей дверью.

Ждали… Кто прислонился к стене, кто присел на корточки.

И вот снова медленно открылась дверь, выплюнув на площадку Витю. К завтрашнему дню все будет готово. Гущин заволновался: а надежный ли человек? — Как сейф! Он еще с отцом клюквинским дружил, вроде крестного Вите.

Тогда можно ехать к Олиной маме.

Саша с Фаридом напряженно трудились в офисе. В агрегат, прозванный канцеляристами «крокодил», летело все — платежные ведомости, переписка, бухгалтерские отчеты, личные дела сотрудников, — а снизу в прозрачный ящик набивалась бумажная лапша. Обнаружились среди бумаг и личные дела «нефтедобывающей» партии Гущина. Запыленные, пожелтевшие, забытые, как и сами люди. Фарид принялся рассматривать документы — что с людьми, живы ли? Саша вырвал бумаги у него из рук. И пошли под нож и Гущин, и Глушко, и Крузенштерн, и Клюквин, и покойный Машковцев…

А торопиться Фариду и Саше было нужно. Толпа вкладчиков, которая раньше заполняла коридоры офиса, бушевала теперь на улице, едва сдерживаемая милицейским кордоном. Фарид посмотрел на них, чуть раздвинув жалюзи. Возмущенные вкладчики держали в руках плакаты «Эльдорадо! Отдай деньги», «Вор должен сидеть в тюрьме» — читал Фарид вслух.

Более инициативные уже принялись действовать, раскачивая «Роллс-Ройс». Вот уже вскрыли дверцу, кто-то сел за руль, и лимузин покатили куда-то. Продавать за долги, наверное. Ну и черт с ним! Уходим!

Берек Саддыкович в Московской регистрационной палате подал заявку на покупку компании «Эльдорадо Ойл». Протягивая конверт миловидной брюнетке, он поинтересовался, есть ли еще заявки. Нет! Берек повернулся к телохранителям. Молодцы Сашка и Фарид! Не обманули на этот раз!

А в квартире Олиной мамы шел пир. Все ели борщ. Настоящий, с мозговой костью, приготовленный по всем правилам. Олина мама смотрела на едоков с довольной улыбкой, с половником в руке, готовая в любой момент подлить желающим. Оля поинтересовалась у Клюквина, такой ли борщ должна готовить его жена. Витя серьезно посмотрел на нее и ответил тоже вполне серьезно: «Да, именно такой».

Разместить шестерых мужиков на ночлег в двухкомнатной квартире было нелегко. Но все же разместились. Серафиму Тулякову досталась старая раскладушка, Гущину матрац, расстеленный на полу, Крузенштерн и Глушко устроились на диване, Валера Гоглоев в спальном мешке у батареи. Было еще раздвижное кресло-кровать, но сейчас оно пустовало.

Витя и Оля сидели на кухне в полной темноте и целовались. Вдруг вспыхнула лампочка. Они едва успели отпрянуть друг от друга. Олина мама, стараясь не глядеть на них, налила в стакан воды, запила лекарство. Витя смущенно взъерошил волосы, выскочил из кухни. Мать села напротив дочери. «Слушай, ты ведь не девчонка уже. Сколько будешь еще порхать? Замуж тебе надо». — «Мама, я уже взрослая — сама разберусь…»

Новенький джип GMC был разобран до основания. Саша и Фарид, используя каждый сантиметр в этой огромной машине, распихивали пачки долларов. Уже было полностью забито запасное колесо, все пространство за обшивкой дверей, пустоты в порожках, а денег еще оставалось очень много. Тогда Саша снял рулевое колесо и, скручивая купюры в трубочку, стал набивать ими рулевую колонку…

Утром вся бригада и Оля стояли у входа в один из коммерческих банков Москвы. Не было только Клюквина и Крузенштерна. Но вот и они появились из-за угла. Витя с довольной улыбкой и следом длинный Крузенштерн, засунувший руки в карманы и озирающийся по сторонам со свирепым видом. Они представляли такую комичную пару, что Оля прыснула. Витя передал брезентовый кисет майору Глушко. Глушко позвонил. Дверь открыл охранник, очень похожий на Глушко выправкой, стрижкой и даже выражением лица. Так же, как дядя Вова, он внимательно оглядел компанию и кивком пригласил Глушко — заходи. Дверь захлопнулась. Гущин взглянул на часы — до окончания подачи заявок на покупку «Эльдорадо» оставалось всего два часа…

Небритые, осунувшиеся Саша с Фаридом успели вовремя. Турецкий паром должен был отчалить из одесского морского порта через полчаса. Таможню прошли без происшествий, и набитый долларами GMC въехал на турецкую территорию. Отдали швартовы. И паром медленно двинулся вслед за буксиром.

Саша с Фаридом сидели в машине. За их спинами таял в дымке украинский берег.

По дороге к кабинету охранник инструктировал Глушко: «Управляющий банком нормальный мужик. Схватывает все на лету и зрит в корень. Очень деловой. У тебя десять минут, майор».

«Ты же знаешь, капитан, я не лектор», — ответил Глушко и без трепета вошел в кабинет управляющего. Там за огромным столом сидел седоватый загорелый мужчина. Он внимательно, но дружелюбно смотрел на Глушко. Глушко подошел к столу и высыпал сверкающие огранкой бриллианты.

«Это залог. Нам нужны деньги. Срочно, сегодня». Управляющий задумчиво осмотрел камни, потом посмотрел в глаза Глушко. «То, что вы предлагаете — это уголовщина, но я верю своему начальнику охраны, он за вас поручился. Деньги я вам могу дать, если вы расскажете все». Глушко вздохнул. Он сказал, что тоже верит начальнику охраны, с которым прослужил больше десяти лет в одной части, и что тот, в свою очередь, ручался за честность банкира. Поэтому он расскажет, откуда взялись эти алмазы, и уверен, что банкир поймет его. Сказал и опустился в кресло…

Члены бригады стояли в небольшом сквере возле банка. Оля посмотрела на часы — двенадцать. Аукцион через час, через полчаса прекращается прием заявок. К входу в банк подкатили два черных «Мерседеса» с тонированными стеклами. Из банка вышли Глушко и управляющий. Банкир махнул компании рукой — быстро по машинам. Взвыв сиренами, машины помчались по проспекту, разрезая его по осевой…

Берек Саддыкович сидел в зале, где должен был состояться аукцион, и играл в нарды со своим телохранителем. Он бросил взгляд на настенные часы именно в тот момент, когда минутная стрелка скакнула на половину первого. Все. Больше заявок не будет. Нефтеносная долина достается ему за копейки. Берек Саддыкович усмехнулся и бросил кости: две шестерки.

И в этот момент в зал ввалилась компания каких-то работяг в спецовке. С ними была симпатичная женщина и какой-то холеный туз в золотых очках. Берек Саддыкович окинул их неодобрительным взглядом. Наверное, ремонт будут делать. Могли бы и после окончания важного дела.

За трибуной появился суетливый очкарик в поношенном костюме с пухлой папкой под мышкой. Не обращая ни на кого внимания, он сел на стул и стал копаться в бумагах. Оторвался на секунду. Посмотрел в зал. «вы по какому вопросу? А? Да! «Эльдорадо Ойл Компани»! Да, да, да, где же у меня эти бумажки. Вот они! Итак, было подано две заявки на приобретение компании».

Лицо Берека Саддыковича вытянулось, и он совсем по-другому взглянул на геологов.

А человек на трибуне продолжал бубнить: «Две заявочки. От компании «Золотой Берек» и от группы частных лиц. Аукцион выиграла… Выиграла заявочка от частных лиц с перевесом в две тысячи рублей. Поздравляю победителя, аукцион закончен». Очкарик принялся собирать бумаги.

Берек задохнулся от возмущения, открывая и закрывая беззвучно рот, как рыба. Потом вскочил и побежал вслед за человечком. Но дорогу в служебные помещения ему преградил милиционер.

Глушко наклонился к управляющему банком: «вы очень рисковали, такой мизерный перевес». «Никакого риска, — улыбаясь ответил управляющий, — я просто не люблю переплачивать деньги».

Толпа возмущенных вкладчиков толпилась у входа в офис «Эльдорадо Ойл Компани». Милицейское оцепление не сдержало бы толпу, решись она на штурм и погром. За толпой остановился микроавтобус. Бурильщики, а ныне владельцы «Эльдорадо», проложили себе путь к дверям офиса. Милиционеры впустили их, на мгновение расступившись.

Вся компания появилась на балконе второго этажа офиса. Аккуратно подстриженные, в костюмах. Гущин поднял руки. Толпа затихла. Гущин объявил, что они новые владельцы «Эльдорадо» и у них есть две новости для вкладчиков.

Первая новость — нефти в долине нет и не было…

Толпа забушевала, первые ряды пошли на штурм, сбивая фуражки с милиционеров.

«Но! — Гущин возвысил голос. — В долине найдено месторождение алмазов, и в связи с этим котировка акций «Эльдорадо» повышается в три раза. Специально уполномоченный банк готов скупить у всех желающих акции по этой котировке прямо сегодня». Гущин назвал адрес банка, и часть толпы, бросая плакаты, ринулась к машинам и автобусной остановке.

Но небольшая часть.

Остальные продолжали внимательно слушать.

«А с остальными мы надеемся на длительное сотрудничество…» Гущин повертел головой, не зная, что еще сказать, и тогда его речь подхватил Крузенштерн. Он принялся сыпать цифрами и геологическими терминами. Туляков и Гоглоев помогали говорившему, если возникала пауза. Оля, спустившись к людям, раздавала желающим газету со своей статьей. Оцепление было снято. Оживившиеся акционеры с потрясенным видом потянулись в офис.

У небольшой итальянской виллы остановился длинный лимузин. Из машины вышли Гоглоев и Крузенштерн. Валера решительно подошел к воротам и вдавил кнопку звонка. Открыла горничная. Крузенштерн по-итальянски попросил позвать синьору. Через некоторое время к ним вышла симпатичная женщина. Бывшая жена Машковцева. Они сказали женщине, что привезли вести о ее супруге. Жена Машковцева оглянулась на окна дома и назначила им встречу в небольшом кафе через два часа.

И вот все уже было сказано. О смерти Юрия Вячеславовича, о том, что она теперь очень богата. А жена Машковцева все смотрела и смотрела фотографии, которые наснимал в экспедиции Крузенштерн. Счастливые «геологи» вокруг первой пойманной рыбы, Машковцев с зайцами в обеих руках, бригада на фоне старого буксира, Машковцев на вездеходе и последняя — холмик с крестом на сопке…

Где-то в богатой, сытой Калифорнии, в огромном доме в глубоком кресле, в трусах и майке, с бутылкой виски в руке уже почти пьяный сидел перед огромным телевизором Фарид. На экране шло увлекательнейшее соревнование — кто дальше плюнет. Взрослые люди выходили на исходную позицию и плевались во всю мощь своих легких. Судья маркером отмечал результаты. Фарид внимательно следил за этим действием, прикладываясь время от времени к бутылке.

В комнату вошла роскошная женщина в чем-то легко-воздушном, ажурно-прозрачном. Она подошла к Фариду сзади и закрыла ему глаза ладонями. Фарид сбросил ее руки и снова уставился в экран. Женщина взяла пульт и выключила телевизор, обняла Фарида за шею и игриво куснула за ухо. Фарид налился кровью. Поставил бутылку на пол и залепил красавице звонкую. Он уже тысячу раз предупреждал, чтобы она не мешала смотреть телевизор, неужели она такая тупая?! Женщина, держась за ушибленную щеку, заявила, что теперь они встретятся с Фаридом в суде и он дорого заплатит за это. Фарид включил телевизор. Катись ты!.. У него хватит денег заплатить еще за сто таких оплеух. Красавица вышла из комнаты, хлопнув дверью, а Фарид продолжал ругаться. Кто плюет? Какой счет? Из-за этой твари все пропустил. Фарид отхлебнул виски и немного успокоился.

В одном из казино Лас-Вегаса сидел за рулеточным столом давно небритый, с кругами под глазами Саша. Он лихорадочно следил за вращением колеса. Шарик остановился. Мимо! Саша вывернул пустые карманы. Я сейчас! Я еще сыграю! вы еще накроете столы черным сукном! Шатаясь от усталости, он поднялся из-за стола и пошел из зала. Спортивный «Корвет», заботливо подогнанный охранником, поджидал его у входа. Саша сунул охраннику купюру — вернусь, дам больше.

Упал на сиденье. Колеса с визгом провернулись на асфальте, и «Корвет», словно хищная птица, взлетел на холм, скрылся за ним. И вдруг там, за холмом, раздался взрыв и огненный шар медленно выплыл из-за вершины и повис в воздухе.

У биржи труда по-прежнему стояла очередь. Возле нее остановилась черная «Волга», из которой вышли Глушко и Туляков. Они объявили, что им нужны люди для тяжелой, но хорошо оплачиваемой работы. Они принялись раздавать безработным визитки.

А в офисе компании «Алмазная долина Эльдорадо» уже сидел один из претендентов. Худощавый мужчина. Его дружелюбно расспрашивал Крузенштерн.

— Возраст?

— Тридцать четыре года.

— Профессия?

— Физик-теоретик.

— В экспедициях бывали?

— Нет, только в студенчестве на картошке, но я способный, легко обучаюсь.

— Ладно, — вмешался Глушко. — У нас так: не можешь — поможем, не умеешь — научим.

— Не волнуйтесь, справитесь, — мягко добавил Крузенштерн. — Спецодежда на складе, аванс вот в конверте. Вылет через три дня. Желаем удачи.

Владимир Моисеенко (р. 1963) окончил специальный факультет ВГИКа в 1969 году (мастерская В.Усова, С.Михальченко).
Александр Новотоцкий-Власов (р. 1959) окончил физический факультет МГУ в 1982-м и сценарный факультет ВГИКа в 1991 году (мастерская В.Черныха, Л.Кожиновой). В 1992 году — редактор киностудии «Слово» («Мосфильм»). Работал в сценарной группе телесериала «Горячев и другие». Автор сценария «Ты» (с А.Звягинцевым; снимается на REN TV) и «Толстый и тонкая» (с Э.Рязановым; готовится к постановке).
В.Моисеенко и А. Новотоцкий-Власов — соавторы сценария «Старые клячи» (с Э.Рязановым) и нескольких сценариев телесериала «Клубничка», «Маросейка, 12», «Кобра».
В «Искусстве кино» публикуется впервые.