История с географией

В первые же часы нью-йоркской катастрофы телемедиум Владимир Познер высказал сразу на двух телеканалах мысль, обреченную стать и ставшую затем лейтмотивом многих выступлений очень многих людей в СМИ и на иных общественных форумах, посвященных американской трагедии. Мысль не нова (Познер вспомнил ее первым и наиболее внятно сформулировал) и, сразу скажу, справедлива. Суть ее в том, что чудовищный и неизбывный контраст между богатством Севера и нищетой Юга (раньше говорили: Запад — Восток; я рад, что в этой старой-новой оппозиции вся европейская цивилизация наконец-то мыслится единой) является главной причиной террора. Террор достоин осуждения, но искоренить его нельзя: нищим порой просто некуда податься как в террористы. Зависть к богатым христианам и радикальная пропаганда довершают дело. A pendant этому суждению другие участники дискуссий в СМИ высказали близкую предыдущей и связанную с ней мысль о том, что самодовольная цивилизация жирного иудео-христианского Севера нынче платит кровью за свое неуважение к иным, не похожим на ее собственные устоям жизни, ибо не приемлет никакие, кроме своих собственных, ценности, всем и всюду навязывает свои Библии и «Макдоналдсы», свой либерализм и свой Голливуд, свой образ мыслей и чувств, короче, лезет и лезет со своим уставом в чужое медресе. Возмущение Юга накапливалось. Самоуважение и чувство собственного достоинства тощих южан вылились в ненависть к жирным и некорректным северянам — и все это обернулось перманентным террором.

Дискуссия о неизбежности нашего поражения ширится и длится. Выяснив, что террор был неизбежен и в некотором смысле или даже по большому счету справедлив, участники дискуссии (имя им легион) принялись обсуждать, как, собственно, пресечь зло. И здесь тоже было высказано немало ценного: прежде чем вершить Нюрнберг, надо сперва доказать, что подсудимый и впрямь преступник. Сверхточные удары надо наносить так сверхточно, чтобы не пострадали невинные люди, а ежели пострадают — отношение к акциям возмездия следует незамедлительно пересмотреть. Ни на минуту нельзя забывать (говорят участники дискуссии в погонах), что Англия и Советский Союз не смогли победить Афганистан, следовательно, талибов победить нельзя. Победить, если повезет, можно лишь регулярную армию, но не партизан, каковыми, по сути, являются террористы. А партизан победить нельзя, потому что партизан победить нельзя (вариант: потому что народ победить нельзя).

Что нам еще нельзя победить?.. Нельзя победить отчаянных храбрецов, для которых своя и чужая жизнь — ничто. Нельзя победить веру в крайнем ее проявлении, нельзя победить убеждение в его последней стадии… Вывод напрашивается сам: дело дрянь. Утешение приходит само: «есть упоение… бездны мрачной на краю». «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Мировой порядок рухнул. Мы живем в другом мире… Шикарный подарок сделал бен Ладен толпам тоскующих по «большой теме» политиков и аналитиков! Он подарил им интересную жизнь, уж сколько ее там, ввиду всеобщего апокалипсиса, у них осталось. Сколько отработанных и засохших клише вдруг наполнилось горячей кровью жертв!..

Мысль Познера о нищете Юга и об угрозе Северу, обусловленной нищетой, верна. Вполне логично предположить, что дать Югу шанс вырваться из нищеты было бы для Севера делом самозащиты. И первым делом мы должны спросить себя: отчего нынешний Юг нищ?

В ХIX и вплоть до третьей четверти прошлого века ответ был прост и напрашивался сам собой. Грабеж южных колоний северными плутократами, затем, после крушения колониальных режимов, — постколониальный грабеж. Марионеточные режимы, поставленные в качестве надзирателей при собственных народах и т.п.

Юг независим. Север вполне, даже слишком, мирится с особым путем Юга. Север давно не грабит Юг — но платит и платит за его ресурсы, обеспечивая процветание даже враждебных ему, то есть Северу, и насилующих свои народы режимов. Север предоставляет странам Юга — равноправным, а значит, и равнообязанным членам ООН, вроде бы связанным хартиями свободы и демократии, — пребывать в своей «культурной самобытности», каковая почти повсеместно есть тривиальная тирания. Север полагает отрубание рук за кражу или побивание насмерть камнями за супружескую измену своего рода экзотикой. Север признает садистский «суд шариата». Север даже изуверства талибов терпел как неотъемлемое право афганского народа эти изуверства над собой терпеть.

Обвинение в навязывании Севером своих представлений о жизни, идущее от колониальных времен, к моему глубокому сожалению, нынче несправедливо. Избывая былую колониальную вину и следуя новым принципам и новым представлениям о долгосрочной выгоде, Север наконец поделился с Югом своими деньгами и возможностями, однако эти деньги и эти возможности оказались присвоены деспотами в революционных френчах, в монаршьих или пастырских одеяниях. Единственная понятная причина нищеты Юга — это пресловутая «южная цивилизация», уклад жизни, обеспечивающий тиранию родовых кланов, религиозных орденов и военных и монархических образований. (О палестинцах и талибах нам говорят: такова мусульманская цивилизация. Я бы с этим и смирился, кабы не было в истории подлиннной и подлинно великой мусульманской цивилизации: кабы не было Кордовы и Бухары, кабы не было Авиценны, Хафиза и Улугбека. Все самые известные террористы учились в Лондоне, Сорбонне, Гарварде, да ничему не выучились, кроме зависти и ненависти к своим собратьям по alma mater. Закомплексованные троечники, одержимые манией разрушения и не способные ни на что больше. Они так же рифмуют себя с Кораном, как большевики рифмовали себя с Гегелем, нацисты — с Ницше.) Единственным источником южного терроризма остается отчаяние нищих, канализированное теми, кто их ограбил и замордовал, в ненависть к Северу. Это вполне по-советски: в унижении советской жизни обвинялось «враждебное окружение». И — вполне по-нацистски: главными врагами немецкого народа Гитлер первым делом обвинил «англосаксонских и еврейских плутократов».

Единственным надежным шансом помочь Югу выкарабкаться из нищеты (и, стало быть, отвести угрозу террора против Севера) остается ошельмованная в десятках политических клише экспансия Севера на Юг — мирная, но настойчивая экспансия идеалов свободы и демократии, перманентная прививка северного уклада жизни. И побольше «Макдоналдсов»! «Макдоналдсы» оскорбляют ислам не больше, чем «Мерседесы», на которых разъезжают имамы и шейхи, не больше, чем сработанный на Севере русским атеистом Калашниковым автомат, который не выпускает из рук «нищий» шейхов сын бен Ладен. Вот только не нужно подавать в этих новых «Макдоналдсах» гамбургеры из свинины. То есть не нужно быть хамами и идиотами, только и всего.

Пока, однако, мы имеем дело с военным вторжением. Мы имеем дело с войной, объявленной террористам по всему миру. Дай Бог, чтобы пар не ушел в свисток. Еще больше надеюсь, что те, кто выдвинулся на линию огня, и те, кто планирует их действия, не слишком прислушиваются к упомянутой мной дискуссии.

С кем мы воюем?

Участники дискуссии все как один признают за террористами храбрость и несгибаемость веры. Далее вздыхают: мы, конечно, трусливее и сгибаемее.

Кто как, а я не могу считать храбрецами бородатых дядек, которые посылают на смерть одурманенных посулами рая и обвязанных взрывчаткой несовершеннолетних детей, а затем похваляются в бункерах перед телекамерами этим двойным убийством. Это трусы, классические трусы, обалдевшие от безнаказанности. И они не победят никогда. Кто как, а я не считаю самоубийство взрослых фанатиков в захваченных ими самолетах примером исключительной силы духа. Этак любой самоубийца являет собой пример исключительной силы духа. Потому что почти всякое самоубийство, совершенное в трезвом уме и здравой памяти, есть проявление веры, доведенной до крайности, скажем, такая вера в то, что «весь мир дерьмо и жить в нем не стоит», или убежденность в том, что «я неудачник, меня никто не любит, дальше будет только хуже», дошедшая до последней стадии, приводят к самоубийству. Разница между самоубийцами, уходящими в иной мир в одиночку, и теми, кто берет с собой и других, в том, что первые могут рассчитывать на посмертную жалость. Вторые недостойны даже жалости. И в обоих случаях самоубийцам трудно рассчитывать на всеобщее уважение. Значит, им трудно рассчитывать и на победу.

Мнение об изначальной и заведомой непобедимости партизан я слышу давно, и оно давно занимает меня. На могиле моего деда Андрея Федоровича написано: «От родных и от друзей-партизан». Моя мама Ниёле пережила оккупацию Литвы и слишком близко наблюдала драму лесных братьев. Судьба герильи волнует меня давно. Не вдаваясь в детали, могу сказать, что непобедимость гери-льи — миф. Мой дед воевал в знаменитом партизанском крае на стыке Ленинградской и Псковской областей. Три партизанские бригады (Орлова, Германа и Васильева) держали под полным контролем обширную территорию — причем не в глубоком тылу у немцев, а у самой линии фронта. Неколько карательных экспедиций ничего немцам не дали. Пришлось смириться с тем, что партизан победить нельзя. Когда пришел час Х и советские войска пошли на прорыв Ленинградской блокады, немцы уже не могли мириться с сильной герильей возле самой зоны боев. Они провели полномасштабную фронтовую операцию — и от партизанского края в течение трех-четырех дней не осталось ничего.

Мой дед выжил лишь потому, что заболел малярией, остался в стогу сена и не участвовал в безнадежном прорыве к линии фронта. К чему здесь этот пример? Партизаны могут чувствовать себя более или менее надежно, когда основные задачи войны решаются в битве регулярных армий, когда на этих битвах сосредоточены все силы воюющих сторон. Как только партизан переводят в статус главного противника — у них не остается шансов. Их разгром — вопрос времени и условий местности. Но разгром неизбежен. Немцы не могли справиться с партизанами на Балканах, а Наполеон — с испанской герильей только потому, что вся мощь военной машины была задействована на фронтах. Если бы победа над испанскими партизанами была главной и единственной целью наполеоновских войн — партизаны не устояли бы.

Главным залогом непобедимости партизан, помимо скрытности, считается поддержка населения и даже слиянность с ним. Любопытная раздвоенность сознания случилась с нашими аналитиками в последние годы. Пожалуй, впервые было признано, какой бедой для местного населения оборачивалось присутствие в соседних лесах партизан, как, мягко говоря, недолюбливали партизан крестьяне, оказавшиеся между молотом и наковальней, — и в это же время утверждается как данность, что чеченские или афганские партизаны обречены на безоговорочную и бессрочную поддержку населения.

Как только партизаны становятся единственным противником регулярной армии, как только население, желающее просто нормально жить, устает от поборов и от страха перед давлением охотников за партизанами, как только основной козырь партизан, отличающий их от простых пехотинцев — шанс укрыться и выжить, — становится их главной целью, герилья прекращается. Сосредоточение всех сил на борьбе с герильей и максимальные усилия по обеспечению лояльности населения — попросту говоря, нелицемерная забота о населении — гарантия победы над герильей.

Поражения Англии и СССР в Афганистане вообще не имеют отношения к делу. Англия пыталась превратить Афганистан в колонию, поработить его на корню. Это было делом обреченным не только в Афганистане. СССР вообще не имел никаких внятных целей вторжения в Афганистан и пребывания там. Подозреваю, что таким образом кремлевские геронты вели войну с ненавистной им советской молодежью: тех, кто хотел делать карьеру, порешили отправить на БАМ и там сгноили вместе с БАМом, а всех прочих, кто просто хотел жить в полную силу, надо было пропустить через Афган. У воюющей с талибами коалиции задачи совершенно иные. Трудные, но достойные и, стало быть, выполнимые. Не надо только говорить ей под руку о невинных жертвах; их, кстати, немного… Пусть за гибель невинных ответят талибы. Никто не желает гибели невинных людей, никто не воюет с невинными — в противном случае количество жертв было бы сопоставимо с числом погибших под приснопамятными бомбежками Дрездена и Гамбурга. Разговоры о сверхточном оружии — это история о том, как лицемерие военных, выбивающих деньги у общественности, стало вдруг лицемерием общественности. Сверхточное оружие создано, для того чтобы гарантированно попадать в цель. Для того чтобы гарантированно не попадать в мирное население, необходимы другие методы: всего лучше — недопущение войны. То есть не нужно было допускать к власти талибов и попустительствовать бен Ладену и иже с ним. В таком случае все были бы живы.

И последнее. Нельзя, говорят мне, воевать против преступников, пока некий новый Нюрнберг не докажет точно, что они и впрямь преступники.

Нюрнбергу предшествовал Сталинград.

Андрей Дмитриев (родился в 1956 году) учился на филологическом факультете МГУ и на сценарном отделении ВГИКа (мастерская Евгения Григорьева и Веры Туляковой), которое закончил в 1982 году. Прозаик, драматург, член Пен-клуба, автор известных повестей и романов «Воскобоев и Елизавета», «Поворот реки», «Забытая книга» и других, автор сценариев «Алиса и букинист», «Радости среднего возраста», «Черная вуаль», «Ревизор». В «Искусстве кино» публикуется впервые.