Александр Митта: «Буду снимать только про любовь»

Петр Вайль. Коль скоро кино является не просто искусством, не только частью индустрии развлечений, а общим образом жизни для огромного количества людей, то невольно напрашивается вопрос: как снимать фильмы катастроф, как их смотреть, после того что произошло 11 сентября в Нью-Йорке и Вашингтоне?

Александр Митта. Террористы оказались людьми гораздо более изощренного ума, чем голливудские сценаристы. Никто не мог придумать такой фантастический сценарий, и ни одна съемочная группа не могла реализовать его с таким блеском. Причем, заметьте, против американской мощи, против страны, которая затратила тысячи и тысячи миллиардов на свою безопасность и может поразить прыщ на чьей-то заднице где-нибудь в Австралии. И вот эту фантастическую военную машину победили несколько человек, вооруженных перочинными ножами.

С моей точки зрения, это столкновение двух цивилизаций и поражение той, которая строилась три тысячелетия и основана на ценности человеческой жизни. Американская цивилизация нацелена на то, что жизнь человека священна и защищена. Но приходят те, кто заявляет, что их жизнь ничто перед Богом. И это гибельно. Ибо вся история показывает, что менее развитая цивилизация побеждает более развитую. Американцы не знают, как ответить на удар. Они совершают акт возмездия, но ведь террористы предпримут следующий шаг. Я своим, так сказать, хилым умом прикинул, какие ужасы могут ожидать Нью-Йорк …

Петр Вайль. Так что же, выхода нет?

Александр Митта. Я не сомневаюсь, что современная цивилизация, во главе которой сейчас стоит Америка, выстоит и рано или поздно победит. Сила не ответ. В нашем мире есть начало Божественное — любовь, согласие, единение.

И есть дьявольское, то, что имитирует Бога и пытается создать имитацию счастья. Сейчас Америка встретилась с угрозой, с которой не может пока справиться. Любовь — вот ответ на удар дьявола.

Сабрина Таверниси. Критиковать действия американского правительства в этой ситуации тоже не вполне корректно. Что же все-таки делать?

Александр Митта. Честно скажу, не знаю. Это и есть кризис, когда люди не знают ответа. Мне кажется, например, что если бы американцы потратили миллиарды не на поддержку Израиля, а на строительство супергородов для палестинцев, создали бы для них сказочно прекрасный мир, то это вряд ли изменило бы психологию палестинцев.

Петр Вайль. Если бы мы знали, как поступить в подобной ситуации, то были бы президентами, премьер-министрами или начальниками штабов. Но у нас свои профессии, и что бы ни произошло, мы продолжаем заниматься своим делом. Как быть вам, режиссеру, поставившему в российском кино первый фильм катастроф?

Александр Митта. Себе я ответил на этот вопрос. Я довольно долго ничего не снимал, потому что не знал, что сказать сегодняшнему зрителю. Когда нашел ответ, вернулся в кино, и сейчас у меня идет картина за картиной. Я рассказываю истории о любви. И ничего другого. Это и есть мой личный ответ.

Нина Цыркун. Вы говорили о столкновении цивилизаций, но мне хотелось бы повести разговор в несколько иной плоскости. Дело в том, что сразу же, после того как CNN показала жуткие события 11 сентября, огромное число американских кинематографистов увидели фрагменты своих либо только что вышедших, либо готовящихся к выходу, либо замысливающихся фильмов и просто пришли в ужас от такого сходства с реальностью.

Александр Митта. Человеческий ум работает в определенном сегменте, только террористы сработали лучше, чем все американские сценаристы вместе взятые.

Нина Цыркун. Дело не просто в том, что одни умеют делать зрелищное кино, а другие в реальных декорациях смогли осуществить то же самое, только «лучше». Не кажется ли вам, что эти страшные катастрофические образы, накапливаясь в гигантскую массу и овладевая всеми, действительно становятся материальной силой? То есть не накликали ли мы, или, конкретно говоря, американцы, эту беду на себя сами?

Александр Митта. Ой, знаете, кино — это развлечение, ничем другим оно не было и не будет.

Петр Вайль. Но есть точка зрения — она поддержана вполне достойными людьми, например, Василием Розановым, — что вина за русскую революцию лежит на русской литературе, которая расшатывала устои общества и подготовила приход большевиков…

Александр Митта. При чем тут большевики? Они и книжек не читали никогда!

Петр Вайль. Ну, были среди них люди грамотные. Если вы не согласны с Розановым, то существует и мнение — о чем говорит Нина Цыркун, — что само общество материализовало страшные кинообразы.

Александр Митта. В таком случае еще больше должны винить себя создатели самолетов и строители небоскребов. Цивилизация обеспечила все для собственной гибели, и главное заключается в том, что возобладали формальные, а не подлинные отношения с Богом. Американцы стали хозяевами мира, они наказывают кого захотят, они могут разрушить телецентр в Белграде, они… Милошевич, конечно, негодяй, убийца, но безнаказанные жандармские функции и ощущение полной защищенности Америки — не условия для развития цивилизации. Страшно об этом говорить, но, мне кажется, Америку настиг удар со стороны Бога: помни, что ты не всесильна, помни, что ты уязвима, помни, что тебе нужно действовать в мире не силой, а добром, любовью.

Сабрина Таверниси. То есть, по-вашему, то, о чем вы говорите, — начало конца Америки?

Александр Митта. Нет, для меня Америка — наиболее продвинутая часть цивилизации. Вопрос в том, как ей развиваться дальше. Развиваться, наказывая инакомыслие, невозможно.

Петр Вайль. Я думаю, в современном мире, насквозь пронизанном информацией, коммуникацией и доступном для любого вида оружия, на длинной дистанции победит тот, кто гибче, кто умеет перестраиваться.

Александр Митта. Я надеюсь, что мы придем к тому, что Земной шар станет единым. Другой судьбы у нас нет.

Петр Вайль. А вы стали бы сейчас работать над фильмом катастроф?

Александр Митта. И за сто миллионов не стал бы. Я определил свою позицию: буду снимать только про любовь.

Петр Вайль. Но ведь сейчас вы снимаете остросюжетное кино про терроризм?

Александр Митта. Это история трех человек — жены, мужа и его друга. Один из них депутат Думы, другой — террорист, который берет друга и его жену в заложники. И пока он тащит их на смерть, его психология меняется, он успевает полюбить своих пленников и спасает их ценой собственной жизни. Это история о том, как любовь преодолевает самые агрессивные намерения человека, метафорическая история, которая выглядит как простая жизненная. Вот мой ответ на сегодняшнюю ситуацию.

Петр Вайль. Многие американские кинематографисты приостановили съемки, из программ телевидения снимают заявленные ранее сериалы или фильмы катастроф. Как вы думаете, как долго это продлится?

Александр Митта. Человек все быстро забывает. Как только люди почувствуют, что теряют выгоду, все вернется на круги своя. Но я, например, буду выключать такие программы. Я их смотреть не буду.

Петр Вайль. Вы признанный «сюжетник» российского кино, но вы почти одиноки. Почему?

Александр Митта. Потому что сюжет требует культурной работы с материалом, а российское отношение к кино было и остается дилетантским.

Нина Цыркун. Иными словами, нашим режиссерам, в принципе, зритель не нужен. Это каким-то парадоксальным образом смыкается с самодостаточностью американского кино, которому по большому счету безразличен зритель за пределами страны. В связи с чем я хочу сделать странный, может быть, переход. История 11 сентября во всем мире вызвала мощный всплеск интереса к исламу. Не кажется ли вам, что здесь заключается главный вызов нового тысячелетия, а именно — необходимость наконец понять другого или хотя бы попытаться сделать шаг в этом направлении, жить в условиях взаимной адаптации?

Александр Митта. Бен Ладен не функционер ислама, он в том же ряду стоит, что злодеи коммунизма и фашизма, Пол Пот и прочие слуги дьявола. Ислам — мирное, моральное, серьезное учение, которое, вероятно, более, чем иные, учит быть слугой Бога. Что и эксплуатирует бен Ладен.

Нина Цыркун. Я хотела бы сделать акцент на другом. Я говорю не об исламе как таковом, а о том, что главное — это импульс понять другого и его образ мыслей, взаимодействовать с ним не на основе ощущения собственного превос-ходства, а в попытке взаимного контакта.

Александр Митта. Да, тут вы совершенно правы. Потому что взгляд другого оказался вдруг неизмеримо более мощным. Привычка верить в то, что человеческая жизнь священна и неприкосновенна, выявила свою беспомощность. Тот, кто готов пожертвовать собой, всегда победит того, кто будет свою жизнь оберегать.

Петр Вайль. Как вы думаете, в ситуации, когда важно понимать другую культуру, другую цивилизацию, у России особое предназначение? Ведь у России всегда было тяготение к Востоку, и многие отечественные мыслители сознавали свое «промежуточное» положение — достаточно вспомнить поэму Блока «Скифы», например. Итак, есть ли у России особая роль и способна ли она ее выполнить?

Александр Митта. Мне, честно говоря, кажется, что все люди, которых я считаю гениями российской культуры — Чехов, Толстой, Достоевский, — больше ориентировались на ценности западной цивилизации. Для меня критерий всего — Пушкин. У Пушкина какой интерес к восточной культуре? По-моему, никакого.

Петр Вайль. Начинался интерес у Лермонтова, был интерес у Толстого…

Нина Цыркун. У Пушкина была поэма «Тазит», по ней ясно, что проблема российского присутствия на Кавказе сильно его волновала, а то, что поэма осталась незавершенной, симптоматично, потому что даже гений не представлял себе, как справиться с этой проблемой.

Петр Вайль. И все-таки могут ли события, произошедшие 11 сентября, изменить направление развития кинематографа?

Александр Митта. Ну, они должны изменить всю нашу жизнь. По-моему, 11 сентября — это и есть подлинное начало третьего тысячелетия.

Москва, 14 октября 2001 года