Случайное непристойное

Фото В. Обросова

Успех первого в России reality show «За стеклом» был и предсказуемым, и неожиданным одновременно. Неожиданным, хотя он и предполагался всеми, кто хоть немного знал западное и американское телевидение, всеми, кто хоть что-то слышал о популярных в последние годы «шоу реальности», или хотя бы теми, кто знал об этих шоу косвенно, из кинофильмов. И хотя практика введения подобных программ в разных странах показывает, что успех неизбежен, он все равно оказывается неожиданным, поскольку само зрелище порой настолько невыразительно и скучно и вроде абсолютно провально, что ключевым по-прежнему остается вопрос о том, каковы основания такой популярности reality show вообще и «За стеклом» в частности.

За те тридцать четыре дня, пока несколько человек жили под наблюдением камер в помещении гостиницы «Россия», прозвучало множество суждений по поводу этого нового для нашего телевидения типа зрелища. В целом, их можно разделить на две полярные группы. Одни считают, что программа «За стеклом» аморальна, так как играет на дурных зрительских инстинктах — в частности, позволяет зрителю легально, не стесняясь, подсматривать в замочную скважину. И это главный секрет популярности. Другие уверены, что «За стеклом» — нечто радикально новое, что выходит за рамки только телепрограммы, оказывается чем-то большим, неким социальным экспериментом над обществом при помощи ТВ. Однако, как ни странно, такие диаметральные суждения во многом имеют общую, скажем так, схему интереса к данному зрелищу. Они, как и многие прочие, расположенные внутри обозначившейся полемики, признают за проектом некоторую новизну по сравнению с прежним телевидением, новизну, которая требует осуждения или обсуждения.

Итак, одни видят непристойность зрелища в том, что зритель получает возможность подглядывать за частной (интимной) жизнью людей («самой жизнью»), другие возражают, что, поскольку участники проекта знают, на что идут, то это уже не частная жизнь, а просто «сама жизнь» или — жизнь, отданная зрелищу и эксперименту.

И здесь возникает первая серия сомнений. А что, раньше телевидение не подглядывало? Не расставляло свои камеры повсюду, где только можно? Не проникало туда, куда его не хотели пускать? Да это же всегда было одной из его главных функций. А что такое прямой эфир, в котором «сама жизнь» то и дело заявляет о себе в различных мелочах, которые уже невозможно отредактировать, вырезать, смонтировать? Более того, телекамера теперь охотится за этими мелочами, и они становятся неотъемлемой частью уже не только прямого эфира, но и многих записанных передач. А что такое камеры CNN, показывающие ночные бомбежки Афганистана, где на экране практически ничего не видно, кроме смутного осадка той самой «реальности», которая принимает все более виртуализованный характер, но в которой так нуждается зритель?

Этот невидимый осадок реальности заявляет о себе на телевидении постоянно в разных видах. Оно живет им. Представляется, что очень логичные и последовательные рассуждения Бодрийара о тотальной симулятивности телевидения и современной культуры вообще в своих разоблачениях реальности не учитывают один очень простой, но в то же время важный момент: желание реальности (присутствие при правде «самой жизни») не менее интенсивно, чем желание быть обманутым, соблазненным некоторой псевдореальностью. Или более строго: желание — это есть то реальное, что невозможно симулировать, и оно выступает постоянно как замещающий элемент видимой (симулируемой) реальности.

Конечно, и это отчетливо видно в шоу «За стеклом» (здесь — вторая серия сомнений), «самой жизни» проявиться крайне трудно. Реальные люди, оказавшись за стеклом, сразу же оказываются продуктом знакового и культурного производства, их поведение крайне обусловлено вполне определенными шаблонами, и прежде всего шаблонами телевизионными. Их поведение за стеклом настолько сильно зависит от цели (понравиться большинству зрителей и получить главный приз), от направленных на них телекамер, что практически стирается грань между естественным поведением и игрой на публику. При этом сама «игра» порой столь неумела, прямолинейна, неизобретательна, а персонажи настолько неинтересны, что режиссер все время дергается, пытаясь предложить жителям застеколья тот или иной жанр, сюжет, заставить их что-то изображать, декламировать, заниматься какой-то художественной самодеятельностью. (Все это, вкупе с ограничением на курение и алкоголь, с подъемом и отбоем и вечерним приемом знаменитых гостей, делает жизнь за стеклом очень похожей на советский пионерский лагерь.)

Но люди за стеклом не хуже режиссера ощущают потребность в исполнении зрительских ожиданий. В рамках самых простых клише две девушки (Ольга и Марго) сразу же начинают обнажаться, «завоевывая» аудиторию своими телами. Макс красит волосы и ищет сексуальный контакт сначала с одной из девушек, затем с другой (иначе зачем, спрашивается, помещают за стекло разнополые пары?), девушки, в свою очередь, на всякий случай разыгрывают еще и лесбийскую сцену. Денис (Дэн) и Жанна используют несколько другие коды, более консервативные, — любви и верности. Дэн сразу «влюбляется» в Ольгу и напряженно тянет это «чувство» через всю программу. Жанна чиста и непорочна, что не вызывает негативных реакций зрителей, но и позитивных тоже.

Где здесь реальность, а где симуляция — не вопрос. В самой этой зеркальной квартире никакой реальности нет. Любое действие персонажей не имеет отношения к жизни, а имеет отношение только к одному — к телевидению. Когда Макс и Марго решают пожениться, то сколь бы искренни они ни были в своих намерениях, прочитывается это вполне однозначно как желание длить сериал (а у сериала все перипетии стандартны), желание оставаться телевизионными персонажами. Но если все так обусловлено, то где же тогда тот осадок реальности, на который рассчитывает телевидение, когда запускает reality show? Он всегда приходит извне. Реальность приходит из-за зеркала, вместе с взглядом камеры, фиксирующей желание коллективного зрителя. И чтобы проследить основные токи этого желания или, мягче говоря, зрительского интереса, достаточно, например, обратить внимание на работу оператора и монтажера.

Надо сказать, что в программе «За стеклом» использованы не просто подглядывающие стационарные камеры, но живые люди — операторы, рассматривающие происходящее не технологически беспристрастно, но психологически заинтересованно. Это, конечно, принципиально не меняет суть шоу, но проявляет некоторые вещи с известной откровенностью. В частности, чтобы ответить на вопрос, чего же ждет зритель, когда по меркам телевидения практически ничего не происходит, достаточно посмотреть, за чем охотится камера. А охотится она за одним и тем же — за случайным непристойным.

При этом как критики шоу, так и его защитники выступают, как ни странно, заодно. Только если первые реагируют как ханжи, видя непристойность в самом акте подглядывания и не замечая, что современная экранная индустрия давно уже имеет дело с превращенными формами этого типа непристойности, то вторые явно лицемерят, делая вид, что перед нами «сама жизнь», становящаяся прозрачной, в то время как очевидно, что «сама жизнь» сужается до вполне определенных рамок. В этих рамках остается лишь то, что можно увидеть на телеэкране, но на что все еще не принято смотреть в жизни.

В этой связи вовсе не случайно, что одной из самых обсуждаемых тем оказывается демонстрация полового акта. Говоря о непристойном, я имею в виду не только половой акт. Да, нам его показали, причем если анализировать само изображение (что, кстати, делают именно защитники передачи), то в сексе Макса и Марго, действительно, не было ничего крамольного. Мы видели и более откровенные сцены в фильмах, при этом не обязательно показываемых за полночь. Однако непристойность возникает здесь в обход изображения. Она возникает из нашего знания о том, что это якобы происходит «на самом деле», в силу чего изображение стремительно сближается с порнографией.

Но, как мне кажется, дело в том, что за словами «на самом деле» всегда (!) скрывается непристойное. И в этой непристойности проявляет себя тот трансгрессивный момент любого reality show, делающий их все столь популярными: столкновение с вытесненными желаниями, в которых мы сами не хотим себе признаваться. Сексуальность — лишь пространство, в котором это проявляется наиболее очевидно. Но можно также говорить о разных формах насилия, об унижении, предательстве и многом другом, наблюдая за чем, зритель удостоверяется в том, что это есть «на самом деле», то есть вне его самого, у других, с кем он и готов разделить общность подобного, негативного, с точки зрения морали, опыта. Sensus communis несет в себе также и общность в непристойности, хотя постоянно уклоняется от знаков неприличного, аморального и в силу этого не принадлежит изображению, не имеет для себя формы репрезентации, а потому по отношению к нему трудно занять дистанцию.

Таким образом, называемое мной «непристойным» следует отличать от всех тех неприличных образов, которые могут возникнуть у нас в воображении и которые отмечают определенную границу морали (или закона). Скорее, речь идет о самом образе непристойности (без конкретного ее предъявления), объединяющем в себе разнообразные силы нарушения нормы, в результате чего этот образ подчиняется, говоря словами Фрейда, не принципу реальности, а принципу удовольствия.

Фактически речь идет о том, что непристойность, за которой охотятся телекамеры в проекте «За стеклом», — это не только и не столько неприличное поведение героев в рамках публичного пространства, не только их неблаговидные поступки в отношении друг друга, но, в гораздо большей степени, все то, что интимно, скрываемо и сопротивляется вхождению в сферу публичности. Что это? На этот вопрос нельзя ответить, поскольку это частный и во многом случайный набор особенностей, которые человек скрывает от посторонних. Или же то, что он сам считает «собственным». И непристойное, таким образом, мы распознаем не по действию человека, а по попытке его скрыть. Именно поэтому нам показывают чистку зубов, приготовление и употребление пищи, сон, секс и многое другое, что хорошо известно каждому из нас, но что в то же самое время несет в себе в большей или меньшей степени следы интимности. Это те промежутки жизни, где мы «как все», но при этом почему-то именно через эти «общие места» очерчено пространство нашего частного существования. Зритель программы «За стеклом» охотится за тем, что скрываемо, за ситуациями неловкости, неизбежными, сколь бы естественными ни казались участники шоу.

Но еще раз подчеркну, что непристойное — не в самих героях или их действиях, а в связке действия и зрительского внимания к его интимному «остатку», к осадку реальности. Что мы хотим увидеть? Как уже было сказано, это нам лучше всего демонстрирует камера, которая ищет, находит, а затем идет по следу непристойности, но как только она доходит до определенного рубежа (операторы тоже люди), вдруг проявляются чудеса скромности и деликатности: или взгляд уходит в сторону, или режиссер программы (тоже человек) переключается на изображение, снимаемое другой камерой.

Конечно, надо признать, что обвинения программы «За стеклом» в аморальности не такие уж беспочвенные. Однако если не аморальность, то некоторая неморальность принята здесь как одно из условий игры. В этом, собственно, и есть игра. Признаемся — игра не в жизнь, а в мораль. Ведь у людей тут нет проблемы выживания, одиночества, нет тягот быта или изнуряющей работы. Трудность одна — распрощаться на месяц с частным, личным, индивидуальным, интимным, то есть перестать быть «для себя» и быть только «для других». То, как это людям не удается, и является зрелищем, иначе говоря — осадком реальности, о котором шла речь, или тем, что здесь названо непристойным.

В наше время, когда благодаря кино и телевидению статус реальности сильно изменился, когда реальность и вовсе поставлена под сомнение, «непристойное» оказывается тем, что все еще заставляет верить в ее существование. И в этом позитивность непристойного.

Когда-то Теодор Адорно, обсуждая судьбу категории прекрасного в современном искусстве, сказал, что если сегодня искусство производит прекрасное, то оно производит кич. Примерно то же самое можно сказать и в отношении понятия «реальность», но применительно к телевидению: когда телевидение производит «реальность», то оно с неизбежностью производит «непристойное». И reality show не столько показывает нам реальность, сколько именно производит ее заново, в чем продолжает традицию кино и телевидения. Вспомним, что Андре Базен называл документально заснятое убийство онтологически непристойным, признавая тем не менее, что это одно из самых притягательных зрелищ. Кино и телевидение стремятся к силе этого эффекта постоянно, пытаясь его произвести исходя из собственных средств. В reality show соучастники — все. Более того, участники извлекают выгоду из своих временных моральных затруднений.

Обратим внимание лишь на один момент, а именно — какую трансформацию претерпевают герои шоу «За стеклом» в течение постоянного присутствия на телеэкране. Они становятся звездами и сами ощущают это. Долгое присутствие на телеэкране делает из человека звезду почти автоматически. Экран наделяет персонажей той степенью индивидуальности, о которой они сами и не подозревали, и чем менее герой — личность, чем более он клиширован, тем легче ему стать звездой, поскольку он — идеальная пустая форма зрительских желаний и ожиданий. Или же, другими словами, чем более герой механизирован в непристойности, тем более он привлекателен, поскольку переводит «непристойное» в разряд шаблона.

У искусства и телевидения принципиально разные отношения с «непристойным». Если для искусства оно выражается в сублимации, отчуждающей субъект от собственного желания, то для телевидения ключевой становится десублимация, возвращающая зрителю его собственные желания через стереотипические образы, через узаконенное непристойное. В нем мы застаем многие ценности изменившимися, оно призывает нас самих к изменению, указывая нам на наши границы.