Двадцать лет спустя…

Год с лишним назад ровно в полдень хмурого декабрьского дня у меня зазвонил телефон.

Первый незнакомый голос сообщил мне, что сейчас со мной будет говорить господин Грымов; второй незнакомый голос сказал: «Это Грымов». И предложил встретиться. «Это не телефонный разговор».

Я, признаться, не сразу сообразил, кто со мной говорит.

«Лучше прямо сейчас», — подчеркнул незнакомец.

Ах, это же известная личность, осенило меня, режиссер, маэстро рекламы, кутюрье клипов и… И я заинтригованно согласился.

Трубку снова взяла секретарь, чтобы назвать адрес.

Увы, жизнь писателя бедна на события. Годы одиночества за рабочим столом. Утренний кофе в пустой кухне. Записная книжка, в которой едва ли пятьдесят телефонов. Единственная толпа — три тысячи книг в моей библиотеке, но, согласитесь, это самое безмолвное многолюдье, какое может быть в жизни.

Выключаю ноутбук с эскизом романа «Коллекция» (странного совпадения моей «Коллекции» и «Коллекционера» Ю.Грымова я тогда еще не заметил).

Одеваюсь. Через час я должен быть где-то у черта на куличках, в районе Даниловского кладбища, на остановке "Завод «Стеклоагрегат», куда меня доставит от Шаболовки за отсутствием собственной машины трамвай № 26, и далее пешком… Признаюсь, я и на трамвае давно не ездил. Уже на ходу достаю с книжной полки словарь русских фамилий, чтобы хоть как-то приготовиться к загадочной встрече, цель которой мне абсолютно непонятна. Грымов — редкая фамилия… Ага, «грым» — у древних славян это огражденное священное место, куда ударяет гром.

Значит, фамилия дешифруется так: тот, кто ограждает гром.

М-да, этот человек умеет ставить препятствия, подумал я, захлопывая книгу.

Всю дорогу я, вроде героя «Театрального романа», ломал голову, что же последует за этим звонком, вспоминая максудовское: «Наверное, он хочет поменяться со мной комнатами».

Миновав кладбище, набитый битком трамвай свернул на Загородное шоссе, я вышел один на указанной остановке и увидел вдали искомое здание из сплошного стекла в духе Ле Корбюзье. Дул зимний ветер. Два краснощеких милиционера в тулупах караулили полосатый шлагбаум. Один из них связался по рации: «Тут какой-то Каралев к Грымову». «Пропустите», — скомандовал микрофон.

Минуло еще пять минут, я оказался в тепле, в европейских интерьерах современного офиса и через распахнутую дверь кабинета увидел человека с демонической бородкой, которого я, конечно, сразу узнал. Это и был знаменитый Юрий Грымов, арт-директор студии «ЮГ», автор трехсот роликов и видеоклипов, за которые получил чуть ли не сотню российских и международных призов, увенчанный золотой медалью фестиваля Golden Award of Montreux, постановщик авангардного фильма «Му-Му» и блистательной серии «оживших» картин классиков русской живописи на РТР.

В его руках сверкал иглами света прозрачный предмет. Кажется, это был хрустальный фаллос.

«Я хотел бы, чтобы вы написали сценарий», — сказал Грымов, громко пряча коллекционную вещь в ящик стола.

О том, почему именно я, — в самом конце.

«Как вы меня нашли?»

«Я прочел ваш рассказ «Sтоп-модель», который, может быть, однажды и сниму, — сказал Грымов. — Но сейчас у меня к вам другое предложение-»

Сейчас не время говорить о том, что именно предложил мне Грымов в тот хмурый декабрьский день. Однако предложение было настолько неожиданным и заманчивым, что я согласился. Предупредил, правда, что сценарии писать, как это принято среди профессионалов, не умею, а вот как нельзя — попробую.

Прошла пара недель.

Я изложил решение задачи в нескольких эскизах, которые Грымов одобрил и- со свойственным ему бешеным азартом предложил мне с ходу включиться в работу над фильмом «Коллекционер», съемки которого уже шли в павильоне Киностудии имени Горького.

«У нас нет финала», — заявил он.

Съемки! И где? На студии, где я не был чуть ли не двадцать лет!

Я дрогнул- Сценарий, написанный Леваном Варази, Таней Егеревой и самим Грымовым, рассказывал загадочную историю о трех дружках, которые в поисках смысла жизни и в состоянии духовного бегства оказались сначала в рабстве у деревенской бабы Марго (эта смачная брутальная линия из фильма ушла, а жаль!), а затем стали гостями в доме великого ловца душ и вещей, некоего загадочного Коллекционера по имени Александр, который собрал в свою золотую паутину коллекцию рыб и музыкальных инструментов, коллекцию часов и бабочек, птиц и станков, книг и фаллосов- Его дом, похожий на воронку Дантова ада, окружен ливнями и грозами, а дочь мага умеет разговаривать с растениями, птицами, часами и мертвыми бабочками.

Сценарий представлял собой стильный и неожиданный авангардный проект, лишенный, однако, цельности, которой практически невозможно добиться, если текст пишут в три руки. Я же пришел четвертым.

Понимая всю щекотливость вторжения в чужой замысел, я ничего не стал переписывать, а предложил ряд необходимых, на мой взгляд, сокращений и вписал несколько новых историй.

Главное мое предложение по «Коллекционеру» было таким. «Юра, — писал я, — в твоей коллекции не хватает еще одной, может быть, главной части — коллекции людей. Невозможно вот так просто, ничем не рискуя, попасть в дом Александра. Три друга не подозревают, что выхода из коллекции нет, что все они обречены стать экземплярами страшного собрания- А Александр — это же современный Ной. Он собирает в свой ковчег «всякой твари по паре» перед новым всемирным потопом и концом света».

Из написанных мной двадцати эпизодов окончательно в режиссерский сценарий вошли, наверное, пять или шесть, в том числе история с сексуальным чучелом медведя и финальное прощание мага с Ильей, которого хозяин будит среди ночи и ведет к унитазу.

«Мой дом устроен по образу и подобию человека. Выход только один».

«Я говно?» — пугается юноша (которого великолепно сыграл фоменковец Евгений Цыганов).

«Нет. Ты человек, а живые коллекции не нужны!»

Одним словом, из отшельнического кабинета писателя я со всего маху влетел в съемки дерзкого, масштабного фильма, а, явившись на студию, оказался в мире, который отчасти был сотворен с помощью моих собственных слов.

Мой первый день совпал со съемками сцены, где Петренко с мрачным азартом смаковал мой пассаж о том, как медлительна мысль Хайдеггера и насколько короче энергия мата-

Не скрою, я был потрясен тем, что увидел.

Я не представлял, насколько мощно может Грымов выстраивать свой космос в блистательных декорациях художников Маши Турской и Сергея Иванова. Круглая центральная башня-гостиная, где под стеклом барокамеры красовалось чье-то спящее тело, была окружена лабиринтом коллекций: допотопные станки эсэсэровской эпохи, птицы в клетках, роскошный попугай с радужным хвостом, три одинаковые собаки, дикобразы под диванами, ноты, книги, барабаны, мрамор статуй, бронзовый Будда, рояль, дыни и виноград, флейты и фаллосы.

А вот коллекция рыб!

Я в восхищении опустился на жесткий диван возле неглубокого бассейна.

У моих ног плавали рыбы, морща поверхность воды плавниками и бросая на стены из кафеля рябь отражений. С потолка свисали корни дуба, чья верхушка уходила в небеса, а из круглой банки на меня пялилась жаба, и было видно, как колышется ее желтое брюхо. Не скрою, в этом бесконечном скоплении вещей мне было приятно увидеть скелет зайца-курильщика, которого я придумал месяц назад, и надо же! Теперь изящного монстра можно потрогать руками; скелет отбрасывает тень, и, кажется, художник Иванов тоже доволен.

В будущем писатель будет писать не словами, а иллюзиями всего мира; они будут воплощаться в формах подлинной жизни, и вместо меня на том диване возле бассейна с коллекцией рыб сядет читатель, а мозг писателя алчно затянет его внутрь, как моллюск, который обволакивает песчинку, чтобы накормить ее досыта жемчугом.

Забегая вперед, скажу, что Грымов сделал замечательный фильм, построенный по принципу музыкальной сюиты. Это золотая анаконда, плывущая в русле музыки. Он не пересказывает историю, а чарует, околдовывает, внушает глазу переживания сердца. Его ценность скрыта в обратной реакции зрителя, в чувствилище его нервных окончаний. Если ты жив, лента заденет тебя за живое. Фильм, к сожалению, слишком короткий. Обычных полутора часов для подобной конструкции мало. Режиссер мыслит декором и вариациями внушений. Строгие рамки сюжета не годятся для этого чувственного водопада. В нем есть место для повторов и каталога эмоций. Его истинный формат в два раза больше.

P. S. В конце съемочного дня я вышел из павильона и пошел в сторону своей молодости — к главному корпусу, который тревожно мерещился в весенних сумерках. Ни звука! Ни одного горящего светом окна! Я вошел внутрь мертвого здания, где горел неяркий свет в пустых коридорах, и замер от ужаса. Я впервые увидел, что все умерло, все кончилось, все прошло — что я постарел.

В молодости я мечтал пробиться в кино. Мой первый опыт был неожиданно удачным. Я тогда работал в Перми, тянул репортерскую лямку в местной газете. Моя месячная зарплата равнялась шестидесяти пяти рублям. Пролистав как-то валявшийся на столе сборник киносценариев, я наткнулся на сюжеты для «Фитиля» и решил изваять нечто подобное.

Место действия — лаборатория телефонного завода (я жил как раз недалеко от него), идет испытание новой модели. Из кутузки менты привозят хулигана, которому выдают подручный инструмент. Ломайте, пожалуйста. Громила профессионально берется за дело — пытается ломиком раздолбать монетоприемник, оторвать плоскогубцами трубку, выбить ударом стамески диск. Ни фига! Сделано на совесть. Детина чуть ли не плачет, на ватных ногах его тащат к двери. Комиссия ликует. Финальная реплика антигероя: «Образец на выставку делали, гады?! А «серийку» все равно уделаем!»

Этот опус был неожиданно принят. По нему сняли сюжет. М.Кокшенов профессионально сыграл врага телефонных аппаратов, а я получил немыслимый гонорар да еще и потиражные от ВААП (сюжет взяли соцстраны: тема телефонного вандализма была актуальной). В общей сложности мне выплатили полторы тысячи рублей. Для нищего журналиста в Перми — запредельная сумма.

Вдохновленный успехом, я решил принять участие в конкурсе Госкино СССР на лучший сценарий для детей и юношества. За двадцать четыре дня написал киносценарий «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» (66 страниц текста), в котором в отвязно комедийном ключе описал историю городского портняжки-отца, который в панике от желания глупого сына-школьника тоже стать портным.

Сегодня это читать невозможно, но тогда, в 1975 году, в этой выдумке мерещилась какая-то правда жизни.

Сценарий получил поощрительную премию, был принят к производству Киностудией имени Горького. А я задумал поступать на Высшие курсы. Еще бы! Два года учебы в Москве. Стипендия. Закрытые просмотры. Я увижу наконец «Сладкую жизнь» Феллини!

Но меня не приняли. Видно, я слишком хотел понравиться, а нет ничего подлее этой стратегии заискивания. Ты должен быть самим собой — слоном в посудной лавке, а не мытой посудой.

В мрачнейшем настроении я вернулся в Пермь и вдруг потерял интерес к кино, точнее, к советскому кино «для детей и юношества». Бросив работу в газете, с азартом принялся за роман «Мотылек на булавке в шляпной картонке с двойным дном». Это была философская проза, написанная в форме приключенческого вестерна — пародии на гражданскую войну.

Без моего активного участия сценарий «про фазана» медленно, но верно пошел ко дну. Его снова и снова пытались запустить в производство, но безуспешно. Почти с облегчением я узнал, что договор расторгнут.

Я тогда думал, что навсегда расстался с мечтой о кино. И если моя писательская судьба обретала черты прибоя и даже шторма, то отмель кино была пуста, забросана илом, и только чайки памяти бродили по берегу в поисках поживы.

Отлив сменился долгожданным приливом.

Голубой вал прибоя накрыл с головой мертвые камни. Но ни один из них не возопил, не разомкнул уста, чтобы утолить бездонную жажду.

Я не был здесь двадцать лет, меня окружили призраки советской эпохи. Вот второй этаж, где находился сценарный отдел, вот тут мимо меня прошел Сергей Герасимов, а тут скакнул обезьяной славы Высоцкий, а там на лестнице мелькнул затылок Василия Шукшина. Меня окружали тревожные мертвецы. Еще висели на стенах бодрые фотографии из фильмов моего детства: «Алеша Птицын вырабатывает характер», «Школа», «Морозко», но уже прошлась рука глумления: "Мудак из 5 «Б» вместо «Чудак».

Я открыл дверь кабинета в бывший отдел сценариев- Удивленная женщина с утюгом в руках оглянулась. Она гладила костюм- Я извинился. Шаги гремели, как свинцовые подошвы водолаза на палубе утонувшего крейсера. Я с трудом шел по косому полу, опасаясь упасть за борт. Мрак. Тлен. Разруха.

И мертвая кладбищенская тишина затонувшей эпохи.

Тут меня окликнул охранник и вывел к центральному входу. Мне осталось только взять такси и уехать, не оглядываясь, чтобы не превратиться в соляной столб, как жена библейского Лота-