В редакцию журнала «Искусство кино»

Глубокоуважаемые господа!

С огромным удовольствием и благодарностью я взял в руки десятый номер вашего журнала за 2001 год. Я искренне польщен, что моему тексту нашлось место на страницах «Искусства кино». Впрочем, убежден, что ваш журнал в комплиментах не нуждается.

Однако редакционная сноска под моей статьей вызвала у меня некоторое смущение. Привожу ее полностью: «Статьи политолога Дениса Драгунского и критика Льва Аннинского продолжают разговор об историческом предназначении России, начатый Юрием Пивоваровым („Искусство кино“, 2001, № 7), и предлагают альтернативную точку зрения».

Не знаю, как Лев Аннинский, а я не продолжал разговор, начатый Юрием Пивоваровым. Впрочем, и Аннинский, как видно из его весьма краткой и эмоциональной статьи, также не продолжает разговор, а скорее откликается на статью Пивоварова, которая и вправду дает много пищи для размышлений, эмоций и вопросов.

Что же касается меня, то я писал свой текст, что называется, просто так, от себя лично, совершенно никого и ничего не имея в виду. Последнее может прозвучать несколько экстравагантно, и, однако же, это правда. Литератору кажется, что он полемизирует с другим литератором или бойкими штрихами набрасывает эскиз будущего для своей страны. Господь с ним, если он и в самом деле так думает. Жаль, если он понимает, как обстоят дела, но притворяется. Потому что на деле он решает свои собственные проблемы, пытается разобраться с сегодняшними своими переживаниями… «По поводу России?» — спросите вы. Да нет же, по поводу вчерашних своих переживаний, негодований, восторгов, страхов. Особенно страхов.

В цитированной сноске редакция говорит, что эти статьи представляют собой «разговор об историческом предназначении России, начатый Юрием Пивоваровым». Я надеюсь, что уважаемый мною Пивоваров пропустит эту строку мимо глаз, а если заметит, то не обидится на синтаксическую неловкость, которая выставила его в столь претенциозном и нелепом виде. В самом деле, вовсе не Пивоваров начал разговор об историческом предназначении России. А в его тексте ничего подобного нет и как у человека достойного и высокообразованного быть не могло.

О предназначении России (а также любой другой страны) в наше время пишут люди малограмотные и безответственные. Потому что прошли времена имперских крестительско-просветительских миссий, прошло и время Владимира Соловьева и, скажем, Вудро Вильсона, романтически провозглашавших благородное мессианство своих наций. Уж не говорю о совсем не просветительской и не благородной — а душительской и подлой — миссии германского «третьего рейха» и его союзников по «Оси». Почему прошли эти времена? Да потому что мессианство (осуществление того самого предназначения) уже испробовано, отработано и выкинуто прочь. Неиспытанным остается, пожалуй, только проект Соловьева, экуменический, космополитический и прекраснодушный, — пока его пытаются осуществить лишь «транснациональные радикалы», которые хотят легализовать наркотики и выпустить зверей из зоопарков. Посмотрим, чего они добьются лет через сто.

Империи рушились постепенно, но рухнули все. «Третий рейх» и его охвостье прихлопнули военной силой. Кошмар нацистской оккупации и Холокоста обернулся для немцев ужасом 45-го года. «Горе нации убийц, — сказал, по легенде, Жуков, попирая поверженный пограничный столб. — Нас ничто не остановит». Миф об историческом предназначении прожорлив и нетороплив — начало конца вильсонианской Америки наступило 11 сентября 2001 года. Точно такая же судьба ждет молодые и сильные исламские народы — рухнуть под тяжестью своего предназначения, хороня тысячи и миллионы поверивших в него. Исключений не будет.

Потому что у нации нет никакого предназначения. И интереса — сразу отвечаю на возможные возражения — тоже нет. Как нет ни предназначения, ни интереса у неба, моря или ветра. Все это есть у отдельного человека — он сам себя к чему-то предназначает, сам пытается обозначить и продумать свои интересы.

Но человек, увы, бывает слаб и нераздумчив. Свое личное сволочное желание оттаскать еврея-лавочника за пейсы, ввиду дороговизны товара и общей безысходности жизни, он проецирует на мировое еврейство и миссию своей белокурой нации — создать улицу или цивилизацию в стиле judenfrei. Передавая все необходимые полномочия, а также свои желания и непродуманные волнения институтам власти. И хотя это было вроде бы окончательно и убедительно разрушено в 1945 году и позже, в Нюрнберге, оно — предназначение то есть — постоянно возникает то тут, то там.

Может быть, скорее «тут», чем «там». Потому что у нас не было ничего подобного немецкой денацификации или хотя бы знаменитому «спору немецких историков» 1986—1987 годов, когда после десятилетий молчания интеллектуалы Федеративной республики задали себе вопрос: «Что это было?» Мы — у нас в России — живем сейчас как будто в ГДР. Согласно официальной исторической доктрине ГДР, на «восточных землях» издавна жили демократы и антифашисты, а в 1933 году их оккупировал Гитлер. Это слишком абсурдно, чтобы быть анекдотом. Восточногерманских школьников действительно так учили. Но мы, увы, недалеко ушли от наших бывших братьев по соцлагерю. Мы до сих пор стараемся верить, что добрый и богобоязненный русский народ был под властью неизвестно кого. Поэтому наша элита видит главную свою заботу в том, чтобы не потревожить душу коммунистических старичков.

Это грустно.

Хотя, конечно, слова «историческое предназначение» редактор написал, что называется, не нарочно, вовсе не имея в виду всю болотистую бездну национального мессианства. Просто так, привычная фигура речи. И это еще грустнее. Въелось, значит.

Теперь про «альтернативную точку зрения». В самом деле, у меня получилась довольно бодрая статья. Может быть, не столько бодрая, сколько холодная. Ничего, мол, не нойте, нас 140 миллионов, если по 700 тысяч в год, нам еще

двести лет вымирать. Что-нибудь придумаем или, глядишь, демографическая тенденция сама изменится.

Статья же Пивоварова заканчивается предчувствием неимоверной глобальной беды. «Властно-передельный социум без материи для передела и энергии для власти, в съеживающемся пространстве…» В общем, объем близится к нулю, а масса к бесконечности. Дальше, по всем научно-популярным книжкам — «Большой Взрыв». Космогония в одной отдельно взятой стране.

Однако эти, безусловно, разные взгляды никак нельзя назвать альтернативными точками зрения на историческое предназначение России. Это просто холодный оптимист и горячий пессимист пересвистываются через два номера журнала на третий.

Аннинский справедливо недоумевает: почему же Россия все-таки еще живет? Ведь по всем рассуждениям Пивоварова она должна была бы исчезнуть тем или иным образом еще много лет назад.

То-то и оно. Во всех отрицательных прогнозах и негативных сценариях самое слабое место — непосредственная технология гибели. Не изменение государственного устройства, не распад на несколько единиц, не сжатие до лоскутка исторической территории, а именно полная всамделишная гибель, желательно вместе с народом. Чтобы в летописях значилось — «погибоша, аки обре» (то есть авары — не путать с нынешними аварцами). Как это в наше время может быть? Ведь и после военных поражений, после распада империй, даже после уничтожения нацистского рейха наступало восстановление, выздоровление государства и народа. Поэтому бодрым утопистом быть гораздо легче, чем мрачным пророком.

Оттого-то в мрачных пророчествах так много невнятицы. Я не хотел обсуждать статью Юрия Пивоварова по существу. Но приходится.

В любом социуме существуют властные отношения. Практически любые институты власти выполняют те или иные перераспределительные функции. Передел, по Пивоварову, — это, как ни крути, некое перераспределение.

Не важно, какое участие в этом переделе принимают государственные институты власти, хотя они, разумеется, делегируют «вниз» некую норму. Но даже если передел общинной земли производится, ну, совершенно самостоятельно (всех начальников заперли в сарае) — все равно здесь воспроизводятся отношения власти. Которая, как учит нас Парсонс, есть символический посредник в проекции целедостижения.

Поэтому слова «властно-передельный социум» — это очень крепкая, красивая, полная тревожного диссонанса свистящих и раскатистых звуков — просто звукопись революции! — но при этом очень эмоциональная тавтология и банальность. Тавтология, потому что социум включает в себя власть и перераспределение, а банальность, потому что таков любой социум. У меня, во всяком случае, не хватает воображения, чтобы представить себе социум, лишенный властных отношений и перераспределения.

Поэтому мне кажется, что пивоваровская характеристика не очень характеризует Россию, а если принять за правду, что у нас, действительно, переделы имели особо важное значение, а властные институты были особенно жестоки, бездумны, далеки от народа, то и тогда это останется картинкой, пересказом из Некрасова или Щедрина.

Взять, например, какую-нибудь беспокойную страну Центральной Америки. Там один за другим случаются военные перевороты. Это в ту и другую сторону как-то связано с нестабильной экономикой. Поэтому там часты банкротства мелких и крупных фирм. Можно назвать такой социум «переворотно-банкротным»? Можно, разумеется. Что это нам даст для понимания ситуации и для ее прогноза? Не знаю.

Не всегда ясно, что имеет в виду Пивоваров под властью. Хорошо, Парсонс не всякому указ, но все же есть власть как отношение и власть как институт. Здесь с первой же страницы очень эмоциональная путаница этих двух значений. Эмоции — в заглавных буквах (не просто русская власть и т. д., а Русская Власть, Лишний Человек, Популяция, Русская Система). Похоже, как если бы оратор выкрикивал слова, вместо того чтобы объяснять их значение. Отношения между этими составляющими не всегда ясны. С одной стороны, Русская Система включает в себя Русскую Власть, Популяцию, Лишнего Человека.

С другой стороны, Русская Система и Русская Власть взаимодействуют. Далее, Русская Власть порождает все — очевидно, и Русскую Систему, частью которой она только что побывала. Я бы подумал, что речь идет о весьма нетривиальной логике, но тут же увидел совершенно серьезные рассуждения о «кухарке, управляющей государством». Но, может быть, это моя проблема, поскольку я плохой (да прямо скажем, никакой) логик. В юности увлекался разными там Расселами и Тарскими, потом забыл, к сожалению.

Но бог с ними, с кухаркой и логикой. Меня сильнее всего беспокоит принципиальное выделение русской власти из всех иных властей. Хотя достаточно перевести дыхание, чтобы увидеть и понять — все приписываемое русской власти (русским властным институтам) равно так же присуще всем другим властям — французской, чилийской, какой хотите. И некоторая метафизичность, и даже сакральность, и дистанцированность от народа, и вчинение самых разных учреждений в плохо огосударствленную народную толщу, и так далее. По-моему, нельзя всерьез считать, что в Европе все было по Руссо, а в России — по Ивану Грозному. Неужели письма к Курбскому — наш «Общественный договор»? Странно. Будто бы в Европе граждане сначала формировали общество, а потом что-то там делегировали государю, не забывая о том, что народ есть суверен, и так далее. И все это разыгрывалось в виде пятиактной классической пьесы. Будто бы в России пришел царь с опричниками — и как начнет всех крушить, как начнет формировать Популяцию с Системой. «Вольны своих холопов казнить, вольны и миловать». Русский авангард. Вона какие мы. Не то что они. Ка-ак начнем искать выход из исторического тупика!

А где он, этот тупик? В чем он состоит? В том, что число автомобилей и дорог с твердым покрытием неуклонно увеличивается? Что все больше домов с горячей водой и всеми удобствами? Что все больше Интернета, общепита, банкоматов, книг и газет? Что свобода из бранного слова («ишь, свободы захотел!») стала главным фактором существования? Что власть все менее всевластна? Что она охотно и сознательно вступает в диалог с обществом? Что Россия раскрывается миру?

Почему автор считает, что нас вытесняют на Север Евразии? Может быть, все меньше и меньше становится пространство нетопленой избы, роддома без водоснабжения, деревни, откуда хоть три года скачи, ни в какое другое государство не прискачешь (и не потому, что далеко, а потому что дороги развезло).

И в миллионный раз читаешь о русском избранничестве, и русском одиночестве, и о русской духовности, наконец, которая, очевидно, может жить только в кошмарном бытовом неустройстве. Откуда такие явные эмоциональные натяжки? Неужели все из-за нашей влюбленности в русскую власть, в ее неистовость, «дистанционность», лживость и жадность? Из-за нашей неизбытой любви к насилию?

А она откуда? Оттуда же, из духовной ГДР, в которой мы продолжаем нежиться, прощая себя, своих родителей и дедов, живя нераскаянно и непродуманно. Мы продолжаем искренне полагать, что власть напала на народ, как ястреб на мышонка. И мы втайне презираем мышонка и любим ястреба. Любуемся им, по крайней мере. И думаем о своем историческом предназначении, потихоньку шантажируя окружающий мир.

Однако конец эпохи предназначений — 11 сентября 2001 года — положил конец и шантажу, и рассуждениям об особости, загнанной в тупик. Не метафизическая «Русская Власть», а конституционное российское руководство с именем и адресом оторвало Россию от нарциссической лужи, куда она глубокомысленно уставилась. Подняло ее на ноги и поставило в один ряд с бодрыми и деятельными людьми. Остается надеяться, что «Русская Власть» ничего не сможет поделать с российским руководством. Потому что перед ним не историческое предназначение, а конкретные задачи дня. Модернизация и интеграция, прежде всего. А от этого «Русская Власть» вместе с «Русской Системой» исчезают. «Лишний Человек» становится востребованным, а «Популяция» становится народом, структурированным в общество.

Вот тогда и появится духовность не в непонятно каком, туманно-самолюбовательном и агрессивном смысле («не трожь меня, я духовный, у меня справка есть!»), а в ясном школьнику виде (богатый и добрый мир переживаний и размышлений). Но в фундамент этой духовности надо положить хотя бы один судебный процесс над сталинским палачом. Его надо осудить как преступника против человечности, а потом пусть президент его помилует. Не амнистирует, а именно помилует. Наша высокодуховная культура не сняла фильм по «Архипелагу ГУЛАГ». Нет на ТВ сериала про трижды преданных советских (они же теперь российские) военнопленных Отечественной войны. Зато про ничтожного аппаратчика, взобравшегося по ступенькам геронтократии, нам показывают фильм «Загадочный генсек» (Андропов то есть). Духовность на марше. Интеллигенция делает выбор. Я уж не говорю, что две трети нашего народа живут в условиях социальной деградации, там, где много пьют и скоро умирают. Это как раз та ситуация, о которой писал Георгий Федотов — есть такой уровень народных несчастий, когда простой технический прогресс приобретает христианско-спасительное значение. Поэтому я искренне недоумеваю, где и в чем увидел Юрий Пивоваров русскую духовность, которой к тому же надо поделиться с миром. Достоевский и Малевич тут ни при чем. Мы не имеем к ним никакого отношения. Хватит использовать их как ренту. Надо самим очищаться от страха перед властью, от трепета при виде погон и лампасов и от стремления записать это в национальную добродетель. Собственно, в народе процесс такого очищения идет быстро и зримо. Народ уже научился ценить хорошие стиральные порошки, мыло, пасту и прочие предметы сангигиены. Меж тем именно эту рекламу радетели духовности хотят согнать с экрана. Им стыдно слышать слово «прокладка». Оно их непристойно возбуждает. Они еще маленькие. Поэтому не будем считать страх перед Мойдодыром русской национальной спецификой.

Вот к каким интересным выводам можно прийти, читая маленькую редакционную сноску.

Искренне ваш

Денис Драгунский