Дивертисмент. «8 женщин», режиссер Франсуа Озон

«8 женщин» (8 femmes)

По одноименной пьесе Робера Тома
Автор сценария и режиссер Франсуа Озон
Оператор Жанна Лапуари
Художник Арно де Молерон
Композитор Кришна Леви
В ролях: Катрин Денёв, Изабель Юппер, Эмманюэль Беар,
Фанни Ардан, Виржини Ледуайен, Даниель Дарьё,
Людивин Санье, Фирмин Ришар и другие
Fidelite Productions
Франция
2001

Приятное — не больше, но и не меньше — оживление французского кино пробудило у публики и критики, казалось бы, угасший интерес. Так случилось с романтической «Амели», украшавшей сюрпризами буржуазную обыденку. А теперь — с фильмом Франсуа Озона, где легендарные и молоденькие актрисы, запертые в громадную клетку буржуазного «кукольного дома», вернули Франции победительные ощущения.

«Удовольствие прежде всего» — сухой остаток этих праздничных коммерческих проектов, вновь всколыхнувших высокую моду на культурный, так сказать, масскульт. Недаром

«8 женщин» — синефильский интим Озона — получил приз на последнем Берлинале.

Сладчайшая востребованность европейской «фабрики грез» оказалась надежнее альтернативных (Голливуду) происков европейских режиссеров, присягнувших «Догме». На прошлогоднем Берлинале зрители и пресса восхищались скромным обаянием «догматического» «Итальянского для начинающих». На нынешнем — ликующим шармом французских актрис, сыгравших женщин, которые охвачены «звездными войнами», расставлены в театральные мизансцены, освещены огнями рампы и студийными прожекторами.

Школа женщин Озона — омаж его любимым актрисам и воздушный поцелуй Голливуду 50-х. Такое же признание в любви звездам из фильма Манкевича «Все о Еве» стало параллельной интригой фильма Альмодовара «Все о моей матери».

Успех «8 женщин» связан с тем, что изощренный и простодушный зритель — буржуазный читатель «Вога» и демократичный почитатель условных зрелищ, в которых с блеском пародируются тривиальные жанры, а также стойкие имиджи легендарных актрис, — непременно найдет здесь мотивы для чистого наслаждения. Потому что, как сформулировал бессмертный герой Ануя, модный парижский поденщик Орнифль, «истинную услугу людям оказывали лишь те, кто забавлял их на этой земле. Вечно чтить будут не реформаторов, не пророков, а немногих легкомысленных шутников». Цинично, обидно, но честно.

Вместо вожделенного римейка кьюкоровских «Женщин» (их права оказались в руках Джулии Робертс) Озон по-королевски опустился до «хорошо сделанной пьесы» бульварного драматурга Робера Тома. Лет сорок назад она шла по всему миру, а у нас и сейчас. Но в отличие от нашего нахрапистого бульвара, французский значим для своих зрителей не меньше незыблемых традиций классицизма. А в каком-то смысле они даже равнозначны. В «8 женщинах» соблюдается единство времени, действия, места. Но этот фильм в стиле «кэмп» купается еще и в лучах славы классического Голливуда, провоцируя таким образом восприятие не только на «сквозной ветерок» развлечения или на дистанцию, но и на ностальгические чувства.

Постмодернистский, пардон за выражение, и, казалось бы, устаревший проект становится экстравагантным и лирическим парадом-алле священных чудовищ — французских этуалей.

«8 женщин» — это кино— и театральная утопия молодого преуспевающего режиссера. Огламурив француженок, он вывел их в новом — волшебном и фантастическом — свете. Катрин Денёв, Изабель Юппер, Фанни Ардан, Эмманюэль Беар, Даниель Дарьё, Виржини Ледуайен, Людивин Санье, Фирмин Ришар выступают здесь в архетипических и стилизованных ролях «матери», «горничной», «вамп», «кормилицы» etc. Но при этом исполняют шлягеры звезд французской эстрады 60-80-х годов (Шейлы, Сильви Вартан, Далиды, Николетты). Эти дивертисменты раскрывают — наподобие ударных монологов — внесюжетную мечтательную подноготную гротесковых персонажей и самоуверенных звезд, бликующих к тому же в техноколоре мелодрам Сёрка Дугласа и мюзиклов Винсента Миннелли.

Озон примерил на себя роль нового «американца в Париже», и она понравилась избалованным трудолюбивым француженкам.

Пригласив сниматься лучших актрис своей страны, он вписал историю их отношений — причем и в кино, и в жизни — в настоящий, а не в условный детективный сюжет о расследовании загадочного убийства отца этой семейки и мужа-любовника-брата -зятя.

Здесь Даниель Дарьё, идеально чувствующая себя в замкнутом пространстве (как ее Мари-Октябрь в павильоне), играет в четвертый раз мать героини Катрин Денёв. Здесь Денёв и Ардан входят в клинч, рвут друг друга в клочья, примиряются в любовных объятиях, не забывая, что они, актрисы и пассии Трюффо, соперницы не только в этой пьесе. Здесь Эмманюэль Беар в роли горничной и любовницы жертвы роняет (на глазах своей хозяйки Габи — Денёв) фотографию Роми Шнайдер, еще одной обожаемой актрисы Озона, а «простодушная» героиня Денёв задает вопрос: «Это ваша прежняя хозяйка?» Но режиссер в этой сцене напоминает и об избранницах Клода Соте (ведь после смерти Шнайдер в его фильмах играла именно Беар). И воссоединяет контрастных (по исполнительской технике) звезд — сдержанную Денёв, экспрессивную Шнайдер. Эти намеки нормальный зритель может вполне не заметить. Но исповедальные мотивы в такой элегантной стилизации создают мерцательную аритмию и зыбкую двусмысленность, которая действует подсознательно. Вне и помимо сюжета в духе Агаты Кристи и с черноватым английским юмором в диалогах.

Режиссерский и зрительский взгляд прикован к актрисам, то есть к суперженщинам — прекрасным, порочным, кокетливым, сексапильным. Никакого женоненавистничества к этим одиноким, обделенным стервам и сучкам (по фильму) Озон не испытывает. Он ими любуется и обольщает зрителей. Поскольку: «Кэмп видит всё в кавычках цитации. Это не лампа, но «лампа», не женщина, но «женщина». Ощутить кэмп — применительно к людям или объектам — значит понимать бытие как исполнение роли. Это дальнейшее расширение на область чувствительности метафоры жизни как театра».

По «Крысятнику» было трудно догадаться, что Озон станет синематечной крысой, что впишет себя и в эту почтенную национальную традицию. Хотя на заре своей быстротекущей карьеры он признавался: «Мы, современные режиссеры, просто используем открытия других». Он мечтал о роли Джозефа фон Штернберга в судьбе Марлен Дитрих. Но вынужден был собрать вокруг себя тех, кого вылепили совсем другие. В детстве, играя в куклы, придумывая для них истории, Озон мнил себя Пигмалионом. И реализовал эти надежды в последнем фильме, пропитав бульварные роли чудесных актрис голливудскими примочками. Так он прояснил собственные представления об универсальной киногении несмутных и влекущих субъектов желаний. За каждой из этих женщин — ворох секретных материалов и синефильских ассоциаций.

Ординарную буржуазку Денёв он увидел в образе мелодраматических героинь Ланы Тёрнер. Хотя и не забыл о тайных порывах «Дневной красавицы». Фанни Ардан наградил сережками Авы Гарднер, прической Лиз Тейлор и эротическим танцем Риты Хейуорт из «Гильды» Чарлза Видора. Заколол волосы Беар на манер Ким Новак в «Вертиго» и надел ей сапожки со шнуровкой, какие носила Жанна Моро в «Дневнике горничной» Бунюэля. Виржини Ледуайен сделал челку Сабрины — Одри Хепбёрн и прицепил шапочку от Ива Сен-Лорана, примазавшись к “new look” французского модельера, потрясшего Америку в середине прошлого века. Превратил — в память об «Унесенных ветром» — белую гувернантку (из пьесы) в черную кормилицу. Выбрал стрижку и брючки для Людивин Санье, вызволив из «Американца в Париже» силуэт Лесли Карон. Преобразил непрезентабельную старую деву Августин (Юппер), «нищую уродливую» сестру «богатой красивой» Денёв, нарядив в атласное платье Риты Хейуорт и меховой палантин. Хотя почти весь фильм эта сексуально озабоченная мымра-истеричка в очках щеголяла (по наущению режиссера) фарсовыми ужимками Луи де Фюнеса.

Озон разрушает односторонность персонажей, затянутых, как его героини в корсет, в традиционные амплуа стародавней пьесы. И превращает сложившиеся имиджи актрис в условные знаки, с которыми он играет в поддавки и которые выворачивает наизнанку. Здесь актрисам предложено сыграть не только Габи, Пьеретту, Августин etc. и не только травестировать свои прежние роли. Дарование этих женщин — быть актрисами по преимуществу. Изображать притворство и хранить обманки, ведь у всех у них — свои мотивы для убийства. Но бурлескные, водевильные перепады этого детектива-мюзикла обнажают тайные возможности великих этуалей и старлеток. Восьмидесятичетырехлетняя Дарьё выпархивает из инвалидной коляски с завидной сноровкой. Холодная блондинка Денёв вдруг впадает в сентиментализм. В лицемерной субретке Беар тлеет порочная дива варьете. Роковую Ардан Озон наделил иронией и не свойственными актрисе наклонностями. А неуклюжую старую деву, оглушавшую комедийным брио, превратил в звезду и спустил по «мюзик-холльной» лестнице особняка на землю.

Помножив жанр на миф, Озон достиг заповедной зоны — безусловного отклика на уже забытые или застрявшие в памяти страницы истории кино.

Фальсифицируя реальность, он продолжил традицию гран-гиньоля, дарующую падкой на зрелища публике иллюзию сильных эмоций. Рискнув возвысить вульгарный шик костюмов, Озон подкрепил его салонной духотой интерьера с зелеными стенами, красным ковром, желтым диваном. Точной — в своей вопиющей безвкусице — средой для мещанской семейной драмы. В которую, впрочем, эти мегеры играют шутя, без опаски, подробно.

В финале — после всех антре, инсценированных случайностей, интерлюдий — Озон построит шесть актрис в шеренгу для театрального поклона. А Даниель Дарьё, выйдя из неблаговидной роли скупердяйки-алкоголички, отравившей когда-то своего нелюбимого мужа, присядет рядом с младшей внучкой, пожирательницей детективов, и споет о том, что «нет счастливой любви». Под этот шлягер Брассанса на стихи Арагона актрисы на прощание станцуют, обласканные любовным взглядом камер и непредательским восторгом нарядной публики.

Озон им льстит, они ему доверяют. Озон вырос на «Шербурских зонтиках», стал синефилом на «Мадам де…», плакал на «Соседке», бредил Роми Шнайдер. Титры он предварил хрустальным занавесом, напомнив, что «бриллианты — лучший друг женщин». А каждой актрисе выбрал на ядовитых титрах цветок — орхидею для Денёв, алую розу — Ардан, белый бутон — Ледуайен- Цветы зла — роскошный букет.