Андрей Бартенев: «Мне страшно…»

А. Бартенев

Елена Кутловская. В фильме «Контекст» вы говорили, что вас как художника практически не замечают. Что вам здесь нечего делать. Что в стране ничего не будет. В чем проблема? Политическая элита тупа? Бизнес-элита не созрела для меценатства?

А. Бартенев. Речь не о тупости. Это слово можно и нужно убрать. Вопрос совершенно в другом. Это как радиоволны — они бывают разных частот. Но наши чиновники даже представить себе не могут, что может быть нечто выходящее за рамки привычного, что можно просто повернуть ручку — и возникнет другой мир, другое искусство, работающее на другой частоте. Гипотетически они, наверное, знают о подобном феномене, но представить его в реальности не в состоянии.

Е. Кутловская. То есть это вопрос только извечного российского нелюбопытства?

А. Бартенев. Нелюбопытство, негибкость, отсутствие дальновидности! Наша якобы политическая элита настолько недальновидна, что не в состоянии сформировать среду, в которой будет жить следующее поколение. Они умудряются в ущерб своим потомкам, как зеницу ока, как девственную плеву, хранить интеллектуальную леность. Пусть их дети умрут в «кислоте» — им все равно, настолько они эгоцентричны. Разве будет культура жить в России? Да она задохнется! Что мы сейчас и видим.

В своих перформансах я пытаюсь показать людям, что можно быть свободнее. Я все время говорю: «В чем проблема? вы тоже можете быть, как я. В этом нет ничего страшного. Ничего тяжелого, ничего сложного. Вы тоже можете жить такой яркой, светлой замечательной жизнью. Освободите себя, и всё». Я пытаюсь объяснить нашим людям это своим творчеством.

А. Бартенев

Е. Кутловская. Насколько я знаю, вы не москвич?

А. Бартенев. Да, я родился в Норильске, жил в коммуналке. Мои родители с утра до ночи работали, чтобы прокормить семью. То есть я вышел не из Кембриджа, не из Оксфорда, не из какого-то рафинада… Я рос в очень суровой среде. Но в Норильске было столько любви! Люди там так настрадались, что умели ценить человеческое тепло. В них была пронизывающая все и вся любовь: к алкоголизму, к телу, к детям, к собакам… И она передалась мне генетически. Я безумно люблю все, к чему прикасаюсь, все, что я делаю.

Е. Кутловская. А если бы в России нашлись деньги на творчество людей, вам подобных, вы считаете, что культура «не убегала» бы на Запад? вы считаете, что современное искусство в России гибнет, потому что нет возможности его, грубо говоря, кормить, снабжать деньгами?

А. Бартенев. Конечно же!!! Наличие первого пункта, о котором я говорил — нелюбопытство, непрозорливость, недальновидность, — естественно определяет, что никто не будет давать деньги на современное искусство. И в результате не возникает ничего — ни школ современного искусства, ни музеев, ни институтов, ни фондов. И это сразу же расщепляет огромный поток молодых художников, которые появляются каждый год. Половина из них умрет, какая-то часть уйдет в наркотики, и их интеллектуальное, эмоциональное знание о будущем будет навсегда утеряно. Если кто-то сможет уехать — уедет. А те немногие, кто останется, будут приспосабливаться. И это самое страшное. Потому что они будут приспосабливаться к тем школам современного искусства, которые есть, к тем десяти галереям, к тем трем галерейщикам… Представьте, страна, на которую три галерейщика, десять галерей и три фонда! Что это? Какое вообще здоровое поколение современных художников вырастет на этом?

А. Бартенев

Е. Кутловская. Андрей, но что-то же у нас в стране делается на довольно высоком уровне! Я говорю и об организации, и о творчестве. Скажем, Фотобиеннале, которые устраивает Ольга Свиблова.

А. Бартенев. Это происходит благодаря героизму Свибловой. Но я знаю, чего это ей стоит. Хотя… в январе я зашел в залы Московского Дома фотографии, и у меня был шок.

Е. Кутловская. Почему?

А. Бартенев. Потому что на фотографиях были строители, рабочие, опять какое-то брутальное искусство полезло. Снова Рабкрин и все эти пролетарии… Причем это был совершенно конкретный заказ — показать растущую, якобы новую Москву. Что такое?! Почему Свиблову заставляют в такие игры играть?

Е. Кутловская. Видимо, она вынуждена так «отбивать» деньги на арт-хаусные проекты?

А. Бартнев. Я этого не могу понять.

Е. Кутловская. То есть вы не сделаете ни одного подобного шага? Даже во имя чего-то в будущем? Не продадитесь ни за что?!

А. Бартенев. Дело не в том, продамся или не продамся. Вот я участвовал в Театральной олимпиаде, в карнавале, устроенном Вячеславом Полуниным! Это было такое удовольствие! Но с другой стороны, какая же организационная бездарность! Можно было сделать во сто крат лучше! Во сто крат интереснее! Полунин, и так седой человек, поседел окончательно, пока боролся с этой коммунистической заразой народных праздников и гуляний, он просто измучился, чтобы вместо первомайской толкучки сделать подлинный праздник.

Е. Кутловская. То есть нет коммунизма, но ментальность абсолютно та же?

А. Бартнев. Дело не в коммунизме. Мещанская страна. Наесться, напиться, и больше ничего не надо! Никому!

Мне так печально… Потому что я вижу, как могло бы быть по-другому — замечательно, здорово, хорошо! И академисты, и авангардисты, и реалисты, и соц-арт — все, что есть в России, могло сосуществовать, процветать и приносить благо своей стране, развивая ее интеллектуальные способности. У нас бы все изменилось!

Я ужасный идеалист! Оптимистический идеалист. Я приезжаю в Нью-Йорк и вижу: огромные музеи, галереи, Метрополитен-музей — самый мой любимый музей в мире!.. Люди туда ходят, просвещаются. Или возьмите Англию — это же Мекка просвещения. Там вся жизнь пронизана новым, интересным, будущим! Как сделать лучше, как сделать интереснее для детей, для взрослых, для подростков?! Я все время думал, почему у них так? Думал про людей, которые приглашали меня участвовать в дорогих, гигантских проектах в Великобритании. Мне казалось, они зарабатывают огромные деньги на мне и на мне подобных. Выяснилось, что нет, никаких больших денег на искусстве они не делают! Оказывается, они организовывают великолепные выставки и музеи просто потому, что им интересно взять, например, художника Бартенева с его произведениями и показать в Англии — вот, смотрите, что этот русский сделал. Они открывают для английских детей и подростков что-то новое и хотят, чтобы они вобрали в себя русскую культурную традицию и делали нечто другое — уже британское.

Самое удивительное, что две мои огромные выставки в Royal Festival Hall были бесплатные. И пришли на них около сорока тысяч человек.

Е. Кутловская. Вот это да!

А. Бартенев. Более того, мы делали еще и балет для детей, который показывали три недели, по два спектакля в день. Шла огромная реклама по всему Лондону, и все было бесплатно.

Е. Кутловская. То есть никакой прибыли вы английской экономике не принесли?

А. Бартенев. Никакой. Это был подарок Royal Festival Hall Лондону к 2000 году.

Е. Кутловская. Иначе говоря, русское современное искусство, по мнению англичан — а они то уж знают цену истинной культуры, — можно и нужно дарить английским детям?

А. Бартенев. Да, они считают, что наше искусство благотворно влияет на их культурный процесс.

Е. Кутловская. Мы себе подобных подарков не делаем.

А. Бартенев. Мы пытались говорить со спонсорами, с представителями нескольких европейских компаний здесь: «Раз в Лондоне был такой успех, давайте привезем нашу выставку в Россию. Мы можем показать ее в любом пространстве. В Третьяковке, в Пушкинском да где угодно! Можно сделать ворк-шопы, балет поставить… Давайте сделаем, как сделали англичане!» Пустота, тишина — не надо… Никому ничего не надо. Поэтому оставаться в России… Жизнь коротка! Если у меня есть Божье стремление вперед, я предпочитаю идти дальше. Зачем тратить годы на то, чтобы в глубокой старости, может быть, привезти что-то в Россию из Англии… Даже говорить не хочу!

Е. Кутловская. Так почему же вы до сих пор окончательно не уезжаете из России? Почему из прекрасного далека возвращаетесь сюда?

А. Бартенев. Что-то последнее мне нужно здесь доиграть, и я уеду.

Е. Кутловская. Расскажите о своих впечатлениях от Нью-Йорка.

А. Бартенев. Нью-Йорк для меня, как Москва. Приезжаю туда — Боже мой, я в Москву попал. Такой же ритм жизни. Огромная русская диаспора. Невероятно высокоинтеллектуальная. Все занимаются искусством, дизайном, все интересные, все говорят о литературе… А сколько интересных русских художников в Нью-Йорке ! Они делают настоящее искусство. Я понял, что тоже хочу там жить. Когда я увидел Манхэттен, он меня в обморок уложил. Моя графика — это и есть Манхэттен! Живопись Малевича — это Манхэттен! Все — движение, все — динамика…

Е. Кутловская. А в Москве, что — совсем скучно? Нет талантливых людей, интеллектуалов?

А. Бартенев. Почему нет? Огромное количество замечательных людей. Но мне в России нечего делать! Совершенно нечего. Художник появляется на свет не для того, чтобы хорошо кушать или иметь яхту. Это должно приходить естественно, как плод его труда. Художник появляется как некая энергия над всеми. Он видит, как некая архитектура, некая форма движется в космосе. И будучи крайне чутким к этой космической архитектонике, к ее движению, художник рассказывает об увиденном. Он предопределяет будущее знание своей жизнью. Ведь он первый фиксирует изменения в пространстве вокруг материального мира. Я говорю о тех художниках, которые связаны с созиданием, с позитивом… И потому абсолютно не важно, буду я жить в России, в Швейцарии или в Африке. Не от страны, не от моего географического положения зависит, смогу я космическое движение выразить в своем искусстве или нет. Больше не существует разделения на русских художников, немецких и т. д. Я могу жить в любой стране, оставаясь русским. Я помню motherland, я обожаю это слово — мама-родина. Она всегда в моей душе, в моем сердце. Я родился в России, но я думаю о всей этой планете, и о всем космосе, который ее окружает. И для того чтобы творить, мне не нужно разрешение президента. Мне не нужны границы, паспорт, союзы художников…

Е. Кутловская. И ни малейшего оптимизма по поводу мамы-родины вы не испытываете?

А. Бартенев. Что вы! Я пытаюсь быть оптимистом. Говорю себе: все хорошо, я встречаюсь со своими друзьями, езжу в клубы, это все для меня не закрыто… Ну, обзывают меня на улицах. Так я могу сесть в машину и не идти по улице. Все хорошо, все прекрасно! На прошлой неделе сгорел наш этаж. Ну, ерунда, ну, сгорели мои скульптуры. Они просто ушли в иной мир, и ими там кто-то уже забавляется… Надеюсь, они в рай попали, и ими уже все играют, сгоревшими скульптурами… Это жизнь, это нормальная жизнь. И самое главное, над моей жизнью — слава Богу, не сталинские времена — не висит власть с дамокловым мечом.

Е. Кутловская. Вам кажется, что скоро повиснет?

А. Бартенев. Все так говорят. Все и в Европе, и в Америке кричат в панике: «Россия — опять тоталитарная страна, свободы нет, бежать надо, вывозите все к нам… Тогда русская культура будет спасена».

Е. Кутловская. Но это опять будет эмигрантская культура.

А. Бартенев. Я вам скажу, в Нью-Йорке я вижу, насколько русские мозги повлияли на американскую культуру, это просто невероятно. Все музеи забиты лучшими образцами русского искусства. А здесь какой они оставили след? Где он, наш авангард? Россия, получив свободу, сразу сползла в какую-то мещанскую монотонность. Мы больше не строим Братскую ГЭС в духовном смысле. И церковь не совершила никакой революции. Весь этот переход от коммунистической идеологии к церковной — ничего не дал. Церковь — просто еще одна государственная структура. Когда построили храм Христа Спасителя, я был в шоке! О какой духовности они говорят?! Как они могут это позволять? Я никогда не прощу русской церкви этого храма Христа Спасителя! Это надругательство!

Е. Кутловская. С какой точки зрения? С архитектурной?

А. Бартенев. Со всех. Совершенно ужасное здание, лишенное души. Вранье и фальшь! Я не могу даже подойти к этому храму, мне страшно! Это просто bus station. Автобусы пригородного назначения. Маленькая церквушка, которая стоит через реку, придавленная с одной стороны фабрикой «Красный Октябрь», а с другой — Театром эстрады, намного честнее, светлее и богоугоднее, чем эта громадина. И сияние купола — фальшивое. Там нет золота. Просто тухлый лук, больше ничего!

Е. Кутловская. То есть вы бежите не из России, вы бежите от фальши?

А. Бартенев. Конечно! Мещанская, убогая, каждодневная фальшь. Она искалечила многих моих друзей. Страна убила весь их духовный максимализм: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!» — ничего не хотят переворачивать!

Е. Кутловская. В 90-е казалось, что наконец-то пришла свобода…

А. Бартенев. После 96-го года это чувство свободы постепенно стало сходить на нет. Мне стыдно, когда Россия носится со своими проигрышами на Олимпиаде в Америке! Мещанство! Ни чести, ни совести! Никогда благородная нация не будет скандалить из-за каких-то спортивных состязаний. Все это делается не так.

Ум покинул страну. Нормальному человеку тут жить нельзя. Я всем своим знакомым молодым художникам говорю: есть возможность, уезжайте! Учиться, жениться — под любым предлогом уезжайте. Вы не перестанете быть художниками, но вы станете людьми, которые будут жить интересной, замечательной жизнью. Людьми, которые будут бороться, но эта борьба будет направлена на истинное созидание собственной жизни, собственного будущего. А не на изнуряющую, тупую тяжбу с чиновниками и с нищетой. Все наши российские борения — такие мелкие… Я смотрю на Россию, как на жуткий фильм. Я не люблю жуткие фильмы. Я люблю веселые фильмы, люблю все позитивное, радостное, веселое! А в России можно существовать только вопреки всему!

Е. Кутловская. Значит, вы причисляете себя к андерграунду, поскольку андерграунд — это явление, существующее исключительно вопреки.

А. Бартенев. В России — да. Но я стремлюсь оторваться от существования вопреки… Мне это не нравится! Знаете, я, когда приезжаю в Россию из-за границы, боюсь все время: вдруг на паспортном контроле скажут: «Пройдите»…

Е. Кутловская. А почему вы боитесь?

А. Бартенев. Не знаю, мне страшно…

Е. Кутловская. Но если художники будут уезжать — Россия совсем скукожится.

А. Бартенев. А что им тут делать? Вот что я здесь делаю? Ничего не делаю! Мне звонят: «День борьбы со СПИДом. Покажите перформанс в клубе таком-то ». С радостью, честно все делаем, придумываем. Все хорошо. «Презентация телефонной трубки такой-то ». С удовольствием, честно делаем. «Презентация автомобиля». Ну что, ну сколько можно! Надо делать в музеях, в театрах!!! А мы превратились в рынок Лужники: «Сделайте нам отшив таких-то бюстгалтеров».

Е. Кутловская. Ну хорошо, презентация, СПИД, Лужники… Но, может, когда-нибудь этот ярмарочный балаган перейдет в иное качество? С вашей помощью…

А. Бартенев. Что касается мероприятий, связанных с такой страшной трагедией, как СПИД, я с радостью помогаю. Но нельзя же все время какие-то пионерские огоньки устраивать!

Е. Кутловская. Решено — уезжаете?!

А. Бартенев. Но я же буду периодически возвращаться…