Прах к праху. «Последняя воля», режиссер Фред Скеписи

"Последняя воля"

В этом году Британский Совет привез в Москву и Санкт-Петербург третью программу «Новое британское кино» — четырнадцать фильмов, снятых режиссерами разных поколений и представляющих самые разные направления, жанры и стили. В отличие от прошлых лет, когда после фестиваля мы публиковали подробные аналитические статьи, рассматривавшие под тем или иным углом зрения уникальный мир экранной культуры Великобритании, на этот раз мы решили ограничиться лишь двумя заслуживающими внимания лентами. Прежде всего это классическая для английского кино психологическая драма «Последняя воля» с участием сразу четырех выдающихся британских актеров. Также, следуя традиции журнала, мы решили познакомить читателя с новичками и выяснить, с чем они пришли в профессию. Тонкую эксцентричную трагикомедию «Сердцу не прикажешь», которая вышла в российский прокат, представляют на наших страницах ее авторы — режиссеры Нил Хантер и Том Хансингер.

«Последняя воля» (Last Orders)

По одноименному роману Грэма Свифта Автор сценария и режиссер Фред Скеписи Оператор Брайан Туфано Художник Тим Харви Композитор Пол Грабовски В ролях: Майкл Кейн, Том Кортни, Дэвид Хеммингс, Боб Хоскинс, Хелен Миррен, Дж.Дж. Филд, Нолан Хеммингс, Рей Уинстоун, Лаура Морелли и другие MBP, Scala Productions, Winchester Films Великобритания — Германия — Канада 2001

"Последняя воля"

В каталоге Недели британского кино фамилия одного из актеров «Последней воли» транслитерируется как Куртеней. Значит, не на слуху она, забыто, кто такой Том Кортни, номинировавшийся на «Оскар» за роль Паши в «Докторе Живаго», забыт его блистательный «Костюмер», опять-таки принесший актеру оскаровскую номинацию, забыт, конечно, и его дебют в «Одиночестве бегуна на длинную дистанцию» 1962 года, одном из ключевых фильмов «сердитых молодых людей». Остальные фамилии транслитерированы правильно. Конечно, Хелен Миррен и Майкла Кейна не только невозможно неправильно написать по-русски да и не знать нельзя — они много снимаются сегодня, в том числе в американском кино, самом интернациональном кино в мире. А Боб Хоскинс и вообще наш человек — играл Лаврентия Берию в «Ближнем круге» и Никиту Хрущева во «Враге у ворот». Но помнят ли Майкла Кейна в его «злых» фильмах тех же 60-х — «Элфи» и «Похороны в Берлине»? Помнят ли Дэвида Хеммингса в гениальном «Фотоувеличении» Антониони, анатомировавшем «свингующий» Лондон 60-х, где он играл главную роль? Да и тех же Миррен и Хоскинса в «Долгой пасхальной пятнице», наконец? Австралиец Фред Скеписи собрал в своем фильме «Последняя воля» цвет британского кино, чтобы — с бюджетом в девять миллионов долларов, включая гонорары звездам, — не по-американски и не на королевском английском, а на диалекте уроженцев Лондона кокни рассказать историю про людей, из круга которых сами звезды и вышли. Герои фильма собираются в пабе «Карета и лошади» в Бермондси, в южном Лондоне — том самом месте, где родился Майкл Кейн, сын грузчика с рыбного рынка, ныне пожалованный в ранг рыцаря. «Черт подери, я так и знал, что когда-нибудь мне придется сыграть собственного отца!» — сказал он на съемках картины, играя Джека Артура Доддса, который умирает от рака в больнице св. Фомы — той самой, где умер от рака его отец.

Вот вопрос: почему вдруг в последние годы стала столь популярной коллизия непогребенного праха и кучно пошли фильмы с этим мотивом? (Я намеренно оставляю в стороне восточную экзотику и беру только страны христианской традиции, где упокоение в земле считается последним долгом живых перед мертвыми — «прах к праху, земля к земле».) Конечно, это очень удобный сюжетный расклад, многократно использовавшийся и раньше — но, повторяю, не настолько кучно, — дающий возможность раскрыть характеры живых. Но ведь не только ради этого формального приема используется такой слишком узнаваемый ход с разными стилевыми обертонами — бравурно-комическим, мистическим, экзистенциальным. «Большой Лебовски» братьев Коэн, «Второстепенные люди» Киры Муратовой, «Шоколад» Лассе Хальстрёма и вот «Последняя воля». (Можно назвать и другие.) Впрочем, если иметь в виду, что книга Грэма Свифта вышла в свет семь лет назад, то в этой группе тематический приоритет за «Последней волей». Кстати, с переводом названия фильма, поставленного по одноименному роману, удостоенному Букеровской премии, тоже вышло не- складно. Сначала появился вариант «Последние заказы», потом — «Последние желания», потом все же остановились на «Последней воле». Впрочем, эта двусмысленность заложена в оригинале. Конечно, речь идет о последней воле Джека Доддса — чтобы прах развеяли в приморском местечке Маргейт, с которым связаны его самые дорогие воспоминания. Но поскольку смертью героя фильм только начинается, а потом через систему флэшбэков мы становимся свидетелями его жизни на протяжении полувека, то о желаниях, в том числе последних, мы тоже узнаем, как и о «последних заказах». Четверо старых друзей любили выпить кружку эля или стаканчик скотча в пабе. Но однажды туда пришли только трое из них и получили коробку, в которой лежала урна с прахом четвертого. Сын покойного Винс (Рей Уинстоун) везет их в своем «Мерседесе» в Маргейт, но по дороге они не раз останавливаются в разных местах, связанных с теми или иными моментами жизни Джека и их собственной. Только жена, Эми (Хелен Миррен), отказалась участвовать в последнем автопробеге. В этот траурный день вдова с вызовом оделась в красное. На сегодня у нее назначено другое мероприятие — посещение в приюте для душевнобольных их с Джеком дочери Джун (Лаура Морелли). Эми, конечно, скорбит о смерти мужа, но тут вопрос принципа. Пятьдесят лет назад в том самом Маргейте, где была зачата их дочь, Джек символически швырнул в воду детскую игрушку — медвежонка, которого Эми выиграла в тире, после чего состоялся тяжелый разговор: муж потребовал забыть о безумной дочери, вычеркнуть ее из жизни. Он был совсем не святой, Джек Артур Доддс. Он изменял жене, игриво потряхивая пачкой презервативов, он и приятеля подбивал потерять невинность в борделе, он не пропускал ни одной юбки, чтобы не сказать сальность, даже на смертном одре. Он готов был вычеркнуть из жизни и сына — за то, что тот отказался продолжить семейную традицию и стать торговцем в мясной лавке. Тут уж нашла коса на камень, но что поделать — Винса с детства тошнило от вида сырого мяса.

Одна деталь тащит за собой другую — Винса тошнит не случайно, он не родной сын, приемный, генетически не расположенный продолжить фамильную профессиональную традицию. И именно на том месте, где отец когда-то открыл Винсу тайну его рождения, тот и высыпает горсть праха. Повествование разворачивается так, как развивается беседа в не слишком трезвом застолье. Случайная деталь вызывает воспоминание, которое отсылает к другому, третьему, возвращает к началу, перебивается чьей-то репликой, вторжением нового сигнала из настоящего — жизнь, пересказанная идиотом, приобретающая смысл лишь в самом финале. Ленни (Дэвид Хеммингс) петушком наскакивает на Винса, демонстрируя навыки бывшего боксера, прицепившись к пустяку, но недаром — Винс обрюхатил его дочку. А боксер из Ленни теперь никакой, теперь он просто лавочник, и, по-настоящему разозлившись, Винс крепким ударом бросает его в грязь. Из грязи ты вышел, в грязь и войдешь…

Поездка густо прослоена фрагментами воспоминаний, которые так ловко вмонтированы в текст (снимал Брайан Туфано, известный по фильму Trainspotting, монтировала Кейт Уильямс), что Джек как бы пребывает живым среди живых, и все его прошедшие годы перед нами как на блюдечке. Вот ехали в машине трое друзей, а смотришь — четверо, четвертый — Джек, и действие уже отброшено в прошлое. «Поставь Джека», «Подержи Джека» — этими фразами пересыпана речь компании, где из рук в руки передается полиэтиленовый пакет с урной. Заодно мы узнаем и те мелкие злодейства и тайные измены, о которых Джек знал и в которых участвовал. В похоронном оркестрике каждый получает свою сольную партию; это минуты молчания, когда каждый остается наедине с интимными переживаниями, которые нельзя делить ни с кем. Блудный сын, отказавшийся идти по стопам отца, бросает горсть праха там, где отец впервые говорил с ним как мужчина с мужчиной. Ленни в одиночку рыдает в сортире паба. Рей (Боб Хоскинс), лучший друг, молится про себя в Кентерберийском соборе о прощении известного ему греха. Эми, расставаясь с дочерью в тот момент, когда друзья мужа прибывают в Маргейт, прощается с ней, на этот раз, может быть, навсегда — не напрасно ли она была в контрах с Джеком из-за дочери, которая все эти долгие годы никогда не узнавала ее? И Джек, который, получив передышку от боли, смотрит по телевизору с больничной койки трансляцию бегов. Камера в эти минуты ни разу не берет никого из них крупным планом, а в самые патетические моменты стыдливо уходит за их спины. А в финале вырывается за бетонную ограду пристани навстречу серому бушующему морю, ласково принявшему бренный прах Джека Доддса, воевавшего на войне и торговавшего мясом в лавочке. И в этот момент виолончельная тоска сменяется влекущим зовом трубы.

Вдове, Эми, которая едет к месту назначения на автобусе, отведена самая щедрая доля воспоминаний. В ее памяти оживает не только тот горестный случай с медвежонком, но и взгляд Джека, в котором впервые выразилась любовь, когда они, посланные на летние работы, собирали хмель в Кенте. И, снятый как один из самых изысканных эротических эпизодов в истории кино, момент, когда она сидит в легком платье на крылечке, поставив между ног тазик для хмеля, а Джек, отрывая шишечки, забрасывает ей в подол черенки. И, конечно, она вспоминает свою измену — с лучшим другом мужа, измену как месть за отказ от дочери, случившуюся именно тогда, когда Рей вез ее на свидание с Джун.

Никто не беспорочен, никто не свят. Пятьдесят лет жизни Джека и его семьи. Эпизод в приюте смонтирован с эпизодом рассеяния праха. Глядя в бессмысленные глаза, глядя на застывшую улыбку толстой женщины, в которой трудно признать дочь худенькой Эми и жовиального Джека, думаешь, что смерть еще не самое большое зло. Мы проживаем жизнь, не ведая, что творим, и так же бессознательно уходим из нее. Джек дает совет Рею: «Если бы можно было выбирать, то лучше всего уйти первым. Тяжело продолжать тянуть лямку. А конец — это ничего». Это и есть его последнее желание. Ну и кружка пива, конечно.

Паб, пиво, хмель — мелочи жизни, из которых она и складывается. Когда-то Орсон Уэллс сказал: «В наш век супермаркетов я буду вашим бакалейщиком из соседней лавочки». Культура пабов в Англии переживает не лучшие времена, их теснят «Макдоналдсы». Кино за девять миллионов долларов теснят блокбастеры. Оптимизм «Последней воли» в том, что здесь прошлое и настоящее неразрывны, существуют вместе, как старые и молодые актеры, которые играют Джека, Рея, Ленни и Вика в молодости (в том числе Нолан Хеммингс в роли молодого Ленни — героя своего отца Дэвида Хеммингса). Может быть, сюжетный ход с рассеянием праха — знак подсознательного последнего общего нашего желания остаться в этом мире, смешаться с дорожной пылью, морской волной, продолжать жить — а не тянуть лямку — свободно, легко…