Повреждения и наваждения. Элита у разбитого корыта

В интеллигентских снах элита видится лучшей и отборной частью общества. Судя по телодвижениям политических акул и прилипающих к ним журналистов, элитность это вообще черт знает что. По своей же филологической природе слово «элита» есть культурметафора, то есть понятие узкого применения, которому придан универсальный смысл. Классика подобной метафоричности — известная эфиреализация, выведенная А. Тойнби на потеху историкам-конкурентам путем противоестественного скрещивания термина химического с термином метафизическим.

В родных для муссируемой метафоры (кстати, французское mousser буквально значит пениться, стало быть, муссируя что-то, мы буквально гоним пену) областях применения — животноводстве и растениеводстве — элиту составляют особи, облеченные высокой плодовитостью, приятной внешностью и презрением к неблагоприятным — для плодовитости и внешности — обстоятельствам. Но с перенесением этого мясорастительного понятия на общество возникают проблемы.

Как надежно выявить и удостоверить именно человеческую элиту? Или элиты? По каким таким показателям? По продуктивности, предполагают иные уважаемые люди. Если я правильно понимаю, при этом имеется в виду не животная плодовитость (каковую, впрочем, иной раз и монаси приемлют), а продуктивность возвышенная — как бы результативная работоспособность, выказанная в обилии достижений, полученных с некоторой опорой на разум или на его подручные заменители. Хороший критерий, хорошее предложение. Непонятно только, как при этом оценивать косяки тощей академической тюльки, гуманитарско-технарские публикационные задрыги, вообще — повсеместное жлобство, при котором невозможны никакие рекорды, зато обязательна готовность для просушки личных дырявых носков поджечь всякий чужой обувной магазин?

Бычки и злаки расплачиваются с обществом за свою продуктивность (без сердечного на то их согласия, но в силу питательной несправедливости) продукцией мясокомбинатов и пивзаводов, поскольку именно общество сделало бычков и злаки элитой, тщательно их отбирая, коварно холя и лелея. В царстве трав и травоядных элиту рождают органы природные, а из каких органов появляется на свет элита духовная? Есть мнение, что из органов компетентных, на распространенности такого мнения как раз и держится репутация педагогических академий, министерств всевозможных образований, курсов быстрорастворимых иностранных языков, а также прочих творческих учреждения и заведений. Почти тридцать лет пошевеливаясь на ниве (злаковое словцо!) высшего образования, наблюдая с различного рода содроганиями створоженную образованием студенческую массу, лично я закоснел в убеждении, что изюминкам в ней плохо, что так называемый учебный процесс почти повсеместно направлен не на окучивание лучших из лучших, а на их отсортировку и прополку. В новодельных гимназиях, лицеях, институтах бизнеса и бронетанковых академиях театральных войск странным образом утрачена питательность прежней системы обучения, но зато сохранена и преумножена вся ее токсичность.

Новые люди, заполонившие новые учебные конторы Нестерова Никанора, в большинстве своем поднялись из старой средне-высшей школы, но поднялись они не потому, что были выше уровня разрушаемого ими образования, а потому, что были ниже. Это чем-то напоминает мне расклады в родном идеетворческом цеху, где мастера и подмастерья мечтали из-под глыб, что падут тяжкие оковы, темницы рухнут — и все, кто может, спасутся, перестанут размазывать пустопорожние слова осклизлым языком партполитпросветплаката, вспорхнут, как маленькие гордые птички, ввысь и в вечнозеленой листве жизни будут звонкими голосами выпевать поверх теоретического сухостоя нетленные истины. А писать будут, наплевав на ВАК, исключительно афоризмами. Действительность подправила вышеперечисленные мечтания: цех есть, птички поют, а афористов как не было, так и нет. Зато во множестве расплодились какие-то темные личности с философским оскалом. Словом, ждали афористов, а дождались аферистов.

Мораль: чтобы у общества была настоящая элита, потребности ее иметь и желания в нее войти мало. Мусорной плодовитости для обретения вторичных элитных признаков достаточно, а первичных — нет. Иначе бы не разгуливала так вольготно очаровательная парочка: Изобильность и Дебильность.

Я когда-то думал, что в нашей стране культура пребывает в негероическом состоянии, потому что у нас нарушено соотношение между культурой достижений и культурой положений. Человек иногда может выделиться по личным достижениям, если он, например, выдающийся естественник, математик, физик и так далее. Благодаря своим способностям и благодаря тому, что он имеет возможность делом доказать эти способности, он становится заметным, окружается почетом, уважением, постепенно выдвигается на высокую позицию в своей общественной группе, а вслед затем в обществе.

Стало быть, профессиональная состоятельность и нешарлатанская плодовитость, в принципе, могут помочь отличить элитных людей от элитозаменителей. Вопрос в том, есть ли в обществе потребность в таком различении и достаточно ли она сильна в сонме других общественных и личных нужд. Те же профессии: любая из них служит прибежищем узурпаторства, растущего из комплексух и пороков, вплоть до самых опасных.

«Свой уголок я убрала цветами» — вот и получается, что оскорбленному сердцу эротомана пустынные уголки лучше всего искать в женских консультациях. Куда, скажите, удобней пристроить на законном основании интерес к чужой личной жизни и частной собственности, помимо правоохранительных органов? Чем еще можно малышу-глупышу преобразить testimonium paupertatis в знак избранничества, как ни дипломом философского факультета или записью РГГУ в трудовой книжке?

А разве редко бывает, что человек, не узурпировавший некую высоту, а достигший ее вполне заслуженно, помимо своих полезных качеств имеет такие неприятные сопроводительные свойства, что лучше бы им не воспроизводиться ни в потомстве, ни в элите подлинных достижений? Между тем воспроизводство элиты вряд ли возможно без воспроизводства сопутствующих ей неприятных эффектов.

Воздействие упадка нравов, которым почти обязательно сопровождается групповой творческий порыв, может ли уравновесить приносимая творчеством польза? Что в прилегающих поколениях и в ближнем времени такое равновесие не достигается, я уверен. Значит, когда мы хотим — искренне, сильно и без маниловщины, — чтобы элитность возрождалась, мы хотим добра не себе и не своим детям, а в лучшем случае своим внукам. Наш расписной румяный Серебряный век стал для нас душеспасительной данностью еще и потому, что мы не были свидетелями неотъемлемого от него свинства. Так стоит ли ждать элиту, как иные ждут перелетных птиц, стоит ли дразнить гусей, тем более диких? Не всякие гуси Рим спасают — что первый, что второй, что третий.

Итак, новые элиты не очень нравственны по определению: несмотря на поддерживаемый иногда наружный лоск, внутренне они неприличны и даже непристойны. А родовой элиты, хранительницы приличий у нас не было и нет. Не было настоящей дворянской аристократии, стойкого буржуазного патрициата.

Есть такой у нас дворянско-рыцарский миф. Мол, дворянство служило (царю и отечеству, разумеется) — тем и жило. Меж тем дворянство не служило — и не тужило. Несчастный Петр III осчастливил благородное сословие указом о его вольности, и сословие толпами повалило осчастливливаться. Рыцарская честь? Дуэль. Присутствуют несколько знатнейших русских рыцарей, одного смертельно ранят, он корчится на снегу, его подбадривают рыцарским вопросцем: «Что, Вася, репка?» (в смысле: «Что, Вася, вкусно?»). Сословная ответственность? А. С. Меншиков, светлейший князь, академик и адмирал, проваливший Крымскую кампанию, получил жалобу от пленных французских офицеров на издевательства со стороны конвойных казаков. Он вызвал виновного урядника, отчитал его (на французском языке) в присутствии французских потерпевших, а после — наедине — со смехом пожаловал шалуна серебряным рублем. Князь был шутником по настроению, но офицером и джентльменом по духу он не был. Что Меншиков! У нас до сих пор не выработалась привычка отдавать должное достойному противнику. Честность? А. П. Чехов в записную книжку занес наблюдение: у врачей в прихожей были подносы, куда каждый, по возможности и усмотрению, клал гонорар за посещение, болящие офицеры в этих подносах нередко усматривали возможность взять плату за свои визиты.

Конечно, существовала у нас купеческая знать, которая делала богоугодные дела, но не меньше было и тех, которые творили такое, что чертям становилось тошно. Прикиньте, на кого больше похожи нынешние скоробогачи.

Однако на что и уповать, как не на то, чего пусть и не было, но что хотя бы может быть? Русский человек не обделен талантами, в каждом поколении рождаются по-настоящему способные люди. Но нет перед ними душеподъемных задач и нет в них достаточного уважения к себе. Один пример. Наши украинские соседи требуют, чтобы мы их называли соседями украинскими, и искренне думают, что они соседствуют с нами не на Украине, а в Украине. И многие приметные люди здесь в России идут украинцам навстречу в их дерзких запросах. Меж тем историк и мастер русского слова С. М. Соловьев завершал рассмотрение эпох российской истории обзорами дел на украйнах — таким был и остается национальный узус, устойчивая традиция словоупотребления. Узус — достояние культуры не менее значительное, нежели старинные церкви, отказываться от него — значит проявлять неуважение к себе и предкам. Не могу себе представить, чтобы австралийцы или американцы обучали Британию правильному произношению. В Британии элита пока еще есть.

Раньше я думал, что гонения на подлинную элиту идут от государства, сейчас я так не думаю. Не государство заставляет людей прилепляться душой к TВ и превращать книжные магазины в магазины бакунистические. Не Берия, а собственная фанаберия заставляет телезвезд молоть провинциальную безвкусицу, навязывая нам свои ростовы-на-дону в качестве наших ростовов-на-дому.

Впрочем, что рассуждать о книгах и телепросвете, если избранничество сводится к дележу власти, а под элитой с нервическим постоянством понимают политических карьеристов? Но я человек не нервный и буду краток, как надпись на колечке.

Хорошо или плохо, полезно или вредно, но новое поколение людей предельных достижений будет приходить и обустраивать себе существование вне зависимости от чьих-то желаний и интересов — включая и свои собственные. Настоящая элита выше сиюминутной полезности — в этом ее всемирно-историческое назначение. Такой элиты не видать, но кто знает? Элита едет, где-то будет. Кто мне скажет где, тому ничего не сделаю.

Что до властно-распорядительных элит (хотя никакие это и не элиты), то они, конечно, лавировали, лавируют, но вот вылавируют ли? Ответ неизвестный и ход дел интересный. Тем более когда в политиграх с треском распечатываются новые колоды и карты ложатся не московским храпом, а питерским крапом. До сих пор страна подпитывала и напитывала любые бригады власти, им же оставалось только присваивать чужие (и чуждые для них) достижения.

Они долго кочевряжились, удовлетворяя себя по-всякому, в том числе и в извращенной форме. Но есть и окорот разнузданным желаньям.

Золотая рыбка устала.