Кукушата. Блицкритика

Три трупа. Сначала подброшены два. Должник и займодавец. Угадайте, кто киллер, кто заказчик. Мотивы можно не угадывать, это и так ясно. Деньги. Большие деньги. Очень большие деньги. Соответственный образ жизни. Лучшие рестораны. Лучшие бабы, они же сучки. Свальный секс и прочее самовыражение эпохи рекламных клипов.

В принципе, все это вполне сгодилось бы в какой-нибудь современный сериал. Но кино — не ТВ, тут — киногения, и она действует сильнее всего. В ход событий сценарист Эдуард Володарский вплетает воспоминания главных героев, эти эпизоды режиссер Дмитрий Месхиев дает сквозь «дрожание камеры»; кадры сдвоены, но не буквально — ведь вспоминают двое, и по-разному. Общее ощущение: прошлое невосстановимо, реальность ускользает, ее как бы нет. Пустота…

В контраст этому ускользанию настоящее дано в киногении тактильной подлинности. Актеры — знаменитые, с узнаваемыми физиономиями. И все время что-то жуют и глотают. В сочетании со сверхкрупными планами ртов, щек и носов подтверждена непреложность. Хотя и трудновато различать слова, вязнущие в жевании-глотании. Меж тем дискуссии ведутся — о вечном.

Чтобы облегчить зрителю сюжетное разгадывание, в фильм введен дневник главного героя, он же главный негодяй и жертва (фильм назван «Дневник камикадзе»).

"Дневник камикадзе"

Этот же дневник помогает откомментировать действие с позиции бессилия морали. «В Христа не веруете!» — «Да ты посмотри в окно: сколько бомжей и нищих! Где же твой Иисус?» — и далее по партитуре «Братьев Карамазовых».

От нашего криминала добавлено: смерть не бывает несправедливой, несправедлива жизнь, а смерть всегда подлинна — она ставит точку.

Тут Достоевский охнул бы. И надо ведь признать, что это неслабая формулировка того, чем наше время обогащает сокровищницу русской мысли. Во всяком случае, именно тут, оторвавшись от свального секса, задумываешься.

В финале современный Смердяков, спровоцированный современным Иваном Карамазовым на двойное убийство (и убивший самого провокатора), кончает с собой. Это и есть третий труп.

Трое живых. По нынешней моде его назвали бы: камикадзе. Когда-то, в войну, финны таких снайперов-смертников, прикованных цепью к камню, называли: кукушка. Имя красавицы лопарки, выхаживающей раненого финна, а заодно и советского офицера, контуженного на том же пятачке в последние дни войны, — то есть тайное, шаманское имя ее — Кукушка. Александр Рогожкин эффектно замыкает сюжет, называя свой фильм этим, как нам становится ясно, сакральным словом — «Кукушка».

"Кукушка"

Стороны любовного треугольника можно было бы сопоставить по шкале национальных характеров. Наш непримирим, он костерит финна «фашистом» и ищет случая его прикончить, но глаза у нашего — добрые. Финн откладывает оружие, говорит, что войну пора кончать и что все мы люди, но глаза у него — жестковатые. Однако в характеры углубляться неохота, хотя они обыграны тонко. Не в том суть. А в том, почему на военном плацдарме произрастает такая робинзонада. Это ж для «военного» фильма — курьез. На войне не до курьезов. Так тут — точка отсчета противоположная! Тут война — курьез! Расковывание цепи превращается в эпос, стеклышки очков, оставшиеся от мирного времени, нужны лишь как лупа — разжечь огонь. Назад в первобытность?

Скорее — вперед от пустоты. Куда угодно — от этого вакуума! Высокие цели выветриваются, души вакуума не выносят — заполняются магией. Самая сильная (кинематографически) сцена — шаманский обряд над раненым — зов и возврат души обратно в тело. В этом суеверии столько веры, в этой немощи столько мощи! Медицина должна учиться такой психогении.

— Снимите шинели, а то от вас пахнет войной и смертью! — говорит скуластая мадонна.

«Микс» стойбища и оленеводческой фермы. Поле для мифа. Заполнение современной души язычеством. Да, наивность. Но в этой наивности есть чистота духа, о которой не подозревает какой-нибудь сытый киллер из «новых русских», философствующий о том, что смерть всегда справедлива, потому что всегда несправедлива жизнь.

Материал подготовлен при спонсорской поддержке кинотеатра «Пять звезд».