Сеанс кинотерапии. «Арарат», режиссер Атом Эгоян

На белом полотне экрана, как на белом листе бумаги, возникают непонятные буквы непонятного языка. Одно короткое слово. Буквы одна за другой трансформируются в знакомую латиницу — Ararat. Перевод? Нет… Больше… Это именно translation — где trans означает движение, переход через некую грань, границу.

Эпизод… Один из героев фильма режиссер Эдвард Сароян (Шарль Азнавур), который снимает картину о геноциде армян в 1915 году, возвращается домой в Канаду. Аэропорт… Обычная чиновничья рутина с проверкой документов… Таможенник (Кристофер Пламмер) указывает на гранат в портфеле режиссера. Это именно гранат, а не граната. Фрукт, а не оружие. Но, оказывается, фрукты, как и оружие, нельзя провозить. Их следует изымать и конфисковывать. «Хорошо, — соглашается режиссер, — тогда я съем этот гранат и провезу его не в портфеле, а в желудке». И на глазах у изумленного чиновника режет и ест гранат. Таможенник молчит. Он, конечно, оскорблен… На его глазах надругались над священными инструкциями. Гранат переходит границу. И с этим нельзя ничего поделать. Позже таможенник отомстит. Отомстит жестоко, со всем своим праведным святым гневом.

Фильм в фильме рассказывает о знаменитом Ванском восстании. Историческое событие первой мировой войны, во многом идентичное знаменитому Варшавскому восстанию, многократно воспетому кинематографом, но, в отличие от него, почти неизвестное. В Армении был тот же конфликт и точно такая же драматургия событий. Героическая попытка сопротивления геноциду. Выбор между смертью и смертью… Героическая смерть предпочтительней покорной… Старая пафосная классика — лучше умереть стоя… Новое здесь только то, что снимается не только вымышленный фильм в фильме, но и реальная картина Эгояна, впервые в истории кино рассказывающая о трагедии армянского народа. Эгоян хочет, считает своим долгом рассказать о ней: «Не могу молчать».

Эпизод… В павильоне, где выстроен бутафорский восточный город, разыгрывается не менее бутафорский, во всяком случае более чем избитый, сюжет: юного разведчика посылают за линию фронта… Надо поторопить «наших». Пусть не тянут! Пусть узнают, как нам трудно. Мы еще держимся, но силы уже на исходе. Дойдет или не дойдет разведчик? Дошел. Но так и не смог привести подмогу. Юный разведчик — будущий мэтр искусства ХХ века, один из апостолов абстракционизма Арчил Горки (Симон Агбарян). Потом, в Америке, к нему придет всемирная слава, не менее громкая, чем у его соотечественника Уильяма Сарояна. Мальчишкой Сароян тоже ушел из Битлиса, как Горки из Вана. Впрочем, можно ли уйти от себя, от своей генетики, от своих воспоминаний?

Почему в «Арарате», полном горечи и неостывшей боли, канадский режиссер Эгоян выбирает такой парадоксальный путь? В современном фильме с его современным языком развертывается более чем тривиальный и откровенно театрализованный рассказ о подлинных событиях, вроде бы заслуживающих более серьезного кинематографического воплощения. Что в этом парадоксальном решении? Смелость? Но смелость, скажем сразу, более чем рискованная, поскольку в картине нет защитной постмодернистской игривости. Фильм накладывается на фильм, и очень многие даже не могут понять, что вначале — яйцо или курица? Патетический рассказ об обреченном героизме со всеми присущими такой патетике штампами соседствует с современным повествованием, которое погружает в сложную психологическую проблематику и отношения героев, так или иначе связанных со съемками фильма о геноциде. Этот современный ряд тоже по-своему навязчив и затянут, как сеанс психоаналитика. Но этим и интересен эксперимент Эгояна. Исповедь о наболевшем оказывается яростным посланием, даже если она звучит в приемной психоаналитика. Слишком очевидно страстное желание излечиться и жить дальше, как все, как обыкновенные здоровые люди, не отягощенные грузом мучительных видений или полученных в наследство снов. Хотя это трудно, ужасно трудно — выразить, изжить свою боль, когда и историческая олеография, и размеренная холодная современность равно противятся подлинности чувств.

Эпизод… В фильме не показаны знаменитые абстракционистские полотна Арчила Горки, ставшие украшением многих музеев мира. В фильме всего одно из его полотен — портрет матери. Весьма реалистическая и, может, не самая лучшая работа знаменитого художника. Портрет матери с протянутыми руками. Почему художник так яростно замазывает материнские руки? Почему реалистиче-ское полотно на наших глазах превращается в фильме Эгояна в абстракцию? Почему вместо рук возникают кричащие цветовые пятна?

Фильмов, посвященных теме геноцида, все больше. Это не заслуга кинематографистов. Это вина истории, которая вписывает все новые и новые кровавые страницы в свою летопись. Картина «Иди и смотри» Элема Климова, рассказывающая о трагедии Хатыни, знаменитый «Список Шиндлера» Стивена Спилберга… Если попытаться найти общий знаменатель, не удастся уйти от слова «патетика». К сожалению, это так. Специфическое родимое пятно фильмов о геноциде сопровождает их независимо оттого, где происходит действие и какая конкретно трагедия показана на экране. «Арарат» Эгояна — отчаянная попытка смыть это родимое пятно, вместо высокого слога Корнеля и Расина использовать сбивчивый и во многом дисгармоничный язык современного человека. От этого — фильм в фильме и подчеркнутое отличие режиссерской манеры героя Шарля Азнавура, снимающего в павильоне, от манеры Эгояна, снимающего в современных живых интерьерах. Но патетика павильонной ленты, как тяжелая, но быстрая ртуть, все-таки подтекает в современную реальность. Эту патетику словно невозможно остановить. И все же эксперимент интересен. Он привлекает энергией, захватывает динамикой исторической памяти. Путеводным сюжетом и для Азнавура (будем именно так называть режиссера, ибо в данном случае Азнавур не только актер, но и знаковая фигура), и для Эгояна становится история художника Арчила Горки. Для того чтобы разобраться, почему Горки замазал руки матери, Азнавур приглашает специалиста-искусствоведа (в этой роли снялась жена Эгояна Арсине Ханджиян). Причастным к работе над фильмом оказывается и сын героини — Раффи (Дэвид Олпей). Так происходит наложение еще одного психологического слоя — мы включаемся в непростые взаимоотношения матери и сына, также обусловленные не только личной национальной историей — памятью о погибшем отце-террористе, который пытался отомстить туркам за геноцид. Невольное притяжение и сознательное отталкивание матери и сына — это вторая (или первая?) линия, которая придает всему повествованию особые обертоны и, словно дальнее эхо в глубоком подсознании, рождает новые звуки, новые интонации и бесконечно резонирующие смысловые подтексты.

Эпизод… Раффи возвращается из Турции, куда он поехал, движимый интересом к родине предков, невольно вызванным фильмом, в создании которого деятельное участие принимает его мать. В аэропорту, проходя таможенный контроль, он сталкивается с тем самым чиновником, который пытался запретить Азнавуру провезти гранат. И тут настает час таможенника… Час великого и священного гнева чиновника! Теперь он может отыграться за то, что его оставили в дураках, за то, что оскорбили его инструкции. И начинается допрос… Долгий и подробный, с соблюдением буквы закона, предписывающего соблюдать права человека. Какую же длинную и путаную историю о будущем фильме рассказывает Раффи этому Харону с каменным лицом, остановившему его trans (движение сквозь, через) при пересечении границы. Что в этих жестяных коробках, какой запретный плод там законсервирован? Насколько он опасен и может ли взорвать существующий узаконенный порядок? Чем больше ужасных, страшных подробностей приводит Раффи, постепенно впадая в trans (расстройство сознания), тем невозмутимее чиновник, равнодушно внимающий его рассказу об уничтожении целой страны. Раффи снова и снова наивно пытается пробить непонятную, почти иррациональную стену равнодушия, рассказывая вновь и вновь о драме армянского Холокоста, пытаясь объяснить, что гражданин одного государства не может убить гражданина другого только за то, что в графе «национальность» у них разные наименования. — Минуточку, — говорит чиновник и обращается за справкой в Интернет, благо вся информация мира сегодня доступна движению пальца. — Зачем вы обманываете меня? Не было никакого армянского Холокоста. — Полтора миллиона убитых… Шестьдесят процентов нации, — растерянно шепчет Раффи. — Неужели они сами убили себя? — Я доверяю только официальным турецким источникам, — сухо, сжимая губы, отвечает чиновник.

И в самом деле… «А был ли мальчик?» Зачем юный разведчик пересекал линию фронта, когда и он, и полтора миллиона его сограждан, по турецкой версии, оказались просто преступниками? Зачем Западная (турецкая) Армения так стремилась присоединиться к Восточной (русской) Армении, когда русская армия подходила уже к стенам Эрзерума и Вана? В отличие от немцев, которые сначала приглашали своих жертв в душ, а уж затем в газовую камеру, турки без лишней бюрократии просто согнали всех в один концлагерь в сирийской пустыне Терзор и оставили без еды и питья — передоверив решение «армянского вопроса» всемогущему солнцу и всепоглощающему песку. Где палачи? За них все сделали небо и земля. Был народ — была проблема. Нет народа — нет проблемы. Это четкое, простое, как солдатский устав, решение о депортации весьма приглянулось потом Сталину в решении национальных вопросов. Именно так в три дня была решена проблема с чеченцами, крымскими татарами, калмыками и другими народами, у которых в графе «национальность» были четко обозначены и «преступление», и «наказание». Зачем, подобно Аденауэру и Брандту, становиться на колени и просить прощение за свою национальную вину перед другим народом? Ни одному турецкому политику пока еще не пришел в голову этот «европейский» вздор.

Эпизод… Измученный многочасовым допросом Раффи просит пригласить овчарок. — Если вы подозреваете, что я везу в коробке с пленкой наркотики, приведите собак, они моментально подтвердят мою невиновность. — Нет, — отвечает чиновник. — Вы хотите лишить меня удовольствия? Собака сразу установит истину. А я не собака. Я человек! И работаю, кстати, сегодня последний день. Завтра я уже пенсионер. Завтра я уже никогда не смогу заняться любимой работой… Работой, которой отдал всю жизнь! Вы понимаете?.. Долгий, подробный допрос, конечно, достиг нужного результата. Такова логика допроса, такая уж у него драматургия. Обвиняемый изобличен. Он прижат к стене. Не нужно было ему ехать в Турцию, не нужно было снимать натуру. Фильм давно снят, причем в декорациях. Просто кто-то из помогавших Раффи работать над видеофильмом попросил провезти в Канаду несколько коробок с кинопленкой. «Но ведь ее нельзя засветить — поймите это!» — А мы и не засветим, — предлагает таможенник. — Давайте потушим свет, и я, открыв коробки, смогу убедиться, что в них именно пленка, а не наркотик. Начинается следственный эксперимент. В тесной темной комнате, где Раффи остается один на один с таможенником, должны быть вскрыты «вещдоки». — Дайте свет, — неожиданно говорит Раффи.

Этот эпизод столь же знаковый и емкий, как встреча Шарля Азнавура с таможенником. Кристофер Пламмер блестяще исполнил свою роль. И, наверное, эта роль — лучшее актерское достижение в «Арарате». Личную драму старого профессионала удалось выразить более четко и определенно, чем с трудом поддающуюся переводу на язык кино трагедию целого народа. В первом и во втором случае одна проблема — можно ли перевезти через границу то, что запрещено инструкцией? Но если Азнавур находит свое решение и прячет гранат в себе самом, переваривая свою проблему, то Раффи в критическую минуту перестает играть в прятки и говорит: «Дайте свет!» Возможно, в этом разница поколений. Дайте наконец свет, поставьте точки над i. Осветите то, что спрятано, даже если есть риск наказания. Как говорил мудрый Авиценна: «Болезни таятся в тени». Только яркий свет может вылечить, высушить самые глубокие, самые тайные раны тела и души.

Эпизод… Конечно же, героическое сопротивление Вана было сломлено. «Наши» не подошли. То ли не смогли, то ли не захотели. И солдаты ворвались в обреченное гетто. Они начали зачистку: убивали, грабили, насиловали. Бежавший мальчик, юный разведчик, не знал и не видел, как насиловали его мать, портрет которой он пытался нарисовать спустя долгие годы в благополучной, цивилизованной Америке. Ее насиловали на арбе, на соломе, а она, сжав зубы, успокаивала рукой другого ребенка, спрятавшегося под арбой. Не дай Бог запомнить этот ужас! Не дай Бог передать его детям вместе с генетиче-ской информацией.

Так был или не был геноцид армян? Есть ли эта великая гора боли, подобная Арарату? Или нет никакого Арарата?.. На новых турецких картах есть только гора Агри-даг. Нет Западной Армении — есть Восточная Анатолия. Спокойный, неторопливый фильм Эгояна снят для равнодушных. Их много… И на Западе, и на Востоке. Везде, не только в Турции…

Эпизод… Таможенник отпустил Раффи. Чиновник поверил, что юноша не знает, что на самом деле везет. Он сказал: «Дайте свет!» И, оставшись один на один с тяжелым грузом, он вскрывает коробки. Закончен последний трудовой день. С завтрашнего дня он пенсионер и больше никогда не приступит к любимой работе. Но сегодня… Сегодня еще продолжает действовать инструкция, не допускающая провоз того, что запрещено. Вскрыта одна коробка, другая… В них не пленка. В них только белый порошок… Кто-то там, на далекой родине давно уничтоженных предков, крепко подставил Раффи. И вместо кинопленки с образами родины всыпал белый яд. Много, много белого яда… Отбивающего память, вызывающего миражи, заставляющего поверить, что нет никакого Арарата — есть только Агри-даг!

Этот медленный, сложный фильм, снятый в далекой Канаде и содержащий гораздо больше мучительных сплетений, чем можно описать в статье, получился не только по тематике, но и по характеру удивительно армянским. По темпераменту, по въедливому, порой до занудства, анализу, по желанию иронизировать… У каждого народа, как и у каждого человека, свои особенности. В фильмах Эгояна нет бетховенских страстей. Есть только дудук — маленькая дудочка из абрикосового дерева. И его разрывающая душу печаль…

Последний эпизод… Мать одного из великих художников ХХ века, портрет которой он так и не смог дописать, не хочет и не может жить в платье, которое разорвали на арбе, на соломе. Но она берет иголку и нитки и начинает пришивать пуговицу. Надо жить. Надо жить дальше…

Может, кто-то в подобной ситуации обезумел бы или попытался наложить на себя руки. У нее другой темперамент. Она предпочитает свой путь. Путь, благодаря которому армяне сохраняют культуру, существующую уже пять тысяч лет. Этот фильм — не плач, не реквием, не стон. Этот фильм — скрип сжатых зубов, спрятанной в себе, как гранат Азнавура, боли. Этот фильм не воспаряет в горные выси. Он ведет в глубины Арарата, где таится могучая, почти атомная энергия вулкана. Это фильм Атома Эгояна.

«Арарат» (Ararat)

Автор сценария и режиссер Атом Эгоян
Оператор Пол Саросси
Художник Филипп Баркер
Композитор Майкл Данна
В ролях: Дэвид Олпей, Шарль Азнавур, Эрик Богосян, Брент Карвер, Арсине Ханджиян, Кристофер Пламмер, Симон Агбарян и другие
ARP Selection, Alliance Atlantis Communications, Astral Films, Ego Film Art
Канада — Франция 2002