Кто в сапогах
- №1, январь
- Вадим Ю. Царев
Повреждения и наваждения
Плохо человеку, когда он один? Горе одному, один не воин?
В комментарии для одного из прошлогодних номеров «ИК» я упомянул о сладких тяготах российского единоначалия в связи с повестью «Зеленый фургон»1. Это была реплика вскользь, но события, произошедшие за время, пока текст ждал публикации, побуждают несколько углубиться в затронутую тему. Собственно, речь шла о фильме по повести Козачинского, но не о харатьянизированном римейке предперестроечной эпохи2, а о почтенном продукте середины прошлого века с Ю.Тимошенко в ключевой роли3. Да что говорить: прежде и сахара бывали слаще, и Юрий шибче Юлии чудил.
Напомню еще раз расклад «Зеленого фургона»: темный старорежимный элемент заедает светлую новую власть, в малом городишке все грешники, и все в тельняшках, всякий при общей скудости революционного быта имеет свой отдельный чулан со скелетом (или с самогонным аппаратом), посему население очень интересуется новыми метлами и с трепетом присматривается к каждому свеженазначенному начальнику. Однако спустя короткое время очередной руководитель обязательно появляется в скрипучих, из свиной кожи, желтых сапогах с кисточками, и все устаканивается и движется в пристрелянном направлении.
То же происходит обычно и в сегодняшней свободной России: начальникам престрашного зрака — вплоть до наибольшего начальника — быстро подбирают завлекательную обутку, руководство по новым сапожкам мгновенно протягивает ножки и становится для всех, кто в этом заинтересован, понятным и приятным.
Обуть Путина сравнительно долго не получалось. Не давался, хотя от примерок и не ускользал. Эту тактику следует признать озорной, но верной. В России толковый ротный со своею ротой никогда в ногу идти не будет: мягко притопчут и, как по команде, сделают вид, что так всегда и было.
История знает, какими тиранами бывают камердинеры и охранники. Мне неведомо, предусмотрены ли в кремлевском штате камердинеры, но и под охраной новый хозяин старого сенатского дворца не прогибался с ходу. К нему со всем почтением, а он знай себе с горок скатывается и на матрацах кувыркается. Иной раз любовью-уважением совсем в угол загонят, но и тут он не найдется: прыгнет в бассейн, и только его и видели — одни буруны остаются. Мастер, что и говорить. Откуда что и взялось. Впрочем, откуда что взялось, известно — от армии и из разведки.
Школа разведки для российского президента есть самое то, что доктор Айболит прописал обезьянкам (которые лапками ушки, глазки и ротик прикрывают). Разведчик приучен конспирироваться против всех, охоту откровенничать с членами семьи, с товарищами по работе и друзьями, если таковая и была, у него отбивают в самом начале карьеры, поэтому опасности, проистекающие от особо доверенных лиц, ему меньше грозят. Да и бывают ли у приличного разведчика настоящие друзья, а также лица на полном доверии?
И путинские погоны должны были прийтись как нельзя более к месту. До революции смеялись над прижимистостью духовного сословия, в советское время шутили по поводу бережливости краснознаменного офицерства. Помню, в Дрездене мне показывали дома комсостава Группы советских войск — многие окна были заклеены газетами, меж тем как приличные немецкие бумажные шторы стоили сущие пфенниги. Путин тоже в Дрездене служил. Вспоминая валтасаровские роскошества предыдущего режима, невольно задумаешься, а не лучше ли выйдет, если в государственно-личных тратах Владимир Владимирович будет похож не на тароватого Бориса Николаевича, а на, допустим, скуповатого Петра Алексеевича? Суровая походная койка Наполеона многое значила во всемирной истории. Суровая скромность величию не помеха. В истории нередко получалось, что чем более стоящим оказывался правитель, тем менее стоили казне его привычки.
Ладно — Наполеон. Пусть французово остается французам. А с кого брать пример президенту-петербуржцу, как не с основателя Петербурга? Лучше всех российского императора понял, я думаю, французский поляк Казимир Валишевский. Он показал, что у нашего великого преобразователя никакого великого преобразовательного плана не было. Петр действовал по наитию и делал в точности то, что его подданным было особенно не в жилу. Он шел против привычек, как форель идет против течения. Если хочется в России совершить что-нибудь путное, должно действовать в одиночку и исподтишка, основные опасности в этом случае исходят от идущих вместе. А когда предпринимаешь нечто в районе Красной площади, тем более нельзя оглядываться на других — замучают не только советами.
Привычки ельцинизма таковы, что идти против любой из них — подвиг благочестия. Тут и планы не нужны: постигай, чего желают плутократы4, подобострастно именуемые олигархами, пойми, что привыкло хотеть чиновничество всех мастей, и делай в точности наоборот. А планы в президентском деле опасны. Они как роспись дорожного маршрута — полезны главным образом тем, кто закладывает фугасы.
Между прочим, российское народное население само устало от своих привычек. Юрий Болдырев выступал как-то раз на заседании «Свободного слова» (дискуссионный клуб при Институте философии РАН). Оказывается, его отнюдь не идеалистически настроенные подчиненные по Счетной палате при первой более или менее надежной возможности переходили от жизни по понятиям к жизни по законам. Выгода, стало быть, тоже надоедает. Странная это все-таки штука — привычка… Посмотрите: глубоко и искренне пьющие россияне воспринимают загадочно трезвенного президента лучше, чем президента, который следовал исконному обычаю с истовостью, то и дело перегонявшейся в неистовость.
Народ, безмолвствуя по-прежнему, по-прежнему же хочет перемен. По-моему, люди готовы к новизне, однако им нужен добрый пример. Пример не обязательно всеблагой, но непременно другой. Пусть подержится на виду у усталой от свинства страны тот, кто способен такой пример подать, тогда есть надежда. И пусть надежда умрет последней, а мы вслед за нею.
Сейчас не время мечтать о наивысшем месте России в поднебесье. Не стоит гадать о том, будет ли она первой или второй под солнцем, будет ли идти в русле движения каких-либо стран или первенствовать в собственном, самочинно ограниченном пространстве. Наступил момент, когда все родственные страны оказываются вблизи друг от друга вне зависимости от того, хотят они того или нет. Они уравнены единой необходимостью — некоторыми общими проблемами, которые совершенно невозможно обойти.
Эти проблемы, возможно, решить нельзя, но обязательно нужно снова и снова пытаться их решить. Божественный промысел туманен, но похоже, что у человечества нет другого выхода, кроме согласованного управления планетой с опорой (помимо ооновских согласований и посиделок международного чиновничества) на несуществующую пока слаженную и быстродейственную космополитическую силу.
Что я имею в виду? Уж не новый ли шовинизм, теперь уже не национальный, а как бы даже интернациональный? Не имперский ли вызываю дух, основанный, в отличие от былого империализма, не на эгоизме, а на гуманизме? Ну что вы, конечно, нет! Хотя, может быть, и да. В мареве политкорректности все кошки серы — даже если некоторые из них вымазаны в крови от усов до кончиков хвостов. Для политкорректности всякий образ жизни по-своему хорош — от праведного до самого свинского, всякий личный суверенитет неотъемлем — хоть Христов, хоть Саддамов. Я с этим не согласен.
Можно любить человечество, но своих родителей, братьев, сестер, жену и детей нужно любить если и не больше, то чуточку горячее. Многие цивилизации по-своему неплохи, но мне в моей христианской как-то теплее. И я помню, что христианство выросло из иудейской культуры. И я знаю, что подлинный ислам близок моей культуре и многими жизненными правилами, и олицетворенными в исторических героях ценностями, и духовными достижениями.
Мне кажется, что культурная близость — это роковое обстоятельство в жизни стран. И хотят они того или нет, ссорятся или мирятся, но рано или поздно это обстоятельство их объединит. Необходимость нового империализма вызвана тем, что Север — развитые страны мира, прошедшие долгий искупительный путь проб и ошибок, — оказался перед лицом вызовов, идущих с Юга со стороны сил, не имеющих обязательств перед историей, потому что ее у них нет или она ими забыта. Это вызов международного терроризма. Это вызов со стороны мировых наркокартелей. Это вызов со стороны стран, которые, получив независимость, воспользовались ею для войн всех против всех.
Ни одна из цивилизованных стран, взятая по отдельности, не может должным образом ответить на эти вызовы. Говорят, что Чечня — это русская проблема. Я думаю, что это совершенно не так. Терроризм накатывается с Юга на все развитые страны. И оказывается, что ни одна из них справиться в одиночку с ним не в состоянии.
Не справившись с талибами в Афганистане и с бандитами в Чечне, нельзя справиться и с терроризмом в Латинской Америке. Нельзя смотреть отстраненно на борьбу американцев с колумбийской наркомафией, но и нельзя приветствовать в державе датской «гниль», развязавшую бойню в Москве. «Норд-Ост» был пронзен осью Норд-Зюйд.
Если веришь в краеугольные ценности своей цивилизации, то эти ценности надо защищать действием, силой. Но, повторяю, не в одиночку, потому что в этом случае правовое обеспечение таких действий будет нести на себе отпечаток нравственной ущербности. В рамках нового финансового империализма развитый мир неизбежно придет к ограничению банковской тайны и другим ограничениям финансового суверенитета стран. Но если одна из стран выступит против такого рода необходимости, то вся система разрушится. Это может привести к катастрофам, провозвестие которых мы уже наблюдали, в том числе в нашей стране.
Так что Россия вовсе не выбирает свое место в мире, равно как и мир не выбирает свою политику в отношении России. Ни Америка, ни любая другая развитая страна, ни все развитые страны вместе взятые не могут обойтись без России, равно как и Россия не может обойтись без них. И в этом смысле будущее России гарантировано. Не потому, что она лучше всех, не потому, что она избранная, не потому, что у Бога в кармане постоянный российский загранпаспорт.
Однако возможно ли то, без чего жить нельзя? Если через великие дела, то кому их вершить — президенту? Великое дело — явление штучное, требующее одиночества и сосредоточенности. А российский президент уже не одинок, он уже в рое примеряльщиков и обшивальщиков: ему и серебряный значок отличника вуза, в котором он никогда не учился, навешивают, и царскую шапку надевают, и старинные дворцы под него евроремонтируют, и самолеты по росту подгоняют — словом, сапожки-то уже поскрипывают и кисточками покачивают. Но в самих сапогах только полдела, целиком же дело только в том, кто в сапогах. И в том, как за дело взяться. У нас на Руси как заведено? Беремся за дело по-настоящему, когда нас самих берут за кадык. Такой уж мы малочисленный (относительно), но многострадальный народ.
Вот и Путина в октябре 2002 года обстоятельства взяли за горло — он показал хватку. Похоже, характер у него есть. И не только у него. Русь, не трусь!
1 Ц а р ё в Вадим Ю. Повреждения — наслаждения — наваждения. — «Искусство кино», 2002, № 11
2 «Зеленый фургон» (1983), режиссер А. Павловский
3 «Зеленый фургон» (1959), режиссер Г. Габай.
4 Плутократия (греч. plutocratia, от plъtos — богатство и krбtos сила, власть) — власть богатых, господство денег. Чаще всего под П. понимается разновидность государственного строя, при котором формально (с помощью узаконенных высоких имущественных цензов) и фактически, либо только фактически (независимо от декларированных демократических норм), поли- тическая власть принадлежит наиболее состоятельным кругам. По существу, эксплуататорские государства всегда носят характер П. (Большая советская энциклопедия.